Книга Рабы времени онлайн

Глава 1

Скитер Джексон был негодяем. Прожженным, заматерелым, самым гадким негодяем из негодяев. Таким, что пробу негде ставить.

Ясное дело, сам он это знал и знал не хуже любого другого в Ла-Ла-Ландии (по крайней мере любого, кто пробыл на Вокзале Шангри-Ла больше недели). Мало того, он не только это знал. но и гордился этим – так, как гордятся боевыми заслугами, низким содержанием холестерина в крови или удачными биржевыми сделками.

Скитер особенно старался задевать плечами именно этих, последних, отличавшихся не только количеством удачных сделок, но и прямо-таки уймой наличных денег в поясах, чин чином декларированных на контроле Главных Врат, чтобы с них нельзя было драть пошлину потом. Скитер редко упускал возможность подержаться хотя бы за часть этих денег, если не за весь пояс. Ах, это дивное, свежее, хрустящее ощущение наличных в руке...

Но он был не просто вор. О нет! Скитер был подлинный художник своего дела, и эти качества – беззастенчивая наглость, змеиное коварство в сочетании со способностью излучать невинный энтузиазм – по праву считались его сильной стороной.

Так что – во славу Есугэя Доблестного, а также исходя из самой прозаической необходимости выживания – он изо всех сил старался стать самым лучшим негодяем из всех возможных. Стоило ему объявиться здесь (предварительно начисто вымывшись, дабы удалить грязь Нью-Йорка со своей шкуры и из фибров своей души), как он ухитрился повернуть жизнь по-своему в поразительно короткий срок.

В конце концов Ла-Ла-Ландия на свете только одна. Он любил ее стр-р-растно.

В описываемое утро Скитер проснулся, потянулся и расплылся в улыбке. «Игра началась, Ватсон!» (Эту фразу он услышал в каком-то старом кино, и она ему нравилась.) Свет, пробивавшийся в щель под дверью, означал, что Жилой сектор освещен на всю катушку, не то что полумрак «ночного» режима. Собственно, это единственный способ узнать время суток, если у вас только нет будильника с подсветкой; у Скитера подсветка перегорела давным-давно, в последний раз, когда он швырнул будильник в стену в отместку за то, что тот пытался самым бесцеремонным образом разбудить его с чудовищного похмелья.

Приняв душ и побрившись с минимальными затратами времени, он нарядился к предстоящему дню – и к двум восхитительным неделям. По сравнению со многими нарядами, которые ему приходилось носить, этот смотрелся на нем почти естественно. Механически насвистывая что-то, Скитер – сосредоточенный, как всегда за работой, – обдумал свой новый гениальный план. И одну зияющую в нем прореху.

Как ни странно, потрясающая библиотека вокзала помочь ему не могла. Восполняя нехватку информации, Скитер обшарил компьютерную память до последней полочки, подбирая крохи необходимых ему сведений то там, то здесь (и попутно переведя на свой счет недельное жалованье одного из разведчиков, находившегося в данный момент на задании. Эта мелкая пакость в особенности стоила потраченных на нее усилий, поскольку этот тип как-то публично изобличил Скитера – самое смешное, что ошибочно; в том деле Скитер даже близко не стоял. Зато он тем самым развязал Скитеру руки, так что он не испытывал угрызений совести, причинив разведчику максимально возможный ущерб за минимально возможное время, причем так, чтобы не оставить этому сукину сыну никаких улик).

И все же, несмотря на все старания Скитера, один кусок мозаики – самый, разумеется, необходимый – упрямо не находился ни в одном файле. Следовательно, если его не было в компьютере, он мог быть только в чьей-нибудь голове. Брайан Хендриксон, библиотекарь, разумеется, знал это – как знал все, что хоть когда-то видел, читал или слышал (а возможно, и гораздо, гораздо больше), однако неприязнь Брайана к Скитеру давно уже сделалась в Ла-Ла-Ландии легендой. Так, Брайана откидываем; кто остался?

Весь ужас положения заключался в том, что Скитеру нужен был всего один-единственный совет знатока, но времени на это почти не оставалось, да и друзей у него, способных дать такой совет, было не так уж и много – у него вообще было немного друзей. Ну так, черт побери, при его-то специальности никто не может позволить себе многих друзей, верно? Профессия не располагает к доверию – эту истину Скитер усвоил много лет назад. Он пробежался в уме по длинному списку людей, у которых он мог позволить себе навести справки, автоматически вычеркнул из него всех разведчиков, почти всех гидов (конечно, Агнес Ферчайлд была бы не против – хм, она всегда не против! – но, увы, она точно не знает). Он задержался немного на кандидатуре Голди Морран. Она будет тронута его интересом, это уж точно, и она, возможно, даже знает; вот только он не имел ни малейшего желания делиться возможной – оч-чень немалой – прибылью от своего плана с любым другим негодяем из тех, для кого Ла-Ла-Ландия – место постоянного жительства. И потом, Голди Бессердечной Морран, ведущего специалиста ВВ-86 по редким монетам и камням, все равно сейчас не было на вокзале.

Нет, ему нужен кто-нибудь, кто сейчас под рукой. Вычеркнув из списка горстку богатых клиентов, неоднократно проходивших через Porta Romae, Римские Врата, – из них Скитер чуть ли не всех сумел освободить от бремени наличности, а значит, ему следует всячески их избегать, – он в конце концов остановился на единственной подходящей кандидатуре из всего персонала ВВ-86: Маркусе.

Он улыбнулся, очень довольный собой. Если на то пошло, именно Маркус с большим успехом даст ему совет по интересующему вопросу, чем все так называемые эксперты Ла-Ла-Ландии. «Так что не прогуляться ли нам первым делом к Маркусу, сохранив тем самым уйму времени и сил?» Единственное, что слегка угрызало его совесть, – это мысль о том, что он заставляет своего лучшего (и можно сказать, единственного) друга помогать ему. Конечно, сам виноват: нечего было тратить драгоценное время на этого гада разведчика...

