Книга Мы неразделимы онлайн - страница 4

Глава вторая
Первая помощница

Нелегкое начало

– Я надеюсь, не вызову у вас недовольства, – начал Быков, подсаживаясь к станку, где студентка готовилась к опытам, – если прочту вам коротенькую лекцию о желчеотделении?

Он был немного смущен. Неудобно, конечно, приводить ассистентке сведения из университетского курса, но что поделаешь – помощница все еще слаба в физиологии.

– Ничего нового я вам не открою, напомню лишь старые истины, – мягко говорит он, боясь ее огорчить. – Слышали, разумеется, знаете, но повторение – мать учения. Лишний раз услышите – крепче запомните.

Тактичный учитель осторожно и коротко поведал ей о многом. Она должна знать, что печень – кладбище для красных кровяных телец. Они здесь распадаются на белковые вещества, из которых печеночные клетки образуют желчь. Сок этот из печени отводится по протоку в пузырь, а оттуда – в двенадцатиперстную кишку.

Внимательная слушательница разыскала тетрадку и, по привычке студентки, стала делать заметки. Учитель прочитал ей длинную лекцию о пищеварительных свойствах желчи. Сок этот усиливает фермент, который расщепляет жиры и способствует таким образом их усвоению в кишечном канале. В присутствии желчи возрастает сила ферментов поджелудочной железы, они словно обретают новые свойства. Желчь смачивает стенки кишечника, возбуждает его деятельность, усиливает сокращения кишечного тракта.

– Всего этого, разумеется, древние не знали, – шуткой закончил ученый, – и приписывали печени единственную способность – порождать сновидения…

После такого наставления можно было вручить студентке судьбу предстоящего опыта.

Собаке наложили фистулу – открыли доступ к желчному протоку через брюшную стенку и вставили в отверстие резиновую трубку для стекания сока в подвешенный цилиндр. Каждые пятнадцать минут девушка отмечала количество выделяемой желчи.

Трудное дело – решать задачи физиологии с помощью неопытных людей. Быков вскоре заметил, что каждый заданный урок ввергает студентку в волнение. Когда он сказал ей однажды: «От вас зависит обогатить физиологию открытием», – помощница совсем растерялась. Она долго просидела тогда у станка и взволнованно гладила стоявшую в лямках собаку…

В другой раз он заметил, что студентка не прочь повозиться с животными; пес стоял перед ней угрюмый, спокойный, а ей нравилось дразнить и валить его с ног. Увлеченная этим занятием, она нередко забывала следить, за фистулой, сделать запись в нужный момент.

Словно не замечая ее ошибок, ученый незаметно проверял каждый опыт сотрудницы и спокойно выслушивал ее.

Однажды она заявила ему:

– У нас сегодня как будто хорошая цифра. В цилиндре набралось десять кубиков желчи.

Всякому лестно добиться успеха. Влюбленная в свое новое дело, она жаждала удачи, но как разобраться, что ведет к цели и что, наоборот, к неудаче! Радоваться ли ей четырем или двенадцати кубикам желчи? Возможно, что и то и другое нехорошо.

– Сколько? – переспросил ее ученый.

– Десять, – неуверенно повторила она.

Быков промолчал. Через несколько дней студентка стала осторожней в своих предположениях.

– Четыре кубика желчи не слишком ли мало?. Как вы полагаете? – спросила она.

– Нет, ничего, – вскользь ответил учитель, – бывает и меньше.

Она так и не узнала тогда, что мясная пища и вода увеличивают отделение желчи.

Волнения неизменно затрудняли ее работу, и дело оттого подвигалось медленно. Проникнутая то страхом, то опасениями, она часто вытягивала трубку из фистулы, с тревогой проверяла, все ли на месте, чтобы тотчас вновь усомниться. Спустя много лет, когда прежняя студентка взбиралась на вершину Эльбруса, она не испытывала такого волнения, как в те дни у станка.

Чем ближе становился решающий день и определялась судьба эксперимента, тем менее надежной становилась помощница. Нужны были стойкость, терпение, а она твердила себе, что ничего у нее не выйдет, не такими руками делают открытия. Для этого нужны настоящие люди, не то что она – недоучка. Движимая любовью к науке, она в мыслях так высоко ее вознесла, что усомнилась в собственных силах, в способности быть ее творцом.

