Книга Гражданская война в Испании. 1931-1939 онлайн - страница 8

Глава 8

Касас-Вьехас. – Падение правительства Асаньи. – Выборы в ноябре 1933 года. – Хиль Роблес и CEDA. – Хосе Антонио Примо де Ривера и рождение фаланги. – Начало испанского коммунизма.

Конец 1932 года Мануэль Асанья и его правительство миновали без особых усилий. Почти все время правые газеты «ABC», «Дебаты» и «Информация» были под запретом и не выходили. Анархисты вели себя сравнительно спокойно. Чистка гражданских служб началась с увольнения лиц, «несовместимых с режимом». Осенняя сессия кортесов была занята прохождением Закона о конгрегациях, который развивал и уточнял статьи Конституции, имеющие отношение к религии. Иезуиты уже в феврале оставили Испанию. Были подготовлены законы, определяющие сроки окончания религиозного обучения и начала других ограничений в деятельности религиозных орденов: духовные начальные школы закрывались к 31 декабря 1933 года, а средние школы и университеты на три месяца раньше. Это означало, что в стране, где и без того было мало школ, предстояло дать образование еще более чем трети миллиона учеников. Тем не менее Марселино Доминго, министр образования, приложил поистине геркулесовы усилия, чтобы претворить в жизнь эту часть идеалов республики. За год после инаугурации было построено 7000 школ и еще 2500 за год от апреля 1932-го до апреля 1933 года. Зарплаты учителям начальных школ были повышены, хотя и продолжали составлять скромную сумму в 3000 песет (примерно 70 долларов) в месяц. В отдаленные провинции были отправлены передвижные школы. Если три года назад в средних школах обучалось 20 000 учеников, то к концу 1932 года получали образование 70 000.

Страна следила за процессом Хуана Марча, миллионера с Мальорки, который получил еще от Примо де Риверы монопольное право доставки в Испанию табачных изделий. Марч был обвинен в мошенничестве, но, подкупив охрану, совершил сенсационный побег из тюрьмы в Гвадалахаре и впоследствии использовал свое немалое состояние в 20 миллионов фунтов стерлингов, чтобы обвалить валюту республики, которая тем не менее все эти годы стояла на одном и том же уровне: 55–56 песет за фунт.

И все же мир в стране был еще раз нарушен в январе 1933 года – на этот раз едва ли не смертельным ударом со стороны левых. 11 января 1933 года анархисты подняли мятеж в деревне Касас-Вьехас в провинции Кадис. По крайней мере большая их часть, взбудораживших пуэбло, были чужаками в деревне. Хотя мэр сдался, гражданская гвардия не последовала его примеру и по телефону запросила помощи из соседней Медины-Сидонии. Вскоре прибыло подкрепление в составе взвода штурмовой гвардии. Ее корпус сформировался после майского мятежа 1931 года из специальных полицейских сил для защиты республики и состоял из офицеров и рядовых, особо верных новому режиму. «Асальто», как впоследствии стали называть эти части, выкинули из деревни анархистов, которые укрепились на соседнем холме. А тем временем патрули гражданской и штурмовой гвардии стали прочесывать дом за домом в поисках оружия. Пожилой ветеран анархистского движения Сейсдедос отказался впускать их. Началась осада его дома. Сейсдедос вместе со своей дочерью Либертарией, набивавшей пулеметные ленты, и с пятью другими соратниками решительно сопротивлялся. Разъяренные «Асальто» уже потеряли несколько человек. Из министерства внутренних дел пришла телеграмма, разрешающая применять самые жесткие меры. Были расстреляны около десятка ранее арестованных пленников. Вызванный самолет разбомбил осажденных анархистов. Сейсдедос, Либертария и остальные защитники дома погибли в огне. На следующее утро анархисты, оборонявшиеся за пределами деревни, сдались. Часть из них была тут же без церемоний расстреляна на месте. Менендес, генеральный директор службы безопасности, подтвердил право «Асальто» на расстрел при попытке к бегству¹.

