Книга Новые сказки онлайн - страница 6

Глава Шестая

Война Долли

Самая грустная часть приключений Долли, где она теряет хозяйку и находит другую куклу, Молли.

Однажды к нам в гости заглянула одна пожилая и на вид очень больная женщина. Узнав, что моя хозяйка коллекционирует кукол, она решила подарить ей свою коллекцию, которую бережно собирала и хранила в течение пятидесяти лет. Ее век подходил к концу, и она не знала, кому передать свое сокровище. Детям и внукам куклы были не нужны.

Она была очень богата, до последнего управляла фабриками и заводами, была одной из первых женщин-управляющих в свое время, хотя чисто внешне оставалась просто приятной пожилой дамой с умными грустными глазами. Куклы всегда сопровождали ее и никогда не покидали. У нее были личный музей и своя мастерская, откуда появлялись потрясающие красавицы в роскошных нарядах с царственным взглядом, которые могли бы служить украшениями любого королевского музея. Почти никто и никогда не видел ее потайной сокровищницы, этих залов с зеркальными и стеклянными шкафами, полных фантастических неземных созданий.

По ее словам, куклы живые, они умеют слушать и разговаривать, и иногда они звали ее. Каждый раз она оставляла свои дела и шла на этот зов, либо покупая понравившуюся куклу, либо выдумав ее в своей мастерской.

Моя хозяйка отказалась от такого подарка: к сожалению, подобная ноша как обогащает, так и становится невыносимо тяжелой для ее хозяина. Любая страсть поглощает, превращая обладателя сокровища или таланта в своего раба.

Дама взяла меня в руки и спросила цену. В этот момент меня словно ударило током, недавно проснувшееся сердце стало расти, и ему стало тяжело в этой пластмассовой клетке. Оно стало биться о стенки, сотрясая все мое существо. Сердце билось испуганной раненой птицей, ожесточенными ударами нанося травмы себе и кроша все вокруг. Мое маленькое тельце, внешне недвижимое, разрывалось внутри от возмущения и страданий. Моя хозяйка ничего не ответила. Ее взгляд был устремлен куда-то вовне.

Дама успокаивающе погладила меня по голове и сказала: «Я знаю, ты хочешь остаться с ней. Я не возьму тебя».

В этот момент все умолкло. Чувства покинули меня, и я провалилась во что-то темное и густое. Мысли вернулись так же быстро, как и пропали, но я оказалась уже совсем в другом месте, и это вновь был тот самый Лес. Жуткое разочарование и нехорошее предчувствие овладели моим кукольным тельцем, живущим и чувствующим, как человек. Слишком много слез и слишком много потрясений приносили мне эти встречи. И не оставалось надежд, что и в этот раз мне окажут теплый прием.

В этот раз Лес был неспокойным, чудовища, окутанные туманными тенями, со скрипом тянули ко мне свои пасти, запугивая яростными рыками; мощными хоботами они трубили проклятья, мерзким шипением предвещали несчастье.

И самое страшное, что я не могла повернуть назад, не могла выйти из Леса, не узнав, зачем он позвал меня.

По знакомой традиции я пошла вглубь, и чем дальше входила в его дебри, тем страшнее становилось. Странные звуки и шумы раздавались отовсюду. И чем глубже я входила, тем отчетливее слышала треск бьющегося стекла, скрежет металла, ужасные крики и стоны людей. И вот остался последний шаг перед тем как увидеть то, что приготовил мне сегодня Лес.

Я сделала глубокий вдох и двинулась туда, где шла война…

* * *

Это был настоящий кровавый бой. Дрались люди. Много людей. Мужчины и женщины. Молодые и старые. Я видела даже детей. А при большем внимании стали бросаться в глаза еще более странные картины: многие дрались, не имея противника, напротив них стояли огромные зеркала; порой это были огромные осколки в человеческий рост. Вот откуда был этот страшный треск! Осколки разлетались в разные стороны, но больше всего ранили того, кто стоял напротив. Наконец после долгой неподвижности я решилась двигаться вперед, в гущу сражений.

Это было жуткое зрелище. Ошеломленная увиденным, жестокостью побоища, я то и дело останавливалась. Женщины и мужчины истязали, пытали, избивали кнутами, наносили отчаянные удары и пощечины друг другу. При этом женщины ничуть не уступали мужчинам в силе и ожесточенности. Жуткие кровавые следы долгих упорных боев виднелись на коже, кровь брызгала в разные стороны, однако никто не сдавался и не просил помощи.

