Книга Колдун онлайн - страница 5

Глава 4

Зоряна вместе с отцом, дядей и младшим братом вернулась из Новгорода на пятый день после того, как умер Велеслав, и Самовит по древнему обычаю сжёг тело старого волхва на берегу реки. К этому времени пепел погребального костра успел остыть, а вот сердце Самовита – нет. И даже наоборот. Дел в эти пять дней у ведуна было по самое горло. Одна только задача – вывезти из дома Велеслава сундук с пергаментами и перепрятать в надёжное место, да так, чтобы никто не увидел и не узнал, – потребовала кучу времени и усилий. А ведь ещё нужно было продать дом, который Велеслав за неимением родни оставил Самовиту. Хороший дом – крепкий и просторный, хоть сам живи. Однако Велеслав заранее предупредил: «Лучше продай, да побыстрее. И вообще, старайся не привязываться к жилью. Впереди новые времена, и твоё обиталище – заимка дальняя в лесу густом, куда не всякий княжий гридень доберётся, не то что греческий поп. А в городе ты любому открыт и доступен – бери голыми руками». Вольно ему, назавтра ушедшему туда, откуда нет возврата, было советовать. Мёртвых, известно, земные дела не касаются. За особым исключением. А ты попробуй дом волхва продать. Не всякий купит, даже если с деньгами. Из боязни в первую голову. Мало ли что. А ну как начнут в том доме сны приходить чудные-страшные да мысли странные? Или – того хуже – сам бывший хозяин по ночам являться? Чур меня, чур, поищу лучше другое жильё. Или вовсе новое построю. А здесь пусть дурак селится.

Нашёл в конце концов покупателя – молодого купца, почти ровесника, которому тесно стало в отчем доме. Да так, что хоть в шалаш или землянку, только побыстрее. Цену, конечно, удержать не вышло, но, главное, волю покойника исполнил.

Но за всеми этими заботами он ни на секунду не забывал о Зоряне и о том, что сказал ему за день до смерти старый волхв. И когда узнал о том, что Зоряна вернулась, отложил все дела и поспешил с ней встретиться. Шёл по улице с большой радостью и ещё большей тревогой на сердце. Как примет? Что скажет? Прав оказался старый волхв или всё же ошибся?

Как мучили и жгли душу эти вопросы! Казалось бы, чего проще – раскинь накануне кости с рунами или, того лучше, заруби чёрного петуха да устрой волшбу на распознание знаков судьбы. Умеешь ведь. Но – нет. Не стал делать. Боялся? И это тоже. Но ещё и потому не стал, что знал – тот, кто наблюдает, так или иначе влияет на того, за кем наблюдает. Мало того. Чем упорней наблюдатель в своём стремлении разглядеть какой-либо смысл в знаках судьбы, тем больше вероятность, что он сам себя обманет. Другое дело – прямое непосредственное воздействие. Но тогда ещё Самовит и подумать о подобном не смел.

Волхв оказался прав.

Его даже в дом не пригласили.

Отец и дядя любимой вышли на крыльцо, говорили вежливо, но твёрдо.

Знаем о твоих видах на Зоряну, Самовит. И о том, что ты свободный, не бедный и уважаемый многими человек, знаем тоже. Сами испытываем к тебе большое уважение, поверь. И помним о том, что был ты Зоряне люб. Но. Мы все, семья наша, теперь приняли Христа и не можем допустить, чтобы ты, нехристь и язычник, ведун, первый ученик покойного волхва Велеслава, взял Зоряну в жёны. Да и не Зоряна она теперь, забудь. Ольга. Вот её настоящее христианское имя. Извини и без обид. Ладно?

Без обид, говорите? Века и века прошли с того разговора, а обида – вот она, саднит и печёт, как вчера нанесённая. Да так, что рек чужой крови не жалко, чтобы её залить. И ведь пролились те реки, пролились. И ещё прольются. Потому что договор, который он заключил, остаётся в силе, и главное дело его бесконечно длинной и безнадёжно загубленной жизни не сделано.

Он тогда не поверил. Вернее, не захотел поверить.

Вы – ладно, сказал. А Зоряна-то сама что думает? Или у неё право слова теперь отняли?

Ольга, ответили ему. Ольга, а не Зоряна. И никто ни у кого права на слово не отнимал. Наоборот, решили, что так тебе же легче будет.

Не хочу легче.

