Книга Последний бой онлайн - страница 3

III

Нахимов, конечно, пригласил мичманов к обеду, так как в это время в кают-компании собрались уже все офицеры «Марии», столы были уставлены приборами, вносились дымящиеся суповые кастрюли.

«Мария» была кораблем гораздо более поздней постройки, чем такие ветераны Черноморского флота, как «Ягудиил» и «Храбрый», заложенные еще при Павле, – поэтому и кают-компания здесь была и обширней, и светлей, и лучше обставлена.

Теперь, за обедом, как и ожидали мичманы, она была полна возбужденными, взвинченными голосами офицеров, на все лады обсуждавших то, что, наконец, началось, – войну. И хотя война началась с Турцией, но о Турции говорилось за обедом все-таки меньше, чем о ее покровительницах – Англии и Франции.

– В сущности, политическое положение вполне ясное, – говорил командир «Марии», капитан 2-го ранга Барановский, плотный, черноволосый, с несколько рачьими глазами. – Англия пришвартовалась к Франции, а Турцию взяла на буксир.

– Конечно, Турция ни за что бы не начала войны, если бы не этот буксир, – соглашался с ним старший адъютант штаба Нахимова, лейтенант Острено, тот самый, который ведал всеми личными деньгами адмирала и вообще всем его хозяйством на корабле и на севастопольской квартире. – Ведь это страна нищая; англичане, разумеется, дадут ей денег, а паши разберут их по своим карманам.

– А как все-таки нищая? – спросил его мичман Белкин.

– Нищая!.. Россия в двадцать раз богаче!

– Флот, однако же, неплохой…

– Два турецких парохода я видел: хороший ход, – сказал мичман Панютин. – Нашим, пожалуй, не уступят.

– Осторожно сказано!.. Пароходы турецкие лучше наших.

– Есть и лучше, есть и хуже.

– У нас тихоходы – потому что коммерческие, а у них есть настоящие военные… хотя, конечно…

– Что «хотя, конечно»?

– Для серьезного боя пароходы все равно не годятся… А вот я читал в какой-то статье, что у Турции семьсот тридцать миллионов дохода… Так как же она нищая?

– Чего семьсот тридцать миллионов? – усмехнулся на этот вопрос Панютина Острено. – Пиастров? А пиастр теперь шесть копеек, да и того нет… Переведите-ка на рубли, – сколько будет? Полнейшие пустяки!

– Мусульманское духовенство зато богато, – оно и раньше давало на войну деньги и теперь тоже дает, – заметил Барановский. – У мусульман так: что ни война, то во имя пророка Магомета… Вытаскивай, значит, мулла, денежки из сундука, да кстати и зеленое знамя.

– Стало быть, газават? – удивился Белкин.

– Газават не газават – пока еще так говорить, конечно, не будут; однако до этого скоро они дойдут. Будет у них и благой мат и газават, – погодите!

– Значит, на Дунае уж сражаются? А там у меня брат подпоручик, – сказал мичман Палеолог, обращаясь к сидевшему рядом с ним флаг-офицеру Нахимова Костыреву, тоже мичману.

– Есть слух о каком-то сражении там… Только будто бы не совсем удачном, – отозвался Костырев, услужливо наливая гостю с брига «Язон» красного вина в стакан.

– Неудачном? – быстро спросил Палеолог, поднял, как мог высоко, брови и впился в Костырева встревоженными глазами. – Это где именно?

– Не знаю, где именно, и насколько неудачно, тоже не знаю, – слышал вскользь… А вот Исакчи, говорят, наши канонерки сожгли гранатами, – лихо кивнул круглой головой Костырев.

– Сожгли? Это здорово! А на Кавказе как? Должно быть, и на счет поста святого Николая одно вранье!

– Нет, там уже теперь турки… «Бессарабия» привезла подробности. Дело подлое: турки напали ночью и в больших силах, – а никто там этого не ждал, конечно, – раньше, чем объявлена война.

– И действительно все там погибли?

– Все до единого… Весь гарнизон вырезан.

– Весь? Правда, значит?.. А что же наши? И что же мы стоим здесь, а не идем туда?

– Туда идет эскадра адмирала Серебрякова, – успокоил Палеолога Костырев. – И будьте уверены, дадут знать тюркосам, как по ночам людей резать без объявления войны.