Асанья и Касарес Кирога, в то время министр внутренних дел, так полностью и не оправились от последствий этого инцидента. Не без доли лицемерия правые тут же обвинили их в «убийствах людей». Мартинес Баррио заявил, что правительство установило режим «крови, грязи и слез». Ортега-и-Гассет открыто оповестил, что республика разочаровала его. Большинство, поддерживавшее Асанью в кортесах, резко сократилось в своей численности.

В апреле 1933 года состоялись муниципальные выборы в тех местах, куда в 1931 году вернулись монархисты. Они не имели своего представительства в кортесах. Правительственные партии вернули 5000 советников, правые – 4900, а центристская оппозиция, возглавляемая теперь Лерру и его радикалами, – 4200. Не подлежало сомнению, что популярность министров катастрофически упала.

И как следствие, летом 1933 года Асанья подал в отставку. К тому времени прошли все законы в поддержку Конституции. Ясно было, что в ближайшее время на грядущих ноябрьских выборах народ выскажется о работе правительства. Mapтинес Баррио сформировал временное правительство. Асанья и его соратники в свою защиту привели большое количество принятых законов в дополнение к основополагающему – об образовании. К законам о церковных орденах, сельском хозяйстве, об армии и самоуправлении Каталонии был предложен новый и весьма прогрессивный закон о разводах, по которому законодательно признавался гражданский брак. Приняли также законы о сверхурочном труде, коллективной аренде, арбитражных судах, о минимуме заработной платы, о рабочих контрактах, правах женщин и о наборе на гражданскую службу. Был одобрен и новый исправительный кодекс. Создавалось впечатление, что за два года обсудили чуть ли не все реформы сэра Роберта Пиля, Гладстона и Асквита.

Однако выборы не могли принести Асанье ничего хорошего. Неожиданным был уровень испытанного им поражения. Даже его партия получила всего восемь мест. А всего партиям, которые поддерживали последнее правительство, досталось лишь 99 мест, из которых 58 пришлись на долю социалистов. Центр во главе с радикалами Лерру получил 167 мест (радикалы вернули 104 места, а «Лига», партия каталонских бизнесменов, – 25). Правые завоевали 204 места. Из них 43 были членами альянса монархистов и традиционалистов. Получили мандаты 86 аграриев, партия которых создана главным образом в интересах кастильских производителей пшеницы и оливок. Но самая большая группа правых, появившаяся в совершенно обновленных кортесах, представляла собой новую католическую партию – CEDA, созданную как политическое продолжение крупного общественного католического движения, взявшего старт в начале 20-х годов. Тем не менее сердцевину CEDA составляло движение, возникшее после падения монархии и выражающее интересы католиков в политике республики. Основной движущей силой за спиной CEDA был Анхель Эррера, издатель «Дебатов», чьей целью (которая, без сомнения, совпадала с целями папы Пия XI и его государственного секретаря Эудженио Пачелли) было подспудное намерение создать в Испании христианско-демократическую партию по модели, которая после 1945 года успешно выдержала испытание в Германии, Италии и Франции. Тем не менее в Испании 30-х годов XX века добиться этого было трудно. Антиклерикальный характер Конституции означал, что CEDA при своем создании не могла принести присягу на верность режиму. Даже более мелкие антицерковные меры (такие, как передача кладбищ в ведение светских властей и отмена церковных обрядов в армии), скорее всего, вызывали такую же ярость, как и куда более суровые законы. Поэтому CEDA должна была искать себе союзников. Ее лидеры не хотели отталкивать богачей из правых партий, на средства которых они могли рассчитывать. Они искренне хотели отмежеваться от буржуазии, которая могла бы подтолкнуть их к монархистам, и тех сил, которые решительно противостояли новой республике. Наконец Хиль Роблес, молодой барристер из состава редакции «Дебатов», который стал лидером CEDA, воплотил в жизнь мысль, которая пришла ему в голову. Он отправился в Германию и встретился с Гитлером. Скорее всего, Роблес обдумывал идею о создании в Испании корпоративного государства по образцу Австрии Дольфуса. Он позволил своим сторонникам приветствовать его на выборах возгласами «Хефе!» («Вождь!»), теми же самыми, что «Дуче» или «Фюрер». Его подчеркнутое умалчивание о своих намерениях – без сомнения, он хотел сплотить воедино всех своих последователей – вызвало со стороны левых подозрения в фашистских взглядах Роблеса. Кстати, это был год, когда Гитлер пришел к власти.

