Книга Асы шпионажа онлайн - страница 3

Эдвард Морган
Агент, так и не обнаруженный нацистами

Управление стратегических служб – американская секретная организация возникла в 1942 году вскоре после Перл-Харбора, ее возглавил генерал Уильям Донован^[17]. Свои задачи по сбору информации и ее оценке управление выполняло, используя секретные операции, шпионаж и контршпионаж, военные и партизанские действия совместно с политическим и психологическим ведением войны. Ее сотрудники работали под псевдонимами и отчасти под прикрытием дипломатических служб во многих столицах нейтральных и союзных государств. Будучи представителем этого управления в Швейцарии, я столкнулся непосредственно с событиями, описываемыми в данном рассказе. Ведет его американский журналист Эдвард Морган о человеке, работавшем под псевдонимом Джордж Вуд^[18].

В 1942 году Джеральд Мейер, сотрудник американского посланника в Берне, получил несколько необычное задание. С одной стороны, он должен был возглавить отдел ведения психологической войны управления военной информации, который занимался разбрасыванием листовок за линией немецкого фронта и ведением радиопередач из различных стран, исключая Швейцарию, на Германию. С другой же – ему поручено было сотрудничать с Алленом Даллесом, тогдашним шефом американской секретной службы в нейтральной Швейцарии.

Утром 23 августа 1943 года Мейер сидел в своем кабинете в здании американкой миссии в Берне, просматривая кипу обычной почты, когда секретарша доложила ему о приходе некоего мистера Брауна. В то время Берн – как Лиссабон, Мадрид и другие столицы нейтральных государств – буквально кишел агентами, контрразведчиками и различными темными личностями, многие из которых были подобны сомнительным чекам. В задачу Мейера входило, в частности, отделение зерен от плевел. Откровенно говоря, он сам, да и Даллес в глазах нейтральных швейцарцев были потенциальными шпионами, которые постоянно нарушали законы страны, однако власти лишь молча наблюдали за столкновениями сторон. Американский посланник предупредил сотрудников управления стратегических служб, что они в случае каких-либо осложнений не должны ссылаться на дипломатическую неприкосновенность.

Мейер никогда не слышал о докторе Брауне, но казал секретарше, что примет его, добавив:

– Предупредите его, что у меня всего несколько минут свободного времени.

Доктор представился как друг одного банкира, с которым Мейер бегло познакомился несколько месяцев тому назад в Базеле, и сообщил, что именно он и направил его к Мейеру.

О самом себе он рассказывал сбивчиво и несколько путано. Он – немец, но с гитлеровским режимом порвал, сейчас гражданин одного из южноевропейских государств.

– Я уже давно, – сказал он, – пытаюсь установить контакт с союзниками, уверен, что именно они станут победителями, и желаю сделать все возможное, чтобы ускорить эту победу. Моя мотивация – альтруистическая, просто после войны я намерен вновь заняться своими довоенными делами.

Мейер принял посетителя за коммерсанта, попавшего в черный список и старающегося войти в контакт с американцами, чтобы разблокировать замороженные средства. В Швейцарии таких типов хватало. Решив поскорее от него избавиться, Мейер попросил его перейти к делу.

В ответ доктор достал продолговатый конверт из внутреннего кармана своего плаща, извлек из него несколько листков бумаги и, расправив их, положил на стол перед Мейером. Тесты были напечатаны по-немецки, а в верхнем углу каждого листа стояла надпись «секретно». Это были документы, адресованные в министерство иностранных дел и подписанные Папеном, Абетцем и Нойратом, а точнее – копии телеграмм из немецких посольств в Анкаре, Париже и Праге на имя имперского министра фон Риббентропа.

Из Парижа Абетц сообщал о планах засылки с помощью вишийского правительства немецкой агентуры через Алжир в США и Северную Африку – в тылы английских войск. Нойрат докладывал об обстановке в Чехии. Несмотря на жесточайшие расправы с населением в качестве возмездия за убийство Райнхарда Гейдриха^[19] – «палача» Праги, немцы и спустя год опасаются, что чешское движение Сопротивления не сломлено. В Праге начинает поднимать голову оппозиция. Фон Папен из Турции извещал Берлин о попытках англичан засылать своих наблюдателей на Балканы через Стамбул.

Если эти сведения подлинные, то они имеют большую ценность. Мейер, стараясь не показывать своего волнения, спросил доктора, откуда у него эта информация.

