Книга Созависимость как жизнь онлайн

ВВЕДЕНИЕ

Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе… Смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит колокол: он звонит по тебе.

Джон Донн

Созависимость становится предметом внимания и широкого изучения в последние десятилетия XX века, хотя ее экзистенциальные аспекты – бессмысленность жизни, отказ от свободы, потребительские ориентации личности, отчуждение Я и идентификация с Другим или Другими – начали обсуждаться Э. Фроммом, К. Лэйнгом, К. Юнгом, В. Франклом и др. гораздо раньше, в середине XX века в контексте «больная личность – больное общество». Но и названные ученые не были первопроходцами в этой области: идеи М. Нордау, Ф. Ницше, Э. Дюркгейма, отчасти К. Маркса, в России – В. Розанова, В. Белинского, Н. Бердяева, М. Мамардашвили с разных сторон затрагивали ту же проблему свободы и зависимости личности, в том числе в контексте ее связей и взаимоотношений с различными социальными институтами и культурой. Независимо от идеологических позиций и научных воззрений общим непреодолимым соблазном философско-антропологических и психологических концепций являлись стремления представить в качестве эталона некую «чистую» личность.

В советский период науки о человеке наделяли члена социалистического общества чертами гармоничности, всесторонней развитости, нравственности, а исследованиями поведения людей с деви-антным поведением, психическими заболеваниями, другими деформациями личности занимались психиатрия, прежде всего репрессивная, а также наркология. Не менее идеализированным предстает образ личности в гуманистической психологии К. Роджерса, Г. Оллпорта, А. Маслоу, отказывавших в «вочеловеченности» и относивших к «недочеловекам» всех, не достигших самореализации, аутентичности, автономности, самости. Результатом этих научных поисков становились те или иные плакатные образы – скорее гомункулусы, вылезшие из пробирок очередных властителей умов, нежели реальные люди.

В диссонанс с представлениями о некой раз и навсегда найденной образцовой идентичности в различные эпохи звучали идеи о совсем иной сущности человека.

Лев Толстой: одно из обычных и распространенных суеверий то, что каждый человек имеет одни свои определенные свойства, что бывает человек добрый, злой, умный, глупый, апатичный, энергичный и т. д. Люди не бывают такими. Люди как реки: вода во всех одинаковая и везде одна и та же, но каждая река бывает то узкая, то быстрая, то широкая, то тихая, то чистая, то холодная, то мутная, то теплая. Так и люди. Каждый человек носит в себе зачатки всех свойств людских и иногда проявляет одни, иногда другие, оставаясь самим собою.

Мераб Мамардашвили: человек – это прежде всего протяженное во времени постоянное усилие стать человеком.

Зигфрид Бауман: проблема «идентичности» в эпоху модер-нити была разновидностью той, что стояла перед паломниками: как попасть туда-то? Теперь она похожа на вопросы, с которыми каждодневно сталкиваются бродяги: куда мне идти, куда заведет меня дорога, по которой иду?

На этой отнюдь не однородной и не остывающей научной почве, включая психоанализ и исследования наркозависимости, начинает развиваться научное исследование созависимости. Болезнь, рабство, недостаток, нарушение адаптации, девиация, деформация – все негативные трактовки этого феномена наталкивают на вывод, что от созависимости надо срочно избавляться и обязательно – в силу неполноценности самой созависимой личности – с помощью специалиста, психотерапевта или психолога. При этом как-то не учитывается парадоксальность этой помощи: избавиться от недостатка – значит, избавиться от того, чего нет? Избавиться от созависимости – стать душевно благополучным? Но народная мудрость гласит, что полностью счастливыми бывают только идиоты, а польский психолог К. Домбровский полагает, что способность приспосабливаться к новым условиям всегда и на любом уровне свидетельствует о моральной и эмоциональной неразвитости – отсутствии иерархии ценностей и жизненной позиции.

Да и в целом можно ли назвать аномальными неспособность или активное нежелание человека приспосабливаться к аморальным и антигуманным условиям жизни? Таким образом, сведение созави-симости к «болезни личности» на руку тем, кому профессионально выгодны эти патоцентрические позиции: мы начинаем зависеть от помощи в самой своей способности быть независимыми.

Более века назад Фридрих Ницше оценивал как наивность заявления типа «человек должен быть таким-то и таким-то» и утверждал, что только какое-нибудь убожество, изнывающий без дела моралист и ханжа и может изрекать: «Нет! Человек должен быть другим!». (Курсив Ф. Ницше.) Мало того, этот субъект знает и то, каким должен быть Человек!

Карл Юнг определял общество как сумму индивидов, нуждающихся в спасении души. При всем уважении к научным взглядам многих авторов, цитируемых в нашей работе, излагаемым ими так душевно и убедительно, что впору поверить в них, мы все время вспоминаем слова Э. Фромма: ученый, занимающийся изучением человека, более всех других исследователей подвержен воздействию социального климата. Это происходит оттого, что не только он сам, его образ мыслей, его интересы и поставленные им вопросы детерминированы обществом, но им детерминирован и сам предмет исследования – человек. Каждый раз, когда психолог говорит о человеке, моделью для него служат люди из его ближайшего окружения и прежде всего он сам.