По странному и даже весьма невероятному стечению обстоятельств Маркус действительно любил Скитера. За что – Скитер и сам не знал. Выходцы из Нижнего Времени вообще склонны к причудам, порой совершенно бесполезным, а порой настолько эксцентричным, что понять их не проще, чем такие уму непостижимые вещи, как принцип действия Врат или женские капризы. Скитер давно уже отказался от попыток понять и то, и другое, избегая проходить через Врата чаще, чем это необходимо, и получая удовольствие от прекрасных дам тогда, когда это получалось, не особенно расстраиваясь в противном случае. Впрочем, он не кичился своим невежеством – что есть, то есть, главное, чтобы не мешало работе.

Поэтому Скитер навел на свой, так сказать, рабочий костюм последний лоск и отправился в Общий зал на поиски Маркуса, чтобы потом присоединиться к Агнес и ее группе для перехода.

Скитеру нравилось в Общем зале ощущение простора. Оно не только компенсировало ему (отчасти) нехватку открытых пространств, к которым он привык в юношеские годы, но – что более важно – всегда пахло деньгами. Какие суммы наличными в твердой валюте переходили здесь из рук в руки! И разве это такая уж дерзость – просить у богов, чтобы хоть малая толика этих богатств упала ненароком в его протянутые руки?

Но даже и без теологии (кстати, наверное, лишь боги знали, что он собой представляет; сам он этого никогда не знал со всей определенностью) Общий всегда доставлял ему наслаждение. Особенно в это время года. Выйдя на забитую народом мостовую, прокладывая себе дорогу сквозь бесконечные карнавальные шествия и уличные представления, он то и дело одобрительно кивал и улыбался.

Ну и бедлам! Были здесь, конечно, и обычные Врата для туристов с залами ожидания, пандусами и перронами, билетные кассы для тех, кто еще не определился, куда податься, – чертовски удобно, если только ты в состоянии выложить кругленькую сумму за гостиницу на время до отправления, – автоматы, подключенные к компьютерному центру вокзала и выдающие, просканировав сетчатку глаза, новые билеты тем козлам, которые ухитрились потерять старые, и, наконец, счетчики билетов (установленные при входе и выходе из всех Врат для учета того, где и когда ты находишься, дабы помешать безмозглым туристам нарваться на Затенение).

Имелись здесь также магазины и рестораны – в некоторые попасть можно было только с галереи, – причудливые лестницы в никуда, балконы и платформы, подвешенные на фермах на высоте трех-четырех этажей над мостовой, огороженные участки, означающие или нестабильные, или стабильные, но неиспользуемые Врата, а главное – сотни и сотни разнаряженных, смеющихся, пьяных, склочных, драчливых, целующихся, обнимающихся, доверчивых туристов. С пухлыми кошельками, которые ждут не дождутся легкого прикосновения чьих-то чутких пальцев...

В данный момент Общий выглядел примерно как Северный полюс, если бы эльфы старины Санта-Клауса обдолбались ЛСД, пока украшали его лавочку. Скитер наслаждался ароматом праздника и денег, всеми порами впитывая то восхитительное безумие, которое всегда охватывало Вокзал Шангри-Ла в это время года.

– И чему это ты ухмыляешься, – произнес чей-то голос у самого его локтя, – а, Скитер Джексон?

Он поднял глаза, потом опустил их и увидел Энн Уин Малхэни, инструктора по огнестрельному оружию ВВ-86. Ростом она уступала даже собственному десятилетнему сыну. Тем не менее по степени опасности она была третьим, если не вторым, человеком на вокзале, в зависимости от результатов, показанных Китом Карсоном в тире, или от итогов ее последнего поединка на татами со Свеном Бейли – по общему мнению, самым опасном типом вокзала и его окрестностей.

Непонятное чувство охватило Скитера – панический страх перед женщиной, по сравнению с которой он казался горой.

«У! О! Что мне делать?»

Странное дело, но Энн ему улыбалась словно Мона Лиза на картине. Как и у старушки Моны, темные глаза ее не выражали ровным счетом ничего. Загадочная, едва уловимая улыбка была как бы сама по себе, а глаза жили своей жизнью. Мгновение он не испытывал вообще ничего, кроме леденящего ужаса, – и это при всем своем преимуществе в росте на добрый фут и несколько дюймов и неплохих шансах оторваться от нее даже в такой толпе.

Потом что-то изменилось, и до него дошло, что ее улыбка стала вполне дружеской. «Что ей от меня надо? Может, хочет, чтобы я украл для нее что-нибудь или привез какой-нибудь эдакий сувенир в подарок ее знакомым?» Чего Скитер не мог никак понять – так это не то, как муж Энн может жить с такой смертоносной зловредной гадючкой, а то, почему Энн вообще разговаривает с ним, Скитером.

Она осмотрела его с ног до головы, потом с головы до ног, посмотрела ему в глаза и сказала:

– Слыхала я, ты собрался через Римские Врата?

Ого... Он подбирал ответ очень осторожно:

– Гм... ага, что-то вроде этого. Ну, понимаешь, мы с Агнес...

Она просто кивнула, словно это подтверждало ее точку зрения в споре с кем-то другим, о том, что затеял Скитер Джексон на этот раз.

Он чуть успокоился. Если это пари – все в порядке. Энн наверняка поручили задать ему вопросы; если он ответит так, как она предполагала, ей отвалят солидный куш.

А она продолжала улыбаться все так же дружески.

«Может, это Рождество на нее так действует? Преисполнена решимости творить добро ближнему даже ценой собственной жизни?»

Тем временем она решила сделать следующий ход:

– И все-таки чему ты улыбаешься? Снова задумал учинить какие-нибудь пакости в Нижнем Времени?

– Обижаешь, Энн!

Она засмеялась, продолжая скептически кривить ротик.

– Если честно, я просто балдел от... от всего этого. Она проследила его взгляд, и лицо ее смягчилось.

– Все это... гм... производит впечатление, не правда ли? Еще безумнее, чем прошлогодний конкурс.

Скитер ухмыльнулся:

– По крайней мере я не вижу в этом году загоревшегося Санту высотой в три этажа.

На этот раз она рассмеялась вместе с ним.

– Слава Богу, нет! Я уж боялась, Булла Моргана кондрашка хватит при виде дыма и огня. Хорошо еще, наша санитарная служба неплохо справляется и с пожарами.

