Книга Бывалый человек онлайн



Алексей Свиридов
Человек с железного острова

Часть первая
ВАРИАНТ С БЕГЕМОТИКОМ

Краткое содержание предыдущих серий: отсутствует по причине отсутствия оных.



ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЙ НАБОР ЭПИГРАФОВ



Читателю предлагается самому расставить их в тексте там, где, по его мнению, начинается новая глава.



– Для дружка – сережку из ушка.

Народная поговорка.


– Пауки в бане.

Опечатка в стенгазете на тему империализма разных стран.


– Женщина не потому дура, что дура, а потому, что она женщина.

Аксиома.


– Пустота внутренняя проходит через пустоту внешнюю, и на их пересечении находится мой идеал.

Философское рассуждение обиженного десятиклассника, доказывающего, что он не полный идиот.


– Как может быть дым Отечества и сладок, и приятен? Если дым – значит горит там что-то, в Отечестве!

Мысль, возникшая у другого десятиклассника при подготовке к школьному экзамену по литературе.

А ты кино больше смотри, там тебе и не такое покажут. Я-то точно говорю, мне отец про Благодетельское появление все в точности рассказывал, он у нас на радиостанции заправлял. Ну, ради развлечения, пристрастился ловить служебные разговоры – он же три языка знал – русский, английский и еще какой-то, а я через него тоже русский знаю – все-таки полуродной. Было все так – когда всплыла Благодетельская хреновина, шум был страшный. Кроме шуток – русские на Америку, Америка на русских, и получалось, что и те, и те готовы дать отпор противнику, провокацию затеявшему. В Штатах бомберы подняли, в Союзе тоже что-то такое. А эта, плавучая, через три часа открытым текстом в эфир выходит и заявляет такую вещь: мол, мы – те самые «зелененькие человечки», которых вы ждали. Только контакты с вами нам на фиг не нужны, а нужно предупредить, во избежание: для наших межпланетных сообщений нужна база промежуточная, и будем мы ее делать у вас. Работает она просто – полкубокилометра воды из глуби морской заменяется на идентичный объем издалека, разумеется, со всей возможной стерилизацией. А чтобы вам обидно не было, можем и вам такое устроить. Кроме шуток. Ищется планета а-ля Земля и устраивается переброс туда, тоже подводный, а там как хотите. Так и начались экспедиции, а вовсе не с помощью этих суперменов, которые Благодетелей разве что под автоматом не держат. Благодетели, они же нас сами контролируют, что с собой тащим, а тут такие фильмы снимают.

Я-то от этого всего далек был – гонял скреперы по штрекам, а как через год с работы уволили – шахта прогорела – пошел в войска ООН. Я же радио Москвы слушал, по-своему все понимал. Дали мне «Камышовую кошку» и поставили на границу с Южной Руандой, мир поддерживать. Очень мы его там оригинально поддерживали – мимо нас чуть ли не каждый день танковые колонны ходят, а мы сидим, морально воздействуем. Дальше, полсотни километров вперед, межафриканские силы стояли, эти колонны они-то и заворачивали, да так, что по пол-ночи канонада стояла. А как-то раз южане обратно шли – а на каждом стволе по человеку повешено. Там и негры, и белые – победа была. Одно дело такое по экрану видеть, а другое дело так. Я-то ладно, но на огневом пульте у меня сидел один впечатлительный парнишка, да к тому же личные счеты какие-то имел, вот он и загнал первый транспортер в квадрат, потом второй, и за третий взялся, а четвертый в нас «иглу» уже пустил. Парни кое-как попрыгали из «кошки», и настал ей конец. А колонна к нашему, ООНовском гарнизону пошла. Кончилось джентльменское соглашение, и когда я туда добрался – от казармы угольки, и от склада угольки, народу никого, и вдали пулеметы трещат.

Резонанс эта история имела. Впечатлительного парнишку-то накрыло вместе с «кошкой», и вся вина на мне. Хорошо, помогли мне устроиться сюда, танк водить, а то бы полный мрак. Но тут тоже нерадостно. Слыхал – вертолет позавчера во Вторую деревню шел, да пропал? Нашелся. Сидит на Средневерхней равнине, на расстоянии в два раза больше максимальной своей дальности. И теперь на выручку парням танк хотят послать, а что еще? И тебя, Пьеро, хотят вторым водителем ко мне назначить. Ну, как?

В гробе я видел такие развлечения. Опять Серега поднял меня раньше срока на десять минут, а то и на пятнадцать. Я ему, конечно, объяснил, что он неправ, да чего уж теперь. Встал, пошел мыться. Надоело это, честное слово – стоишь, в три погибели согнутый, и зубной пастой то на штаны, а то в раковину капаешь. Слава богу, хоть дорога ровная, не качает сильно. Поглядел в стеклоблок – пейзаж все тот же. Третий день два вала с боков, а за ними зелень стеной стоит. Подножья валов норами изрыты – народу здесь многовато живет, в джунгли никто не лезет, и правильно делает – там своих хватает.

Поглядел, покушал очередную консерву, отпихнул Знахаря и полез воздухом дышать. По крыше кто-то ночью сильно погулял – вся в грязи, ветки какие-то, а на колпаке антенны красуется желтая плюшка. В общем, пришлось совместить приятное с полезным. Сначала скребком, а потом куском поролона, чуть не сверзился при этом. На часы посмотрел и обратно полез, Пьеро за рычагами менять.

Пьеро только что не по стойке смирно вытянулся, а если не вытянулся, то только потому, что места мало. Доклад: аппаратура в норме, движение в графике, «звездочка» не сбоит. Еще бы, если бы сбой был, тут бы уж вой стоял, как при ядерной атаке! За ночь расход топлива оказался меньше расчетного, и теперь у нас восемь грамм коллоида экономии. Замолчал Пьеро, и стоит, ответа ждет. Он очень серьезно ко всяким правилам этикета и инструкциям по общению относится, а я его еще и по должности старше. Ладно, пусть идет, в конце концов его дело личное, да и в разных сменах мы с ним.

Пока я к рычагам лезу, Сергей из башни управление держит. Долез, взялся, просто так, для проформы, пошуровал – все хоккей. Поставил автопилот и принялся смотреть на курсограф. Судя по всему, сегодня к полудню мы до конца дороги доберемся и вдоль джунглей попрем. Вызвал я на один экран карту – она у Серчо на центральном посту с утра горит, и принялись мы с ним в сотый раз прикидывать, как через эти джунгли проходить.

Карта дрянная, рельеф и ничего больше. Вообще, это свинство! С таким трудом спутник запустили, а он, гад, ни ИК-картинки не дает, ни А-раскладки, хоть поднимись на орбиту и тресни. Одним словом, не те нынче времена, в Первую экспедицию, небось, каждый винтик языком лизали!

А по рельеф-карте как ни крути, а идти надо через отросток Малых Джунглей в районе «Три истока», кстати, Знахарь вчера обрадовал – это место в народе «погибельным редколесьем» зовут, и Знахарю туда очень не хочется. Кажется, Серчо зря его взял – то ли трус, то ли просто поныть рад при случае, и то, и другое неприятно. А когда три дня назад из Первой деревни выходили, так на крыше стоял – что там Наполеон!