Доктор молча посмотрел на него, затем тихо произнес:

– Из этого источника есть еще и другая информация. Я выступаю лишь в качестве посредника моего друга, работающего в немецком министерстве иностранных дел. Он сейчас в Берне. А приехал вчера, якобы в командировку, использовав это как предлог. Он ищет возможность вступить в контакт с союзниками. Я знаю его уже долгие годы. Могу вас заверить, что он стопроцентный антинацист и решил работать против Гитлера на собственный страх и риск. Ему хотелось бы познакомиться с вами лично. В знак доброй воли он и послал эти документы. Кое-какие сведения у него есть еще, их он тоже может вам передать.

Мейер попросил подождать в приемной и, извинившись, спешно помчался к Аллену Даллесу. В кабинете шефа он показал документы и рассказал о происшедшем. Возможность вступить в контакт с сотрудником министерства иностранных дел, сидящим в центре Берлина, и получить доступ к секретам нацистского режима, казалась невероятной. Скорее всего, это смахивает на ловушку.

– Усматриваю в этом три вероятности, – подумав, ответил Даллес. – Первая: немцы могут попробовать расшифровать наш секретный код, надеясь, что мы немедленно передадим полученные сведения в Вашингтон. А поскольку они прослушивают все швейцарские радиопередачи, в том числе и рекламные, они засекут и наши шифровки. Поскольку содержание им будет известно, то им не составит большого труда найти и ключ к нашему коду. Второе предположение: наш друг – агент-провокатор. Передав нам информацию, он донесет в швейцарскую полицию, и нас вышвырнут отсюда за шпионаж. Третья, наименее вероятная возможность: человек говорит правду.

Мейер сказал, что считал бы целесообразным проверить именно это предположение, поскольку доктор произвел на него впечатление искреннего человека. Даллес заявил о своем согласии продолжать игру по крайней мере до тех пор, пока они сами не увидят добровольца из министерства и не составят о нем свое мнение.

Мейер сбежал по лестнице и сообщил доктору Брауну, что готов встретиться с его приятелем сегодня же вечером на своей квартире. Приезжий как раз собирался поужинать с одним из коллег по министерству иностранных дел, после чего мог совместно с доктором Брауном прийти на встречу в полночь. Через полчаса к ним инкогнито собирался присоединиться Даллес. Мейер проживал в городском районе Кирхенфельд на берегу Аары, в центре дипломатического квартала. Он нарисовал схему и передал ее доктору, чтобы тот мог без лишних расспросов найти нужный дом.

Нейтральная Швейцария представляла собой тогда изолированный остров в бурном потоке событий войны, будучи со всех сторон окруженной странами оси. Поэтому американская миссия могла поддерживать связь с Вашингтоном только по радио. Иногда американцам удавалось контрабандным путем передавать в Лиссабон накопившуюся информацию через некоего посредника мавританского происхождения по прозвищу Паук. Путь этот был, однако, ненадежным и мог использоваться лишь время от времени. Поэтому нужно было срочно изыскать новые возможности как получения, так и передачи сведений. К тому же Вашингтон засыпал миссию неотложными вопросами. К тому моменту Муссолини^[20] был свергнут в результате бурных событий в Риме, шла подготовка к высадке союзных войск на юге Италии, англичане ночью, а американцы и днем непрерывно бомбили Германию. Так что возможность заглянуть, как говорится, в замочную скважину и увидеть, что творится в Берлине, была как никогда кстати.

В оставшееся рабочее время Мейер постоянно возвращался в мыслях к завязывающейся истории и никак не мог сосредоточиться на проблемах психологической войны. Поужинав в одиночку, он направился в свои холостяцкие апартаменты, расположенные этажом выше жилища американского военного атташе. Чтобы ожидавшиеся посетители не привлекали к себе внимания звонком, он оставил входную дверь слегка приоткрытой. Затем, сбив в миксере свой любимый напиток, уселся в кресле с журналом.

Ровно в полночь дверь бесшумно открылась. В прихожую вошел доктор Браун в сопровождении коренастого невысокого роста мужчины в кожаной куртке. Шляпы на нем не было, и лысина отсвечивала в неярком свете ламп. Мужчина и Мейер посмотрели внимательно друг на друга. Они не стали представляться и не протянули рук для пожатия. Несколько мгновений все стояли молча.

Мейер предложил посетителю снять куртку. Прежде чем раздеться, незнакомец сунул руку в карман. У Мейер никакого оружия не было, и он с тревогой подумал, успеет ли позвать на помощь офицера, живущего под ним, если посетитель достанет пистолет. Но немец извлек довольно больших размеров конверт коричневого цвета. На темно-красной мастике, которой он был прежде опечатан, четко виднелась свастика.