– Ага. Тогда они отличились. Знаешь, – задумчиво произнес Скитер, – рождественские дни – мое любимое время на этом вокзале. Все это, – он махнул рукой в сторону окружавшего его безумия, – здорово возбуждает. Ты так не считаешь?

Энн снова внимательно посмотрела на него.

– Значит, праздники тебя возбуждают, да? То-то Рэчел плачется, что у нее в это время года отбоя нет от несчастных, которым в эти праздники не повезло. Впрочем, когда ты здесь, я могу понять почему.

– Правда? – спросил Скитер не без интереса, гадая, не сделался ли он прозрачным со времени отъезда из стойбища Есугэя.

– Дай подумать... Спорим... то есть я уверена, – торопливо поправилась она, – что эти праздники больше, чем что-либо еще, помогают тебе разбогатеть. Так или нет?

Внутренне вздрогнув, он все-таки заставил себя рассмеяться.

– Ради Бога, Энн, разве кто может остаться в проигрыше, когда по Общему шатается народа втрое больше обычного? Просто в это время года я ужасно счастлив! – Он не счел нужным говорить, что больше всего его побуждают целенаправленно оттягиваться воспоминания о пяти безвозвратно потерянных рождественских праздниках. В самом деле, разве заменит праздник даже самый дорогой подарок-взятка, сунутый родителями под дерево, если ты один?

Энн только вздохнула.

– Все-таки ты безнадежный негодяй, Скитер. – Она снова встретилась с ним взглядом и окончательно огорошила его: – Но знаешь, мне кажется, если тебя когда-нибудь поймают за руку и выставят с ВВ-86, Ла-Ла-Ландия станет гораздо скучнее. Ты... интригуешь, что ли, Скитер Джексон? Словно мозаика, у которой не все части совпадают. – Она странно улыбнулась. – Может, у Налли Мунди спросить насчет тебя?

Скитер беззвучно застонал. Об этом не знал почти никто. Скитер удостоился однажды мгновения славы, попав в выпуск вечерних новостей, – пятнадцать секунд, зажатых между тройным убийством и катастрофическим пожаром в гостинице. Но Налли Мунди знал. Скитер до сих пор не простил этому маленькому пухлому проныре, что тот выследил его.

Впрочем, не успел он выразить свое возмущение, как Энн снова улыбнулась.

– Ладно, как бы то ни было, удачной тебе охоты – что бы ты там ни задумал. Увидимся через пару недель.

Она ушла, прежде чем он открыл рот.

«Значит, Энн Уин Малхэни желает мне удачной охоты. Ни больше и ни меньше».

Не иначе Ла-Ла-Ландия перевернулась вверх тормашками!

Скитер посмотрел наверх, почти ожидая увидеть, как толпы людей топчут высокий, в паутине металлических ферм потолок.

– Гм, – только и сказал он.

Он покосился на табло отправлений, свисавшее с потолка, и присвистнул. Ему придется здорово поторопиться, если он хочет застать Маркуса до окончания его смены в гриль-баре «Нижнее Время». Впрочем, у него оставалось еще в запасе несколько минут до встречи с Агнес в секторе отправлений Римских Врат.

Он осторожно пробирался сквозь орды «средневековых» девиц, витязей в самодельных кольчугах, пажей, дворян и даже почти натуральных торговцев и монахов, собравшихся на турнир через одни из новейших активных Врат ВВ-86, Анахронизм, как местные обитатели называли их по имени наиболее часто пользующейся ими организации. Вели эти Врата не куда-нибудь, а в Северную Америку времен до пришествия палеоиндийских племен, впоследствии пересекших Берингов пролив, чтобы расселиться по двум пустующим континентам. Несколько раз в году орды «средневековых» бездельников заполняли ВВ-86, и каждый, конечно же, умирал от нетерпения шагнуть через Анахронизм, с тем чтобы вдоволь наиграться в войну по-средневековому.

Скитер покачал головой. Насколько он мог судить, в бойне, именуемой войной, нет ничего такого, что можно было бы превратить в игру. С его точки зрения забавы этих идиотов – издевательство над павшими в настоящих войнах. Впрочем, должно быть, они получали все то, чего хотели, иначе не гнались бы за этим снова. Особенно при таких сумасшедших ценах.

Им приходилось оплачивать не только обычные для туристов услуги, но и получать разрешение на провоз с собой собственных лошадей и охотничьих соколов – при том, что штрафы на случай, если кто-нибудь из этих тварей сбежит и начнет плодить потомство за тысячи лет до того, как им полагалось появиться на этом континенте, были установлены запредельные; им приходилось тащить с собой провиант и все прочее для своих животных; им приходилось искать место, где можно было бы держать их до дня отправления через Анахронизм, – и после всего этого, разумеется, им нужно было успеть протащить все это через Врата в срок: упирающихся лошадей, клекочущих соколов, горы жратвы для себя и животных... короче, все необходимое для одного небольшого, на месяц, турнира плюс достаточно пороха, чтобы участвовать в нем.

Единственное, что он мог в них понять, так это их неприязнь к вездесущим репортерам. Ходили слухи, что ни один репортер еще ни разу не попадал на их игрища. А если и попадал, то не выжил, чтобы рассказать об этом. Северная Америка была в те времена не самым уютным местечком. Саблезубые кошки, голодные волки – список можете продолжить сами. Одним словом, желание Скитера пройти через Анахронизм приблизительно равнялось его же желанию подняться к Майку Бенсону и самому протянуть ему руки, чтобы тот застегнул на них наручники.

Восхищенным взглядом провожал Скитер торговцев «средневековым» товаром, на все лады расхваливающих свое барахло, и туристов, торопливо достающих кошельки при виде «чудодейственного зелья», магических кристаллов на цепочке или непобедимых талисманов, которые надлежит настроить на индивидуальную ауру покупателя, продержав у него под подушкой семь полных лун; эликсиров богатства, любви, гармонии, храбрости и красоты; изумительной красоты разноцветных каллиграфических опусов по еще более изумительным ценам, а также ювелирных безделушек, идущих втридорога, как «изготовленные вручную по технологии наших средневековых предков».

