Книга Беглый огонь онлайн - страница 16



Глава 16

Через три четверти часа на меня из зеркала смотрел седовласый господин. Краску Настя наносила аккуратно, и седина смотрелась натурально. Остается надеяться, что контрабандный краситель сработан не на Малой Арнаутской и после первого же дождя не даст «радикальный зеленый цвет». Волосы мне девушка зачесала назад, уложила феном; небритость превратилась в короткую бородку. Мокасины пришлось сменить на литые итальянские ботинки, в коих, по мнению создателей, индивид должен чувствовать себя твердо стоящим на земле.

Облаченный в собственные джинсы и в светлый пиджачок фирмы «от Крутова», выглядел я теперь достаточно импозантно. Вошел Игорь, сличил индивида с фото на розыскном листе, хмыкнул:

– Хорош.

– Крут?

– Как поросячий хвост.

Лейтенант Настя, не обращая внимания на наш треп, прищурилась, оглядывая «произведение». Вообще-то она молодец. Ибо основной принцип маскировки таков: менять надо не внешность, а имидж. Сейчас я был не бывшим разведчиком-аналитиком и хрестоматийным маргиналом с навыками массированного рукопашного боя и хорошей оперативной подготовкой, а респектабельным ученым, сумевшим неплохо устроиться в этой новой реальности, называемой на три буквы: СНГ.

А девушка произнесла:

– Глаза.

– Наглые? Это у меня с детства.

– Да нет…

Я прищурился, пытаясь изобразить китайца:

– А так?

Девушка прыснула:

– Лучше не бывает. – Посерьезнела: – Я имею в виду цвет.

– Хм… Хорошо бы небесно-голубой, а?

– Вы умеете носить контактные линзы?

– Не пробовал.

– Анастасия, не мудри, – вмешался Крутов. – Надень на него «хамелеоны».

Очки нашлись: в стиле семидесятых, умеренно затемненные, они выглядели как мой вполне давний атрибут, носимый «ученым-экономистом» по близорукости.

– Доволен? – спросил Крутов.

– Угу. Только одно замечание. Ученый? В пиджачишке за штуку?

– Почему нет? – отреагировала Настя. – Сейчас многие работают экспертами-советниками у важных персон. Приобрели и состояния, и респектабельность.

– Во-во, – поддакнул Крутов. – Лившиц. Вылитый.

– А может, меня, раз такая пьянка, в рыжий цвет перекрасить?

– Граждане не поймут.

Ну что тут возразишь? Генерал. И мыслит по-генеральски.

Крутов прошел в кабинет, сделал несколько телефонных звонков. Вернулся:

– Через три часа будьте у управы.

– В шестнадцать? – уточнил я.

– Да. Раньше не получится. Мне сейчас нужно уехать. Сударенкова останется с тобой.

– И чем нам заняться?

– Чем хотите. Только по проспектам не маячьте.

– У тебя тут компьютер имеется?

– Обязательно. И кудесник-программист при нем.

– Интернет?

– Да.

– Красиво жить не запретишь. И на какие шиши?

– Дронов, ты что, налоговая полиция?

– Просто жаба давит. Отхватили ничейный особняк в центре родной столицы, напичкали аппаратурой и прикидываетесь шлангами. Преступность почему не искоренена?

– Дронов, если такой зануда, подавайся в нардепы и промывай мозги коллегам. Мне своих начальников хватает.

– У генералов есть начальники?

– Больше, чем я мог представить, когда был вольным полканом.

– Нет в мире совершенства.

– Никакого.

– Разве только коньяк.

– Коньяк хороший.

– И – девушки.

– Дрон!

– Все. Уже замолчал.

– Ты меня загрузил за утро по самое «не хочу». Займись лучше своим прямым делом.

– Ви, мон женераль. Каким?

– Думай.

Хорошо сказано: «Думай». По-генеральски. Некоторые наивно полагают, что разница, скажем, между полковником и генералом всего в одно звание. Фигушки. Как говорил покойный Скалозуб, дистанция огромного размера. На всю длину лампас. Генерал – это нечто почти фольклорное. «Он был титулярный советник, она – генеральская дочь…» Или: «Что я голым скакал, что я песни орал, а отец, говорил, у меня – генерал!» И жена генерала – это не просто женщина, а генеральша!