Особенно она волновалась, когда приходилось вводить в вену желчь. Собака стойко держалась, тихо скулила – ни протеста, ни злобы, точно она понимала важность эксперимента. Студентке тогда становилось не по себе. Повизгивания животного звучали упреком.

В такие, минуты всегда приходил на помощь Быков. Напомнив студентке, что она комсомолка, отважная альпинистка, мечтающая покорить вершину Эльбруса, он спрашивал, куда девается ее мужество в лаборатории. Или опыты в лаборатории менее важное дело, чем ее обязанности вожатой в пионерских лагерях? Говорят, что на комсомольских собраниях ее голос звучит уверенно, твердо; она не пожалеет нарушителя дисциплины и всегда отстоит свое убеждение. Почему же эти качества не проявляются в эксперименте?

За назиданием следовало утешение: не она одна склонна излишне сомневаться и не доверять себе. Страдал от «зверя сомнения» и Павлов. «Я, к сожалению, – признавался Иван Петрович, – награжден от природы двумя качествами. Может быть, объективно они оба хороши, но одно из них для меня очень тягостно. С одной стороны, я увлекаюсь и отдаюсь работе с большой страстью, но рядом с этим меня постоянно грызут сомнения…»

Волновалась, впрочем, не только сотрудница – у ученого были свои опасения: что, если опыты с желчеотделением ничего не дадут и временные связи на почке исключение? Удача позволила бы установить всеобщее значение временных связей для организма, неуспех, наоборот, сведет на нет все, что добыто доныне. Павлов, как-то присутствовавший на опытах, долго гладил собаку, застывшую в лямках, и проникновенно сказал: «Считайте себя счастливыми: вы видите явления природы, которые до нас никто еще не наблюдал». Теперь старый ученый ждет с нетерпением исхода этих работ.

Опыты затянулись и были нелегки. Три месяца ушло на изучение нормального отделения желчи. Было точно установлено количество и качество сока, обычно выделяемого печенью. Затем пустили в ход аппарат временных связей, чтобы средствами внешнего мира влиять на образование и отделение желчи. Метод мало отличался от приемов исследования мочеотделения. В вену вливали разбавленную желчь, что приводит обычно к большей выработке ее в печени, и выжидали, когда сама обстановка лаборатории начнет ускорять выделение желчи.

Простим природе ее странности; она любит, чтобы ей напоминали о ее же обязанностях. Верное средство заставить обленившуюся железу выделять свои продукты – смазать ее собственным соком. Слюнная железа, смазанная слюной, начинает усердно трудиться. Слизистая оболочка кишечника, обработанная кишечным соком, усиленно выделяет сок. В опыте на печени желчь, введенная в вену, ускоряет ее отделение.

Чтобы рассеять сомнения помощницы и сделать es работу плодотворной, Быков приходил к ней, читал ее протоколы, расспрашивал о планах, шутил и смеялся. Он цитировал классиков, сыпал пословицами. Сквозь шутки и смех она угадывала скрытую тревогу ученого, и, когда он спрашивал ее: «А вы убеждены, что это именно так, опыт точен, без всяких ошибок?» – она отвечала уверенно, с видом человека, у которого нет и не может быть сомнений.

– Клетки печени, – сказал он в один из таких дней, – несут много разнообразных обязанностей. Что за чудесную симфонию услышали бы мы, если бы это многообразие обрело звучание! Я часто думаю о том, до чего этот орган величественно сложен. Миллиарды его клеток, удивительно схожие между собой, заняты самыми различными делами. Они вырабатывают до двенадцати ферментов, кислоту, мочевину, желчь и краски. В этих крошечных химических лабораториях обезвреживаются яды, образуются путем соединения сложные тела…

Два дня собаке вводили желчь в вену, а на третий произошло следующее: одна лишь подготовка к вливанию, раскладывание инструментов и растирание спиртом места предполагаемого укола повысили желчеотделение. Сама процедура опыта и окружающее подействовали так же, как впрыскивание желчи в вену. Три недели это влияние не прекращалось, посторонние для организма причины управляли важнейшим органом пищеварения.

– Не проверить ли нам, – предложил ученый помощнице, – действительно ли это временная связь?

– По-моему, – ответила девушка, – все ясно и так.