На искушенный взгляд Скитера, все эти торговцы – такие же мастера благородного искусства надувательства, как и он сам. Они даже приберегали товар получше (уж он-то знал; он даже спер как-то пару таких штуковин и держал их у себя дома – так, для забавы) для самого турнира, подсовывая наивным туристам совершеннейший хлам ради сокращения расходов. Мастера, одним словом. Они занимались тем же искусством, что и Скитер, только с другой стороны.

Правда, Йанира Кассондра – от одного, максимум двух слов которой у Скитера волосы обыкновенно вставали дыбом – обзывала их бездельниками и шарлатанами, ибо они сами плохо представляли, что предлагают бедным покупателям.

– Помяни мое слово, они еще угробят кого-нибудь рано или поздно. Дай только время. Администрация вокзала не предпринимает пока никаких мер – пока! – но вот когда людей начнут косить необъяснимые болезни, всей этой торговле придет конец. – Она скорбно вздохнула, закатив бездонные черные глаза. – И тогда эти дураки прикроют и мой киоск, ибо я не думаю, чтобы Булл Морган видел между нами какую-нибудь разницу.

Помнится, Скитер хотел еще возразить ей, но не стал: не только потому, что почти верил в то, что она действительно может читать будущее, и боялся этого, но и потому, что знал совершенно точно – Булл Морган действительно не видит между ними никакой разницы. Собственно, Моргану на это было наплевать, пока этим чертовым туристам ничего не грозило.

Пробираясь между длинными очередями туристов в Новом Эдо, терпеливо ожидавших открытия нового синтоистского храма, Скитер все размышлял о канцелярских крысах, неизбежно верховодящих всем на свете, и нельзя сказать, чтобы эти его мысли были особенно светлыми. Он миновал всемирно известный отель Кита Карсона, его потрясающие парки с глубокими ручьями, полными разноцветных рыб. Рыбы, впрочем, предпочитали держаться в тени, дабы не попасть на ленч какому-нибудь Ichthyomis или Sordes fricheus, спикировавшему на них из-под потолка.

Скитер улыбнулся, вспоминая ту минуту, когда Сью Фритчи определила, кем на самом деле являются эти милые «птерозаврики» размером с ворону.

– Боже мой! Это же новый вид Sordes! Но ведь им не полагалось обитать одновременно со sternbergi... Бог мой, но это же... это же переворот в науке! Теплокровные, покрытые шерстью Sordes – и питаются рыбой, а не насекомыми, но все равно Sordes, точно они! – и дожили до самого конца мелового периода... А мы-то, идиоты, считали, что они вымерли еще в юрском! Что за статья получится! – Она залилась радостным смехом; глаза ее сияли. – Любой палеонтологический журнал костьми ляжет, чтобы заполучить ее!

В представлении Сью Фритчи рай выглядел именно так.

Впрочем, Скитер до сих пор не знал, что думает Сью насчет пары зубастых птиц, слегка напоминающих орлов, залетевших сюда около месяца назад через нестабильные Врата. Ладно, кто бы это ни был, они наверняка прославят Сью Фритчи. Скитер, во всяком случае, желал ей удачи.

Наконец он добрался до Римского города с его пышно украшенными для Сатурналий столбами и аккуратно остриженными вечнозелеными деревьями, а также актерами, разыгрывавшими единственный день в году, когда римские рабы могли приказывать своим господам; эти приказы полагалось исполнять беспрекословно, и по большей части они были таковы, что зрители рыдали от хохота. Тут Скитер сбавил шаг и принялся насвистывать что-то себе под нос, не забывая, однако, подмигивать хорошеньким девицам; те иногда краснели, но ни одна не удержалась, чтобы не оглянуться ему вслед.

Скитер нырнул под колышущуюся поверхность моря бумажных зонтиков – их носили как туристы, так и местные, потому что вышеупомянутые доисторические птицы и птерозавры то и дело гадили на голову, – и в конце концов оказался перед входом в гриль-бар «Нижнее Время», где Маркус работал официантом.

Бар «Нижнее Время», угнездившийся в Римском городе, служил любимым прибежищем местных обитателей. И вдобавок именно здесь было лучшее место для коллекционирования слухов.

А в той области человеческой деятельности, которую избрал Скитер, слухи, как правило, означали прибыль.

Поэтому он просто поднырнул под балку, полускрывавшую вход в бар (еще одна причина, по которой обитатели Восемьдесят Шестого нежно любили это заведение: оно не стремилось обозначить себя вывеской), и перешагнул порог в предвкушении последнего фрагмента мозаики – ведь только в этом случае его замысел начнет наконец претворяться в жизнь.

Но первый, кого он увидел внутри, был не кто иной, как Кеннет («Кит») Карсон, бывший разведчик времени. Ой-ей-ей!.. Скитер поперхнулся и попытался изобразить милую улыбку ту, что он избрал в качестве лучшего оборонительного оружия много-много лет назад. Он избегал общества Кита уже много недель, с тех пор как попробовал затащить к себе в постель, навешав ей лапшу на уши (мол, он тоже бывалый разведчик), ту потрясающую рыжую нищую малютку Марго – только чтобы, к ужасу своему, обнаружить, что она приходится Киту внучкой. Единственной, несовершеннолетней внучкой.

Что тогда Кит наобещал сделать с ним...

– Привет, Скитер! Как твои причиндалы? – Кит, высокий, гибкий и мускулистый, как медведь, ухмыльнулся и отпил из запотевшего стакана.

– Э... хорошо, Кит. В порядке... Как... э... Марго? – едва выпалив это, он пожалел, что прежде не откусил собственный язык и не проглотил его. Вот козел!

– О, в полном порядке. Собиралась скоро заглянуть в гости. На школьные каникулы.

Как и положено очень мелкому хищнику в очень большом пруду, Скитер мгновенно узнавал улыбку хищника крупнее, чем он сам. Поэтому он мгновенно сделал себе зарубку на память – держаться подальше от любых мест, где могла бы оказаться Марго.

– Славно, право же, славно, Кит. Я... это... того... к Маркусу на минутку.

Кит хохотнул:

– Кажется, он там, в глубине.