– Над чем задумались, Олег Владимирович?

– Комплексую, Настасья.

– Чего?

– Вот уже и седой вашими стараниями, и пенсне надел, аки «интеллигент собачий», а люди – в генералах. Почему такая несправедливость?

– Игорь Петрович очень умный.

– Да? А я, выходит, очень глупый?

– Олег Владимирович, хотите по секрету?

– По женскому? Весь внимание.

– Игорь Петрович на самом деле вас очень ценит. Чрезвычайно.

– Еще бы! Не ценить такого молодца! Умный, красивый, в меру упитанный и в очках!

– Я не вполне точно выразилась. Игорь Петрович считает вас не просто умным, а… Как он когда-то выразился, вы из тех редких птиц, без которых людям не выжить.

Признаться, я несколько растерялся от такой ее откровенности. Приятно, конечно, тем более что умереть от скромности мне точно не грозит, но… Культиви-ровать собственную значимость – это загнать себя в угол. А история нас учит: у Грозного появляется Малюта, у Сталина – Лаврентий, у Горбачева – Раиса Максимовна.

– Милая барышня, он шутил.

– Крутов?

– Ну. Когда мы были молодыми и чушь прекрасную несли…

– Что?

– Пардон. Это из песни. Так вот: мы с Игорем Петровичем занимались в драмкружке. При Театре юного зрителя. Причем Крутов играл в постановке шелудивого розыскного волка, а я, как водится, горнего орла. С тех пор он и сохранил по отношению ко мне некоторый комплекс неполноценности.

– Комплекс чего у Крутова? – подняла девушка брови.

– Ее. К тому же в английском языке звук «th» ему никогда не давался… Тут и корова закомплексует!

– Дронов!

– Да?

– Вы все же ужасный балабол!

– Это я от застенчивости. Такая красавица, да еще и лейтенант! Я представил вас в мундире на нагое тело и…

– Олег Владимирович!

– Да?

– Крутов прав: займитесь своим прямым делом.

– Каким?

– Думайте. А я приготовлю вам кофе.

– Нам, Настя.

– Хорошо. Нам.

Хм… И почему даже хорошенькие девушки уверены, что думать – мое основное занятие? А помечтать? Ну да… Мечтать не вредно. Как и думать. Но иногда поздно. Надеюсь, мне пока не поздно.

Думай. Над чем? Все дело в том, что… Обозрев свою жизнь за крайние пяток лет, могу лишь искренне во-просить: ну и что? Рисковал, подставлялся, упирался, и – что? Богатые – богатеют, бедные – гундят, молодые колют иглы в вены с таким остервенением, как будто это обещает им Царствие Небесное… А чем нас радует пресса? Очередные угольщики бессменно и без-надежно голодают, общежитие будущих инженеров-оборонщиков повально торчит на игле, в общежитии будущих педагогов-воспитателей сифилюга бродит шальной волной, как призрак коммунизма по Европе… Похоже, даже молодым окружающий мир опротивел до самой последней степени.

Ну а то, что происходит во власти и вокруг нее, я если и понимаю, то даже опасаюсь формулировать. Без того тошно.

Так что все промелькнувшее «житие мое» укладывается в простенькую русскую поговорку: «Бодался теленок с дубом». А может, и хорошо, что я не дуб? Наверное. Жаль только, что не экскаватор. С вертикальным взлетом. А то бы мы посмотрели, кто кого перебодал бы!

Впрочем, сослагательное наклонение применительно к собственной жизни употребляют только придурки. Этак любую жизнь можно превратить в сплошное несчастье, стоит только начать вспоминать, что ты в ней упустил. Лучше – думать о том хорошем, что действительно было. Это и есть праздник, который всегда с тобой.

Думай. Над чем? Кто и почему меня подставляет? Ответов пока – воз и маленькая тележка. Видимо, приезд Димы Круза ко мне не остался незамеченным. Как и его интерес к Покровску. Вопрос: это его интерес, интерес банка «Континенталь», интерес господина Шекало лично или тех, кто стоит за ним? Чьи интересы пересеклись или оказались задеты в неведомом мне По-кровске? Какая роль отведена мне? Если просто меня хотели бы убрать, то застрелили бы безо всяких фокусов с подставой убитой девчонки. Зачем они это делают? Кто – «они»?