Сейчас Знахарь вроде ничего, привалился в жилом отсеке к стенке конденсатора и то ли песню поет, то ли сам с собой разговаривает – отсюда не слыхать.

Из башни Дрон голос подает и выводит на наушники связь с базой. Ничего нового, в общем-то, не сказали ни мы, ни нам. Этой ночью вертолет вновь на связь вышел. Сидят ребята по-прежнему на своем холме и особых неудобств не терпят. И, конечно же, еще не разобрались, как их туда занесло – загружены под завязку были! База их опять запеленговала – результат стабильный, и то хорошо. Пытались спутник на другую орбиту перевести, чтобы разглядеть это место – не вышло.

Этой шарашкиной конторе, которая нам его клепала, ой как не поздоровится, когда будет очередной переброс и пойдет сообщение в Совет экспедиций. Да и сам Совет обленился – пять экспедиций отправил нормально, а на шестой отдохнуть решил! А Благодетелям-то что, их дело – очередной канал организовать, а что там перебрасывается – им дела мало, лишь бы не что-нибудь братоубийственное. Хотя критерии у них непонятные – например, наши ранцы они пропустили, хотя ими можно немало братьев поубивать, а генераторы – чего уж безобидней вещь – заставили бросить.

Я на эту тему с Сергеем пообщался, а там и обед, время подошло. Но на обед решили мы коробку не останавливать, чтобы засветло до этого редколесья гибельного добраться, осмотреться, что и как, а потом назад до следующего утра податься.

Вылез я из своей рубки, свистнул Серчо, и полезли мы с ним наверх, а в башне смена караула – Дрон полдня после вчерашнего сбоя досыпал и Сергея только сейчас менять вылез. Хорошо на крыше! Солнце печет, и ветерок гуляет. Валы по краям дороги ниже стали, с метр, не больше – значит, кончится дорога скоро. И джунгли за валами пониже стали и пореже – отдельные деревья уже рассмотреть можно.

Знахарь тоже вылез, по сторонам посмотрел и остановиться просит. Дрон через внешний микрофон услышал, тормознул. Знахарь на землю лезет, идет к ближайшей норе и орет туда что есть мочи. Оттуда вылезает почтенный зеленый землегрыз и вступает в беседу, а мы с Серчо пока что чаек из пиал потягиваем, он все морщится, по нормальной посуде тоскует. Знахарь вернулся, залез и объявляет:

– Эх, залетная, пшла рысью! – научили на свою голову, а Дрону что, он дальше коробку пускает.

– Не надо бы нам вечером к редколесью, – Знахарь сообщает результат опроса. – Там вечерами туман плохой стоит. Люди, да и прочие, там не то чтобы помирают, но потом месяцами видеть и слышать не могут. Лучше нам с конца дороги вправо повернуть, деревня предгорская там есть, и заночевать в ней.

Посовещались мы с Серчо и решили повернуть. Регенератор у нас дохловатый, и зарядов для него не так уж и много. А внешние фильтры – они против здешней гадости может помогут, а может и нет, здесь никогда уверенно не скажешь.

Дрон про деревню узнал – обрадовался. Он после того, как я на танк перешел, имел на базе титул «шеф-пилота телеги с прицепом», возил в Первую и Вторую деревни всякие всякости на легкой платформе, а потом и к Великому Воину Приозерья ездил. Знакомств куча, а Дрон и доволен. Он даже приозерный язык выучил помимо прибрежного, и каждую неделю туда мотался – то на свадьбу, а то на похороны.

Итак, вполз я обратно и принялся менять программу в курсоводе. Пусть до конца дороги не дойдем, а сразу уж по кратчайшей – в деревню. Выдал он мне варианты, и пришлось взяться за рычаги. Перевалил я через правый бугор, порушил пару нор, и вслед землегрызы руками машут, но меня совесть не мучает – у каждого система в пять-шесть ходов, если еще и к соседу коридора нет. Под гусеницами кустарник трещит – с этой стороны уже и джунгли кончились, а остальное коробке не помеха, только живность всякая врассыпную кидается. Правда, есть здесь опасность кого-нибудь задавить, но на этот счет у меня меры приняты: фон включен. От инфра– до ультразвука, все, наверное, слышать должны.

Вообще интересно, за кого нас могут принять? На дракона не похожи, а больше никого соразмерного я здесь и не знаю. Вот сидит горный вахлак в засаде и видит: прет на него зверюга, ног не видно, или есть, да прямо из башки вниз торчат – бегемот, словом. Тулово – клинообразное, вырост для глаза только один, на макушке – плоская шишка с усом пушки, а сзади еще одна, большая да полукруглая, а если еще фон, как сейчас пустить – орет во всех диапазонах. Пустится тогда вахлак улепетывать со всех ног или затаится за деревом, считая, что не заметен. Хорошо если так, а то был случай – и копьем влепили, такой мощный наговор был, что точно в щель люка попало и заклинило его. Я, например, считаю, что будь на Земле возможность ракеты заговаривать, то жизнь стала бы куда как мрачнее, и счастье, что все эти активностные штучки действуют только тут.

Это я так размышляю, а пока – прет коробка, бегемотик мой, полным ходом через кусты, а я сижу и радуюсь, что нет в кустах какого-нибудь представителя национально-освободительного движения с заговоренной базукой в руках.

Только я об этом подумал – пожалуйста: выводит мне Серчо на левый экран тепловую картинку, и я любуюсь на два пятна, которые ползут по-пластунски не от нас, а к нам. Так, значит, кому-то не терпится попасть в герои-богоборцы. Вообще-то я чихать на них хотел, но объезжать придется. Дрон не согласен, считает, что надо выяснить, чего они от нас хотят. Серчо подумал и соглашается, а Знахарь воздержался:

– Дрон, – говорит, – это предложил, Дрон пусть и выясняет. А я не нанимался.

Я танк остановил, фон выключил, жду развития событий.

Пятнышки, гостей обозначающие, тоже замерли, и так ждем друг друга минуты полторы, пока эти товарищи не встают в рост и не направляются к нам. Одеты как заозерные воины Стены, но мундиры очень уж удачно подобраны, я-то уж привык, что на одних все мешками висит, а на других – и как только налезли, да и сам вид чаще всего уродливый. Великий Воин Заозерья насмотрелся у нас в Первой деревне фильмов, ничего не понял, но уважением ко всему земному проникся, и через полгода ввел у себя форму в войсках – смесь рыцарского одеяния и пятнистых комбинезонов с офицерскими погонами в качестве декоративного элемента. Эти двое тоже: на ногах – плетенки из коры наподобие лаптей, это обувь, а штаны – мешок с зелеными пятнами, куртка такая же, но пятна уже коричневые. Плащ, серебристый такой, на поясе – изогнутый меч в ножнах, а венчает все поблескивающий на солнце шлем. Конструкция по идее нелепая, но улыбки не вызывает, а скорее уважение.

