Страницы← предыдущаяследующая →
Перекусив в первой же забегаловке, я поехал к Фокиным, но не напрямую, а длинным кружным путем, который завел меня на книжный развал у краеведческого музея. Музей уже три года был закрыт.
Дирекция тщетно искала деньги, чтобы завершить ремонт, а задолженность перед ремонтниками росла. Пока суд да дело, на площадке перед музеем раскинули лотки книжные торговцы. Я вышел из машины и медленно побрел по развалу.
Макс называл это «еще одним бзиком», что подразумевало наличие у меня еще нескольких «бзиков». Я отвечал Максу, что каждый имеет право на хобби, но Макс качал головой и говорил, что должен быть какой-то предел в моем выпендреже. Сам Макс собирал пивные банки разных сортов, Олег – порнофильмы с Терезой Орловски и Трейси Лордс. Что коллекционировал Генрих, я не знал. Возможно, денежные знаки. Мое хобби Макс считал донельзя выпендрежным и странным. Я и сам не мог толком объяснить, с чего мне вздумалось собирать книги про разных там императоров, царей и королей. Не все подряд, а то, что более-менее похоже на правду. Я начал с римских императоров и дошел до русских царей.
Каждый, кто попадал ко мне домой и видел заставленные книжные полки, немедленно спрашивал: «А зачем это тебе?» Как-то я попытался это осмыслить. Получалось, что к императорской жизни я потянулся, чтобы отвлечься от окружающей действительности. От того, что погаже, потянулся к тому, что покрасивее. Но после еще одного сеанса мозговой активности я пришел в выводу, что никакого отвлечения не происходит, потому что император Нерон, например, своими гнусными наклонностями мало чем отличался от маньяка Куропаткина, которого ловили два с половиной года и который за эти годы написал такой дневник своих «подвигов», что следователей, этот дневник читавших, говорят, тошнило и их меняли каждый час.
Короче говоря, эти жизнеописания могли лишь навести на мысль о том, что природа человеческая за последнюю тысячу лет мало изменилась. Просто Нерон был императором и мог делать свои дела под овации придворных, а Куропаткин работал сторожем в плавательном бассейне и действовал втайне. На невеселые мысли наводила вся эта литература.
Как-то я разыскал биографию Николая Второго. Тоже не самый приличный император. Развалил империю, а потом сказал, что умывает руки. Год назад мне пришлось охранять директора машиностроительного завода Бутякова от его же разъяренных рабочих. Бутяков несколько лет сидел в директорском кабинете, смотрел себе в окно, а заводское имущество потихоньку разворовывали, бандиты заставляли рабочих продавать за бесценок акции. Когда выяснилось, что завод продан какой-то неизвестной московской фирме, а та будет увольнять девяносто процентов персонала, Бутяков развел руками, сказал, что такова жизнь и что сам собирается поехать поправить здоровье на Кипр. Правда, тут рабочие едва не отправили его на Кипр по частям. В нескольких посылках. Пришлось оберегать директора от народного гнева. Бутяков тогда очень перепугался. И чтобы прийти в себя, непрерывно пересчитывал стодолларовые купюры, что распирали его бумажник.
Так что верно сказал какой-то мыслитель: «Ничего не меняется в этом лучшем из миров». Только насчет второй части он, по-моему, погорячился.
Было около семи вечера, когда я подъехал к фокинскому дому. Я надеялся, что Нина Валентиновна не будет задерживаться на работе, потому что разговор с одним только Фокиным казался мне бестолковым.
И поначалу мне повезло – дверь открыла Фокина.
– А, это вы, – не слишком приветливо сказала она. – Заходите, нам надо поговорить.
Я был не против и зашел. Мы сели на кухне, за столом друг напротив друга – я и она. Фокин-старший до переговоров не был допущен, хотя в это время находился дома и чем-то гремел в дальней комнате.
– Вы встретились с Артуром? – с ходу спросила она.
– Еще нет. Надеюсь, что сегодня вечером...
– А что же вы делали все это время? – строгим учительским тоном осведомилась она. – Что вы сделали, чтобы мой сын вернулся домой?!
– У вашего Артура нет кабинета, где он принимает посетителей в специально отведенные часы, – заметил я. – Приходится искать его по всему городу. Это длительный процесс с большими тратами бензина.
– Но вы его не нашли!
– Но я его найду. Один раз нашел и второй – найду.