– Допустим. Но мы еще не доказали, что кора полушарий способна это состояние контролировать, сменять возбуждение торможением. Что бы вы предложили? Не подумали еще? Не знаете? Жаль. А я надумал легкий и доступный способ… Не догадались? Ну что, например, способно подавить вашу радость, вызвать у вас скорбь и печаль?

На это ей легче ответить.

– Мало ли что… Неожиданное горе… Неприятная весть…

– Испуг, возмущение, – подхватил ученый.

– Да, конечно.

Быков, довольный, кивнул головой, ушел и вскоре вернулся с кошкой в руках. Завидев своего извечного противника, подопытная собака пришла в возбуждение, и тотчас у нее прекратилось выделение желчи.

– Вот мы и доказали, – сказал с улыбкой ученый, – что появление кошки в поле зрения собаки тормозит отделение желчи. Только кора головного мозга – орган, воспринимающий и перерабатывающий впечатления внешнего мира, – мог это торможение вызвать.

На следующий день ученый придумал нечто другое. Во время опыта вдруг громко зазвучала органная труба. Испуганная собака задрожала, громко завыла, устремив расширенные глаза туда, откуда шли звуки, и снова выделение жёлчи задержалось.

И Быков и его ученица Анна Викентьевна Риккль были довольны, успех принадлежал им целиком. По этому поводу неизменно серьезный и деликатный ученый обратился к. сотруднице с шутливой речью:

– Льщу себя надеждой, уважаемый друг, что на монументе в честь наших открытий потомки напишут то же примерно, что написано о Джоанне, матери Гарвея: «…мать семерых сыновей и двух дочерей, богобоязненная, скромная, любящая супруга, снисходительная, уживчивая соседка. Кроткая, почтенная мать семейства, усердная, рачительная хозяйка. Нежная, заботливая мать, любящая супруга, почитаемая детьми, любимая соседями, избранница господа…»

Помощница ученого не стала возражать. Она только считает надпись неполной. Кое-что следовало бы тут приписать.

– Что именно? – заинтересовался ученый.

И студентка произнесла без тени усмешки, всерьез:

– Пусть «мать семерых сыновей», «любящая супруга». А дочь? Тут я приписала бы: «дочь своего народа… жила в блистательную эпоху советской революции, когда крушились силы капитализма и утверждался социализм…» И еще бы я написала, что эпоху эту творил народ, душой которого была наша партия.

Она немного помолчала и, подумав, добавила:

– Начертала бы на этом камне и пророческие слова Белинского: «Завидуем внукам и правнукам нашим, которым суждено видеть Россию в 1940-ом году – стоящею во главе образованного мира, дающею законы и науке и искусству и принимающею благоговейную дань уважения от всего просвещенного человечества».

– Превосходное дополнение! – заметил Быков. – Быть по сему…

Опыты продолжались. Работу перенесли в другое помещение, и тут случилось нечто непредвиденное: перемена обстановки снизила количество вытекающей желчи. Когда за станком вместо девушки стал другой лаборант, выделение еще упало.

Сам экспериментатор, помещение и станок образовали в мозгу собаки временную связь и влияли на образование желчи.

Когда вливания в вену сочетали со звонком или стуком метронома, эти условные раздражители влияли затем так же, как введение в организм разбавленной желчи.

Теперь положение изменилось, и осмелевшая ученица решила приободрить учителя.

– Мне кажется, Константин Михайлович, – сказала она, – мы очень помогли медицине, оказали ей серьезную услугу.

Он взглянул на нее и покачал головой:

– Где нам спасать медицину! Обосновать бы нам то, что врачам давно уже известно.

Странный ответ! Разве их работа не так уж важна?

– Я не совсем понимаю вас.

– Работа серьезная, не спорю, но умные врачи давно утверждали, что некие причины постороннего характера способны влиять на организм, изменять обмен веществ, работу кишечника, сердца. Случалось нередко, что мочеизнурение, желтуха, бронхиальная астма исчезали с переменой обстановки, окружающей больного. Происходило то, что мы называем угасанием или прекращением временной связи. Устранялось влияние неизвестного раздражителя, больного освобождали от невидимого врага. Из множества связей, образующихся в нашем мозгу, есть полезные и опасные для жизни. Любой предмет или явление в сочетании со случайным страданием может искусственно восстанавливать его, стать» незримым бичом организма…