Есть несколько серьезных причин, почему после выборов 1933 года CEDA во главе с Хилем Роблесом стала самой влиятельной партией в Испании. Во-первых, республика в первый раз наделила женщин правом голоса, и не подлежало сомнению, что большинство из них будут голосовать по подсказке своих исповедников. Да и церковь в целом не скрывала, что поддерживает CEDA. Во-вторых, после двух лет правления республики наметился ожидаемый поворот в сторону правых. В-третьих, пока правые и центристские партии составляли различные предвыборные союзы, в среде левых царил разброд. Ибо даже крупная Испанская социалистическая партия, при всем весе ее престижа, с ее дисциплинированными профсоюзами склонялась к левым.

Изменения в социалистической партии следует отнести первым делом на счет давних страхов Ларго Кабальеро потерять поддержку анархистов. Хотя за годы, когда ее лидеры сотрудничали с правительством, CNT численно выросла, CNT не осталась в долгу. Эффективные и согласованные акты насилия, которые в последние месяцы совершали анархисты, заставили Ларго Кабальеро принять решение – он должен повести испанский рабочий класс к социализму. Кабальеро считал, что это можно сделать, только публично порвав с республиканскими партиями среднего класса, с которыми социалисты сотрудничали в правительстве, и установив контакт с самой решительной из пролетарских партий. И более того – Ларго позволил своим новым советникам Луису Аракистайну и Хулио Альваресу дель Вайо убедить себя, что сотрудничество с Асаньей и буржуазией никогда не принесет успеха². На выборах 1933 года за социалистов было отдано 1 722 000 голосов. Но в силу их изолированности они получили только 58 мест, в то время как радикалы с их 700 000 голосами – 104 места.

Среди многих депутатов кортесов, избранных в 1934 году от мелких партий, были два человека, в единственном числе представлявших свои партии: молодой юрист Хосе Антонио Примо де Ривера, сын прежнего диктатора, который открыто называл себя фашистом, и сеньор Боливар, представлявший себя коммунистическим депутатом от Малаги.

Начало испанского фашизма было положено во время правления диктатора Примо де Риверы, и сделал это Хименес Кабальеро. Начав политическую карьеру, как многие фашисты, в рядах социалистов, это восторженный выходец из среднего класса, полупоэт, полужурналист, под влиянием Курцио Малапарте, с которым познакомился в Италии еще в 1928 году, стал приверженцем Муссолини. Вернувшись в Испанию, он начал пропагандировать любопытную теорию вооруженной «латинскости». Она противостояла любому развитию событий, которое могло привести к расколу стран Средиземного моря. В то время Хименес Кабальеро с особой ненавистью относился к Германии, а спустя какое-то время стал считать Россию союзницей Средиземноморья. Рим был для него центром мира, как столица религии и, соответственно, фашизма. Тем не менее эти взгляды были пересмотрены, когда в 1933 году Гитлер пришел к власти в Германии.