– Раз вы не виделись с Артуром, то вам нечего мне сообщить, – вскинула тонкие брови Фокина. – Зачем вы пришли?
– У меня есть что вам сообщить, – сказал я.
– Наверное, вы хотите сообщить, что бензин дорог и вам нужны еще деньги?!
По ее расчетам, после этой фразы я должен был покраснеть и залепетать что-то жалобное. Но я физически неспособен краснеть.
– По-моему, с деньгами мы все уже решили, – сказал я. – Вы не жена банкира, у которой каждый норовит выклянчить пару баксов. А я не попрошайка. И в отличие от вас я придерживаюсь нашего изначального договора.
– Какого еще договора? – холодно спросила Фокина.
– Когда вы просили меня об услуге – вытащить вашего сына из плохой компании, я назвал свои условия. Вы – свои. Вы сказали, за уплаченную сумму я должен буду промывать мозги Артуру до тех пор, пока он окончательно не отстанет. Неограниченное количество раз. Так я и делаю. А вас я просил прислушиваться к моим советам. Потому что в таких делах я соображаю немного больше вашего.
– И в чем же я перед вами провинилась?
– Вы обратились в милицию? Я советовал вам так сделать еще днем.
– Ни о какой милиции не может быть и речи! – твердо заявила Фокина.
– Вы отказываетесь следовать моему совету? – уточнил я.
– Такому совету – отказываюсь! Это называется «из огня да в полымя»: отбить мальчика у наркоманов, но засадить за решетку! Знаете, что сейчас в тюрьмах творится?
Этот истерический всплеск эмоций у нее неплохо получился. На кого-то, пожалуй, он мог и подействовать. Но не на меня.
– Если вы не хотите прислушиваться к моим советам, то я отказываюсь дальше вам помогать, – ответил я на вопль Фокиной. Звуки в дальней комнате стихли.
– Но мы заплатили. – По мнению Фокиной, это был убийственный аргумент.
– Я помню.
Я запустил руку в карман брюк и вытащил оттуда деньги – пять стотысячных купюр, что вручил мне вчера Фокин-старший. Я положил их на стол и сказал:
– Вот ваши деньги. Выпутывайтесь сами, если не хотите слушать моих советов.
Это произвело на нее впечатление. Она колебалась.
– Если вам нечего мне сказать, то я ухожу, – сказал я и поднялся.
– Подождите, – услышал я, когда шел по коридору из кухни в прихожую. – Подождите, Костя.
Я не остановился, проговорив на ходу:
– Это слишком серьезное дело. Вы играете судьбой своего сына.
– Я пытаюсь его спасти...
– Это очень странный метод спасения – тот, что вы выбрали.
Положив пальцы на дверную ручку, я все-таки обернулся к Фокиной:
– Вы готовы сделать то, что я сказал?
– Милиция? – Она покачала головой. – Нет...
– Тогда мне не о чем с вами больше разговаривать. – Я толкнул входную дверь, но тут же остановился – мне в голову неожиданно пришла мысль, и я поспешил ее проверить: – Нина Валентиновна, вам больше не звонил Артур?
– Н-нет, – замотала она головой. Чуть быстрее, чем следовало.
– И у вас нет никаких известий о Коле?
– Нет.
Я не хотел быть жестоким, поэтому в дверях я сказал:
– Вы знаете номер моего телефона. Если что-то случится...
– Конечно. – Она захлопнула за мной дверь. Та была слишком тонкой, чтобы заглушить два напряженных голоса, зазвучавших в прихожей сразу же после моего ухода. Говорили муж и жена. Говорили друг с другом резко, словно спорили по какому-то важному вопросу.
Голоса постепенно удалялись от двери в глубь квартиры, и по изменившемуся соотношению произносимых каждым из двоих слов я догадался, что Нина Валентиновна и на этот раз одержала победу.
Я спустился в кабине лифта на первый этаж. Спускаясь по лестнице от площадки перед лифтом к подъездной двери, я подумал, что справа, в закутке у мусоропровода – хорошее место для засады. Какой-нибудь наемный убийца легко остался бы незамеченным, пропустил бы свою жертву мимо, потом выскочил сзади и...
Просто профессиональное замечание. Кстати, пахло у мусоропровода тоже убийственно...
Страницы← предыдущаяследующая →
Расскажите нам о найденной ошибке, и мы сможем сделать наш сервис еще лучше.
Спасибо, что помогаете нам стать лучше! Ваше сообщение будет рассмотрено нашими специалистами в самое ближайшее время.