Книга Налегке онлайн - страница 9

ГЛАВА X

Биография Слейда. – Встреча с Джулсом. – Рай для преступников. – Слейд – начальник. – Слейд – палач. – Слейд – пленник. – Храбрая жена. – Дружба со Слейдом.

Поистине с того самого дня – накануне нашего приезда в Джулсберг – кондукторы и кучера только и говорили, что о Слейде. Для того чтобы читатели восточных штатов могли отчетливо представить себе, что такое головорез Скалистых гор, достигший высшей стадии своего развития, я сведу все несметное множество местных сплетен о нем к одному бесхитростному рассказу и изложу его так:

Слейд родился в штате Иллинойс, в почтенной семье. Двадцати шести лет он в драке совершил убийство и бежал из родных мест. В Сент-Джозефе, штат Миссури, он примкнул к одной из первых партий переселенцев, направлявшихся в Калифорнию, и был поставлен во главе каравана. Однажды в прериях он повздорил с подчиненным ему возницей фургона, и оба выхватили пистолеты. Но возница оказался проворнее и первым взвел курок. Тогда Слейд заявил, что жаль отдавать жизнь из-за такой безделицы и не лучше ли бросить оружие и разрешить спор в кулачном бою. Доверчивый возница согласился и кинул пистолет на землю, после чего Слейд, весело смеясь над простаком, застрелил его!

Ему удалось бежать, и некоторое время он вел кочевую жизнь, воюя с индейцами и скрываясь от шерифа, которого прислали из Иллинойса, чтобы арестовать Слейда за первое убийство. Говорят, что в одном бою он своими руками убил трех индейцев, потом отрезал им уши, каковые и послал в виде подарка вождю племени.

Слава о бесстрашии и решимости Слейда быстро распространилась, и этого было достаточно, чтобы назначить его на должность начальника участка в Джулсберге вместо уволенного мистера Джулса. За последнее время шайки уголовников все чаще задерживали почтовые кареты и уводили лошадей, причем не допускали и мысли, что у кого-нибудь хватит смелости сердиться на них. Однако Слейд рассердился. Уголовники вскоре узнали, что новый начальник участка не боится ни единой живой души на свете. С преступниками разговор у него был короткий. Нападения на почту прекратились, имуществу компании ничто не грозило, и кареты на участке Слейда беспрепятственно совершали свой путь, что бы ни случилось и кто бы при этом ни пострадал. Правда, ради столь благотворных перемен Слейду пришлось убить несколько человек (кто говорит, троих, кто – четверых, кто – шестерых), но мир от этого только выиграл. Первая серьезная стычка произошла между Слейдом и бывшим начальником участка Джулсом, который и сам прослыл человеком бесстрашным и отчаянным. Джулс ненавидел Слейда за то, что тот занял его место, и только и ждал удобного случая, чтобы подраться. Для начала Слейд не побоялся принять на службу работника, когда-то уволенного Джулсом. Затем Слейд захватил упряжку почтовых лошадей, утверждая, что Джулс увел их и припрятал для собственного пользования. Итак, война была объявлена, и в ближайшие два дня оба они ходили по улицам с оглядкой, подстерегая друг друга: Джулс – вооруженный двустволкой, а Слейд – своим уже легендарным пистолетом. Наконец, Слейд однажды вошел в лавку, и, едва он переступил порог, Джулс, прятавшийся за дверью, выпустил в него весь заряд из своего ружья. Слейд мгновенно ответил несколькими выстрелами и тяжело ранил противника. Потом оба упали, и, когда их развозили по домам, оба клялись, что в следующий раз уже промаха не будет. Оба долго пролежали в постели, но Джулс оправился первый, собрал свои пожитки, навьючил их на мулов и бежал в Скалистые горы, чтобы там в безопасности набраться сил для окончательного сведения счетов. Много месяцев о нем не было ни слуху ни духу, и наконец все забыли его – все, кроме самого Слейда. Не такой это был человек, чтобы забыть о своем недруге. Напротив: по общему утверждению, Слейд обещал награду за поимку Джулса – живого или мертвого.

Некоторое время спустя почтовая компания, убедившись, что благодаря энергичным действиям Слейда мир и порядок восстановлены на одном из самых беспокойных участков дороги, перевела его на другой участок – в Роки-Ридж, расположенный в Скалистых горах, – надеясь, что и там он сотворит такое же чудо. Этот новый участок был сущим раем для уголовников и головорезов. Даже намека на законность там не существовало. Произвол стал общим правилом, сила – единственной признаваемой властью. Даже мелкие недоразумения улаживались на месте при помощи пистолета или ножа. Убийства совершались непрестанно и притом среди бела дня, но никому и в голову не приходило расследовать их. Считалось, что, если кто-нибудь совершил убийство, значит, у него имелись на то свои причины, и всякое постороннее вмешательство показалось бы неделикатным. Этикет Скалистых гор требовал от свидетеля убийств только одного: пособить убийце зарыть подстреленную им дичь – иначе ему припомнят его нелюбезность, как только он сам убьет кого-нибудь и будет нуждаться в дружеской помощи для предания земле своей жертвы.