– А что с пароходом «Колхида»? Есть подробности?

– «Колхида» сел на мель, попал под ружейный огонь с поста «Николай», не только под пушечный… Потери понес порядочные, и мачты пришлось срубить, однако же снялся своими средствами и ушел. А турки уж к нему на своих кочермах устремились – думали, вот он, приз! Им всыпали по первое число.

– Конечно, один пароход туда же сунулся – хотел вернуть пограничный пост! Турки его большими силами заняли и артиллерии туда навезли вдоволь.

– Ничего, Серебряков им задаст пфейферу!

Нахимов сидел в замке большого стола, как всегда, когда он обедал в кают-компании. Около него разместились: капитан-лейтенант Воеводский, его племянник; мичман Фельдгаузен, один из его флаг-офицеров; старший врач «Марии» Земан; судовой священник о.Лука и близко к нему – мичман Варницкий с корабля «Три святителя».

Что скажет Нахимов – вот на что все целиком свое внимание устремил Варницкий, но адмирал в начале обеда держал себя только как хлебосольный хозяин, которому доставляет удовольствие заботиться о гостях; так что и начисто лысый со лба и затылка и с обильной перхотью на черной рясе о.Лука, и старший лекарь Федор Карлович, не привыкший ни в малейшей степени сомневаться в себе, шумоватый человек с апоплексически короткой и толстой шеей, и даже мичман Фельдгаузен, благообразный, хорошо вышколенный немчик, принимали эту заботливость адмирала как должное, – до того уж успели, видимо, привыкнуть к ней.

Однако очень возбужденные лица и громкие голоса были у обедавших за длинным столом, и вот, подняв голову и присмотревшись ко всем очень необычными, светло-голубыми и как будто прозрачными, неожиданными для вице-адмирала глазами, Нахимов сказал, ни к кому не обращаясь, точно про себя:

– В задор входят!.. Да, признаться, и есть отчего.

Белокурые, мягкие, короткие волосы, заметно покатый лоб, несколько скуластое худощекое лицо, однако не бледное – розовое, отчего выделялись белесые небольшие усы, в которых, правда, не было решительно ничего воинственного, – усы для формы, – длинноватый и острый твердый нос и правильно закругленный подбородок – часто видел таким Нахимова мичман Варницкий, но ему хотелось видеть его преобразившимся сообразно с теми переживаниями, которые были не только у мичманов, но и у всех почти за столом кают-компании «Марии».

Вот долетело до адмирала, должно быть, то, что было сказано в середине стола о мусульманском духовенстве, и он обратился к о.Луке:

– Есть известие, батюшка, будто султан на совещании со своими высшими сановниками колебался… колебался, да-с, объявлять ли войну, или подождать-с.

– Ну, еще бы не колебаться, – поспешил прожевать кусок курятины и отозваться о.Лука. – Дело не шуточное – война!

– Колебался, да и все министры тоже… Но вдруг вскакивает с места шейх-уль-ислам и кричит: «Да будет сабля султана остра!..» Значит, колебания прочь, объявляй войну России… Ты, султан, вынимай свою саблю, а мы, духовенство, вынем деньги. Шейх-уль-ислам, а? Этот пост у магометан ведь поважнее, чем патриарх константинопольский для нас, грешных… Мусульманский папа, а? И какой оказался воинственный!.. Впрочем, папы всегда бывали воинственны, особенно когда крест воздвигали на полумесяц.

– Но теперь-то уж, Павел Степанович, они, папы то есть, начали действовать обратным ходом: полумесяц натравливают на крест! Ведь вот что делают! – и, сказав это так, точно открытие сделал, о.Лука поглядел на Нахимова проникновенно и, выдержав необходимую паузу, потянулся к бутылке лафита.

Однако на слова о.Луки отозвался не адмирал, а лекарь Земан. Он засопел очень массивным, веселого огненного цвета, ноздреватым носом, откашлялся звучно и сказал вдруг твердо, точно определил болезнь:

– И папа имеет свое веское основание для того, чтобы так поступать.

– Какое такое основание? – вскинул на него о.Лука вытаращенные глаза, держа уже, впрочем, в широкой белой руке бутылку.

– Основание это есть зависть.

