Книга Капитал. Том первый онлайн - страница 5

«ПРИБАВОЧНАЯ СТОИМОСТЬ» ИЛИ «СВОБОДНОЕ ВРЕМЯ»?

«…Только анализ процесса производства может дать утвердительный или отрицательный ответ на вопрос о том, может ли… общество когда-либо исполнить свое обещание и дать индивидуальную свободу в пределах рационального целого».

Г. Маркузе

Критику политической экономии в «Капитале» Маркс начинает анализом товара как элементарной формы («клеточки») богатства общества, в котором господствует капиталистический способ производства. Хотя товар не лишен естественных характеристик, он по своей сути является социальной вещью, обладающей двумя обязательными свойствами: потребительной стоимостью – способностью удовлетворять какую-либо потребность человека, а также меновой стоимостью – способностью в определенных пропорциях обмениваться на другие товары.

Обмен всей необозримой массы товаров в конечном счете тяготеет к соответствию средним, общественно-необходимым по времени, т. е. стоимостным затратам труда, воплощенного в каждом из товаров. Поэтому стоимость, определяющая общую тенденцию экономического движения товаров, – не вещь, а общественное отношение по поводу социально значимых вещей.

Судьба товара зависит от его стоимости, но последняя не имеет ничего общего с его предметностью, в ней нет ни толики вещества природы, она имеет чисто общественный характер. Как общественное отношение стоимость придает товару – дополнительно к его привычной, чувственно-воспринимаемой природе – еще и вторую, чувственным созерцанием не фиксируемую и, в этом смысле, сверхчувственную природу.

Так как подлинное основание поведения товаров остается скрытым для человека, последний начинает приписывать вещам какие-то сверхъестественные, мистические свойства, которые на самом деле проистекают из их общественной функции. Это явление, связанное с овеществлением общественных отношений, вследствие чего отношения между людьми принимают фантастическую форму отношений между вещами, которые к тому же приобретают собственную, самостоятельную жизнь и, более того, власть над своими создателями – людьми, Маркс называет товарным фетишизмом.

Значение марксовского анализа фетишистского характера товарного мира далеко выходит за рамки политической экономии и философии. По существу здесь Маркс открывает особый мир знаковых форм и, соответственно, социосимволический способ существования общественных отношений. В новом свете предстала парадоксальная специфика социальной материальности, хотя и независимой от воли и сознания людей, но не заключающей в себе ни грамма вещества и, напротив, содержащей свою имманентную противоположность – идеальное. Маркс обнаруживает целый ряд системных социальных качеств, носителями которых являются вещи, поскольку они включаются в ткань общественных отношений и берут на себя роль реальных, символических или идеальных знаков.

Выявление природы товарного фетишизма сохраняет значительные эвристические возможности и для понимания многих современных экономических явлений, в особенности связанных с «виртуализацией» экономики, функционированием фондового рынка, торговлей правомочиями и пр. Вместе с тем, согласно современным представлениям, явно не оправдались упования на окончательное преодоление товарной и иных превращенных форм, а также надежда на утверждение прозрачно ясных, не замутненных фетишистскими иллюзиями и искажениями отношений между людьми.^[75]

Исторически обусловленная ограниченность анализа Марксом товарно-денежной формы проявилась, в частности, в рассмотрении денежной формы стоимости наряду со всеобщей, хотя первая является лишь ступенью в развитии второй, в трактовке сущности денег как товара, выполняющего роль всеобщего эквивалента, хотя современный анализ позволяет рассматривать и товар как представителя и реальный знак стоимости наряду с другими формами реального представления стоимости. Деньги, таким образом, оказываются представителем стоимости как эквивалента независимо от того, чем именно представлена стоимость – товаром ли, золотыми, бумажными или электронными разновидностями денег. Такой подход указывает на возможность синтеза марксистской и различных функциональных теорий денег, обнаруживая исторические и логические границы их применимости.

Фетишизм товарного мира порожден своеобразной двойственностью общественного труда, производящего товары. С одной стороны, он выступает как конкретный труд, отличающийся определенной целью, характером операций, предметом, средствами и результатами в процессе создания потребительной стоимости. С другой, – как абстрактный труд, который в качестве затрат человеческой рабочей силы вообще, безотносительно к специфической форме труда, создает стоимость. На этом открытии двойственного общественного характера труда, заключенного в товаре, построено все последующее понимание капиталистического способа производства и его движения, включая анализ динамики стоимости рабочей силы и заработной платы, изменения органического строения капитала и нормы прибыли, земельной ренты и т. д.