Скитер поспешно проскользнул мимо стола Кита в заднюю комнату с бильярдными столами. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не поднять руку и не вытереть пот со лба. Кит Карсон наводил на него ужас. И не только потому, что разведчику-пенсионеру довелось пережить даже больше, чем Скитеру. Просто Скитер Джексон испытывал здоровый благоговейный ужас перед всеми родственниками мужского пола любой из девиц, которых он когда-либо пытался затащить в постель. Большинство их имело очень туманное представление о роде его занятий.

И потом Скитер без особого восторга относился к возможности поединка один на один с человеком, способным крушить кости с той же легкостью, с какой Скитер извлекал кошельки из чужих карманов.

К счастью, Маркус оказался именно там, где говорил Кит, – разносил напитки в задней комнате. Скитер сразу же просветлел, постаравшись убедить себя в том, что встретить Кита на пороге нового приключения – это вовсе не дурная примета. А вот Маркус уж точно послужит его небольшому предприятию добрым талисманом. Знакомый зуд между лопатками еще ни разу не подводил его. Скитер расплылся в счастливой улыбке.

«А ну, сопляки, всем стоять! Готов я или нет, я иду!»

Маркус как раз нес заказанное питье на только что занятый столик в дальнем углу, когда Скитер Джексон триумфально вступил в заднюю комнату и улыбнулся ему, Маркус улыбнулся в ответ, чуть было не рассмеявшись в голос. Скитер вырядился по-рабочему, что в данном случае означало короткую, яркого цвета тунику, скорее даже не римскую, а греко-ионический хитон, оставлявшую открытыми колени и ноги, значительно более мускулистые, чем можно было бы предположить по довольно субтильной верхней части туловища. Судя по наряду, Скитер снова собрался обрабатывать толпы зевак, всегда собирающихся поглазеть на открытие Римских Врат.

По одной ему известной причине Янус – римский бог дверей и порталов – решил, что Римские Врата должны снова отвориться меньше чем через час. Маркуса пробрала дрожь при воспоминании о своем единственном путешествии через эти Врата, когда он оказался здесь. Он никогда особенно не верил в странных римских богов до тех пор, пока его последний хозяин не протащил его, почти бездыханного от страха, через Porta Romae в Ла-Ла-Ландию. Теперь-то он все хорошо понял и никогда не забывал уделять всесильным римским богам их заслуженную долю выпивки.

– Маркус! Ты-то мне и нужен! – Улыбка Скитера была неподдельна и заразительна.

И эта открытая улыбка всегда удивляла Маркуса, потому что он знал: Скитер Джексон на самом деле очень-очень одинок, хотя по нему этого никогда не скажешь.

– Привет, Скитер. Тебе, как всегда, пива?

Образ жизни Скитера так тревожил Маркуса, что не касаться его в разговоре стоило ему немалых усилий, ибо он лелеял несбыточную мечту спасти когда-нибудь молодого путешественника по времени, вернув его к какой-нибудь более почтенной профессии. Собственно, Маркус был единственным из Найденных, кто предложил этому странному молодому человеку свою дружбу. Вырасти в двух временах, чтобы потом тебя швырнули в третье...

А друг Скитеру Джексону как раз был очень нужен. В результате у Маркуса, как бы ни был занят он в баре и – что было, несомненно, приятнее, но не менее хлопотно – дома, воспитывая двух очаровательных девчушек, прибавилась и третья геркулесова задача: постепенное обращение Скитера Джексона из негодяя в порядочного человека, достойного титула Найденного.

Улыбка Скитера сделалась еще шире.

– Разумеется. Ты же знаешь, разве могу я отказаться от пивка? – Оба рассмеялись. – Но вообще-то я пришел переговорить с тобой. Минута найдется?

Маркус оглядел соседние столики. Почти все были пусты. Большинство клиентов уже ушли на улицу наслаждаться зрелищем открытия Римских Врат Ла-Ла-Ландии в прошлое. Действительно, мало найдется зрелищ занятнее, чем вид толп туристов и гидов из «Путешествий во времени», рвущихся проскочить через портал со всем своим багажом, кошельками и детьми всех возрастов, но вынужденных ждать, пока из портала им навстречу не вывалится большая часть предыдущего заезда с побелевшими лицами. Впрочем, всегда находились и такие, кто, возвращаясь, спускался по пандусу с самодовольством римских сенаторов.

Маркус не переставал удивляться тому, что каждый заезд заканчивался одинаково: одни довольны как котята при виде плошки со сливками, а другие... Ну, впрочем, картинки, ходившие по рукам Найденных, все объясняли, не так ли?

Маркус снова улыбнулся Скитеру – тот с надеждой ждал ответа.

– Конечно. Сейчас, только пива тебе принесу.

– Захвати тогда себе тоже. Я плачу.

Ну-ну... Маркус сдержал улыбку. Скитеру точно что-то от него нужно. Он был закоренелым негодяем, этот Скитер Джексон, но Маркус понимал почему – чего большинство обитателей Восемьдесят Шестого не поняли бы ни за что. Это знали даже не все Найденные. Маркус не говорил этого даже своей прекрасной Йанире, хотя то, что знала и чего не знала Ианира, оставалось для Маркуса полной загадкой.

В тот вечер Скитер напился до такой степени, что, должно быть, сам не помнил всего, что наговорил. Но Маркус-то помнил. Поэтому он, пусть даже без особой надежды на успех, не оставлял попыток наставить Скитера на путь истинный, моля богов, тех, что приглядывали за его собственной жизнью, чтобы они помогли его другу разобраться во всем и покончить со своими нынешними занятиями, пока те не свели его в могилу.

Маркус принес сначала пива Скитеру, потом сам уселся напротив, как и положено радушному хозяину ожидая, пока тот отопьет первым. Скитер всегда был свободным человеком, он родился в одной хорошей семье, и воспитал его другой хороший человек. Даже несмотря на то что Маркус постепенно свыкся с мыслью, что никто здесь больше не назовет его рабом, Скитер в его глазах стоял выше во всех отношениях.

– Да, пока не забыл... – спохватился Скитер, сделав большой глоток. – Да... Ты ведь родом из Рима, верно?

– Ну... нет. На самом деле не оттуда.

Скитер зажмурился.

– Правда?