Я перелезаю в башню, а Дрон – наружу, разговоры разговаривать. Обмениваются любезностями, а потом к делу.

Этим двоим надо на Крайний север – а крайним севером здесь называют любое место за Красным Хребтом. Но этим двоим нужно и вправду далеко, чуть ли не на северный полюс. Они знают, куда и зачем мы направляемся, и в попутчики набиваются, ссылаясь на высокое начальство. Потом выясняется, что одному надо просто за хребет, а второй билет до конца собрался покупать. Отрекомендовались мужики как Чисимет, сын Гишу – это тот, что к белым медведям, и Керит, сын Граха – за хребет. Оба – свободные пристенники и выполняют, как уже говорилось, приказ высокого начальства. Какого? Самого Великого Маршала Заозерья и Приозерья. Я сначала не понял, а потом сообразил, что это Великий Воин себе титул сменил.

Выслушал все Серчо и распоряжается:

– До деревни пусть у нас на крыше едут, а там свяжемся через базу с Воином и расспросим, что к чему. Хотя да, он сейчас уже Маршал.

Залезли: пассажиры на крышу, Дрон в башню, я в рубку, и дальше тронулись.

Скорость побольше установил, а сам в перископ местность оглядываю. Кругом, особенно к северу, мягко переливаются холмы, кустарник сплошь все покрыл, редко-редко дерево торчит. На горизонте хребет, не красный он сейчас, а скорее желтоватый. А вот и дымок, деревня, не иначе, засек направление – и газу! По пересеченке вести довольно трудновато, тем более стабилизацию на полную включать нельзя, у наших насосов ресурс оказался почти выработанным (еще один заподляк со стороны тех, кто готовил снаряжение). Ночную вахту, наверное, покидало в жилотсеке, но лучше пусть так, чем в деревню затемно приехать. Опять же, в деревне заночуем, так что ничего страшного.

Вот и околица, потом дома, и остановились мы посреди улицы этой самой деревни. Предгорянцы по домам сидят, носа на улицу не кажут – гадают, что это за чудище приперлось, и что ему здесь надо. Я голову готов прозакладывать, что местные добры молодцы уже арбалеты похватали и в глаза нам нацелились.

Да, глаза. Какой-то умный человек на базе догадался светофосной краской нарисовать глаза на лобовом листе и рот пониже – не то чтобы злобно разинутый, но и без добродушной улыбки. В Прибрежье, пока к нашему бегемоту не привыкли, смельчаки так и норовили из подвалов по глазам из арбалета или камнемета садануть. А иначе бы лупили в иные места, а удачный камень и телекамеру может разбить, и колпак антенны повредить – хлипкий он в общем-то!

Знахарь – нет, он все-таки не трус – открывает люк и вылезает. Стоит посреди улицы и орет во всю глотку. Рядом – наши палубные пассажиры, и вид у них несколько ошалелый, я тоже такой был бы после поездки на крыше в таких темпах, хотя бы и к скобе пристегнутым.

Из одного дома появляется тем временем светлобородый мужик поперек себя шире. В руках – копье, на голове – серебряная сеточка: староста, значит. Знахарь ему собирается показывать литую чугунную плитку – документ маршаловский, но, оказывается, не надо. Староста про нас слыхивал и ничего против ночевки не имеет. Кроме того, у него есть заветная мечта – посмотреть наши «живые картинки» – слухи о наших чудесах и сюда дошли.

Серчо тоже вылез, погутарил чуток и излагает диспозицию. Староста будет в жилотсеке глядеть кино, пока не надоест, а кассет у нас часов на двадцать – и спецпрограммы, и куски Восточного похода, отходы, которые будем стирать. Пьеро, как ночная смена, за этим развлечением будет надзирать. Знахарь собрался к местным коллегам для обмена опытом, а остальные – в гостевую хижину – через три дома и по улице направо.

Сказано – сделано, собрались, пошли. В гостевой народу мало: пара землегрызов да бродячий краболов, они в свои комнаты попрятались и носа не кажут. А мы как баре за столом сидим и здешнего официанта гоняем. Он нас тоже боится, но страх перед старостой сильнее, и поэтому бегает с усердием.

Ужин кончился – мы с Серегой во двор пошли, он – покурить, а я – за компанию. Сергей дым то кольцом, то струей пускает, занятно. Во, до чего дожили. Помню, я еще в детском возрасте по телевизору про Вторую экспедицию смотрел, как приходили. Так про тех ребят во расписывали – не пьют, не курят, все разрядники, зрение единица и никакого плоскостопия. Про Первую, наверное, еще лучше говорили, да я уж не помню. Словом, не хуже, чем космонавтов в 60-х годах, народ для перебросов отбирали. И ждали от этих экспедиций тоже чего-то небывалого. Конечно, после Первой и Второй охов-ахов было, хотя привезли-то всего – воду да камни, да инфузорий каких-то малохольных, зато с другой планеты, из дали далекой. Причем даже сами Благодетели пальцем в небо ткнуть – там, мол – не способны. Пальцы-то у них есть, просто место сами не знают. А дальше – Третья, Четвертая, Пятая – все одно и то же, только энтузиазму все меньше. Четвертая братьев по разуму нашла, людей двуногих, правда, пребывают эти братья на уровне Древнего Египта. И то только ученые и засуетились, теории строили и громили, а публике все уже обрыдло, ей что-нибудь свежее подай. А то – «Образцы рудиментарных многоклеточных организмов Пятой экспедиции позволяют сделать вывод, что структура развития их в условиях постоянного действия пра-А-поля напряженностью среднего уровня…» – газетного читателя этим не проймешь.

Раздумываю я таким образом, а время идет, и доходит до того момента, как мне к коробке топать. Делать нечего, говорю «адью».

Связь на этот раз была неустойчивая малость, но ничего. Доложился я начальству, затем Маршала попросил – соединили быстро. Личности пассажиров Маршал подтвердил, а о сущности задания сам не стал распространяться, пришлось из него клещами тянуть.

Уяснить удалось следующее: Керит в захребетье едет какие-то военные разногласия улаживать по поводу неудачного похода против вахлаков. А вот Чисимет Гишевич – птица поважнее. На дальнем северо-западе есть, говорят конфиденциальные источники, какой-то Совет Мудрых, и испытывает сейчас этот Совет маленькие затруднения глобального характера. Чисимет в качестве официального посланца «туда, не знаю куда» должен разобраться в обстановке и выяснить, с какого боку приозерцам можно приткнуться, и чего тут можно урвать.

Ох уж этот Великий Воин, пардон, Маршал! Вахлаки по горам бегают буквально под носом, а он в континентальную политику лезет. Лазил один такой – Большие джунгли покорять, а сейчас от него что – Старая дорога да Нежитое городище. Я видел записи, которые в Нежитом сделаны – даже на экране жутко смотреть. А ребята, что туда на вертолете летали, так вообще страху натерпелись. Они там то ли сдуру, то ли с испугу в Бродячего Цепного Сторожа из гранатомета пальнули, а он в ответ их поубивать решил. Хорошо, они ему удачно попали, и сил у него не хватило, но все равно, эта аэро-гоп-компания правильно сделала, что убралась из Нежитого со скоростью максимальной. С уроженцами Больших, а тем паче Сплошных джунглей шутки плохи. Наши спецы с базы пытались их на расстоянии щупать, да бестолку. Да и вообще, колдовство – оно колдовством и останется, хоть ты его «узконаправленной концентрацией остаточного активностного поля» обзови, хоть «скачкообразным распределением субэнергетических уровней в дробно-мерных областях пространства».