Центральное место в «Капитале» занимает решение проблемы прибавочной стоимости, которая до этого оставалась нераскрытой тайной. Ее суть состоит в следующем. Если товары действительно обмениваются в соответствии со своей стоимостью как эквиваленты, то прибавочная стоимость возникнуть не может. Но если прибавочная стоимость все же образуется, то это происходит в нарушение закона стоимости. Маркс же нашел способ, каким это противоречие разрешается в практике капиталистического производства, указав на товар особого рода – рабочую силу. Как и всякий товар, рабочая сила, под которой понимается способность человека к труду, обладает потребительной стоимостью и стоимостью. Стоимость этого товара определяется затратами труда на воспроизводство рабочей силы, т. е. затратами на производство товаров и услуг, необходимых рабочему для удовлетворения его физических и духовных потребностей на общественно нормальном уровне. Предполагается, что капиталист при покупке товара «рабочая сила» полностью оплачивает ее стоимость. Но в процессе реализации своей потребительной стоимости – производительного потребления – рабочая сила, находясь в распоряжении капиталиста, создает стоимость большую, чем стоит она сама. Эта избыточная стоимость, превышающая стоимость создавшей ее рабочей силы, но принадлежащей уже капиталисту, и есть прибавочная стоимость. Если, например, рабочий, работая 8 часов в день, создает стоимость, равную стоимости его рабочей силы за 5 часов, то 3 часа сверх этого он продолжает работать на капиталиста, создавая прибавочную стоимость. Так Маркс объясняет происхождение эксплуатации труда капиталом не в качестве какой-либо аномалии или отклонения от закона стоимости, а в соответствии с ним и, следовательно, с собственной сущностью капиталистического общества. Противоречие между законом стоимости и образованием прибавочной стоимости получает адекватную форму своего движения посредством функционирования товара «рабочая» сила.

Опираясь на свое открытие и развивая его, Маркс вводит разделение капитала на постоянный и переменный, что, в отличие от существовавшего ранее разграничения основного и оборотного капитала, позволило исследовать сущность процесса самовозрастания капитала. Та часть капитала, которая расходуется на покупку средств производства и в процессе производства остается неизменной, была названа постоянным капиталом, а та часть, которая расходуется на покупку рабочей силы и возрастает в процессе ее производственного потребления, – переменным капиталом. Именно переменный капитал увеличивает стоимость, создавая прибавочную стоимость.

Вопреки бытующему мнению о якобы допущенной К. Марксом недооценке возможностей капиталистического производства, на самом деле он весьма убедительно показал его мощную эффективность и прогрессивность по сравнению с предшествующими формами общества, его огромный потенциал в развитии производительных сил и материальной основы жизни людей. В то же время он тщательно прослеживал, как сам капитал становится собственным пределом капиталистической формы развития. Эта тенденция объяснялась тем, что, увеличивая техническую оснащенность труда, повышая его производительность, капитал преумножает свою постоянную часть и вынужден относительно сокращать переменную, т. е. именно ту, которая создает прибавочную стоимость. В таком свете предполагалось сужение горизонта и в итоге – перспектива самоисчерпания и самопрехождения капиталистического способа производства.

Основываясь на этих выводах и исследуя процесс накопления капитала, т. е. обратного превращения прибавочной стоимости в капитал, Маркс показывает, как происходит поляризация общества: накопление богатства на одной стороне и сосредоточение нужды на другой (относительное или абсолютное ухудшение положения трудящихся, их обнищание, пауперизация). Именно из раскрытия исторической тенденции накопления капитала делался вывод о необходимости его замены новым обществом.