Я видела пару, где молодая рыдающая женщина цеплялась за уходящего мужчину с холодным взглядом, умоляя остаться, целуя ему ноги. Он же ударял ее, и чем больше она умоляла, тем злее и суровее становился он. Стоило ей упасть после очередного удара, замирая от боли, и он поворачивался к ней, его взгляд становился участливым, и он даже жалел ее, поглаживая. Но как только боль утихала и она приходила в чувство, снова поворачивалась к нему, начинала цепляться и умолять, он вновь превращался в жестокого и холодного, и чем сильнее она просила, тем сильнее он отталкивал ее.

И когда она опять начинала целовать его руки, корчась на коленях, цепляясь на штанину, он начинал бить ее. Медленно, беспощадно бил по лицу, отвечая на поцелуи ругательствами и криками. По его же лицу пробегали судороги ярости, оно серело и становилось нечеловеческим.

Я видела других людей и другие пары; между ними иногда становились дети, порой попадая под удары, и это тоже не останавливало бой. Некоторые пары держали в руках страшные осколки, где отражались их кривые от ярости лица, кровь текла по рукам, каждый удар мог стать последним. У многих на руках уже лежали мертвые, и страшный вой стоял вокруг, жуткий, пронизывающий, словно выли не люди, а волки. На это невозможно было смотреть. Даже мое пластмассовое тело холодело и чувствовало кошмар происходящего. Сердце сжималось от боли и теперь походило на бедную испуганную птичку, забившуюся в угол.

Одна картина также заставила меня остановиться. В воздухе очень высоко зависла тонкая фигура молодой женщины. Невидимые силы сжимали ей горло, от чего ее трясло во все стороны. А напротив нее завис огромный осколок зеркала, в котором отражалось какое-то чудовище с изрезанным лицом, жуткими кровоподтеками и отвратительными искаженными чертами. Сначала я даже не поняла, что именно происходит. Чем сильнее она пыталась освободиться, тем сильнее сжималось невидимое кольцо у нее на шее, тем страшнее кривилось чудовище в зеркале.

И вдруг я заметила, что девушка посмотрела на меня. Это было неожиданно и странно, ибо другие участники поля битвы не обращали на меня никакого внимания, хотя я и пробовала говорить с ними. Она посмотрела на меня с мольбой. Лицо ее становилось неестественно красным, шея начинала синеть. Мне очень захотелось дотронуться до нее, но она так высоко зависла в воздухе!.. Однако как только я об этом подумала, невидимый поток ветра подхватил меня и поднес к ней.

Она вновь посмотрела на отражение, и волна ненависти прокатилась по ее бедному лицу.

Я пригляделась к монстру напротив, и меня осенило: сквозь все эти порезы и раны ужасное чудовище оказалось израненным отражением этой бедной девушки. Присмотревшись ближе, я увидела, сколько боли от ран оно испытывает; ярость на лице была всего лишь реакцией на сильное жжение и муки.

Девушка с новой силой попыталась освободиться из удушающих оков, заболтала ногами и прорычала какое-то ругательство. Отражение ответило холодным взглядом, полным ненависти, и усилило хватку. И так по кругу. Эта история стала подходить к концу: девушка больше не смотрела на меня, дышать становилось всё сложнее, она билась в агонии. Лицо ее посинело, глаза стали выкатываться. Я приблизилась к ее лицу и сказала:

– Быстрый способ окончить войну – проиграть ее. Ты проиграла. Они выиграли. Всё.

В этот момент что-то случилось. Одно мгновение. Только один вдох. Только один выдох. Она посмотрела на меня, и по ее немому бордовому лицу потекли слезы, стирая красноту и синеву удушения. Она сказала, что ее обманули, жестоко предали, и она ненавидит. Я сказала, что, возможно, это так, и она проиграла, к сожалению. Она сказала, что над ней будут смеяться. Я сказала, что, возможно, это так, и она проиграла им и в этом, к сожалению. Она сказала, что ей стыдно за себя. Я сказала, что это пройдет.

Отражение в зеркале плакало, и горячие слезы, смешанные с кровью, еще больше раздражали раны, но чудовище не чувствовало всего этого: внутренняя боль перекрывала боль израненного тела.

Туман окутал отражение в зеркале, и его образ медленно стал растворяться в воздухе. Хватка невидимых оков пропала, и девушка легко упала на землю. Встав на ноги, она побрела в другую сторону. Для нее эта война закончилась поражением, равным цене победы.

