Книга Одиночество-12 онлайн - страница 10

Глава 10

Отец Джозеф оказался высоким человеком лет сорока с фигурой боксера, в черном костюме и черной же рубашке со стоящим воротничком. Внимательный, спокойный. Глаза какие-то бесцветные. Очень короткая стрижка. Агрессивная, но в меру.

Он присел к нам за столик, мы улыбнулись друг другу, и переговоры начались. Отец Джозеф начал беседу с вопроса о том, нравится ли нам это место, сообщив, что за столиком, за которым мы сейчас сидим, некоторое время назад сидели Джакомо Казанова, Людвиг Баварский, Байрон и Стендаль. Мы прониклись к месту уважением. Хотя кто такой Людвиг Баварский я тогда не знал. Но все равно. Потом я потрогал столик и сказал, что в жизни бы не дал ему двести лет с лишним.

Наконец, мы перешли к делу. Дело Матвей изложил в трех предложениях, совершенно без подробностей. Две смерти, PR-заказ, копты.

Первый же вопрос отца Джозефа совпадал с тем, что спросил вчера вечером у меня Матвей. Почему именно Рим?

– Ну, – сказал Матвей, – судя по всему, мы не ошиблись, если за 24 часа смогли получить аудиенцию у такого высокопоставленного лица.

Я посмотрел на отца Джозефа. Он усмехнулся.

– Да, – сказал он, – эта история вызывает у нас определенный интерес. Даже озабоченность.

– И именно вам поручено заниматься этой историей?

Я довольно покачал головой. Молодец, Мотя! Жми его! Сейчас Джозеф должен будет рассказать про то, что и Креспо и Инквизитор Вышинский тоже интересуются нашими скромными персонами. И мы пойдем в Апостольский дворец.

– Да, – сказал Джозеф. – Поручено мне. Я обычно занимаюсь деликатными делами. Такого рода. Но не исключено, что с вами захотят встретиться несколько выскопоставленных лиц Ватикана.

– Давайте договоримся о правилах игры, – сказал Матвей. – Мы, очевидно, встревожены одним и тем же. У нас сходные интересы. Следовательно, мы не играем друг против друга. Мы делимся с вами своей информацией, вы делитесь с нами своей. Потом – вырабатываем совместный план действий.

«Прыткий молодой человек!» – читалось в глазах отца Джозефа. Мне показалось, что он чуть прищурившись посмотрел, как мы одеты. Мы были одеты как туристы. Я был в светло-голубых джинсах и модной рубашке сделанной из грубой дерюги, почти из мешковины. Матвей был в темно-синих джинсах и белой шелковой рубашке со стоечкой.

– Хорошо, – сказал отец Джозеф. – Давайте меняться информацией. Только по этому вопросу, разумеется. И ни по какому другому. Но… Но поскольку предложение исходит от вашей стороны, то и первый ход за вами, джентльмены!

– Мой друг и ваш тезка расскажет все лучше, – и Мотя чуть прищурив глаза расслабленно кивнул на меня.

Через пятнадцать минут рассказа и еще две чашечки кофе отец Джозеф извинился, сказал несколько предложений в телефон по-итальянски, после чего предложил нам посетить Апостольский дворец.

– Для того чтобы иметь возможность выполнить свою часть договора в полной мере, я сочту за честь пригласить вас…

Мы не возражали.

Дема был прав – нас ожидали шеф тайной полиции Ватикана Креспо и Великий Инквизитор, точнее префект Священной конгрегации кардинал Вышинский. Мы попытались расплатиться за кофе, но он улыбнулся и просто подписал счет. Для официанта это оказалось более чем достаточным, и мы собрались уходить.

– А чаевые, – робко спросил я?

– Ватикан не платит чаевых, – сказал, улыбнувшись, отец Джозеф.

– А русские платят, – сказал Матвей и положил бумажку в 10 евро.

Что за понты? Мы сели в припаркованный за углом черный Бентли и через десять минут въехали в ворота Ватикана. Нам отсалютовал алебардой гвардеец в полосато-желто-красной форме с лихо надвинутым черным беретом.