Эти положения К. Маркса подвергались, пожалуй, наиболее острой и даже ожесточенной критике. При этом редко учитывалось, что у Маркса речь идет не о положении рабочего класса в тех или иных странах на разных исторических этапах, а о тенденции, выводимой из движения идеальной, сущностной модели капиталистического способа производства. И если всегда существовала, а со временем в наиболее продвинутых странах укрепилась контртенденция, то это лишь свидетельство, во-первых, того, что «чистого капитализма» никогда и нигде не существовало, и, во-вторых, реального разбавления капиталистической формы общественного воспроизводства социальными контртенденциями, вовсе не имманентными его собственной природе. А что касается реальной поляризации богатства и бедности, то вряд ли у честного человека повернется язык сказать, что сегодня, не говоря уже о временах Маркса, она уже перестала быть актуальной проблемой как во всемирном масштабе – в отношениях между капиталистическим центром и периферией, так и в отдельных странах (скажем, на всем постсоветском пространстве).

Спору нет, современный рабочий в «обществе потребления», скажем, в США или странах Западной Европы – это достаточно обеспеченный человек. Но следует ли отсюда заключение о неверности и устарелости марксовских положений? Может быть, неправомерно другое – простое наложение теоретической схемы на живую и динамично развивающуюся действительность? Снижение на определенном этапе развития капитализма доли стоимости рабочей силы во вновь создаваемой стоимости – это исторический факт. Кстати, он вовсе не обязательно означает, что жизненные условия рабочего становятся хуже. Ведь вследствие роста производительности труда относительно меньшая стоимость может быть представлена большим количеством товаров и услуг. Но дело не в этом.

После разрушительного мирового экономического кризиса 1929–1933 годов, который – кто с этим будет спорить? – действительно сопровождался существенным ухудшением положения трудящихся, стала ясной ограниченность рыночного саморегулирования и необходимость включения механизмов государственного регулирования. Реагируя на вызов стран, попытавшихся реализовать историческую альтернативу капитализму, последний вынужден был приспосабливаться к новым реалиям. Начинает развиваться система социального и пенсионного страхования. Со временем производство все более приобретает такой характер, при котором квалификация работника, его культурный уровень и творческие способности становятся определяющим фактором экономического роста. Стало выгодно вкладывать средства в человеческий капитал. Это обеспечило стратегический успех в конкуренции и возможность получения большей прибыли.

Однако эти процессы по своей сути выходят за собственные пределы капитала и являются выражением его самоотрицания. Все это привело к тому, что доля стоимости рабочей силы во вновь созданной стоимости сначала перестала падать, а потом начала увеличиваться. Время начала роста стоимости рабочей силы во вновь созданной стоимости есть с математической точностью определяемое начало социализации капитала, реального становления элементов новой социально-экономической формы в недрах старой.

Таким образом, заключенная в развитии капитала имманентная тенденция к социализации производства исторически реализовалась двояким образом. Одна линия проводилась под флагом социалистической революции в странах, где противоречия капиталистического развития переплелись в единый тугой узел с противоречиями множества предыдущих укладов жизни. Это создавало перевес сил, противостоящих капитализму, и возможность их прихода к власти. Однако те же условия, которые сделали возможной политическую революцию, определили невозможность прямой экономической реализации провозглашенных социалистических принципов. В этой ситуации предпринять попытку осуществить идеи социализма можно было лишь опираясь на силу политического господства и путем непосредственного подведения или подгонки действительности под соответствующий проект, что и вызвало к жизни командно-административную систему.

В пору раннеиндустриального, массового машинного производства административно-командное регулирование, конечно, ценой неимоверного перенапряжения сил, в целом справлялось с задачей форсированной модернизации экономики и социальной сферы. Но по мере развертывания научно-технической революции, возрастания динамизма и диверсификации производства, быстрой смены товарной номенклатуры и индивидуализации производства товаров и услуг директивно-плановая система дискредитировала себя и потребовала замены более гибкими механизмами обеспечения экономического развития.