– Зависть, вы сказали? – непонимающе повторил о.Лука.

– Да, вот именно зависть… Много ли земли имеет папа от своих католиков? Скверное положение имеет папа, как это мы знаем из газет. А между тем этот самый шейх-уль-ислам, он же и шериф, он есть пер-вейшее лицо в Турции… после самого султана, разумеется! А духовенству мусульманскому принадлежит три четверти всей турецкой земли, то есть, конечно, не гор и не пустынь, я хочу сказать, а пахотной… Ну, также и под садами. Называется это – вакуф!

И Земан победоносно посмотрел на о.Луку, но тот отказался признать себя побежденным или хотя бы убежденным.

– Тогда, стало быть, на луну и надо было ему натравить своих католиков, а почему же у него обратный ход? И при чем же тут зависть?

Пришлось Земану объяснять:

– Французы должны, батюшка, пройти у турок курс высших наук, как им надобно относиться и к папе и к своему духовенству: три четверти всей пахотной земли, а также садовой – вот! А вы говорите, при чем тут зависть!

И лекарь дружелюбно ткнул большим пальцем о.Луку в локоть и подставил ему под бутылку лафита свой стакан.

– «Да будет сабля султана остра», – как будто про себя повторил, глядя на Фельдгаузена, Нахимов. – Но ведь сабля султана, как и вообще турецкие сабли, очень кривая, вроде серпа… Молодая луна, а? Полумесяц?

– Вполне похожа на полумесяц, – подтвердил, улыбнувшись, Фельдгаузен.

– Страна полумесяца, да… – как будто в первый раз поняв это выражение, удивленно поднял негустые брови Нахимов. – И знаете ли, батюшка, – обратился он к о.Луке, – они ведь, турки, во время Наваринского сражения не придумали ничего лучшего, как построить свои суда полумесяцем… Колонна полумесяцем! Так сказать, вполне раскрытые объятия для встречи врага – готовый охват с обоих флангов! Вот как-с!

И Нахимов растопырил руки, точно сам хотел удостовериться в точности своего определения. Но так как глядел он на о.Луку вопросительно, тот счел долгом вставить:

– Однако не помогло им это: проштрафился ихний полумесяц!

– Не помогло, нет… Хотя перевес в силах и был на их стороне: у них шестьдесят с лишком судов и больше двух тысяч орудий, у нас и затем-с у французов и англичан – только двадцать шесть судов, а на них тысяча триста орудий. Вот же ведь тогда французы и англичане были наши союзники, а теперь?.. Не так много, кажется, и лет прошло, а как все изменилось в политике!.. Да-с, но политика, конечно, не наше дело-с, а вот тогда «Азов» очень пострадал от береговых батарей, когда входил в бухту, так как рога-то полумесяца вон где были – на берегах-с!.. А старинное правило, батюшка, такое: пушка на берегу стоит целого корабля в море, вот как… А два орудия-с?.. Две пушки на берегу острова Корсики, отец Лука, отбились не от кого-нибудь, а от самого адмирала Нельсона-с, вот как-с!..

– Ай-яй-яй! – укоризненно, в отношении знаменитого адмирала, покачал головой, блистающей двумя плешами, о.Лука, а Воеводский, краснощекий крепыш, известный во флоте тем, что не задумался броситься с корабля в море за упавшим матросом и спас его, сказал ему улыбаясь:

– Да ведь и совсем недавно, лет пять назад, случилось нечто подобное, батюшка.

– А-а, это ты говоришь о шлезвиг-голштинской береговой батарее! – оживленно подхватил Нахимов. – Да, вот он, живой пример, налицо, и очень близкий пример! Два датских судна против четырех всего пушек: линейный корабль и фрегат… И в результате перестрелки корабль взорвался, а фрегат вынужден был спустить свой флаг!.. Вот как иногда опасна бывает для нашего брата-моряка пушка на берегу! Это в сорок восьмом году было-с… У береговых батарей есть еще привычка швыряться калеными ядрами в корабли, в результате чего бывают пожары-с и командам приходится их тушить, то есть терять дорогое время-с!.. А в Синопе, к примеру говоря, имеется, насколько нам известно, шесть береговых батарей, и не четырех-, а шестиорудийных!.. Это уж серьезная зашита против целой эскадры-с!..