Ну да ладно. С Маршалом я попрощался, на базу все измерения за этот день перегнал – датчиков на нас понавешали! – и выслушиваю прощальное слово шефа.

– Пассажиров придется взять, – говорит шеф, – на довольствие поставьте, но намекните, что лучше, конечно, есть свое. Можете считать их членами экипажа, у меня все, Серчо привет. – И связь кончена. Я потом в гостинице Серчо с кровати разбудил, рассказал что и как, вплоть до привета – он смолчал, ну а мне и вовсе сказать нечего, спать хочу и могу, а значит буду.

Утро выдалось чудесное. Солнце только-только над горизонтом поднялось, но уже печет, август месяц все же. Во дворе нашего отеля куры местные переругиваются.

Наша команда у колодца моется, а я уже готов, стою, жду, и тут же Керит с Чисиметом при полном параде со Знахарем беседуют. Прямо во дворе и откушали, чем староста послал, а вскоре он и сам заявился, одурелый, но довольный. Дрон его выспрашивает насчет Редколесья, а староста держится героем, но ничего толкового не говорит. Он, мол, там с кем-то сражался, победоносно, конечно, но ничего не знает. И вообще, не стоит нам туда ходить, а лучше по воздуху перелететь. Не верит он, что коробка наша летать не способна, и все тут. Да еще и готов обидеться, что скрытничаем.

Попрощались к танку подошли – а на броне Пьеро как убитый развалился, только носом не по-убитому свистит. Перед тем, как внутрь лезть, Серчо лично каждого тестером проверил и себя не пожалел, потом Пьеро растолкали и внутрь увели, на койке досыпать. Посчитала машина результаты, на ЦП выдала, и Серчо объявляет:

– У всех нормально, Знахарь фонит немного, а что касается гостей, то тут наш компьютер в затруднении находится.

Керит понял, о чем речь идет, уверяет:

– Мы сами удивлены не меньше вашего. Но не бойтесь. Мы еще никому своим присутствием несчастья не приносили, а зато помочь сможем как-нибудь.

Вот это мне не понравилось. Я в Восточном походе с этими народными умельцами встречался, с колдунами то есть. Все себе на уме, и понять их трудно, даже от нашего Знахаря можно ожидать подвоха. А эта парочка с неясным фоном наверняка не кустари какие. И какого им с нами вздумалось? Шли бы своим ходом, а кто мешать вздумал – в порошок бы стерли, и все дела. Нет же, ногами шевелить лень, напросились сюда.

Но – мой голос совещательный, а Серчо ухом не ведет и дает команду трогаться. По Малым джунглям я вести буду, а далее Пьеро за рычаги возьмется, как раз выспится.

Деревня позади осталась, и снова кустарник под гусеницами, снова коробка колыхается и кренится. Вообще-то система стабилизации у нас хорошая стоит, но если даже сейчас ее включить на такой уровень, как нужно, то через час насосы дойдут до такого состояния, что потом их уже не включишь никогда. В башне опять Дрон сидит, его потом Сергей сменит, а пока что занят он. У меня на пульте то и дело всякая всякость вспыхивает, до того он усердно занимается, и это хорошо.

Когда идешь в места типа этого редколесья, надо, чтобы все датчики-генераторы и прочая маготехника работали как часы и даже лучше, и вот гоняет Сергей тесты да контроли, а у меня на экране то теневики прибрежные, которые и к озеру-то не суются, то просто поля самых разнообразных концентраций и напряжений, словом, все как надо. Серега в этом деле спец – он и в Четвертой экспедиции был, когда наши впервые с реальными потусторонними делами встретились. Очень резво тогда всю магию свели к взаимодействию вульгарных физических явлений да полей, изученных и неизученных, и вовремя, а то ученые-материалисты уже в предынфарктном состоянии были, ну потом, конечно, оклемались. Правда, основную часть приборов все равно здесь и настраивать, и монтировать пришлось, но тут уж и Сергей постарался, и бербазовская команда, да и Знахарь здорово помог.

Кстати, Знахарь сейчас у меня за спиной стоит, горизонт на правом экране оглядывает, а потом спрашивает: «Сколько еще?» – но таким тоскливым голосом, что мне его прогнать захотелось. Однако отвечаю по-человечески – часа за полтора доберемся. Он вздыхает и ни с того ни с сего начинает напевать очередную былину, Я слушаю с пятого на десятое, а потом увлекаюсь, смысл интересный.

Когда-то сплошные Джунгли занимали равнину до тех мест, где Красный хребет в море уходит, а в горах Хребта мелкие племена жили. Один из вождей объединил какую-то их часть, стакнулся с духами предгорий (никто не ведает, чего ему это стоило) и начал баталию с применением огня, топора и бактериологических средств – так я понял фразу: «Уносили лианы в деревню, заставляли болеть, затем на куски рубили, а куски к лапам лесных птиц привязывали». Оттеснили джунгли аж до самой реки – как раз той, которая из этих трех истоков начинается – и посчитали дело сделанным. А потом – вождь помер, в горах вахлаки объявились, стену строить пришлось, а джунгли тем временем оправились и обратно на восток двинулись. И не сами по себе они растут, а есть там некое царь-дерево, а остальная нежить – так, на побегушках. И царь-дерево эти Три Истока бережет сильно.

Я не утерпел, да на центральный пост Серчо все и выложил, а он мне на это отвечает:

– Три Истока – место нехорошее, это и так известно, а уж царь-дерево там или король-скала – роли не играет. Ты бы, чем сказки слушать, дорогу бы получше выбирал, а то прешь впрямую. Я-то ничего, а в жилотсеке экипаж, небось, уже бока потирает да за шишки держится!

Я внял и поосторожнее стал держать, благо мне рельеф-картинку на правый экран тот же Серчо вывел. А местность меняться потихоньку начинает. Кусты еще растут, но пореже, не таким сплошным ковром, и земля меж ними начинает просвечивать. Хребет почти вплотную виден, до него, кажется, рукой подать, и вот – первое дерево, и еще впереди виднеются.

– Стоп, – это Серчо говорит, а я уже заранее притормозил. Смена состава. За рычаги лезет Пьеро, в башню – Сергей, а мы с Дроном – в жилотсек, к пассажирам да Знахарю в компанию. Дипкурьеры нервничают, а Чисимет не выдерживает:

– Нам бы лучше на крыше ехать сейчас. И виднее, что вокруг, да и привычнее. Только вой свой уберите, сейчас это ни к чему.