Я пошла дальше. И то, что открылось в следующий момент, поразило меня, как гром! Посреди этого поля битвы я увидела свою хозяйку. Увидела ее лежащей на земле в центре разбитого вдребезги зеркала. Тысячи осколков обрамляли ее тело. Бледная и бездыханная, прекрасная и мертвая, моя дорогая хозяйка, пока я медлила, уже окончила свою битву.

И тут случилось то, что навсегда изменило мою жизнь. От этой страшной картины, которую, мне кажется, я предчувствовала давно, словно заранее предвидя невидимые предвестники несчастья по ее тоскующему лицу, по этим грустным улыбкам, по этим побегам во сне, меня словно ударило невидимой волной.

Это разбило мою реальность, мой привычный кукольный идеалистический мирок, который я придумала себе. Это вырвало меня из всех моих представлений о добре и зле, о смысле жизни. Эта картина разбила меня, как зеркало! И я побежала!

Мои ноги стали гибкими и быстрыми, мои движения перестали быть движениями пластмассовой куклы. Я подбежала к ней и упала у ее тела, мои пластмассовые ноги согнулись в живых коленках, а ладони, разделившись на пальцы, нежно обняли ее бледное лицо. И страшный крик отчаяния вырвался из моего живого тела, крик моего сердца, которое давно проснулось и давно трепетало и чувствовало.

В этот миг мое тело перестало быть телом куклы, я перестала быть куклой. Я больше не спала. Я стала человеком. А мой лучший друг, мой самый дорогой человек лежал бездыханным на моих руках. И теперь мои горькие горячие слезы лились по человеческому лицу и падали на холодное тело отражения. Она стала таять у меня на руках, медленно уменьшаясь и растворяясь. И я знала, чтó происходит. Фарфоровый блеск тронул сначала ее стройные ноги – и они превратились в керамические; затем бисквитная волна снизу вверх стала сглаживать все ее тело, превращая, как по волшебству, в фарфоровую красавицу. Я пыталась говорить с ней, отчаянно кричала на нее, но кто, как не я, знал лучше всех, что всё это бесполезно, что нельзя жить с разбитым сердцем.

Я кричала от горя, как кричали десятки этих людей вокруг. Я кричала на нее, я била себя по лицу, ведь именно я ей обещала, что всё будет хорошо, обещала и не сдержала своих слов. Как быстро изменилась наша с ней жизнь! Теперь я качала ее на своих человеческих руках, ползая среди осколков разбитого зеркала, а она бездушной куклой смотрела на меня как на хозяйку.

Больше всего на свете я хотела, чтобы она стала живой, но последний штрих фарфорового превращения коснулся губ, ее мягких нежных розовых губ, которые часто целовали меня на ночь и утром при встрече. И словно ветерок прошелестел где-то рядом: «Спасибо, Долли», а дальше они застыли, как и все ее лицо и тело, обнажая белые зубки и легкую улыбку бисквитной красавицы. Такой она была при жизни – всегда задорной, активной и веселой. Все это нашло теперь отражение в кукле.

Мой лучший друг, мой единственный дорогой на свете человек, которого я так любила, умер.

Не знаю, сколько прошло времени. Лес стал черным, лишь искры от скрежета бьющегося стекла озаряли его деревья и поляну. Такой же вспышкой память вернулась ко мне, и я увидела у себя на руках удивительную куклу. Ее невероятной голубизны глаза смотрели на меня стеклянным удивленным взглядом. Я бережно взяла ее на руки, и мы пошли туда, откуда я пришла.

Битва вокруг не заканчивалась, однако в этом смертельном поединке каждый видел только зловещих чудовищ напротив. А моя война закончилась.

* * *

Я проснулась в кровати в нашем доме, на месте, где всегда засыпала и просыпалась моя хозяйка. У меня на руках была кукла, ее звали Молли. Для меня это была самая красивая кукла на свете. Я встала и посмотрела в зеркало в комнате, и меня совсем не удивило отражение, будто я знала, чтó должна там увидеть. На меня смотрело знакомое лицо моей хозяйки и одновременно удивленное лицо молодой не знакомой мне женщины. Но вместе с тем меня посетила какая-то уверенность, какое-то знание, что я теперь должна была делать. Я больше не хотела путешествовать и познавать этот мир. Он был прекрасен и удивителен без проснувшейся ото сна куклы. Теперь вместо тысячи вопросов у меня остался только один. Я есть. Есть Молли. Значит, где-то есть мой настоящий дом и там обязательно должны нас ждать?