Как скажешь, пожали плечами. Ольга! Выйди-ка на крылечко! Тут Самовит пришёл, хочет от тебя слово услышать.

И Зоряна вышла…

Он сразу увидел, что у любимой изменились глаза. Был взгляд озорной, весёлый, с лукавинкой, а стал… Так смотрит тот, кто решил для себя окончательно какой-то очень важный вопрос, и теперь ему странно, что другие до сих пор плутают в трёх соснах в поисках ответа.

«Что мне сделать, чтобы ты вышла за меня?» – спросил он.

Если бы она сказала – сделай крылья и прыгни с обрыва, чтобы полететь, как птица, он, не раздумывая, сел бы за работу, а затем прыгнул, рискуя сломать шею. Но она ответила тем, чуть ли не единственным ответом, которого он страшился больше любого другого.

Прими новую веру и крещение, впусти в сердце Христа. Тогда я стану твоей женой. По-другому – никак.

И во взгляде Зоряны (нет, уже Ольги, Ольги), и в глазах её отца и дяди он очень ясно прочитал, что по-другому и впрямь никак.

Для них.

Но не для него.

И он это понял сразу, мгновенно. А как только понял, тут же ушёл со двора Зоряны (Ольги! Ольги!), попрощавшись вежливо и даже где-то смиренно. Что-что, а прятать свои истинные чувства и мысли ведун должен уметь, как никто другой. Если, конечно, он настоящий ведун.

Да, вероятно, именно тот миг и стал поворотным в его жизни. Миг, когда он даже не сердцем, не печёнкой, не душой даже, а всем своим – человеческим и надчеловеческим – естеством осознал, что будет драться. За любовь, за веру, за надежду. А в драке все средства хороши. Если, конечно, очень хочешь победить. И тот, кто смог эти средства предоставить, не замедлил появиться…

Отчаянно свистел на огне чайник, выкипевший уже чуть ли не до дна.

Григорий вздрогнул, посмотрел на зажатую в кулаке погасшую трубку, положил её на стол, встал и выключил газ. Ничего нового. Снова эти воспоминания увели его из реальности лучше всякого колдовского зелья. И снова без толку. Вспоминай – не вспоминай, а сделанного не воротишь и не изменишь. Даже ОН – тот, чьё имя не стоит лишний раз поминать, – не способен на такое. Да и нужно ли его возвращать и менять? Лучше действовать в настоящем и менять его так, как это нужно тебе. Или даже измениться самому, хоть это и гораздо труднее. И тогда, совершённое когда-то – не важно, по ошибке, со зла, по чьему-то наущению или же, наоборот, с полным осознанием собственной правоты – перестанет тревожить и забудется, как забываются сны. Даже самые яркие.

Да, сны. Поспать – это правильно. Хотя бы час-два. Сегодня он встал до рассвета, а предстоящая ночь потребует много сил. Очень много.

Забыв, что хотел выпить чаю, Григорий принёс из прихожей сумку с травами и, действуя с веками наработанной сноровкой, разложил какие-то сушиться на специально устроенных для этого деревянных полках, а иные, связанные пучками, подвесил на протянутых под потолком верёвках. Затем прошел в комнату, не раздеваясь, улёгся на тахту и уже через минуту спал крепким сном без сновидений.

Бесшумные засады бывают. Андрей Сыскарёв по прозвищу Сыскарь, бывший разведчик-мотострелок и опер убойного отдела, а ныне частный сыщик, знал это очень хорошо. Как человек, в такие засады попадавший и сам их неоднократно устраивавший. Другое дело, что устроить бесшумную засаду, в отличие от попадания в оную, трудно. Тут всё упирается в пресловутый человеческий фактор. Если бойца или оперативника не научили прятаться и вести себя в засаде тихо, если у него не хватает терпелки на время ожидания противника или преступника забыть о своих настоящих и мнимых физиологических потребностях и неудобствах, будь то желание отлить, чихнуть или почесать спину, то, разумеется, о бесшумности можно забыть. Как и о хороших шансах на успех засады. Оно, конечно, и сам противник, а равно и преступник часто бывает таким тупым лосем, что дальше некуда, но надеяться на это не стоит. Это всё равно что всерьёз рассчитывать на промах того, кто направил на тебя ствол и уже жмёт на спусковой крючок. Лучше быстро убраться с линии огня. Или хотя бы выстрелить первым.