– Доктор Браун сообщил вам, что у меня есть еще кое-какая информация, – заговорил он на берлинском диалекте без всякого предисловия. – Если мне память не изменяет, здесь находится сто семьдесят шесть отдельных сообщений.

Произнеся эти слова, он положил конверт на небольшой журнальный столик, стоявший около дивана. Мейер быстро перелистал стопку бумаг. Это была информация о моральном состоянии немецких войск на русском фронте, сведения о разрушениях и саботаже французских участников движения Сопротивления, заметки о визитах в министерство японского посла и различные доклады Риббентропу. Большинство бумаг являлись расшифрованными телеграммами в министерство иностранных дел. Некоторые документы были сформулированы с протокольной точностью, другие носили характер стенограмм. Каждое из этих, даже самых небольших сообщений нашло бы, несомненно, свое место в мозаике стратегической и тактической информации о гитлеровской империи, собираемой американцами.

Когда Мейер заканчивал просмотр материалов, в комнату вошел Даллес, которого хозяин представил как коллегу по работе – мистера Дугласа. Затем он предложил всем присутствовавшим по бокалу виски. Взаимное недоверие, однако, сковывало языки, и разговор носил чисто формальный характер. Оба немца вели себя достойно, стараясь выдерживать дружелюбный тон, американцы же, сами того не осознавая, с трудом скрывали возбуждение. Разговор шел на немецком языке.

– Господа наверняка спросят, являются ли эти документы подлинными и каким образом они у меня оказались, – произнес незнакомец. – Это – материалы, побывавшие на моем письменном столе в министерстве иностранных дел.

Затем пояснил, что является референтом доктора Карла Риттера, возглавляющего отдел по связям министерства иностранных дел с вермахтом. Через его руки проходят не только телеграммы и меморандумы, поступающие из немецких иностранных представительств, но и материалы по военным операциям, секретному планированию подводной войны, передислокации войск и положению дел в военной администрации оккупированных районов, а также деятельности авиации Геринга.

– В мою задачу входит, – продолжил немец, – распределение поступающей информации по степени важности, прежде чем она попадет на стол Риттера.

Мейер и Даллес обменялись взглядами. Риттер был им хорошо знаком. Будучи немецким послом в Рио-де-Жанейро, он был в свое время одним из самых активных и опасных противников американцев, возглавляя громадную национал-социалистскую шпионскую сеть. Он отличался хладнокровием, наглостью и не брезговал никакими средствами. Мысль о том, что он мог повернуться к нацистам спиной, была маловероятной.

– Как долго вы работаете на этой должности? – спросил Мейер.

– Уже три года, – последовал ответ. – Я давно пытался выбраться из Германии для осуществления поставленной самому себе задачи, но требовались терпение и выдержка А вообще-то я служу в министерстве иностранных дел почти двадцать лет, попал туда задолго до прихода нацистов к власти, так что определенный опыт у меня имеется.

Он скромно пожал плечами, но в голосе послышалась скрытая гордость.

– С первого же дня, когда мне пришлось иметь дело с секретными документами, мне стало ясно, что надо найти пути и возможности их доставки нужным людям, – добавил он. – После событий в Перл-Харборе я старался через церковные круги Берлина установить контакт с американцами, но успеха не добился, хотя и приходилось извиваться наподобие змеи. Было ясно, что такое возможно только на нейтральной территории. И я посчитал, что самым подходящим местом является Швейцария. Я знал эту страну, где у меня были друзья – прежде всего доктор Браун. Поездка была бы непродолжительной, но сложность заключалась в том, чтобы найти правдоподобное обоснование для выезда.

И он решил предпринять своеобразную рекогносцировку, учитывая, что некоторым партийным боссам удается выезжать в отпуск за пределы рейха. Хотя он и не являлся членом партии, мог все же позволить себе, как чиновник с многолетним стажем, небольшой отдых. Он подал своему начальству заявление с просьбой предоставить краткосрочный отпуск, чтобы покататься на лыжах в Швейцарских Альпах или Италии. В просьбе ему, однако, отказали. Миновал почти год, прежде чем он предпринял новую попытку, дабы не вызывать подозрений.

На этот раз он заявил, что ему необходимо оформить развод со своей второй женой – якобы швейцаркой, для чего требуется встреча с адвокатом в Цюрихе. Ему объяснили, что дело, мол, не слишком срочное. По прошествии еще некоторого времени он заявил о своей готовности поработать в качестве дипломатического курьера, но ему ответили, что таковых вполне хватает.