Нацисты всегда имели в Испании горячих поклонников. В марте 1931 года бывший студент Мадридского университета Рамиро Ледесма Рамос основал экстремистский журнал «Завоевание государства». В нем он пропагандировал политику, сходную с немецким нацизмом в период его зарождения. Ледесма довел свое восхищение фюрером до такой степени, что даже обзавелся такой же челкой. Он отличался чисто пуританской нетерпимостью. В своем журнале заявлял, что не ищет голоса избирателей, а поддерживает «политику боевых чувств, ответственности и борьбы». Центром движения должны быть «военизированные отряды, которые без лицемерия возьмут в руки винтовки». К нему примкнул некто Онесимо Редондо. Как Хименес Кабальеро и Ледесма, он был выходцем из среднего класса, изучал право в Саламанке и работал чиновником в казначействе. Онесимо преподавал испанский в университете Маннхейма, где восхищался «несгибаемыми рядами нацистов». Вернувшись в 1930 году в свой родной Вальядолид, он вместе с Ледесмой взял на себя ответственность за создание движения, претенциозно названного «Хунт национал-синдикалистского наступления» (известного как JONS). В 1931 году в Вальядолиде была составлена программа движения из «шестнадцати пунктов». Они включали отрицание сепаратизма и классовой борьбы, поддержку испанской экспансии в Гибралтаре, в Танжере, Французском Марокко и Алжире, а также «пристрастное исследование иностранного влияния в Испании». Как и соответствующие немецкие документы, программа включала наказания для тех, «кто спекулирует на нищете и невежестве народа», и требовала контроля («упорядочения») доходов. Не в пример Гитлеру, Ледесма и Онесимо Редондо отводили место католической религии, которая, как они считали, воплощает «расовые традиции испанцев». Католицизм означал для них то же, что арийская кровь для Гитлера. Например, они считали CEDA сознательным союзником «реакции» и в этом противостояли Хименесу Кабальеро. В 1933 году Онесимо Редондо успешно организовал в Вальядолиде профсоюз из 3000 рабочих. И это было свидетельством того, что в Испании массы, полные пролетарского воодушевления, увлечены фашизмом, кроме некоторого количества анархистов, которые скорее по личным, чем интеллектуальным мотивам продолжали ссориться с CNT. Часть из них с самого начала были обыкновенными бандитами. С этим небольшим образованием JONS стал проводить совместные воскресные тренировки, а его представители в университете начали открытую войну с FUE (Союзом испанских университетов), студенческим союзом левой ориентации. Тем временем стали появляться на свет другие фашистские и национал-социалистические группы; многие газеты и книги, периодические издания и памфлеты, вскормленные соответствующими политическими подпитками, предлагали фашистское «решение» проблем Испании. Шумная группа юнцов собиралась вокруг Хосе Антонио Примо де Риверы, который постепенно становился лидером молодых фашистов Испании. На пост этот никто больше не претендовал³.

Хосе Антонио был высоким симпатичным юристом, которому минуло тридцать с небольшим. Ему нравилось, когда люди испытывали к нему симпатию, и он умел вызывать ее. Даже его «марксистские» враги признавали обаяние Хосе Антонио. Его речи и статьи создавали о нем представление как о способном студенте, который прочел, но не усвоил утомительный курс политической теории. Карьеру свою он начал как монархист и продолжал оставаться католиком. В своей газете «Эль Фасцио» (вышел только один номер) он писал: «Страна представляет собой историческое единство… для нас и наших объединений она выше всего. Государство основано на двух принципах – служение всему народу и классовое сотрудничество». Год спустя Хосе Антонио провозгласил: «Фашизм взбурлил Европу. С его помощью можно понять все – историю, государство, пролетаризацию общественной жизни; это новый способ понять феномен нашей эпохи. Фашизм уже торжествует в некоторых странах, а в таких, как Германия, пришел к власти неоспоримым демократическим путем». Хосе Антонио всегда был готов сражаться с любым, кто осмеливался критиковать его отца, да и вся его карьера откровенно напоминала попытку повторить путь старого диктатора. Строго говоря, этот молодой человек искренне старался найти национальный путь в попытках обуздать раздробленность либерализма. Его любимым стихотворением было киплинговское «Если». Перед воскресными шествиями или возможными уличными стычками он любил читать своим сторонникам строфы из него. В 1933 году Хосе Антонио основал свою собственную партию – «Испанская фаланга». Название он позаимствовал у боевого построения македонцев, которые в IV веке до н. э. положили конец греческой демократии. После убийства одного из фалангистов членом FUE Хосе Антонио и Ледесма Рамос обсудили вопрос о слиянии фаланги и JONS. Новая объединенная партия поставила перед собой примерно такие же цели, как и «Шестнадцать пунктов» 1931 года. Она приняла символ JONS (ярмо и стрелы) и его черно-красный флаг (такой же, как у анархистов). Главой партии стал Хосе Антонио⁴.

