Книга Уцелевшая планета онлайн - страница 2

Глава 2

Айхьель дал врачам только один день, после чего отправился в больницу. Брайон не умер, хотя предыдущей ночью врачей сильно беспокоило его состояние. Теперь, ровно через сутки, он начал приходить в себя, а больше ничего Айхьелю и не нужно было знать. Он протолкался к палате нового Победителя, нещадно распихивая всех, кто преграждал ему путь; первый серьезный отпор он встретил у дверей.

– Вы нарушаете правила, Победитель Айхьель, – сказал врач. – И если вы будете продолжать попытки прорваться сюда, где вы вовсе не нужны, я буду вынужден применить силу вне зависимости от того положения, которое вы занимаете.

Айхьель начал было в подробностях излагать врачу, сколь малы его шансы совершить подобное, когда их обоих прервал Брайон. Он узнал голос, который слышал в последнюю ночь в спальном бараке.

– Впустите его, доктор Колрай, – проговорил он. – Я хочу видеть человека, который считает, будто есть что-то важнее Двадцатых.

Покуда врач колебался, Айхьель быстро обошел его и захлопнул дверь перед носом врача. Он посмотрел на лежащего в постели Победителя. К обеим рукам Брайона было подключено по капельнице; глаза его запали, глазные яблоки были покрыты сеткой лопнувших сосудов. Безмолвная битва со смертью, которую он вел, оставила глубокий отпечаток на всем его существе. Лицо его заострилось и походило больше на череп, обтянутый нездорового серого цвета кожей, а скулы, казалось, были готовы прорвать ее. Только ежик коротко остриженных волос остался прежним. Создавалось впечатление, что Брайон перенес длительную тяжелую болезнь.

– Страшен ты, как смертный грех, – оценивающе оглядев его, заявил Айхьель. – Но все равно – поздравляю тебя с победой.

– Ты и сам не слишком хорошо выглядишь… для Победителя, – отпарировал Брайон. У него бы никогда не вырвалось ничего подобного, но он был измотан до предела и пребывал в весьма сварливом настроении, а потому не сумел подавить вспышки внезапного гнева. Айхьель, впрочем, пропустил его слова мимо ушей.

Однако слова эти были правдой; Победитель Айхьель был не слишком-то похож на Победителя – он вообще не походил на анвхарца. Нет, и рост, и ширина плеч – все это было именно таким, как анвхарцу и подобает, но он весьма заметно оброс жирком, скрывавшим мускулатуру и образовывавшим складки на шее. Толстяков на Анвхаре не было, и невозможно было поверить, что этот располневший человек мог когда-то быть Победителем. Однако в его глазах еще горел отблеск той силы, которая когда-то позволила превзойти всех живущих на планете и победить в ежегодных играх. Брайон невольно опустил глаза под этим жгучим взглядом; ему стало стыдно, что он вот так, без причины, оскорбил человека. Однако ж он чувствовал себя слишком плохо для того, чтобы найти силы на извинения.

Впрочем, Айхьелю не было особого дела до каких-то извинений. Брайон снова взглянул на него и внезапно ощутил, что есть вещи, по сравнению с которыми он сам, его оскорбления и даже Двадцатые не более значительны, чем танцующие в воздухе пылинки. Брайон понимал, что все это только игра больного воображения, и попытался избавиться от неуютного ощущения.

Двое смотрели друг на друга, испытывая одно и то же чувство.

За спиной Айхьеля бесшумно отворилась дверь, и тот развернулся, двигаясь так, как способен двигаться только атлет с Анвхара. Доктор Колрай как раз делал шаг через порог и пребывал потому в весьма неустойчивом положении; следом за ним шли двое в форме. Айхьель бросился на них. Стремительность этого движения, помноженная на огромную массу его тела, привела к тому, что все трое отлетели в коридор и повалились на пол, как в детской игре «куча-мала». Айхьель же, воспользовавшись этим, захлопнул и запер дверь.

– Мне нужно с тобой поговорить, – сказал он, снова поворачиваясь к Брайону. – Наедине, – прибавил он, наклоняясь к переговорному устройству и с мясом выдирая его из гнезда.