Лишь через несколько месяцев ему удалось наконец осуществить свой замысел. Заместителем начальника курьерской службы министерства была фрейлейн Мария, молодая, но умная и рассудительная женщина, происходившая из прусской аристократической семьи. Он решил обратиться к ней, признавшись чистосердечно, что ему необходимо попасть в Швейцарию для решения деловых вопросов своих друзей, и спросил, не мог ли бы он съездить туда в качестве курьера.

– Примерно через неделю будет готова курьерская почта для отправки в Берн, – ответила она. – Думаю, что мне удастся послать вас.

На третьей неделе августа вопрос был решен, он получил выездную визу и выехал без происшествий в Швейцарию. Досмотру, как дипломат, он не подвергался и перевез материалы через границу, привязав их к ноге под брючиной. Расслабляться ему, впрочем, было рано. В Берлине, хоть затемненном и неприветливом, он знал каждый камень, в швейцарской же столице не был уже долгие годы. А она показалась ему совершенно иной и чужой. Ему приходилось опасаться не только немецких агентов, но и швейцарской тайной полиции, вынюхивавшей шпионов. К тому же более двух – максимум трех дней оставаться в Берне он не мог. Не имел он возможности остановиться и в какой-нибудь маленькой гостинице, так как министерство иностранных дел Германии имело свой счет в «Терминусе», что на привокзальной площади, где для него зарезервировали номер. Он знал, что за ним там будет установлена слежка, людей, с которыми он станет контактировать, тоже возьмут на заметку, а телефонные разговоры наверняка прослушиваются. Лишь по прошествии нескольких часов ему удалось позвонить доктору Брауну из уличного телефона-автомата. Вот каковым был его путь до апартаментов Мейера.

Американцы знали о существовании довольно слабого немецкого подполья, состоявшего из армейских офицеров и некоторых гражданских лиц, которые никак не могли решить, следует ли убить Гитлера или же просто арестовать, после чего начать мирные переговоры с союзниками. Среди заговорщиков были также представители старого немецкого дворянства, ремесленники и политики. Незнакомец мог, конечно, принадлежать к их кругу, но для выяснения этого нужно было соответствующее подтверждение.

– Мы не знаем, – прервал его рассказ Даллес, – не являетесь ли вы агентом-провокатором.

– Вы были бы слишком наивными, – согласился немец, – если бы у вас не возникло никаких подозрений. Сейчас я не могу доказать, что таковым не являюсь. Однако если бы я был провокатором, то вряд ли сумел бы представить вам такое количество секретной документации. Согласитесь, для отвода глаз вполне хватило бы двух-трех бумаг.

Он немного помолчал и откашлялся. Доктор Браун глянул на курьера и сказал:

– Если мой друг не станет возражать, я приведу одну фразу, которую он произнес вчера при нашей встрече. Он провозгласил тост: «Недостаточно сжимать руку в кулак в кармане, надо, чтобы он мог нанести удар».

Эти слова произвели на американцев благоприятное впечатление. Тем не менее они подумали: может быть, за этим все же что-то скрывается, скажем, предоставление документов в обмен на освобождение немецких военнопленных или что-либо другое.

Доктор Браун усмехнулся, как бы прочитав их мысли:

– Должен признаться, что мы сначала обратились в британское посольство. Там меня немного знают. Когда же меня спросили о финансовых условиях, а я ответил: «Никаких» – то меня не стали принимать всерьез, а попросту высмеяли, сказав, что это все не более как шутка и к тому же глупая.

– Каковы же ваши условия? – спросил Мейер.

Курьер посмотрел сначала на него, потом на Даллеса и медленно проговорил:

– Господа, я ненавижу нацистов. Для меня они – враг номер один. По отношению к большевикам я испытываю то же самое. И те и другие представляют опасность для мира. Но ведь идет война, а страдает народ. Попробуйте поверить, что я действительно – немецкий патриот, человек с совестью, и таких людей в Германии довольно много. Все, что мы просим в качестве оплаты за наши услуги, сводится к оказанию нам помощи и поддержки после войны как в моральном, так и в материальном плане.

– Сейчас трудно предугадать, что будет после войны, – заметил Даллес. – Сначала ее надо выиграть. – Нагнувшись вперед, он постучал костяшками пальцев по столу.

Было уже три часа ночи. Немцы по соображениям безопасности оставаться дольше не могли. Да и курьеру предстояло выехать в Берлин утренним поездом. Следующую поездку он, по-видимому, сможет предпринять в Швецию. Конечно, необходимо какое-то время, чтобы проверить переданную им информацию. И еще. Для того чтобы ему легче было установить контакт с американским посольством в Стокгольме, необходим псевдоним для идентификации.