– Да. Я родом из Галлии Коматы, из маленькой деревни под названием Котес, – сказал он с нескрываемой гордостью. Тысяча, нет, две тысячи лет миновало, а его маленькая деревушка все еще стояла на том же самом месте – ну конечно, она изменилась с тех пор, но все еще стояла у подножия высоких гор его детства, прекрасных даже в одеянии из туч и снегов. Все та же буйная, бурливая речка протекала прямо посреди деревни, и вода в ней была все так же студена, что дух захватывало и у самого закаленного мужика.

– Котес? Где это, черт побери?

Маркус только усмехнулся.

– Я спросил как-то Брайана Хендриксона из библиотеки про свою деревню. Она еще там, только называется чуть иначе. Теперь ее знают как Котерес, и она расположена в стране, которую вы зовете Францией, но она до сих пор знаменита священными горячими источниками, исцеляющими женщин, которые не могут иметь детей.

Скитер заулыбался, но передумал.

– Ты, похоже, не шутишь.

– Конечно, с чего это мне шутить? Разве могу я что-нибудь поделать с тем, что родился на покоренных землях и...

– Я имею в виду женщин. – На выражение лица Скитера стоило посмотреть: на нем явственно проступал какой-то новый хитроумный замысел.

– Не знаю наверняка, Скитер, – усмехнулся Маркус. – Меня ведь забрали оттуда, когда я был совсем еще маленьким, так что не могу утверждать этого с уверенностью, но все деревенские так говорили, Римлянки со всей Южной Галлии съезжались туда искупаться в водах этого источника, чтобы зачать ребенка.

Скитер тоже усмехнулся в ответ, но в глазах его все еще отражалась напряженная умственная работа.

– Им бы лучше почаще спать со своими мужьями – или хотя бы с чужими, если уж на то пошло.

– Или пить меньше свинца, – добавил Маркус, явно гордясь тем, как много узнал всего за несколько лет в Ла-Ла-Ландии. Рэчел Айзенштайн, главврач Вокзала Времени, объясняла ему, что процент содержания свинца в его крови заметно понизился, и только это позволило ему стать отцом маленьких Артемисии и Геласии.

– Туше! – Скитер поднял стакан и одним глотком осушил его наполовину. – Ты-то свое пиво будешь пить?

Маркус не забыл совершить подношение богам – всего несколько капель на дощатый пол, – потом пригубил из своего стакана. Позже ему все равно мыть пол, так что этот маленький ритуал вряд ли будет раздражать хозяев. Те гораздо больше ворчали по поводу даровой выпивки, которой Маркус иногда угощал тех, кто отчаянно в ней нуждался, чем по поводу пролитого пива.

– О’кей, – зашел Скитер с другой стороны, – ты родился во Франции, но большую часть своей жизни прожил в Риме, так?

– Да. Меня мальчишкой продали торговцу рабами из тех, что приходили по Римской дороге из Аква Тарбелики. – Маркус зябко передернул плечами. – Первое, что он сделал, – это поменял мне имя. Он сказал, с моим язык сломаешь.

Скитер прищурился.

– Так тебя по-настоящему зовут не Маркус?

Тот попытался улыбнуться.

– Так меня зовут уже больше восемнадцати лет. И скорее всего тебе произнести мое настоящее имя будет не легче, чем римлянам. Я давно уже привык к «Маркусу», так что решил оставить все как есть.

Скитер уставился на него, словно не верил своим ушам. Маркус пожал плечами.

– Я пытался объяснить это, правда, Скитер. Но никто здесь не понимает.

– Нет, я... так, ничего. – Он прокашлялся, и, глядя на выражение его глаз, Маркус попробовал представить себе, что такого вспомнилось Скитеру. – Ладно, ты говорил что-то про Рим...

– Верно. Меня отвели в город Нарбо на берегу Средиземного моря, посадили на невольничий корабль и отвезли в Рим, а там держали в железной клетке до тех пор, пока не пришла моя очередь быть выставленным на аукционе. – Маркус залпом проглотил свое пиво, чтобы скрыть дрожь в руках. Эти воспоминания до сих пор мучили его в ночных кошмарах, и он просыпался в холодном поту. – Я жил в Риме с восьмилетнего возраста.

Скитер придвинулся поближе.

– Отлично. Послушай, Агнес устроила мне бесплатный билет через Римские Врата – она сопровождает группу туристов в двухнедельный тур. Две тихие недели, и только в самый последний день Игры. Поэтому она смогла взять меня в качестве гостя.

Маркус покачал головой. Бедняжка Агнес. Она в Ла-Ла-Ландии еще совсем недавно.

– Постыдился бы, Скитер. Агнес такая славная девушка.

– Не сомневаюсь. Самому мне никогда не накопить на билет в Рим. Пойми, у меня совершенно гениальная идея, но я же не был там ни разу, так что, может, поможешь мне?

Маркус повертел в руках пустой стакан.

– Что за идея? – Он всегда остерегался оказаться впутанным в темные делишки Скитера.

– Совершенно безупречная, – просиял Скитер. – Я хочу поставить немного...

– Поставить? На Играх? – Если это все, чего хотел Скитер, это не так уж и страшно. Разумеется, это незаконно, но Маркус не слышал еще, чтобы хоть один турист не пытался сделать этого. Нет, право же, все могло быть гораздо хуже, так что Маркус испытал изрядное облегчение. Может, это Агнес действует на него так благотворно? – Очень хорошо, так что ты хотел у меня спросить?

Улыбка Скитера сияла торжеством.

– Куда мне пойти? В смысле, чтобы сделать ставки.

– В Большой Цирк, конечно, – усмехнулся Маркус.

– Угу, но там куда? Эта чертова штуковина длиной в милю!

Давай же!..

– Ну... Лучше всего делать это со стороны Авентина, около того места, откуда гладиаторы выходят на арену. Они проходят через камеры в прямоугольном конце Цирка, ближе к Тибру. Но и ближние к этому месту входы для зрителей тоже ничего. Конечно, есть и ложи профессиональных букмекеров, но я бы держался от них подальше. Любой сочтет своим долгом надуть нездешнего. Ну и, конечно, большинство ставок делаются на зрительских местах. – Он помолчал, пытаясь представить, как будет Скитер реагировать на зрелище убивающих друг друга людей. Многие туристы возвращались из Рима потрясенные до дурноты.

– Потрясающе, Маркус! Спасибо, дружище! Если я выиграю, возьму тебя в долю.