Однако демонтаж эрзацсоциализма в конце XX столетия в сущности повторил «триумфальное шествие» революции 1917 года, но только с противоположным знаком. Если революция 1917 года насильно подогнала действительность под абстрактную форму будущего, зряшно и без разбору отрицая все капиталистическое, то «рефолюция» конца XX века точно так же зряшно и по-пустому отвергает все социалистическое, возвращая общество к дикому и криминальному капитализму. В результате теория первоначального накопления капитала К. Маркса, которая, казалось бы, имела отношение к довольно отдаленному прошлому, совершенно неожиданно оказалась как нельзя более актуальной. Мы столкнулись с теми же процессами обнищания широких масс, относительного и абсолютного ухудшения положения трудящихся, расслоения и поляризации, которые столь ярко и убедительно были описаны Марксом. В начале века все подвергалось сплошному обобществлению независимо от технико-технологической готовности к этому процессу, в конце века все подвергается сплошному разгосударствлению и приватизации опять-таки безотносительно к технико-технологической целесообразности. «Рефолюция» конца XX века является прямой, хотя и непризнанной, наследницей революции начала XX века и по методологии, и по историческому месту, так как она завершает линию исторической альтернативы капитализму, построенную на реализации абстрактной схемы будущего путем насильственного подведения или подгонки под нее действительности.

Другая линия социализации производства реализовалась как ответ на вызов первой, под воздействием исторической альтернативы капитализму (и в этом, кстати, также сказалось историческое значение советского опыта – «эффект бриколажа»). В результате в развитых странах существует не собственно капиталистическая, а смешанная экономика, о чем, между прочим, можно прочесть в любом из западных учебников. Это общество хотя и имеет капиталистическую основу, но в своем осуществлении далеко выходит за ее рамки, реализуя контртенденцию к социализации.

Но независимо от того, будет ли капитал в исторически обозримой перспективе оставаться экономической основой общества, на которой разовьются противоположные ему процессы социализации, или он исчерпает свои возможности, уступив место иной основе, как тот, так и другой варианты могут быть поняты только исходя из изучения внутренних закономерностей развития капитала, теоретико-методологический фундамент которого заложен К. Марксом. В этом смысле интерес к «Капиталу» в исторической перспективе будет не ослабляться, а усиливаться.

Прослеживая на базе теоретических положений Маркса реальные ретроспективные и перспективные изменения товарного мира, можно понять как те зачаточные формы, в которых стоимость воплощалась в докапиталистическом мире, так и те, в которых она, предположительно, будет функционировать в будущем постиндустриальном, постэкономическом, информационном обществе. По-видимому, отпадут формы овеществления времени в товаре и реальных деньгах, произойдет отделение времени труда от времени производства блага, основные разновидности общественного блага (способности людей, информация) утратят вещественный характер и стоимость превратится в необходимое время производства блага. Такая теория стоимости, казалось бы, внешне не имеющая ничего общего с трудовой теорией стоимости Маркса, при более внимательном рассмотрении оказывается продолжением ее логико-исторического основания, приобретая новый образ вместе с новой формой общества, в котором она функционирует. Здесь открывается интересная перспектива объяснения стоимости идеальных продуктов, информации, прав, что не представляется возможным с точки зрения трудовой теории стоимости, трактуемой догматически.

Особую значимость имеет марксово понимание прибавочной стоимости как превращенной формы свободного времени. Культурно-творческий смысл свободного времени Маркс обосновал социально-экономически, поставив его в конкретно-историческую связь с разделением социального времени на необходимое и прибавочное. Применительно к капитализму Маркс это формулирует следующим образом: «Свободное время одной части общества зависит от соотношения между прибавочным рабочим временем рабочего и его необходимым рабочим временем».^[76] Прибавочный труд высвобождает рабочее время для новых отраслей производства, разнообразит его, как и круг общественных потребностей и средств их удовлетворения, побуждая «к развитию производственных возможностей человека и тем самым – к приведению в действие человеческих способностей в новых направлениях».^[77]

Однако постоянная тенденция капитала заключается не только в создании свободного времени путем высвобождения рабочего времени, но и в превращении этого свободного времени в прибавочный труд, что позволяет избежать необходимого труда всем остальным слоям общества. Поэтому прибавочному труду на одной стороне соответствует не-труд, минус-труд, праздность, досуг, возможность располагать своим временем – на другой стороне. Это обусловливает антагонистическую форму существования свободного времени «в виде противоположности прибавочному рабочему времени и благодаря этой противоположности».^[78] В наиболее явном, чистом виде эта антагонистическая форма существования свободного времени представлена капитализмом, посредством анализа которого она и была раскрыта теорией Маркса. Но в ней содержатся и общеисторические черты. «Производство прибавочного рабочего времени на одной стороне вместе с тем является производством свободного времени на другой стороне. Все человеческое развитие, в той мере, в какой оно выходит за рамки развития, непосредственно необходимого для естественного существования людей, состоит исключительно в использовании этого свободного времени и предполагает его как свой необходимый базис».^[79]