Потом уже никто не мог вспомнить, откуда и почему появилось имя Джордж Вуд. Может, какую-то роль сыграло постукивание Даллеса по крышке стола. Но как бы то ни было, на этом имени и остановились, восприняв это как хорошее предзнаменование. При прощании мужчины крепко пожали друг другу руки, и Джордж Вуд и доктор Браун бесшумно спустились по лестнице, Даллес и Мейер после ухода немцев до самого рассвета занимались сортировкой документов. Обменявшись мнениями, пришли к выводу, что стоит рискнуть пойти на предложенную игру и сообщить обо всем в Вашингтон. В течение дня составили обстоятельную депешу с изложением данных о Вуде и просьбой об ускоренной их проверке.

А Вуд в это время сидел в вагоне поезда, мчавшегося в Берлин, уютно устроившись в углу купе. Хотя за истекшие четверо суток он почти не спал – подушки в номере «Терминуса» были едва помяты, – он не чувствовал усталости. Он испытывал такое же радостное волнение, как и после прыжка на лыжах, совершенного им однажды после длительной тренировки, хотя американцы не дали ему никаких доказательств их доверия, а риск, ожидавший его, был очень велик. Как бы то ни было, ему удалось-таки совершить после длительного выжидания первый шаг.

Незаметно он задремал, а когда проснулся от толчка поезда, за окном уже пробегали пригороды Берлина. Хотя день клонился к вечеру, он сразу же поехал на работу на Вильгельмштрассе, чтобы доложиться и посидеть за своим письменным столом. С этой минуты он должен стать еще более осторожным, чем когда-либо, отгородиться от всех стеной молчания, делая вид, что поглощен лишь работой. Самым тяжелым для него было то, что он не мог ни с кем поделиться своими секретами, хотя у него были друзья и знакомые, тоже по-своему не принимавшие нацизм.

За исключением участившихся бомбардировок Берлина жизнь в городе протекала относительно спокойно. Но когда он шел по улицам с вокзала, дома показались ему более серыми и обветшавшими.

На его письменном столе лежала записка с пометкой «Срочно!». Развернув ее, он прочитал: «Немедленно явитесь к чиновнику по вопросам безопасности».

Страх так и пронизал его. Неужто им удалось что-либо уже обнаружить?

Чиновник оказался человеком с бледным лицом и глубоко запавшими глазами, подозрительно сверлившими собеседника. Когда Вуд зашел в его кабинет, он сидел, насупившись, за столом с телеграммой в руках, которую держал как готовое вот-вот развалиться пирожное.

– Вы ездили в Берн в качестве курьера? – спросил он. Голос его звучал глухо.

– Так точно.

– До нас дошло, что вы почти всю ночь с 23-го на 24-е провели вне стен «Терминуса».

– Да, это так, – ответил Вуд, натянуто улыбнувшись. – Человеку иногда хочется отвлечься. Да вы и сами знаете, как возникает желание побродить по улицам в чужом городе, выпить пару рюмок шнапса в каком-нибудь баре и поболтать с молоденькой девушкой…

– Очень неосторожно с вашей стороны, – прервал его чиновник. – К тому же сказанное вами может не соответствовать истине.

– Должен признаться, что потом я тоже оценил свой поступок как несколько легкомысленный, – согласился Вуд, – и поэтому принял кое-какие меры.

Достав из портмоне небольшую бумажку, он протянул ее ретивому службисту. Тот быстро просмотрел ее. Это была справка бернского врача о том, что Вуду утром 24 августа был сделан профилактический укол и произведен анализ крови.

– Все в порядке, – хмыкнул чиновник. – Но в будущем постарайтесь проводить свое время благоразумнее.

Несколько недель Вуд работал как одержимый. Очень часто на его письменный стол ложилась весьма важная и срочная информация, которую он, к сожалению, не мог передать союзникам. Прибытие подкреплений Кессельрингу в Италию, например, было отмечено на фронте 5-й американской армии еще до того, как он сумел передать приказ об этом Даллесу и Мейеру во время своей следующей поездки.

Несмотря на принимаемые им меры безопасности, любой непредвиденный случай мог перечеркнуть все его усилия. Однажды вечером у него появился старый школьный друг, сын зажиточных родителей, ставший лейтенантом вермахта, в гражданской одежде.

– А где же твоя форма? – изумленно спросил Вуд.

– Осталась в казарме, – беззаботно ответил тот. – Я удрал оттуда.

Потом разрыдался и обратился к Вуду с просьбой помочь ему бежать в Швейцарию. Достав из кармана золотые часы, добавил, что за них можно получить достаточно денег.