В 1933 году Испанская коммунистическая партия насчитывала едва ли не больше трех тысяч членов⁵. Ее лидеры ничего собой не представляли. Эта партия была основана в 1921 году теми отколовшимися социалистами, которые были готовы влиться в Коминтерн; им помогали некоторые анархисты-диссиденты. В 20-х годах XX века коммунисты были настолько незаметны, что Примо де Ривера даже не взял на себя труд формально запретить эту партию. С появлением республики из-за границы вернулась часть коммунистов-эмигрантов. Но к тому времени их лидеры, в основном каталонцы, поссорились со Сталиным и присоединились к Троцкому, поддерживая его в противостоянии, возникшем в России после смерти Ленина. Далее эти еретики быстро порвали связи с официальной Испанской коммунистической партией и образовали несколько своих небольших групп из среды рабочего класса. Ведущей среди них стал Революционный союз рабочих и крестьян⁶. Их трудно было назвать твердокаменными троцкистами, поскольку они не во всем придерживались его взглядов (так, они не входили в Четвертый Интернационал), но тем не менее они противостояли Сталину с позиций марксизма и разделяли основные воззрения Троцкого: за границей – перманентная революция, а дома – коллективизация рабочего класса. Ссоры между этими двумя группами были бурными и долгими. Имея отношение к политике советского правительства и Коминтерна, обе эти партии держались в стороне от всех прочих в Испании, особенно от социалистов, которых на партийном жаргоне тех лет называли социал-фашистами. Из-за этого бойкота марксистские группы порой вступали в тактические (но не идеологические) союзы с анархистами.

В то время скудные коммунистические силы базировались преимущественно в Севилье, Малаге, Барселоне и Мадриде. Основную часть членов партии составляли малоквалифицированные рабочие, такие, как, например, официанты. Но они доставляли правительству куда больше хлопот, чем можно было бы предполагать судя по их численности. Объяснялось это частично качеством коммунистической пропаганды, а частично – известными отношениями партии с Советским Союзом. И в какой-то мере тем, что большинство испанской буржуазии толком не разбиралось в отличиях одной пролетарской партии от другой. Кроме того, и анархисты постоянно заявляли, что их цель – установление «либертарианского коммунизма».

Как и в других коммунистических партиях, при испанских коммунистах был «инструктор», присланный из Коминтерна. В Испании эту роль играл Витторио Кодовилья, по происхождению аргентинец или итальянец (известный в Испании как «товарищ Медина»). Большую часть жизни он организовывал коммунистические партии в Южной Америке и в конце 1933 года прибыл в Испанию. Кодовилья отличался ненасытным аппетитом. Жак Дорио, который в начале 20-х годов XX века был самой яркой надеждой Французской коммунистической партии, заметил по этому поводу: «Людовик XIII любил видеть рядом с собой людей, которые умели насыщаться. Кодовилья будет отлично смотреться рядом со Сталиным»⁷. Впоследствии в помощь Кодовилье прибыл болгарин Степанов. В те времена в Испании то и дело появлялись агенты Коминтерна, и нет никаких сомнений, что некоторых социалистов, таких, как Альварес дель Вайо, коммунисты считали «попутчиками». Трудно сказать, какое воздействие они оказывали на ход событий. И они сами и их враги переоценивали их значимость.

Испанские коммунисты всегда отличались неуправляемостью. В течение 1934-го, 1935-го и особенно 1936 годов Советский Союз отчаянно старался заключить союз с Англией и Францией, направленный против Гитлера⁸. С начала 1934 года политика Коминтерна заключалась в создании Народного фронта или альянса всех левых партий, включая рабочий класс и буржуазию, для противостояния фашизму, то есть всем правым партиям, чья деятельность помогала Гитлеру и (в меньшей степени) Муссолини. Тем не менее с начала того же 1934 года всем коммунистическим партиям было предложено использовать «буржуазную парламентскую демократию», пока она не будет заменена «пролетарской демократией». Именно в это время Испанская социалистическая партия Ларго Кабальеро решила возглавить неукротимых левых. В свою очередь, испанские коммунисты получили указание распространить свое влияние в среде податливых социалистов, чтобы укрепиться на левом фланге политики, получившей одобрение Коминтерна и советского правительства.