Мы поднялись по лестнице и пошли по коридорам. Дема был прав. Интерьеры вставляли. Мраморные полы со сложной мозаикой в бело-синих тонах. Фрески на стенах, написанные маслом. Крутые лестницы с расписными сводами и чугунные перила запутанного литья.

Пока мы шли, я понял, что понятия не имею как будет по английски «Ваше Высокопресвященство». Матвей только фыркнул, когда я спросил его об этом.

Один из коридоров кончился небольшим полукруглым залом. Над входом в зал висела, обрамляя полуарку, довольно темная латунная табличка Instituto per le Opere Esteriori. В зале стоял массивный темно-коричневый письменный стол, обитый зеленым сукном. На столе стоял жидкокристаллически монитор, два телефона кнопок на 30 каждый и канцелярский прибор. «Интересно, какие у них дыроколы», – подумал я. Я всегда любил пафосные канцтовары.

За столом сидел человек лет тридцати пяти, одетый в черную сутану с фиолетовым воротником. На голове у него была черная шапочка. Мы остановились в центре зала. Отец Джозеф молча поклонился. Черный человек нажал кнопку на телефоне и что-то тихо произнес.

Я озирался в приемной, Матвей подошел к одной и стен и уставился на нее. Потом подозвал меня.

– Можешь перевести?

Что Антон, что Мотя почему то считали, что годового курса медицинской латыни достаточно для того, чтобы стать специалистом по классической филологии. Или хотя бы переводить с латыни без словаря. Я их, конечно, не разубеждал, но сейчас почувствовал себя из-за такой ерунды дискомфортно. Предстояло отвечать перед Мотей за латинский базар. Я без особой надежды поднял глаза и прочел инкрустированную золотом надпись под небольшой статуей Девы Марии:

AVE MARIA GRATIA PLENA DOMINUS TECUM

BENEDICTA TU IN MULIERIBUS

ET BENEDICTUS FRUCTUS VENTRIS TUIS JESUS

Я решил, что надо постараться перевести внимание Моти с текста на скульптуру, в тайне надеясь что она работы Микеланджело. Дева Мария была великолепна: нежна, чувственна и нервно озабочена чем-то. Я сказал самым простым и естественным голосом, на который был способен.

– Это Ave Maria. Молитва. А вот скульптура, кажется…

– Я сам вижу, что молитва. Перевести можешь?

Дело пахло легким позором. Тогда я попытался для очистки совести найти несколько знакомых слов кроме имен (gratia, benedicta, fructus). Сочетание этих слов показалось мне знакомым. И знакомство шло из какого-то глубокого детства. Я попытался прислушаться к самому себе. Няня. Дача. Ранний зимний вечер. Мы только что полдничали чаем с печеньем, а теперь куда-то идем. В небе летают большие птицы. Маленькая церковь. Сейчас. Сейчас. Секунду! Есть! Есть!

«Богородице, Дево, Радуйся» и «Ave Maria» это одна и та же молитва!

Я осторожно посмотрел на Мотю и стал переводить. Но не с латыни, а с церковно-славянского. «Радуйся Мария, полная благодати. С тобой Господь. Ты благославенна среди жен и благословен плод живота твоего – Иисус».^[27] Мотя посмотрел на меня со смесью страха и уважения перед тайным знанием. Тогда я, чтобы подстраховаться, невозмутимым голосом сказал:

– Да это то же, что и «Богородице, Дево, Радуйся!» Только по латыни. Не так уж сильно разделились наши церкви. Молитвы одни и те же.

Мотя, чуть наклонив голову, начал разглядывать меня как одно из чудес Ватикана. Впрочем, секретарь помешал мне насладиться торжеством. Он поднялся из-за стола, поклонился нам, подошел к двери и потянул за бронзовую ручку. Дверь открылась. За ней виднелась другая дверь, такая же черная и массивная. Он открыл и ее, а затем еще раз поклонился нам. Мы вошли в кабинет. Я ахнул, даже не успев толком оглядеться.