Ругнул я себя, что фон выключить забыл, для Пьеро на этот счет распоряжение крикнул и на свое место полез. Задача у меня архиважная – глядеть в правый стеклоблок, а голос подавать только в случае крайнего случая. Знахарь в левый смотрит, да еще ему и выносной экран стоит, чтобы вперед обзор имел наш консультант. Дрон у Серчо на подхвате на центральном посту сидит – все вроде по местам. Верхний люк открыт, так что наши рыцари в него в любой момент спрыгнуть могут.

Постояли так чуток и двинулись. Я в свое окошко на природу любуюсь – а природа своеобразная. Голая почва, деревья толстые, торчат редко, между самыми ближними метров по десять, но там, наверху, они, наверное, кронами переплелись, потому что полумрак стоит, даром что день солнечный. Листья и прочее – это там, наверху, а здесь – ни травинки, ни зеленинки, только дымка между стволами. Сверху голос – Керит сообщает, что мы здесь очень не ко двору; тоже мне, открытие. Я вот безо всяких приборов тоже чую, что на нас тут во все глаза глядят, причем весьма неодобрительно.

Ну его, этот стеклоблок! Спрашиваюсь у Серчо, беру винтовку, пару обойм в карман и лезу наверх. Говорят, скоро будет у нас нормальное оружие, с лазерными прицелами и зарядами на жидком метателе, а пока приходится вот с этим железом чуть ли не полувековой давности ползать. Тишина наверху могильная. Даже хруст земли и полязгивание гусениц мгновенно глохнут. Чисимет головой вертит, вдаль глядит, и я хочу спросить, что, мол, видишь, но не успеваю.

Рушится на нас сверху что-то, и из земли одновременно какая-то змея поднимается, весьма впечатляюще. То, что сверху, мне глаза застит и ногу придавливает, и тут же еще один рывок, и коробка останавливается, как наткнувшись на что-то. Я падаю вбок, палю два раза наугад вверх, а затем дергаю ногу, высвобождаюсь, откатываюсь по крыше, а потом падаю вниз – прямо на Чисимета, он уже на земле. Перед ним корявый корень серого цвета, корень стоит горбом поперек дороги, и Чисимет его рубит своим мечом, и довольно успешно. Керит на крыше тоже орудует мечом, сражается со здоровенной веткой – она на нас упала, и сейчас не просто лежит на крыше сверху, а еще и шевелится, и листья то распустит, то сбросит.

Танк разворачивается резво на месте, обойти изрубленный корень, а он в сторону разворота распухает, не ползет туда, а именно растет. Из люка, уже веткой полузаросшего, слышится крик «Па-а-берегись!» – я хватаю Керита за шиворот его пятнистой куртки и тащу вниз, попутно закрывая глаза рукой. Из люка вылетает кислотная граната и рвется прямо в гуще ветвей. Эта гадость сразу съеживается и цепенеет, а Керит вырвался и снова рубить ее полез, пока Чисимет все с корнем воюет. Серчо по внешним динамикам:

– Все вниз!

Керит куски ветки с крыши ногами поспихивал и в люк валится, потом я, а как Чисимет погрузился, Пьеро такой рывок устроил – мое почтение. У Керита руки пожжены, и я его заставил их спецраствором вымыть, ничего, обойдется.

Теперь танк прет галсами и скорость все время меняет. Серчо по экрану, а Чисимет в люк визуально определяет, куда не надо ехать, ну а разведкой корней Дрон занят. С деревьев время от времени падают эти самые ветки, одну Пьеро даже переехал, и все чем-то похоже на бомбежку, только шуму никакого. Корни из земли лезут медленней, и мы их успеваем либо объезжать, либо переваливать. Я Чисимета по ходу дела научил орать «Воздух!» – теперь точно бомбежка.

Так около четверти часа продолжается, а потом Знахарь говорит, что впереди вроде чисто и можно ехать спокойнее. Керит то же самое подтверждает, и Пьеро впрямь поменьше егозить стал, но все равно чувствуется – начеку он. Раз так по тормозам дал, что я в стенку въехал и, что самое обидное, зря.

И снова все тихо, как до всей этой катавасии. Керит страдает, хотя я ему руки и намазал мазью из аптечки, и разъяснил терпеливо, что есть кислотная граната, а потом – и погромче, чтоб Чисимет тоже слышал – как вести себя при применении нами огнестрельного оружия – от пистолетов до пушки. Вроде поняли, все тут все с первого раза понимают… до тех пор, пока это понимание в деле приходится проверять, и тут-то выясняется, что на самом деле до понимания ой как далеко.

Серчо с центрального поста:

– Алек, времени уже час. Смени Пьеро.

На этот раз он делать доклада, слава богу, не стал, просто передал рычаги и уполз, замучился, видать; уселся я, и дальше дело пошло. Серчо на экран мне все что надо вывел, и работать можно спокойно. Вот это дерево с дуплом справа давно дохлое, разве что от старости обвалиться может; слева наоборот, рощица весьма активная, и от нее держаться подалее надо. А вокруг нас, метров на восемьсот до, собралась непонятная компания, нематериальщина, полуматериальщина, и главное – не разберешь кто. Как на карусели вертятся. Керит тоже их чует, говорит: «Тут можно в неудобное положение попасть» – выбрал же слово! Знахарь не согласен, считает, что нас тут слишком боятся, ну а я веду как ни в чем не бывало – приказа никакого не было. Серчо с ЦП организует мне карту с нашим курсом – только треть редколесья прошли, скоро первый ручеек покажется, второй мы обойдем, а третий опять переходить придется. Кстати, и рельеф на понижение идет, вот и вода в оптике блеснула, ручей по ложбинке течет, вода цвета грязноватого, дно в камнях. Я уже к самому бережку танк подвинул – и раз, рывок, в перископе темно, и движение тормозится, гусеницы впустую крутятся. Я их останавливаю и ору в жилой отсек:

– Эгей, что там видно в блоки?

– Ничего не видно, – Пьеро отвечает. И через паузу: – И люк не открыть.

Слышу – Сергей башню повернуть попытался – тоже не идет. Влипли, наконец; Серчо этими словами ситуацию и охарактеризовал. Я фон врубаю, Дрон – А-колебания, но безуспешно. Серчо по округе шарит – везде черно, только в радиолокации местность видна, а в чем дело – никаких намеков. Температура еще наверху до сорока градусов скакнула, и все. Я гусеницы туда-сюда помотал – впустую, решение принял и на ЦП высказал. Серчо не против, благо вода рядом есть. Чисимет рядом сидит, никого не слушает, злится, что с крыши согнали – уж очень в свой меч верит. А Серчо уже подготовительные мероприятия проводит – люки герметизирует, на стеклоблоки заслонки опускает, оптику мне прикрыл, а затем объявляет по внутренней трансляции:

– Всем быть спокойно. Без моей команды танк никому не покидать – слышите, пассажиры? Пьеро, готовь защитный костюм и шланг с насадкой. Чисимет, Керит, еще раз повторяю – никаких самостоятельных действий не предпринимать!