И не только в капиталистическом обществе, но и на всех более ранних ступенях, созидание не-рабочего времени, открытого для удовольствий, досуга, свободной творческой деятельности и саморазвития одних, «соответствует времени чрезмерного труда, порабощенному трудом времени других».^[80] В указанных границах «общество развивается в результате того, что работающая масса, которая образует его материальный базис, напротив, лишена возможности развиваться»;^[81] «развитие человеческих способностей на одной стороне базируется на тех барьерах, которые поставлены развитию на другой стороне. На этом антагонизме базируется вся существовавшая до сих пор цивилизация и все общественное развитие».^[82]

Возвращаясь к ранее уже затронутой теме, следует дополнительно указать на меру поглощения прибавочным трудом или обладания свободным временем, т. е. возможность или невозможность саморазвития как на более интегральный критерий поляризации бедности и богатства в обществе, где господствует капитал, нежели уровень материального потребления, что, естественно, не является поводом для недооценки последнего.

Капитализм – исторически первый способ производства, который отличается тенденцией к абсолютному развитию производительных сил. Однако здесь оно не является самоцелью, а служит всего лишь средством для самовозрастания капитала. «Развитие производительных сил общественного труда есть историческая задача и оправдание капитала. Именно этим он бессознательно создает материальные условия более высокого способа производства».^[83] Одновременно впервые за все время существования человечества создается не только возможность производить достаточно благ для удовлетворения жизненных потребностей всех членов общества, но и возвести материальный фундамент для приобщения каждого к достижениям человеческой культуры. Иными словами, впервые создаются реальные предпосылки для преодоления монополии господствующего класса на материальное и культурное богатство. Вот в этом К. Маркс и видел решающий пункт, черту, за которой уже не остается никакого исторического оправдания для сосредоточения потенциала развития на стороне господствующего меньшинства за счет отчуждения от возможности развития трудящегося большинства. «Ведь последним доводом в защиту классового различия было всегда (в том числе и для Ф. Ницше – А. М., А. Г.) следующее: нужен класс, избавленный от необходимости повседневно изнурять себя добыванием хлеба насущного, чтобы он мог заниматься умственным трудом для общества».^[84]

Процесс самоотрицания капитала Марксу видится в трех общих направлениях:

Во-первых, освобождение труда в смысле насыщения его свободно-творческим содержанием и обратным проникновением свободного времени в ткань рабочего времени. Это становится возможным на основе превращения науки в непосредственную производительную силу – процесса, впервые открытого Марксом. В то же время им же показано, что присвоение капиталом технологического применения естествознания оборачивается превращением общественной формы труда в совершенно независимое от рабочих образование, противостоящее им и господствующее над ними.

Во-вторых, освобождение труда от капитала: «Капиталистический способ присвоения, вытекающий из капиталистического способа производства, и следовательно, и капиталистическая собственность, есть первое отрицание индивидуальной частной собственности, основанной на собственном труде. Но капиталистическое производство порождает с необходимостью естественного процесса свое собственное отрицание. Это отрицание отрицания. Оно восстанавливает не частную, а индивидуальную собственность на основе достижений капиталистической эры…».^[85] Пожалуй, только с учетом постиндустриальной, информационной технологии стало возможным по достоинству оценить это марксовское положение о восстановлении индивидуальной собственности, основанной на общественном процессе производства, т. е., строго говоря, об индивидуально-общественной собственности.

В-третьих, освобождение от труда, выход за пределы сферы материальной необходимости в сферу свободы и утверждение равных возможностей для обладания свободным временем. «Царство свободы начинается в действительности лишь там, где прекращается работа, диктуемая нуждой и внешней целесообразностью, следовательно, по природе вещей оно лежит по ту сторону сферы собственно материального производства».^[86] И дело не в том, чтобы избавиться от самой необходимости осваивать природные силы в процессе их материального преобразования. На этой материальной основе практически освоенной естественной и общественно-исторической необходимости осуществляется абсолютное выявление творческих дарований и развитие человеческих сил как самоцели «безотносительно к какому бы то ни было заранее установленному масштабу».^[87]