– Убирайся, – ответил на это Брайон. – Если бы я мог…

– Но ведь не можешь, а потому придется тебе полежать здесь да послушать меня. Думаю, у нас есть минут пять, пока они не решат взломать дверь, и я не хочу терять их. Есть работенка, которую необходимо выполнить. И ты – единственный, кто для нее подходит. Но придется совершить небольшое космическое путешествие. А теперь откажись, – прибавил он, заметив, что Брайон собирается что-то сказать.

– Разумеется, я отказываюсь, – ответил Брайон, чувствуя себя глупо и злясь из-за этого: получалось так, будто он говорил по подсказке. – Анвхар – моя планета; с какой стати мне улетать с нее? Вся моя жизнь прошла здесь, здесь моя работа. К этому я могу прибавить, что только что выиграл Двадцатые. Я просто обязан остаться.

– Ерунда. Я также был Победителем, но я же улетел. На самом деле, тебе просто хочется потешить свое самолюбие – ты ведь так долго шел именно к этому. Вне Анвхара никто не знает, что такое Победитель, а, следовательно, и уважения к титулу там не дождешься. Тебе придется встретиться лицом к лицу с огромной Вселенной, и я не виню тебя за то, что ты несколько испуган.

Раздался громкий стук в дверь.

– У меня нет сил злиться, – хрипло проговорил Брайон. – И я не могу заставить себя восхищаться твоими идеями, пока они позволяют доставать человека, слишком больного для того, чтобы выставить тебя вон.

– Приношу извинения, – сказал Айхьель, хотя по его голосу этого не чувствовалось; не было в нем и сострадания. – Но речь идет о вещах много более важных, чем твои задетые чувства. Сейчас у нас немного времени, а потому я хочу, чтобы одна моя идея дошла до тебя.

– Идея, которая убедит меня покинуть планету вместе с тобой? Ты слишком много хочешь.

– Нет, эта идея тебя не убедит; ты сам убедишь себя, размышляя над ней. Если ты действительно задумаешься, многие из твоих иллюзий рухнут. Как и все на Анвхаре, ты – научный гуманист, свято верующий в Двадцатые. Ты принимаешь все без малейших размышлений или колебаний. Вы ни на минуту не задумываетесь о прошлом, о бессчетных миллионах людей, прозябавших в ничтожестве все то время, покуда они создавали для вас новую, лучшую жизнь, которой вы и живете ныне. Ты когда-нибудь вспоминал о людях, страдавших и умиравших в горе и нищете ради того, чтобы цивилизация сделала еще один крохотный шажок вперед?

– Конечно нет, – ответил Брайон. – Да и с чего бы мне?.. Я ведь не могу изменить прошлое.

– Но зато можешь изменить будущее! – заявил Айхьель. – Ты кое-что задолжал своим многое пережившим предкам, которые создали для тебя эту жизнь. Если научный гуманизм для тебя – нечто большее, чем просто слова, у тебя должно быть чувство ответственности. Неужели ты не хочешь попытаться хотя бы частично оплатить этот долг, помогая другим – тем, кто сейчас живет такой же отсталой жизнью, как наши прапрадеды троглодиты?

Стук в дверь становился все громче. Он мешал Брайону думать да к тому же от стимуляторов у него гудело в голове.

– Теоретически я с тобой согласен, – с запинкой проговорил он. – Но, понимаешь ли, я ничего не могу сделать, руководствуясь только логикой, если для меня самого это не будет иметь эмоциональной ценности.

– Вот тут-то мы и дошли до сути, – мягко проговорил Айхьель. Он прислонился спиной к двери, которую теперь, как видно, пытались выбить каким-то тяжелым предметом.

– Стучат. Значит, скоро мне придется уйти. У меня нет времени на то, чтобы расписывать все в деталях, но я даю тебе слово чести Победителя, что ты действительно можешь кое-что сделать. Только ты. Если ты мне поможешь, мы, быть может, сумеем спасти семь миллионов человеческих жизней. Таковы факты.

Ломившимся в дверь снаружи удалось-таки вышибить замок, и дверь начала приоткрываться. Айхьель подпер ее плечом.

– Вот идея, над которой я предлагаю тебе поразмыслить. Почему в Галактике, где тысячи воюющих отсталых планет, захлебывающихся ненавистью, народ Анвхара – единственный, чье существование основано на сложной системе игр?