Исследования, психологические и социологические, констатируют, что сегодня постепенно снижается ценность внутреннего Я и этического самоопределения, демонстрируются избыток плохо структурированных чужих смыслов, подверженность социальным манипуляциям, частая перемена нормативных предпочтений, озабоченность самопрезентацией. Внутреннему миру современной личности, по мнению Е.Б. Старовойтенко, свойственны: интуиция несостоявшегося Я; рефлексивное бессилие и экспансия эмоций во все сферы жизни; одержимость собой как персонификацией Успеха (Я-власть, Я-богатство, Я-интеллект, Я-талант и пр.); идентификация с другими по типу «имитаций» и «присвоения» в ущерб отношениям доверия и глубинным духовно-творческим влияниям; психологическая податливость, зависимость, внушаемость и конформизм; снижение ценностного уровня самовыражения и т. д. Состояние и тенденции развития личности в современной России трактуются как психокультурная, дефицитарная и интерактивная деформации; духовная патология, маргинализация, инфантилизация и декульту-рация; интерактивный дефект развития личности и ее интерактивная аддикция; дефензивная аутизация, социальная шизоидизация и дезинтегративная психопатизация (Е.В. Руденский), социумная патология, социальная наркомания и шизофрения, социальное слабоумие и моральный идиотизм (А.Ю. Акопов) и т. д.

В научной литературе и периодике слышны сожаления по поводу деградации современной личности, определяемой преимущественно в клиническом тезаурусе, имеют место попытки соотнести нашего современника либо с некими «обесчеловеченными» эталонами, либо чувствуется ностальгия, например по моральности русского крестьянина или советского человека. В то же время, не сомневаясь в правомерности этих сравнений и акцентируя проблему на субъекте, авторы далеко не в достаточной мере учитывают, что описываемые тревожные тенденции сильны тем, что являются разумной реакцией на мир, в котором человек вынужден относиться к настоящему и будущему как к угрозе.

Стремление компенсировать духовную неполноту внешними объектами, активностью или человеческими отношениями позволяет говорить об особой виктимности личности в отношении ее одержимости какой-либо опредмеченной потребностью. Как устойчивая «болезненная» зависимость от компульсивных форм поведения и мнения других людей созависимость является попыткой обрести уверенность в себе, осознать собственную значимость, определить себя как личность. Очень важным является не столько стремление достигнуть некой конечной цели, сколько пребывание в процессе удовлетворения потребности.

Ф. Бэкон в трактате «Новый органон» (1620) говорил о необходимости очищения разума человека от заблуждений: идолов рода – субъективизма восприятия окружающего; идолов пещеры – склонности верить в желаемое и отрицать возможность нежелаемого как следствия «влияния страстей на разум»; идолов площади – многозначности понятий, в которые каждый может вложить свое содержание, что порождает недопонимание и недоразумение; идолов театра – абстракций, оказывающих несоответствующие реальности воздействия на умы людей. Очевидно, что «созависимость» как общее понятие – это консолидированное отображение всех этих идолов.

Отношение к различным формам зависимости – прежде всего вопрос о социально-культурной приемлемости для человека того или иного уровня отношений свободы—несвободы, всегда распределенных неравномерно: свобода одного нередко оборачивается несвободой другого. Мы свободны в той степени, в какой имеем возможность действовать в интересах самих себя, и несвободны, если вынуждены действовать в чужих интересах. Но потенциально за чужим интересом всегда стоит и собственный. Наше поведение является функцией нашего переживания, и если наше переживание сведено к нулю, то наше поведение будет деструктивным, и мы теряем самих себя (Р. Лэйнг). Будучи индивидуальностями, мы избираем для себя индивидуальные свободы и несвободы и плату за них.

Non ridere, non lugere, neque destari, sed intelligere – не смеяться, не плакать, не клясть, а понимать, – писал Б. Спиноза. Проблема понимания созависимости в том, чтобы признать – это не что-то чуждое и незнакомое для нашей жизни. Согласимся, «нас всего сильнее мучит недалекость наших близких»; и «жестокость именно к любимым – лишь человека данность дикая»; и «весьма несимпатична в эгоистах к себе любовь сильнее, чем ко мне»; и «любящие нас ломают нас круче и умелей, чем Прокруст», – Игорь Губерман писал все это уж наверное не из головы. Как расстройство личности и поведения созависимость уже в чистом (читай – выраженном клиническом) виде представлена достаточно широко – до 3 % населения в России, до 98 % – в США, при том что созависимые активно прибегают к отрицанию и созависимость достоверно коррелирует с целым рядом иных расстройств личности и поведения, маскирующих ее; обоснована гипотеза о созависимости как «почве», провоцирующей развитие других аддикций (Ц.П. Короленко, Н.В. Дмитриева). Но самым важным свидетельством существования и процветания созависимо-сти являются принятие и утверждение в качестве идеала ее стереотипов поведения и чувствования культурой, особенно российской (начиная с жены протопопа Аввакума). Созависимость заложена в нашей морали, традициях, менталитете, всякое посягательство на ее стереотипы воспринимается как сознательный бунт, и в обыденной жизни очень трудно выступить против нее, не ранив кого-то и не погрешив против человечности.

Афоризм «нельзя жить в обществе и быть свободным от общества» стал таким расхожим именно в силу приобретаемого нами индивидуального опыта: чем больше мы отделяемся от других, тем больше мы подвергаемся воздействию неуверенности, непонимания и отвержения. Обострение деструкции межличностных отношений, девальвация их нравственных норм и нивелирование смыслов взаимодействия – это не некий макросоциальный фактор или социальная болезнь. Это то, с чем мы – кто чаще, кто реже – сталкиваемся в своей жизни, это жизненная задача, встающая перед каждым из нас. Чехов всю жизнь «по капле выдавливал из себя раба».

Настоящее исследование не ставило целью дать готовые рецепты, и автор не претендует на истину в последней инстанции, а соглашается с Высоцким: «…делай, как я. Это значит, не надо за мной. Колея эта только моя, выбирайтесь своей колеей!»