Как там в студенческом эпосе неизвестного мне автора?

«Эйк лежал в ванне и ловил глюки. Глюки ему не нравились, в них было мало секса. Последний глюк был особенно противный. Эйк посмотрел на стрелки кумметра. Кумметр показывал двадцать мовсесянов. Эйк открыл газету «Суровая правда» и начал интуичить. Проинтуичив пару парсеков, он снова посмотрел на стрелки кумметра: кумметр показывал двадцать мовсесянов. «Дрюм-дрюм-ту-ту!» – грязно выругался Эйк и заколебался».

Дрюм-дрюм-ту-ту. Ни один из поставленных вопросов не решить без детальной проработки и ознакомления с ситуацией. Ни один из вопросов не решить, не выяснив, жив ли Дима Крузенштерн. Круг.

Круг – самая одинокая фигура. Состоящая из бесконечного множества бесконечно малых прямых, замкнутых в бесконечности. Круг, или, как его обозвали бы математики, окружность – символ сознания и мироздания, как и вечности. Ибо бесконечно малые прямые – это точки, стремящиеся к исчезновению. Вот такая вот странность: он есть и его нет. Мираж, ставший колесом. Колесом истории, фортуны, мироздания. Кругом бытия.

М-да… «Эйк лежал в ванне и ловил глюки. Глюки ему не нравились… А в это время из звездолета вышел робот по кличке Железный Чувак».

– Кофе готов. – Настя появилась с подносом и поставила его на столик. Присела в соседнее кресло.

Нет, зачем красивые девушки с замечательными веснушками на милом, чуть вздернутом носике становятся лейтенантами, мне не понять. Красота сама по себе столь редка, что место ей в музее. Вернее, на подиуме: терпеть не могу краеведческих музеев, где под запыленным стеклом бережно хранится, скажем, носовой платок, в который сморкался проездом сам Николай Гаврилович Чернышевский! Ничего в такой экспозиции нет, кроме провинциального чванства: дескать, не в одних столицах творится история! С последним я согласен, но… В музеи порой идут люди работать «старичками» и «старушками». От возраста это никак не зависит. Зато живут долго, как черепахи!

А женская красота… Она преходяща, недолговечна, уязвима, трогательна и неуловима, как музыка, как дуновение ветра, как легкая дымка летним теплым днем… А мужики… Ее-то они как раз чаще всего и не замечают. И делятся на коллекционеров и эстетов. Коллекционеры вылавливают бабочек да накалывают на булавки; эстеты рассуждают и думают о символах, а не о людях.

– Олег, кофе остынет.

– Не успеет.

Отхлебываю, пододвигаю к себе телефон:

– Защищен?

– Да. Технари «чистят» здесь все два раза в день.

– Как Маленький Принц – вулканы?

– Вулканы?

– Ну да. Маленький Принц чистил вулканы. Чтобы они не разорвали его планету. Впрочем, мы все этим занимаемся. И ты, и Крутов, и я, грешный.

– Где-то я слышала…

– Это Экзюпери.

– Ну да. У меня и книжка есть. Я даже пыталась ее прочесть. Но дошла только до слоненка в удаве. И мне стало страшно. И жалко слоненка. Вот я и не стала читать дальше.

Я рассмеялся:

– Аналогично. Я начинал Экзюпери и в десять лет, и в двенадцать. И тоже закрывал на слоненке. Прочел только в двадцать два, когда, так сказать, окреп физически и морально. Впрочем… Я до сих пор боюсь змейку, которая ужалила Принца. И еще мне жалко Лисенка. Странно… Слова «жалить» и «жалость» похожи.

– Вы о чем, Олег?

– Теперь уже сам не знаю.



Помоги Ридли!
Мы вкладываем душу в Ридли. Спасибо, что вы с нами! Расскажите о нас друзьям, чтобы они могли присоединиться к нашей дружной семье книголюбов.
Зарегистрируйтесь, и вы сможете:
Получать персональные рекомендации книг
Создать собственную виртуальную библиотеку
Следить за тем, что читают Ваши друзья
Данное действие доступно только для зарегистрированных пользователей Регистрация Войти на сайт