– Да ты – идиот! – взорвался Вуд. – Разве ты не знаешь, что каждый метр на границе охраняется пограничниками с собаками? Такая попытка равносильна самоубийству.

Попытавшись немного успокоить отчаявшегося офицера, он отвез его в казарму, пока никто ничего не заметил, даже не думая о возможных последствиях, если бы их остановил патруль и проверил документы.

На работе Вуд засиживался допоздна, делая иногда заметки по прочитанным документам. Он не имел права долго задерживать у себя бумаги с грифом «совершенно секретно», однако не возвращал их, пока не снимал копию. Такой материал он не держал ни дома, ни в своем письменном столе, а постоянно носил с собой.

В конце октября у него появились данные о событиях в Испании и Ирландии, которые надо было бы срочно передать союзникам. Поэтому он рискнул обратиться с просьбой о новой поездке. Ему повезло, так как почта направлялась в Берн, а фрейлейн Мария не возражала.

В ночь перед отъездом в Берн он едва не погиб. Вуд ненавидел бомбоубежища, чувствуя себя там как в ловушке. Как сотрудник министерства иностранных дел, он получил удостоверение, с которым мог свободно передвигаться по городу даже во время воздушных налетов авиации союзников. Вечером он навестил знакомого и возвращался в министерство, когда завыли сирены воздушной тревоги. На город посыпался град тяжелых авиабомб с британских самолетов.

Когда он поворачивал с Унтер-ден-Линден на Вильгельмштрассе, его остановил патруль. Полицейский принялся тщательно рассматривать его удостоверение при свете карманного фонарика, и вдруг метрах в ста пятидесяти от них разорвалась бомба, ударной волной их сбило с ног. Через несколько секунд они поднялись, засыпанные пылью, но невредимые. Вуд поблагодарил полицейского за то, что тот остановил его и тем самым спас ему жизнь, угостил гаванской сигарой, оставшейся у него от последней поездки в Швейцарию, и, обходя еще дымившуюся воронку, пошел к себе на работу.

Подготовка к поездке ставила перед ним те же задачи, что и в августе. Привязывать отобранные секретные материалы к ноге Вуд не решился: это было не совсем удобно, да и небезопасно. Зная, что курьерская почта контролю не подвергается, он вложил полученный от Марии конверт в пакет несколько больших размеров вместе со своей документацией и опечатал пакет сургучной печатью со свастикой. Получился своеобразный чемодан с двойным дном.

Ранним утром он выехал с Анхальтского вокзала. Обычно поездка длилась восемнадцать часов, но из-за налетов авиации времени уходило гораздо больше. Улучив момент, он отозвал проводника в сторонку и, дав щедрые чаевые, попросил предупредить его в случае появления самолетов. Он не столько боялся бомбежек, сколько хотел иметь время, чтобы избавиться в случае опасности от компрометирующих материалов.

Часа в четыре утра проводник постучал в дверь его купе, крикнув: «Воздушная тревога!» – и побежал дальше. Поезд остановился. Вуд, не раздевавшийся на ночь, схватил конверт и дорожную сумку и выпрыгнул из вагона на край железнодорожной насыпи.

Они находились в лесу, судя по всему, где-то между Франкфуртом и Карлсруэ. Слабый лунный свет поблескивал на рельсах. Другие пассажиры тоже стали выпрыгивать из вагонов. Плакал ребенок, мужчина, не нашедший в темноте своего чемодана, громко ругался.

Вуд, услышав приближавшийся рев самолетов, сиганул в придорожную канаву. Летевший на бреющем полете английский бомбардировщик дал несколько очередей из пулемета по локомотиву. Ответный огонь открыт не был, так как только специальные поезда имели зенитные установки. Самолет исчез, и тут же на некотором удалении, на повороте дороги, раздался оглушительный взрыв, сопровождавшийся ярким всполохом пламени. Хотя прямого попадания бомбы не было, колею все же повредило. Поезд смог продолжить путь только во второй половине дня. Больше налетов авиации не было, однако Вуд потерял почти целый день.

В Базеле пассажиров подвергли таможенному и паспортному контролю сначала немцы, а потом и швейцарцы. Хотя Вуд и не терял самообладания, он все же испытывал определенный страх, сердце бешено колотилось, а в голове пульсировала мысль: «Ведь с тобой материал, который будет стоить тебе головы, если его обнаружат». Внешне совершенно спокойный, он небрежно держал смертельно опасный пакет в руке. Пограничник, внимательно посмотрев на Вуда, кивнул, разрешив идти.