Слейд тихо и мирно обосновался в самой гуще этого улья конокрадов и убийц, и в первый же раз, как один из них похвастался при Слейде своими подвигами, Слейд застрелил его. Он устроил облаву на уголовников и в необычайно короткий срок положил конец разграблению имущества компании, отыскал и вернул много уведенных лошадей, убил нескольких самых отчаянных головорезов в округе и такого нагнал страху на остальных, что они прониклись уважением к нему, восхищались им, боялись его и слушались беспрекословно! Он добился столь же блистательных успехов, какими была отмечена его деятельность в Оверленд-Сити. Он изловил двух грабителей, похитивших имущество компании, и собственноручно повесил их. На своем участке он был и верховным судьей, и советом присяжных, и палачом, – карал он не только за деяния, причинявшие ущерб его хозяевам, но и за преступления против переселенцев. Как-то раз партия переселенцев осталась без припасов – не то их украли, не то они сами потеряли их, – и они пожаловались Слейду, случайно посетившему лагерь. Недолго думая, Слейд сам-друг с одним-единственным спутником поскакал на ранчо, владельцев которого он заподозрил в краже, и, распахнув двери, начал палить, причем троих убил, а четвертого ранил.

Привожу выдержку из очень милой кровожадной книжицы о территории Монтана^[7] :

На почтовом тракте власть Слейда не имела границ. Прискакав на какую-нибудь станцию, он врывался в дом, затевал ссору, выкидывал в окно всех обитателей и всячески издевался над ними. Жаловаться было некому, и несчастные жертвы Слейда вынуждены были своими силами справляться с постигшей их бедой. Говорят, что именно при таких обстоятельствах он убил отца Джемми, славного мальчика-метиса, которого он усыновил и который после казни Слейда остался жить у его вдовы. Рассказы про то, как Слейд своими руками вешал людей, про бесчисленные драки, перестрелки, избиения и убийства, в которых главную роль неизменно играл Слейд, составляют существенную часть легенд, созданных о езде на почтовых через прерии. Что же касается более мелких ссор и перепалок, то подробное жизнеописание Слейда, несомненно, явилось бы сплошным, нескончаемым перечнем таких происшествий.

Из своего флотского пистолета Слейд стрелял без промаха. Легенда гласит, что однажды утром в Роки-Ридж, находясь в отличном расположении духа, Слейд, увидев приближающегося к нему человека, который за несколько дней до этого оскорбил его – какова память на обиды! – вытащил пистолет и сказал: «Джентльмены, дистанция – двадцать ярдов, если не больше. Я попаду в третью пуговицу его куртки». Что он и сделал. Очевидцы были восхищены. Потом все дружно присутствовали на похоронах.

Другой случай: человек, торговавший спиртными напитками на почтовой станции, чем-то вызвав гнев Слейда, тут же пошел и составил завещание. День или два спустя Слейд явился к нему и потребовал бренди. Хозяин ларька стал шарить под стойкой (видимо, нащупывая бутылку, а быть может, и что другое), но Слейд улыбнулся своей обычной в таких случаях довольной улыбкой, в которой люди, знавшие его, давно научились читать свой смертный приговор, и сказал: «И не думай! Доставай самый дорогой сорт». Итак, несчастный торговец волей-неволей подставил Слейду спину и достал бутылку бренди с полки; когда он опять повернулся к нему лицом, то увидел дуло нацеленного пистолета. Еще через секунду (весьма образно заключил рассказчик) «мертвее его не было человека на всем белом свете».

Кучера и кондукторы почтовых карет сообщили нам, что Слейд иногда месяцами не трогал ненавистного врага, не замечал его и не говорил о нем – по крайней мере раза два так было. Одни высказывали мнение, что делал он это для того, чтобы усыпить бдительность своей жертвы и захватить ее врасплох; другие же считали, что Слейд откладывает расправу так же, как школьник сберегает пирожное, – чтобы продлить удовольствие, наслаждаясь предвкушением его. Так он поступил, например, с одним обидевшим его французом. Ко всеобщему удивлению, Слейд не убил его на месте и долгое время не трогал. Однако в конце концов он поздней ночью явился к своему врагу, постучал в дверь и, когда француз отворил ее, убил его наповал, пинком втолкнул тело за порог, поджег дом и спалил убитого и вдову с тремя детьми! Эту историю я слышал от нескольких людей, и, видимо, все они были убеждены в ее истинности. Быть может, это правда, быть может, – нет. Известно, что стоит ославить человека – и о нем уже поверят чему угодно.