Так же большое значение имеет место, выбираемое для засады. По возможности оно должно быть не только удобным для скрытого расположения и последующего неожиданного нападения, но и хотя бы относительно комфортным. То есть если вы умудрились лечь в засаде на муравьиную кучу и заметили это как раз в тот момент, когда нужно вести себя особенно тихо… В общем, как говорится, в этом случае вам не позавидуешь. Надо было смотреть. Другое дело, что иногда и выбирать не из чего, но это уже отдельная песня…

В данном же конкретном случае место для засады и выбирать не пришлось – сарай для хранения кормов подошёл идеально.

Это он только назывался так – сарай. А на самом деле вполне себе капитальное бревенчатое сооружение, загруженное и насквозь пропахшее сеном, с двумя небольшими очень удобными для наблюдения окошками по обе стороны от дверей, которые впору назвать воротами. Как раз по окошку на брата. И по паре глаз брата на коровник. Сарай для кормов располагался на скотном дворе фермера Александра Вежина как раз таким образом, что из окошек прекрасно наблюдались оба стоящие рядом коровника и просматривалось всё пространство перед и между ними.

В общем-то было понятно, как сторожа могли раньше не заметить таинственного убийцу телят.

В сами коровники попасть можно было тремя путями. Обычным – через двери. Необычным – через три окна, расположенные в каждом из этих обиталищ для крупного рогатого скота лишь с одной стороны. И совсем уж необычным и трудным – через крышу. Предварительно часть этой самой крыши разобрав.

Крыши исключили сразу. Они была прочные, двускатные и двухслойные, крытые шифером. Незаметно и быстро сделать ночью лаз в такой крыше нереально. Обязательно нашумишь, и тебя заметят. И это одинаково касается и человека, и зверя, каким бы ловким, хитрым и сильным он ни был.

Остаются двери и окна. Вот тут – запросто. Вход, а равно и въезд, на скотный двор, возле которого торчала будка сторожа, располагался точнёхонько в «створе» между коровниками и сараем для кормов. Посередине. Таким образом, что двери-то коровников из сторожевой будки видно. А вот окна – нет. Если с задов скотного двора, с той стороны, где за торцами коровников вовсю распространяли специфические запахи навозохранилище и два колодца для сбора мочи, тихо перебраться через ограду (это не составляет большого труда), а затем так же тихо залезть в окно, то можно и остаться незамеченным. Особенно в том случае, если сторож дует чай (или чего покрепче) в своей будке и совершить профилактический обход вверенной для охраны территории ему и в голову не приходит. А зачем, собственно? Кому нужны эти коровы с телятами, пусть и элитные, если в селе все свои? Оказалось – нужны. И даже уже дважды…

В засаду друзья, напарники и компаньоны сели ровно в четверть двенадцатого или, говоря привычным им языком, в двадцать три часа пятнадцать минут.

А перед этим сделали всё, как и намечали. Заехали попрощаться сначала к завучу школы Нине Петровне Ивановой, а затем и к Светлане. Оба прекрасно осознавали, что по большому счёту к Светлане можно было и не заезжать. В том смысле, что для предстоящего дела это было практически неважно. Но отказаться от любой, пусть даже самой ничтожной, возможности увидеть молодую учительницу они никак не могли.

Светлана приняла гостей приветливо. Напоила чаем, посетовала, что Андрей с Иваном уезжают так быстро: «Остались бы на пару деньков, отдохнули. Воздух здесь… Да меня теперь, после этого воздуха, в Москву никаким калачом не заманишь!»

«Ну, в Москве свои плюсы и преимущества», – солидно заметил Иван.

«И какие же, например? – насмешливо осведомилась Светлана. – Доступный Интернет? Развлечения? Возможность заработать?»

«Ну хотя бы и так», – промямлил Иван, уже пожалевший о своих словах в защиту столицы.

«Доступ в Интернет здесь есть, – сообщила Светлана. – Всё, что мне нужно, я скачиваю без особых проблем. И общаюсь в Сети так же, как общалась в Москве. Теперь развлечения. Ночные клубы и рестораны терпеть не могу. Концерты, кино, театры? При наличии Интернета, я могу смотреть любое кино, когда пожелаю. К концертам равнодушна. Театр – да, люблю. Но вполне могу обойтись. Остаётся возможность заработать…»

«Да я уже всё понял, – жалобно сказал Иван. – Пощади, не добивай».

«Ага, – подтвердил Сыскарь. – Мы уже любим Кержачи всем сердцем. Поверь».