На вокзале он поспешил в туалет, разорвал внешний пакет и рассовал свою документацию по карманам. Сам пакет сжег, а пепел спустил в унитаз. Взяв такси, перебрался через Рейн к Швейцарскому вокзалу, где сел в поезд, шедший на Берн.

Прибыв к месту назначения, Вуд сначала сдал конверт в посольстве, после чего позвонил Брауну. Встретились через два часа за кружкой пива, доктор сообщил ему, что американцы ждут его уже давно и готовы принять вечером. Мейер встретит его на своей автомашине, английском «триумфе», в половине двенадцатого ночи на мосту Кирхенфельд, идущем через Аару.

Поскольку на мосту будет темно, условились, что на переднем бампере остановившейся автомашины загорится синяя лампочка. Вуд выскочил из укрытия и сел в машину.

– Я очень рад, что вам удалось снова сюда выбраться, – приветствовал его Мейер. – Встретимся у Даллеса, но пойдем туда поодиночке.

Подъехав к пешеходной тропинке, он высадил Вуда, объяснив ему, как пройти к нужному дому через сады. Сам же уехал и зашел позже в дом с другой стороны.

Войдя в кабинет Даллеса, Вуд достал свои трофеи. Немецкая миссия в Дублине, используя нелегальный радиопередатчик, устраивала радиопомехи, сбивавшие корабли союзников с курса. После протеста госдепартамента ирландская полиция конфисковала важнейшие детали передатчика, вынудив его замолчать. Вуд представил телеграмму, в которой немецкий посланник запрашивал необходимые запчасти, которые предполагалось доставить контрабандным путем.

Парижский посол Абетц направил в Берлин план, разработанный Лавалем, по которому родственники людей, перешедших к Де Голлю, подлежали аресту и даже расстрелу в целях устрашения участников движения Сопротивления.

Немецкий посол из Мадрида докладывал:

– Корабли с грузом апельсинов будут по-прежнему отправляться в соответствии с планом.

Вуду удалось установить, что Франко, в нарушение договоренностей с союзниками, продает Германии вольфрам, упакованный в ящики из-под апельсинов.

Перед самым отъездом Вуда из Берлина поступило сообщение от немецкого посла в Буэнос-Айресе о том, что из американского атлантического порта в ближайшее время в Европу выйдет большой конвой кораблей.

Это было очень своевременное извещение, план выхода конвоя в море изменили, и запланированные атаки немецких подводных лодок сорваны. За нелегальный экспорт вольфрама на Испанию было наложено эмбарго в поставках нефти.

Вуд предложил присылать в период между поездками небольшие безобидные посылочки с закодированными сообщениями на адрес «шурина» доктора Брауна в Цюрих. Систему кодирования он придумал сам во время вагнеровского концерта в Берлине, будучи страстным любителем музыки.

Чтобы оповестить, дошли ли сведения до адресата, можно было бы, по его мнению, высылать ему от лица этого шурина продовольственные посылочки с рыбными консервами, маслом, кофе и другими продуктами. Кофе класть только тогда, когда информация получена.

Перед уходом Вуд попросил две вещи: небольшой фотоаппарат с высокой разрешающей способностью и оружие.

– Фотографирование документов сэкономило бы уйму времени, – сказал он. – Я мог бы пересылать вам непроявленные пленки или привозить их сам.

Мейер смог передать ему фотоаппарат уже на следующий день, но иметь оружие отсоветовал, так как в случае ареста оно явилось бы отягчающим обстоятельством.

– Впрочем, – рассмеялся Вуд, когда они пожали друг другу руки на прощание, – я могу обзавестись пистолетом и в Германии. Весь вермахт я из него не перестреляю, но он нужен мне на крайний случай – для себя самого.

За всю зиму только в двух продовольственных посылочках от «шурина» доктора Брауна кофе не было вложено.

Вуду удалось восстановить отношения со старым другом, вместе с которым они работали в Испании и который теперь был курьером. (В министерском аппарате имелись люди, настроенные против нацистов, но не рисковавшие что-либо предпринять. Некоторые даже подчеркивали свою некоторую оппозиционность, однако правая рука у них не знала, что делает левая. Тем не менее и от них была определенная польза.) Курьер, например, согласился передавать иногда приветы цюрихскому «шурину».

Вуд воспользовался и услугами вышедшего на пенсию по возрасту коллеги, который перебрался на жительство в небольшой домик в Форарльбергских Альпах у Боденского озера. Его звали Вернер, и он ухитрялся переправлять почту в Швейцарию, не интересуясь ее содержанием и предназначением. В штормовые дни конца войны он даже предоставил Вуду убежище.