Не только испанские коммунисты, но и Испанская социалистическая партия в 1934 году искренне восхищались Советским Союзом и его достижениями после 1917 года. Кроме того, в это время тысячи даже весьма искушенных жителей западного мира были готовы поверить американцу Линкольну Стефенсу, который в 1929 году, вернувшись из Москвы, в аэропорту Нью-Йорка сказал встречавшим его: «Я видел будущее! И оно работает!»⁹ Тогда в самом деле казалось, что Советский Союз еще не предал свои первоначальные идеалы. Были неизвестны подробности коллективизации на селе, да и причины преследования Троцкого для многих оставались непонятными. Еще не начинались сталинские чистки старых большевиков¹⁰. Испанская коммунистическая партия утверждала, что на ней лежит заслуга в создании широкого Народного фронта на всеобщих выборах в феврале 1936 года. Потребовалось не так уж много усилий, чтобы и социалисты приняли на вооружение салют в виде вскинутого сжатого кулака (позаимствованный у немецких коммунистов), красное знамя, революционную фразеологию и призыв к единству перед лицом международного фашизма. Коммунистические партии распространяли его по всему миру.

Примечания

¹ Лучшим источником событий в Касас-Вьехас считается отчет комиссии кортесов, хотя его стоит сравнить с работой Хобсбаума, который внимательно изучил кадисские газеты того периода.

² Мадариага считал, что эти два шурина и толкнули солидного уравновешенного Ларго Кабальеро к революции. Скорее всего, именно их приход на место Фабра Риваса в качестве главных советчиков и помог смещению его партии влево.

³ На самом деле в 1932 году Хименес Кабальеро предложил Прието взять на себя верховное командование фалангой.

⁴ Полное слияние фаланги и JONS произошло лишь 13 февраля 1934 года.

⁵ Михаил Кольцов в «Испанском дневнике» сообщает, что в 1931 году в ней было всего 800 членов. Сами коммунисты утверждали, что в феврале 1936 года партия насчитывала 35 000 человек, но, скорее всего, это преувеличение. Генерал Кривицкий приводит цифру 3000 человек в начале 1936 года, но не исключено, что в своих подсчетах он просто потерял один ноль.

⁶ Он стал ведущей группой в партии, которая позднее обрела известность как POUM (Рабочая партия марксистского единства).

⁷ В 30-х годах XX века «латинской» секцией Коминтерна руководил лидер Итальянской коммунистической партии Пальмиро Тольятти, сбежавший из Италии от Муссолини в 1924 году; среди его многочисленных псевдонимов самым известным был Эрколе Эрколи. До появления Кодовильи основным представителем Тольятти в Испании был немец Хейнц Нойман, ветеран немецкой и китайской революций.

⁸ Автор считает, что лучшая характеристика советской политики во времена Народного фронта дана Леонардом Шапиро в его работе «Коммунистическая партия Советского Союза». В силу определенных причин свидетельства генерала Кривицкого «Я был агентом Сталина» заслуживают меньшего внимания.

⁹ В своей книге «Свидетель» Уиттекер Чамберс описывает эти годы как «неудержимый дрейф» к коммунизму американских интеллектуалов из средних классов. Может, куда больше для распространения идей коммунизма в Испании сделали не секретные агенты, а рассказы испанских рабочих, которые после революции в Астурии отправились работать на строительство московского метро. Они восприняли его как настоящее инженерное чудо и вернулись в Испанию, полные неподдельного энтузиазма перед тем, что им довелось увидеть.

¹⁰ Киров был убит в декабре 1934 года. Каменев, Зиновьев и другие были осуждены за государственную измену в январе 1935 года. Они были приговорены к тюремному заключению. Вскоре они снова предстали перед судом, который вынес куда более жестокий приговор.