Если Скитер Джексон не забудет через две недели этого своего великодушного обещания – и если выполнит его, – он сделает для Маркуса гораздо больше, чем полагает. Мысли о вечных финансовых неурядицах быстро завладели Маркусом, и он почти забыл даже о друге, допивавшем за столиком свое пиво. Несмотря на все его протесты, Йанира настояла на том, чтобы он, расплачиваясь со своими долгами, принял и изрядную часть ее сбережений – того, что она заработала, продавая историкам информацию «из первых рук». Помимо этого, она продала подлинные древнегреческие рецепты всевозможных сырных пирогов – знание, которое досталось ей дорогой ценой (поркой, а то и чем похуже) в доме ее первого мужа, в Нижнем Времени.

Изысканные ароматы сырных пирогов, равно как и прочие их характеристики, – теперь это знал и Маркус – обсуждались в свое время на Афинской агоре с не меньшей серьезностью, чем труды крупнейших философов. Их рецепты были утрачены много веков назад, но, если так можно сказать, благодаря жестокости мужа Йанира помнила их теперь наизусть; собственно, тогда у нее другого выбора и не было, если она хотела выжить. Теперь же ее старые шрамы начали окупаться: она продавала эти рецепты по одному Арли Айзенштайну, исправно платившему ей процент от своих доходов. Немалых, кстати, поскольку пироги имели ошеломительный успех.

Йанира вообще зарабатывала деньги быстрее, чем Маркус полагал это возможным, – особенно после того, как сделалась гордой владелицей киоска, пользовавшегося большой популярностью у «послушников», буквально совершавших к ней паломничество, Некоторые готовы были оплачивать билет через Главные Врата, чтобы посмотреть на нее, умоляя ее сказать им хоть слово. Некоторые даже давали ей деньги, словно поклонялись ей более всего на свете, а деньги были всем, что они могли принести в жертву.

Ох уж эти деньги... Когда Маркус попробовал отказаться из гордости от ее жертвы, она взяла его за руку и силой заставила посмотреть ей в лицо.

– Ты мой единственный избранник, милый! – Темные глаза казались бездонными колодцами, таившими в себе то, что Маркусу так хотелось стереть из ее памяти. Однако ни Маркус, ни деньги не могли стереть прошлого: жестокого мужа, а что еще хуже – ужасающих мистерий Артемиды Эфесской, во всемирно знаменитом храме которой она выросла. Впрочем, даже так эти бездонные глаза таили в себе и еще что-то – возможно, то же самое, что в свое время заставило горячего троянского паренька Париса, забыв про все, удрать с Пелопоннеса к себе в продуваемую всеми ветрами Трою, прихватив с собой ненаглядную Елену.

Даже одного воспоминания об этих глазах бывало достаточно, чтобы голова у Маркуса начала идти кругом. Разумеется, он растаял от последовавшей за этим взглядом победной улыбки, не говоря уж о нежных прикосновениях рук Йаниры.

– Я отчаянно ревную тебя, Маркус. Мне не понять этой твоей «гордости», не понять, с какой стати ты так упрямо стараешься выплатить долг, который с тебя требуют незаконно. Но если эти деньги помогут тебе обрести душевный покой, я ни за что не позволю тебе отказаться от моей помощи. – И в редком для нее порыве так явно проявляемых чувств она крепко прижала его к себе, словно боясь потерять. Ее глаза наполнились слезами, которые она отважно пыталась сдержать, опустив длинные ресницы. Так и не отпуская его, она заговорила снова, срывающимся голосом: – Прошу тебя. Я понимаю, что ты горд, и люблю тебя за это. Но если я потеряю тебя...

Он стиснул ее в объятиях, всеми силами стараясь уверить в том, что он ее навеки, что он с радостью назовет ее своей женой – как только сможет освободиться от ненавистного долга человеку, который привел его сюда и поручил вести тайные записи: он велел узнавать и записывать, кто путешествует через Врата в Рим и Афины и что везет оттуда обратно.

Он не понимал приказов своего бывшего господина, как не понимал и того, как прекрасная, высокорожденная Йанира может любить человека, почти всю свою жизнь бывшего рабом. Поэтому он просто вел записи, предоставляя ломать над ними голову бывшему хозяину и понемногу копя деньги, чтобы вернуть свой рабский долг. Он брал деньги у Йаниры, по возможности немного, но все-таки брал, ибо почти ничего не желал так страстно, как вырваться из-под этой зависимости, чтобы обрести статус, хоть немного приближающий его к ее уровню.

Эти горько-сладкие мысли Маркуса были бесцеремонно прерваны голосом, несомненно принадлежащим Голди Морран. От мгновенной неприязни дрожь пробежала по коже, как у коня при виде жирных, истосковавшихся по кровушке мух. Глядя на Голди Морран, Маркус иногда задавал себе вопрос, назвали ли ее Голди за цвет волос, ценившийся у римских матрон так высоко, что они носили парики из кос своих рабынь (впрочем, в настоящий момент определить это было невозможно, ибо шевелюра Голди имела причудливый пурпурный оттенок, не имеющий ничего общего с из начальной окраской), или за то, что эта алчная старая гарпия ничего не любила так сильно, как наличные деньги, предпочтительно в виде золотых монет, песка, слитков – всего, на что она могла наложить свои когтистые лапы.

А тем временем глаза гарпии смотрели уже на него.

– Маркус, налей мне пива.

Она без приглашения плюхнулась на соседний от Скитера стул. Пока Маркус наливал ей пива у стойки, кипя от возмущения, но мужественно стиснув зубы, – Голди Морран была постоянным клиентом – она переключилась на Скитера.

– Слыхала я, что ты собрался в Нижнее Время. Новенького захотелось?

Маркус поставил пиво на стол перед Голди. Она жадно припала к нему, ожидая обычных для Скитера уклончивых ответов.

Скитер, однако, удивил их обоих.

– Да, я собираюсь в Рим, Тихий двухнедельный отдых – хочу получше познакомиться с Агнес Ферчайлд. Мы с ней за последнюю неделю здорово сблизились, и потом она имеет право брать с собой гостя в несложные туры. – Он развел руками. – А кто я такой, чтобы отказаться от даровой поездки в Древний Рим?