Однажды Вуд ухитрился переправить в Цюрих микрофильмы, спрятав их в корпус наручных часов. В то время отремонтировать испортившиеся часы в Германии было практически невозможно, так что его просьба к одному из курьеров передать их «шурину» для ремонта была вполне убедительной.

Вашингтон и Лондон интересовались объемом производства военной продукции, чтобы оценить результативность воздушной войны. И Вуд неоднократно представлял такие данные, сопровождая их выводами о моральном настроении населения.

Однажды Берн получил указание из Вашингтона о необходимости уделить больше внимания информации о Японии. Поскольку об очередном прибытии Вуда судить было трудно, а направлять ему шифровку опасно, Мейера осенила блестящая идея. Из Цюриха Вуду послали почтовую открытку с горным пейзажем, текст которой гласил:

«Дорогой друг! Может, ты еще помнишь моего маленького сынишку. У него скоро день рождения, и я хотел бы подарить ему какую-нибудь оригинальную японскую игрушку, которые до недавнего времени были у нас во всех магазинах, а сейчас исчезли. Если они еще, конечно, есть в Берлине…»

Вскоре Вуд сам приехал в Берн и привез подробную информацию о японцах, в том числе и о вооружении японского флота. (Данные эти подтвердили правильность раскодирования японского военно-морского шифра.)

Ранней весной 1944 года в Берне стало известно о готовящемся в кругах немецких заговорщиков покушении на Гитлера. Никаких связей с ними Вуд не имел, но через друзей и знакомых узнал о некоторых подробностях. К тому же ему удалось переправить в Берн подробную информацию о характере и месте нахождения штаб-квартиры фюрера на Восточном фронте. Исходя из этого, у союзников возникла идея разбомбить ее с воздуха, но до осуществления этого плана дело так и не дошло.

20 июля 1944 года во время обсуждения обстановки на фронте в деревянном бараке «Волчьего логова» в Восточной Пруссии однорукий полковник граф фон Штауффенберг^[21] подложил под стол, на котором были развернуты карты, бомбу с часовым механизмом, заложенную в его портфель. Взрыв бомбы произошел, но каким-то чудом Гитлер отделался легкими царапинами. Самый значительный и хорошо подготовленный антинацистский заговор провалился^[22].

От Вуда долгое время не было никаких известий, и Мейер даже подумал, что прокатившаяся волна арестов и «процессов» захлестнула и его. Только в конце сентября выяснилось, что Вуд жив. С того времени и до самого конца войны поток информации из министерства иностранных дел Германии, весьма ценной для союзников, не прекращался.

Примечание А. Даллеса

Хотел бы сказать несколько слов о своих личных впечатлениях о Вуде, которые помогут читателю разобраться в его характере и вместе с тем покажут трудности, с которыми приходится сталкиваться даже в работе с таким идеалистом, как он.

В конце 1943-го или начале 1944 годов – точно не помню, – во всяком случае задолго до покушения на Гитлера, во время своего очередного приезда в Швейцарию Вуд пожелал переговорить со мною с глазу на глаз. То, что он предложил, и удивило, и обеспокоило меня. Он намеревался прекратить свою и так чрезвычайно опасную нелегальную деятельность в министерстве и стать «полноправным членом» немецкого Сопротивления.

Джордж опасался, что демократическое правительство заклеймит его как пособника нацистов, если он продолжит свою службу. Признание же его «сопротивленцем» обеспечит ему политическое реноме в новой Германии.

Это наивное и тоже безумно опасное решение означало бы ликвидацию для нас источника ценнейшей информации. К тому же над многими участниками Сопротивления нависла серьезная угроза. Приходилось опасаться, что СД уже проникла в их ряды. Так что Вуд не только потерял бы свою ценность для союзников, но и поставил бы собственную жизнь на карту.

Мне пришлось прибегнуть к искусству убеждения, чтобы втолковать ему, что своей нынешней деятельностью он приносит наибольшую помощь антигитлеровскому фронту и что он фактически незаменим. Желавших влиться в ряды противников гитлеровскому режиму хватало, быть же агентом и одновременно принимать активное участие в подпольной деятельности, направленной на свержение Гитлера, просто невозможно.

Убедить Джорджа было нелегко, и мы дебатировали с ним в течение нескольких часов. В конце концов он согласился продолжать свою миссию. С моего сердца, признаюсь, упал камень. Но я пообещал ему, что сделаю все, что в моих силах, чтобы еще до полного разгрома Германии он смог вступить в контакт с друзьями-сопротивленцами (что и было реально достигнуто).