Светлана засмеялась. И столько непосредственной, весёлой и солнечной теплоты было в её смехе, что друзья только прерывисто вздохнули.

Затем, точно по плану, они выехали из села, свернули на просёлочную дорогу, укрыли кроссовер в лесу и по уже известной малозаметной тропинке пробрались к ферме Александра…

Над лесом поднялась полная луна. Она казалось нереально близкой – эх, не растут крылья за спиной, чтобы долететь за несколько взмахов!

Сразу посветлело, и скотный двор с двумя стоящими рядом коровниками лежал, полностью доступный искательным и пытливым взорам друзей-сыщиков. Ну, почти доступный. Всё-таки увидеть происходящее за навозохранилищами они не могли. Но это было и не нужно.

Ноль часов двадцать восемь минут. Больше часа в засаде. Ерунда, это не время. Бывало, и всю ночь до рассвета приходилось сидеть. И не всегда, кстати, дожидаться… Закурить бы. Нет, на фиг. Во-первых, бросил. А во-вторых, дым. Ну и что – дым? Сторож в своей будке курит, вот и дым. Сторож в будке курит, а ты здесь хочешь, умник. Кстати, в-третьих, курить в сарае для кормов строжайше запрещено. Не приведи господь, искра какая долгоживущая не туда упадёт – и большой привет засаде. Будешь огонь тушить, а не хитрого человека или зверя ловить. Тут же сено кругом и вообще… дерево. Да и нет у тебя сигарет, если что. Те, что в сумке лежат, не считаются. Сумка-то в машине. Лучше думай о Светлане. О том, какая она вся ладная да красивая. Какая замечательная у неё улыбка и смех. Какие чудесные зелёные глаза. Какие густые, тёплого медового цвета волосы. Очень хорошо такие мысли отвлекают от желания закурить. И не только от него. От наблюдения они тоже отвлекают. Так что, господин сыщик, думать-то думайте хоть о куреве, хоть о предмете вашей любви сколько угодно, но и о деле забывать не след… Опа. А это что? Показалось или…

– Пс-ст, – едва слышно произнёс Иван.

– Вижу, – одними губами ответил Андрей.

Что-то изменилось в тени между коровниками. В одном месте она словно бы стала гуще. И это сгущение, эта как бы тень в тени, двигалась. Рассмотреть, кто или что это, не представлялось возможным. Но само движение улавливалось. Очень медленное и плавное, с остановками на несколько секунд, но – движение.

– К окну подбирается, – шепнул Иван.

Сыскарь промолчал. План действий, и не один, они разработали заранее, и теперь осталось лишь понять, какому из них выпадет следовать.

Тень замерла возле первого окна, помедлила и, словно подросла, суживаясь и вытягиваясь. Снова замерла.

Человек? Пробирался на карачках, а теперь встал на ноги. Не понять. Теоретически это может быть и поднявшийся на задние лапы зверь. Медведь, например. Что мы знаем о медвежьих повадках? Ни хрена мы о них не знаем… Попробует открыть окно? Точно. Только это закрыто, друг. Иди к следующему. Иди, родной, иди, кто бы ты ни был. Среднее открыто. Как раз для тебя.

Тень послушно, будто подчиняясь мысленной просьбе Сыскаря, передвинулась к следующему окну. Ага. Кажется, открылось.

Днём Андрей с Иваном специально позаботились о том, чтобы деревянные рамы одного крайнего и одного среднего окна не закрыли на шпингалеты. Ловушка примитивная, но действенная. То, что кто-то по известному русскому разгильдяйству не проверил какое-то там окно в каком-то там коровнике, вряд ли может удивить или насторожить любителя телячьей крови (напарники всё-таки больше склонялись к предположению, что засаду они устраивают на человека, а не зверя).

Но вот то, что не лают собаки, действительно чертовски странно. Два здоровенных алабая на привязи в будках у сторожки. Сначала думали их убрать, но потом решили, что это будет уж совсем напоказ. В прошлые-то разы овчарки тоже были и тоже ничего не учуяли. Молчали. Словно призрак телят прикончил. Или эти алабаи совсем уже… алабаи. Или…

Тень исчезла в окне.

– Вперёд, – тихо сказал Андрей, вытаскивая пистолет и снимая его с предохранителя. – Как договаривались. Ты – к окнам. Я – внутрь.

И первым выскользнул из сарая.