В жилом отсеке повозились и затихли. Все наготове. На экране по-прежнему черно. Я даже представить не могу, что у нас там, за бортом, творится. Говорю:

– Внимание, я начинаю! – и снимаю защитный кожух со спецпульта, а потом впервые не на тренажере, а в реальности вывожу «звездочку» на режим максимального излучения – прощай, экономия! – и открываю створки биологической защиты. А для пущего эффекта еще и пар стравливаю. Наружный радиометр мгновенно выдает переполнение, а левый экран – он на это сейчас и настроен – светлеет. По нему ползут пятна и пузыри, как если на дождь через стекло смотреть, только тут все в оранжевых тонах и «капли» по стеклу гораздо медленней ползут. А затем – медленно мы начали оседать вниз, плавно так, как на гидродомкрате. Только я про «плавно» подумал, как – бац, и оставшиеся полметра до земли мы просто упали. Я башкой об наглазник перископа долбанулся, а из центрального поста вопль – не иначе кто-то язык прикусил. Экран, который к видео подключен, очищается, и на нем я вижу все ту же ложбинку и тот же ручей, а мы на берегу стоим. Вокруг нас – то ли лужа, то ли болотце небольшое растекается и булькает. Дал я малый вперед и ручей переехал. Деревце по дороге одно зацепил – оно как столбик из детских кубиков рассыпалось, да и остальная растительность не лучше. Я уж и на глаз вижу, как порыжело да посерело все, а на экране – Серчо мне снова режим поменял – ни одного жизнеспособного, здесь теперь долго расти ничего не будет. Я створки, конечно, уже прикрыл, вверх по течению прошел, водички из ручья поднабрал и весь фильтр тиной забил, чистить придется. Серчо приказывает еще на километр по ручью пройти и застопорить. Идем так минут десять, и затем стоянка – прямо посреди ручья. Пьеро уже одет и лезет в кормовой шлюз, за дело принимается. Пока он черной работой занят, Знахарь на пару с Серегой шаманят. На нас тут, оказывается, такое воздействие было, что без брони мы б и до вечера не досуществовали, да и с броней тоже в общем-то не мед. Чисимет с Керитом сами собой занимаются, ну и славненько, Знахарь и так, видать, на пределе. Пьеро уже обратно в шлюз залез, почистился и сюда забрался. Знахарь уже висит, как наволочка, и пришлось Кериту работать. Чисимет, весь бледный, говорит:

– Я знаю, что сейчас с нами случилось, но знаю только по рассказам и слухам. Но чтобы можно было от всего спастись, да еще и целыми-невредимыми уйти – такого спокон веков не было, так что я даже не знаю, как вами восхищаться!

Похвала, конечно, приятна, а насчет покона веков – может, он и не врет, сам свидетель. На побережье я встречал таких – на вид сорок лет, а говорит – тысяча. А жители подтверждают: не знаем, мол, как насчет тысячи, но отец мой его видал, и дед видал, и прадед с детских лет помнил… Мне другое интересно: что же это за образование такое было в самом деле? Но Чисимет объяснить отказался – ушли и ладно. Серчо окликает:

– Хватит базара! Не отвлекайся, нечисть опять вокруг завивается!

Вовремя сказал, а то я и вправду за разговором на экран глядеть перестал. На нем опять карусель мельтешит, нападения вроде не готовится, но на нервы действует. В лесу уже смеркается, а ведь времени – часов семь всего, на равнине небось еще день вовсю, а ходу по Редколесью нам еще часов семь-восемь, если не задержат снова. Я уже порядком замотался, когда ко мне Пьеро на смену приполз, да и вся наша смена отдыхать отправилась. В жилотсеке полная дезорганизация. Сергей, Знахарь и даже пассажиры вповалку спят и ничего не чуют, и я их понимаю. Сам-то я только наговоры творить умею, выше пятого порядка не забираясь, а после каждого устаю жутко. Серчо, правда, не спит, но лежит молча, и у меня никакой охоты разговаривать нету. Кемарю я, изредка в стеклоблок заглядываю, а там – темень, и вся картина чем-то напоминает купе в ночном поезде, даже покачивание похожее. А среди ночи – вопль. Затем еще один, переходящий во всхлипывающее дыхание. Я вскакиваю, бьюсь головой в потолок и оглядываюсь вокруг. Ну конечно! Знахарь сидит у борта, держится за щеку рукой, а напротив Серега без штанов – зашивать собрался, а между ними валяется подушечка с иголками. Я представляю себе весь ход событий и начинаю смеяться: есть у Знахаря такая привычка – во сне что ни попадя под голову тащить, а просыпаться ему лень. Вот и сунул себе под щеку иголки, а теперь страдает. Залепили Знахарю щеку пластырем, Сергей ему за завтраком лишнюю порцию какао пообещал – вроде бы инцидент исчерпан; а заодно – нет худа без добра – несчастный Знахарь сыграл роль будильника, даже Серчо проснулся.

За окном – темнота. С моей стороны – малые джунгли, только пореже, чем до сих пор встречались, а у Серчо и Хребет на фоне неба виден, прошли редколесье значит. Дрон на центральном посту храпит, а Пьеро в кокпите, голова на груди, а руки на рычагах. Все имеющиеся системы обнаружения разнообразных угроз включены, так что придраться не к чему. Серчо подумал и дал добро спать до рассвета и до сигнала настоящего будильника.

Утро. Послы сидят, привалившись к двери кормового шлюза, один глаз трет, другой шлем свой тряпочкой полирует. Серчо на ЦП и из-за Дронова плеча обозревает обстановку, сообщает: все чисто, аж на удивление. До десяти будем отдыхать, а там разберемся, что и как было в переходе, и потом тронемся. А отдых до десяти предлагается совместить с профилактикой, что у кого в подчинении. Вылезли всем составом на крышу, покушали и разбрелись по своим делам. Знахарь какао вторую порцию докончил и утрещал по кустам куда-то в сторону Хребта, тропку приметил. Керит тоже отвалил, на охоту, сказал, с мечом пошел – много он наохотится. Чисимет глаза закрыл, над своим оружием руками поводит, колдует видимо, а Сергей все на свете обругал и снова в башню свою постылую полез, у него половина приборов расстроилась. Серчо выносной экран взял и тут же, на ветерке, записи компонует – что оставить, а что стереть. Ну, а у меня – связь да жизнеобеспечение. Больших непорядков нет, но с мелкими повозиться пришлось, и когда я с последним расправлялся – дырки на колпаке штопал, – то утро уже закончилось, на небе ни облачка, и Хребет прямо как на картинке виден. Керит пришел, птицу увесистую притащил породы неведомой, я спрашиваю – как, мол, так ухитрился?

– А вот так! – он одной рукой вынимает меч и шагов за сорок запускает его в сторону Чисиметовского костерчика. Меч летит, крутясь, по довольно сложной траектории, и втыкается точно между двумя валежинами, а я теперь знаю, как на охоту с мечом ходят. Часов в пол-одиннадцатого и Знахарь вернулся. На деревню он набрел, живут там землегрызы, а дальше на запад есть «огромный город», где сосредоточено местное самоуправление.