– А что, – Голди с притворной скромностью подняла на него глаза, – что ты собираешься потырить на этот раз?

Скитер с облегчением рассмеялся.

– Я, конечно, негодяй, чего скрывать, и ты это прекрасно знаешь, но красть я не собираюсь ничего. Разве что сердце Агнес. Я бы, возможно, попробовал украсть твое, Голди, если бы только верил, что оно у тебя есть.

Голди возмущенно фыркнула, смерила его свирепым взглядом, но смолчала, возможно, не найдя слов – впервые в истории «Нижнего Времени». Потом, повернувшись к нему спиной, она залпом проглотила остатки пива и швырнула на стол пригоршню монет. Они со звоном раскатились по столу; одна слетела на пол и задребезжала там, описывая круги по доскам.

«Серебро», – автоматически отметил про себя Скитер, хорошо ознакомившийся за последние дни с монетами античного Рима.

– Ты еще пожалеешь об этом, Скитер Джексон, – сказала Голди, перегнувшись через спинку его стула. Теперь она один в один – гарпия, ниспосланная богами, чтобы покарать нечестивых. Голос ее был леденее арктического льда, и за этими ледяными словами Маркус явственно услышал угрозу, терпкую и густую, как неразбавленное римское вино. На мгновение угроза зависла в воздухе. Потом Голди немного отодвинулась. – Вот уж чего не пойму, так это зачем ты водишь дружбу с этими неучами, с этими недоумками из Нижнего Времени, да они и умыться-то толком не умеют. Это тебя точно погубит! – бросила она через плечо и вышла.

Маркус обнаружил, что его трясет от гнева. Его неприязнь к Голди Морран, ее острому языку и предрассудкам сменилась совсем другим чувством, напугавшим даже его самого. Из неприязни – как огонь из едва тлеющей головешки – взметнулось яркое пламя ненависти, мгновенно охватившее всю его душу. Так недолго и до греха...

Маркус очень гордился приобретенным образованием: несколько языков, новые чудесные науки, напоминавшие ему магические заклинания, заставлявшие мир нестись среди звезд – а не наоборот, – и даже преподаватели математики объясняли свой предмет достаточно доходчиво, чтобы он смог обучиться новым способам сложения, умножения, деления, ведения бухгалтерских счетов, – что не под силу было бы никому в Древнем Риме.

Возможно, парня из Галлии Коматы и можно счесть недоумком, но даже когда он был закованным в цепи, насмерть перепуганным восьмилетним мальчишкой, он прекрасно знал, как и зачем умываться. Более того, он забавлял своих хозяев, требуя каждый вечер воды, чтобы смыть грязь и вонючий пот от дневной работы.

Он даже подпрыгнул, когда Скитер заговорил.

– Грязная старая гарпия, – произнес тот совершенно спокойно – поведение его оставалось настолько же невозмутимым, насколько внешность неизменно безупречной. – Она готова на все, только бы вывести соперника из формы. – Он усмехнулся. – Знаешь, Маркус... кстати, сядь, успокойся – я с удовольствием бы посмотрел, как кто-нибудь обведет ее вокруг пальца.

Маркус сел и каким-то образом сумел умерить внезапный приступ смеха до простой улыбки, хотя смех все равно продолжал рваться наружу, играя бесенятами в глазах.

– На это и впрямь стоило бы посмотреть. Ты только подумай, как, должно быть, интересно наблюдать: вы оба ходите кругами, ищете слабые места в защите, и только потом несутся смертоносные стрелы.

Скитер молча смотрел на него.

– Вы оба, Скитер, отличаетесь сильной волей, – добавил Маркус. – Вы, как правило, получаете от жизни все, что хотите, ты и Голди. Но ты погоди, я скажу тебе кое-что важное. – По меньшей мере в данном конкретном случае он мог предвидеть будущее ничуть не хуже Йаниры. Впрочем, это под силу было бы любому, кто умеет наблюдать и делать выводы, а с его-то знанием людей он видел, чем все может кончиться. Одним долгим глотком он расправился с остатками пива, продолжая ощущать на лице пристальный взгляд Скитера.

– Голди, – негромко сказал Маркус, – объявила тебе, Скитер, войну, хочешь ты того или нет. Она напоминает мне средиземноморских акул, что плывут за невольничьим кораблем, поджидая, пока им сбросят умерших. Да нет... акулы делают всего лишь то, для чего их и создали. Голди так далеко зашла, наслаждаясь своими грязными делами, что нечего и надеяться найти хоть что-нибудь хорошее в ее грязной душе.

Несколько секунд он в упор смотрел на Скитера, выдерживая его взгляд.

– Ты хочешь сказать, что я кажусь тебе еще достойным спасения? – произнес Скитер почти таким же ледяным тоном, как Голди. – Да, друг?

Маркус похолодел.

– Ты хороший человек, Скитер, – искренне сказал он, подавшись вперед, в надежде, что друг поймет его. – Твое сердце щедро, как и твой смех. Я надеюсь только, что и нравственность твоя будет им под стать. Ты мой добрый друг. Мне не хотелось бы видеть, как ты страдаешь.

Скитер даже зажмурился.

– Страдаю? – Он засмеялся. – Нет, Маркус, право же, ты чудо всех веков! – Его улыбка согрела немного сердце Маркуса. – О’кей, обещаю тебе, что постараюсь вести себя в Риме, как подобает маленькому примерному туристу, идет? Я все еще хочу поиграть на Играх, но ничего страшнее этого. Доволен?

Маркус чуть успокоился.

– Да, Скитер. – Пожалуй, ни разу за последние месяцы он не надеялся сильнее. – Мне ужасно неудобно, друг мой, но мне надо возвращаться к своим делам, пока менеджер не вернулся с перрона, а то я еще не переделал всего, что он мне поручил. Так пусть боги будут с тобой, когда ты шагнешь через Римские Врата, Скитер. Спасибо тебе за пиво. И за общество.

Улыбка снова осветила лицо Скитера.

– Конечно. Тебе спасибо. Увидимся через пару недель, ладно?

Маркус улыбнулся и снова принялся протирать стойку. Скитер Джексон вышел из бара так, словно весь мир лежал у его ног.