Случилось однажды, что Слейд попал в руки людей, решивших линчевать его. Они его обезоружили, заперли в крепком бревенчатом доме и приставили к нему сторожа. Слейд попросил, чтобы послали за его женой и дали ему возможность проститься с ней. Она была храбрая, любящая и решительная женщина. Вскочив в седло, она помчалась стрелой к своему мужу. Ее впустили в дом, не обыскав; и, прежде чем за ней захлопнулась дверь, она выхватила два пистолета, и супруги беспрепятственно вышли на волю. Потом, отстреливаясь от своих врагов, они оба сели в седло и ускакали прочь!

Спустя некоторое время клевреты Слейда захватили его давнего врага Джулса, который скрывался в глухом горном ущелье, добывая охотой скудное пропитание. Они притащили его, связанного по рукам и ногам, в Роки-Ридж и поставили спиной к столбу посреди скотного двора. Говорят, когда Слейду сообщили об этом, лицо его осветилось такой дьявольской радостью, что страшно было смотреть. Он оглядел своего врага, удостоверился что тот крепко связан, и улегся спать, отложив до утра предстоящее удовольствие. Джулс провел ночь на скотном дворе, а ночи в тех краях холодные. Наутро Слейд начал с того, что поупражнялся в стрельбе из пистолета, превратив Джулса в живую мишень; он то тут, то там вырывал кусочки мяса из тела своей жертвы, время от времени отстреливая по одному пальцу, а Джулс умолял сразу убить его и не мучить больше. Наконец, Слейд перезарядил пистолет, подошел вплотную к Джулсу, сказал несколько теплых слов и пристрелил его. Тело полдня пролежало на месте, потому что никто не решался дотронуться до него без приказаний Слейда, а затем он распорядился относительно похорон и даже сам присутствовал на них. Но прежде чем тело опустили в могилу, он отрезал оба уха покойника, положил их в карман и так носил их при себе некоторое время с явным удовлетворением. Все это я слышал из многих уст и читал в калифорнийских газетах. Не сомневаюсь, что основные факты в точности соответствуют действительности.

В положенное время наша карета подкатила к очередной станции, и мы уселись завтракать в полудикарской, полуцивилизованной компании вооруженных бородатых горцев, фермеров и станционных служащих. Во главе стола, рядом со мной, сидел самый благородный с виду, самый степенный и любезный из всех должностных лиц почтовой компании, встреченных нами в пути. И как же я затрепетал, как впился в него глазами, когда услышал, что его имя СЛЕЙД!

Вот она – живая романтика, лицом к лицу со мной! Я смотрю на нее, касаюсь ее, даже беседую с ней! Здесь, под боком у меня, сидит тот самый людоед, который в драках, стычках и разными иными путями лишил жизни двадцать шесть человек, – не могли же поголовно все возводить на него напраслину! Думается, такой беспредельной гордости, какая переполнила мое сердце, не испытывал ни один юнец, пустившийся в странствия, дабы увидеть чужие края и необыкновенных людей.

Он держался так дружелюбно, так мило беседовал с нами, что я невольно почувствовал к нему приязнь, невзирая на его страшную биографию. Трудно было поверить, что этот обходительнейший человек и есть гроза уголовников, кровожадный убийца, которым матери в горных селениях пугают своих детей. И по сей день я не могу припомнить ничего необычного в Слейде, кроме разве того, что лицо у него было довольно широкое, скулы почти не выдавались, а губы очень тонкие и прямые. Но и это оставило яркий след в моей памяти; и с тех пор стоит мне увидеть лицо со сходными чертами, как у меня мелькает мысль, что обладатель его – человек опасный.

Кофе на всех не хватило. Когда его осталось ровно столько, чтобы наполнить одну жестяную кружку, Слейд, уже взявшийся за кофейник, вдруг обнаружил, что моя кружка пуста. Он вежливо предложил наполнить ее, и, хотя мне очень хотелось кофе, я так же вежливо отказался. Кто его знает, может быть, за это утро он еще никого не убил и нуждается в развлечении. Однако Слейд все так же вежливо, но решительно настаивал на своем, говоря, что я провел в дороге всю ночь и поэтому в большей степени заслужил глоток кофе, чем он, – и, не слушая возражений, преспокойно вылил остаток до последней капли в мою кружку. Я поблагодарил его и выпил кофе, но чувствовал себя неважно: а вдруг он пожалеет, что уступил мне кофе, и вздумает убить меня, дабы отвлечь свои мысли от понесенного урона? Но ничего подобного не случилось. Когда мы расставались с ним, на его счету по-прежнему значилось только двадцать шесть убитых, и я уехал, весьма довольный собой, ибо сумел так благоразумно обойтись с тем, кто занимал первое место за столом, что избежал неприятной участи занять двадцать седьмое место в упомянутом списке. Слейд проводил нас до кареты, приказал переложить тюки с почтой, чтобы нам было удобней, и мы распрощались с ним, уверенные, что когда-нибудь еще о нем услышим, – вопрос только в том, что именно.