– Скорее всего, – добавляет Знахарь с видом знатока, – этот город не больше нашей Первой деревни будет.

Серчо объявляет общий сбор, из кормового шлюза лезут Дрон с Пьеро, а Сергей из башенного люка появляется. Дрон в кулак зевает, но бунтовать не бунтует. Послам еще раз повторять пришлось – но они-то по-русски не разумеют, им особое приглашение нужно. Собрались в тени танка, и Серчо разбор начал. Особых ляпсусов нет, но кое на что он все же указал. Например, мне досталось за героическое сражение с корнем, палил в него из винтовки, хотя по делу нужно было обратно в танк лезть, чтобы скорей с того места уйти можно было. Да и просто вид глупый, на экране я то ли супермен, то ли подросток с игрушкой в руках. И так далее, пока не кончилась запись. Керит просит:

– Серчо, я вас прошу – давайте зайдем в этот город! Нам ведь не только в места назначения, но и по дороге узнавать, что к чему, Маршал приказал!

Маршал, маршал. Так и будем, что ли, крюки давать по всем окрестным хуторам? Но Серчо соглашается, быть может потому, что изучение всяческой местной жизни тоже, в общем-то – задача экспедиции вообще и нашего спасательного похода в какой-то мере.

Итак, полезли все по местам, и снова в путь. Правда, «все по местам» – сильно сказано. Кто спать завалился, кто на крыше сидит, а на рабочих позициях только я и Сергей. Часа через три я замечаю на фоне гор дымок, потом еще один и еще – вот он, город этот. Его название переводится как Предгорск-западный, и проще именовать его так, а не ломать язык, у нас почти всегда так делается. Я выбираю пригорок повыше, забираюсь туда, обшариваю местность и, выбрав удобную лощинку, заползаю туда.

Вылез, как приехали, на крышу – а там вся команда в сборе. Серчо облокачивается о колпак локатора (а кроме локатора под ним еще антенна спутниковая) и начинает речь, а я жалею, что такой эффектный кадр пропадает: справа холм зеленый и слева холм зеленый тихонько вверх вздымаются. Сам Серчо в комбезе светло-серый, и все – на фоне гор желтоватых, а сверху небо в белых пятнах облаков. Итак, Серчо с нашими знатоками местных обычаев помозговали, и теперь выдает легенду. Через Редколесье мы не шли, а по горам Хребта двигались, от вахлаков чудом ушли, ну а теперь сюда попали.

Ладно. Собрались мы и потопали, и минут через пятнадцать выбрались из кустарника на дорогу. Не очень широкая она, скорее тропинкой можно было бы назвать, если бы по тропинке телеги могли ездить. По ней, никого не встречая, до «города» и доходим. Кустарник по краям этого неторного пути резко раздается в стороны и открывается с полкилометра ровного голого пространства – ровного, конечно, если считать по сравнению с начинающимся сразу за городом нагромождением скал – чем дальше, тем выше. Открытая местность тянется вдоль хребта прямой полосой, и даже расширяется к западу, как раз в ту сторону, куда нам надо. Прямо перед нами на голой полосе имеет место пресловутый Предгорск. Дома не каменные и не бревенчатые, а точнее отсюда не разглядеть. Дальше идем, и через минут двадцать вступаем на городскую магистраль. Народу на ней немного, все больше люди, хотя и землегрызы попадаются. Еще краболов мелькнул, помигал глазами-тарелками и стушевался. Любопытство мы, конечно, вызываем, нетипична здесь подобная компания, но вопросов нет. Выруливаем мы на главную – судя по имеющему место базарчику – площадь, и Знахарь по собственному почину осведомляется:

– А где здесь могут перекусить и отдохнуть усталые путешественники?

Приморский язык здесь разумеют, не зря его, видимо, еще и общим называют, и в толпе выискивается пара доброхотов вести нас в один из трех здешних трактиров. Движемся мы теперь уже от площади, Дрон с одним доброхотом язык чешет, Знахарь с другим, а Серега время от времени щелкает фотоаппаратом, который замаскирован в нагрудной котомке. Трактир гордо именуется «Снежная вершина», в нем просторно и грязно. Я, между прочим, наконец-то рассмотрел, из чего стены сделаны – все тот же кустарник, его ветки, подогнанные плотно и в несколько рядов уложенные. К нам за стол подсаживается еще пара человек и кто-то странный, пропорции людские, а лицо вахлаковское. Сидим, насыщаемся, и по ходу дела вахлакообразный заводит беседу. Сначала степенно разъясняет местные принципы власти и самоуправления, а затем представляется, как «осведомитель общего собрания по вопросам внешних событий» – это я себе сначала так перевел, а затем послушал, как он вопросы задает, и добавил про себя – и по вопросам национальной безопасности тоже. Дрон с Серегой ему про путешествие врут, потом Керит в том же стиле просвещает, потом один из соседей исчезает – видимо, доложиться, может быть, даже этому самому общему собранию, а наш разговор переходит на более-менее нейтральное направление. К нам еще подсаживаются, благо стол большой, и беседа разбивается на мелкие очажки. Знахарь на пару с каким-то бородачом песню вполголоса тянет, а Дрона и Серегу оттеснила в угол мрачная небритая личность и давит охотничьими рассказами. Пьеро здешнего пойла многовато скушал и против своей обычной молчаливости расписывает прелести побережья, ну а я сижу и слушаю осторожный разговор пассажиров с осведомителем. Он пересказывает слухи о дальних землях, недостающие или недостаточно эффектные места придумывает по-новой прямо на ходу, причем ухитряясь не противоречить себе нигде. Керит молчит, а Чисимет реплики вставляет, по которым ясно, что он тоже осведомлен о жизни там, на севере.

Суть такая: живет на северо-западе много народу, причем и такого, что в здешних краях и не слыхивал никто. Места там опасные, маг на волшебнике сидит и чародеем погоняет, и из-за этой перенаселенности у них постоянные свары. Народы там тоже – то дружат, водой не разлить, то ссора и месть на веки вечные, до нового приступа дружбы – это те, что подушевнее, а те, что попроще – просто бродят ордами и режут всех, кто попадается. Основные маги сомкнулись там в некий Совет Мудрых, который то ли правит, то ли просто положение контролирует. И как у всякой власти, есть у него своя оппозиция, темные силы то есть. Совет и Силы друг друга давят, но пока без ощутимого результата. Это факты. Но у рассказчика – осведомителя то есть – кроме фактов еще куча аллегорий, обобщений и размышлений на тему «если бы да кабы», и приходится все выслушивать. Кстати: про дальний северо-запад он знает больше и лучше, нежели про местность у западной оконечности Красного Хребта, хотя это под боком, километров двести будет всего. Леса там нет – спасибо, просветил, без него не знали – а вот кто там живет, что там за порядки – ни в какую. У нас, говорит, своих дел хватает, а про окрестности – вот такие, вроде вас, проходят и рассказывают, что к чему, а с той стороны никого не проходило.

Засиделись мы в этой «Вершине». На улицу вышли – уже и темно, месяц умирающий над хребтом висит, он побольше нашей земной Луны, но не сильно. Направляется наше сборище в сторону общественного здания – под конец ужина к нам прибыл гонец Общего Собрания и настойчиво предложил заночевать, мы посовещались и решили отношения не обострять – ладно уж, заночуем. Общественное здание – того же толка, что все здесь, ничем особым не отличается. Заводят нас в комнату, дают каждому по матрасу, набитому сухой травой, и желают спокойной ночи. Знахарь прислушивается и делает заключение:

– У дверей охрана, человека три стоит. И под окном один. Я вам говорил, что не надо сюда ходить, и никуда ходить нам не надо!

Мы потихоньку засыпаем, но не все, мне, например, сон не идет. Чисимет тоже ворочается, бессонница у него. Я спрашиваю:

– Не спишь?

– Не, не сплю.

– А что?

– Думаю. Обо многом думаю, например, о вас. Откуда вы взялись и чего хотите? Ведь какой бы новый народ или раса у нас ни объявилась, всегда можно сказать, что и кто откуда. Можно быстро исчезнуть, но нельзя быстро появиться! Можно прийти с другой земли, из другой страны, но это путь постепенный, и его можно проследить. А про ваш народ никто никогда не слыхал. И сила у вас непонятная. Ведь не магия, это сразу ясно. И железо ваше – мертвое, нет в нем силы, ни светлой, ни темной. Однако вы столько всего можете, что непонятно, как такой могучий народ не покорил или не объединил вокруг себя все земли и страны… Не могу понять!

Он говорит, а я послушал и решил рассказать все как есть, хотя у нас это и запрещено, а есть с десяток легенд различного уровня правдивости – выбирать предлагается в зависимости от ситуации.

– Не маги мы, – говорю, – это ты тонко схватил. Ну и что? То, что наши железки ездить да летать могут – ничего непонятного. Ты часы с гирями видел? – никакого колдовства, а стрелка крутится; ну, а у нас просто колес да пружин побольше. А откуда народ – мы не с другой земли, а из другого мира родом. Есть у нас своя планета, ну, Земля своя, и там у нас осталась та самая длинная наша история, которой тебе так не хватает. А как сюда попали – долгая история. Тебе понятно будет так: некие, нам самим неясные маги нашей Землей пользуются и, в благодарность, помогают нам в другие миры проникать, ну, конечно, с ограничениями кой-какими, но суть такая. Вот ты говоришь – колдовство. А у нас, кроме как у благодетелей неведомых, оно ни у кого не работает. Не хватает у нас на Земле чего-то. И хорошо, а то мы уже и так просто наловчились, что хоть планету на части раздолбать сумеем, а уж просто чтоб все живое изничтожить – сколько угодно способов. А если еще вернее сказать, то работает и у нас волшебство, да как-то не так. Хоть и слабо, а все равно действие оказывает, причем чем дальше, тем неприятнее. Вроде вот в старые времена оно было правильное, а потом как-то резко исчезло, и лишь сейчас вновь вылезает на сцену, причем в уродливом таком виде. Только ты не распространяйся об этом сильно, это считается секретом у нас. Вот так, а теперь все, спать буду.

Новый день начинается с новых забот. Общее собрание желает выделить нам провожатых – читай конвоиров – дабы сопровождать нас до границы Малых джунглей. Сопровождающие будут оберегать нас от опасностей и, по-видимому, надзирать, чтобы мы не сотворили какой-нибудь пакости радушным хозяевам. Об этом нам объявляет гонец собрания – землегрыз, прямо-таки лопающийся от сознания значимости своей персоны. На лице у Дрона – он у нас за старшего – появляется грусть: тащить этот хвост за собою, а потом махать конвою ручкой с удаляющегося танка – вариант веселый, но по неким моральным соображениям неподходящий. Посовещались мы, Керит поднимается в рост, и просит провести нас к этому самому собранию. Землегрыз помялся-помялся и согласился.

И вот после небольшой прогулки мы перед лицом местной демократии. Естественно, что собрание символизирует старикан в сединах, символизирует единолично. Наша делегация стоит перед ним почти строго по росту, Дрон, как специалист, ведет дипломатию, а я развлекаюсь, глядя в окно на улицу, где два пацана швыряются комьями грязи в стену сарая напротив, а на стене нарисован зверь страхолюдный. Старикан – жук еще тот, наглец и хам. Я сто семьдесят пять попаданий в зверя насчитал, прежде чем ценою своего ножа и Керитовского плаща дистанция сопровождения ограничивается околицей сего Предгорска.

Раскланялись мы хором и на выход двинулись. Я, конечно, промолчал, но про себя подумал в очередной раз: зря мы время в этих деревнях теряем. Никаких сведений ценных не добыли, чуть было под арест не попали, и хорошо, если шпионить сзади не пойдут. По городу-то все открыто, идем, а с боков и сзади мрачные парни с копьями на плечах и ножами на поясах, и так до самого последнего дома. Дальше – сами, и, тьфу-тьфу, без всяких приключений. Серчо у танка сидит, на костерке жарит чего-то, видимо, фазана вчерашнего доесть решил. Увидел нас, смеется:

– Ну что, вкусили местной демократии? – ему, видать, та же ассоциация в голову пришла, да и вопрос скорее издевательства ради задан, ему же Дрон все по радио доложил. – А раз вкусили, так и ладно, всем по местам, за рычаги Алек, в башню Дрон. Остальные кто как хочет, но ночной смене советую поспать. К вечеру выйдем к припустынной степи, по ней ночью пойдем, а потом на север повернем, там хребет уже кончится.

Я залезаю в рубку и начинаю войну с комарами, кого насмерть, кого просто прогоняю, а они закладывают лихие виражи, но улетать не хотят, и развлекаюсь этим, пока Серчо с ЦП вентиляцию не включает, так что вся летающая живность высасывается напрочь. Определился я по карте, беру направление дальше – на запад и немного на север; вдоль хребта погода хороша – солнце за несильными облаками упряталось, и местность хороша – не трясет, а только покачивает плавненько, я даже стабилизатор рискнул на четверть силы включить. Серчо с базой разговаривает. Они вчера на лодке в море выходили и погружались для каких-то исследований, а на глубине около ста метров на них зверь напал, неизвестный, но злостный и активный весьма. Длиной он был метров двадцать, погнул наружную антенну, переднюю надстройку все отгрызть пытался, затем попал под винт и прекратил свое существование. Его на пленку засняли, говорят, кадры как из фильма ужасов. Записи наши, что в Редколесье сделаны, там весьма понравились, данные изучаются, вот и весь разговор. Я от делать нечего – курсовод сам дорогу выбирает – в перископ окрестности оглядываю. Затем развлекаюсь увеличенной в десять раз щетиной на щеках Знахаря – он, и прочая свободная компания на крыше сидят. Затем перевожу окуляр на Сергея и цепляю край неба, а в небе мелькает птичка. Птичка – это не Сергей, на нее и поглядеть стоит. Нацеливаюсь на нее и – мать моя! Орел летит. Орел, а крыльями машет с частотой прямо-таки вороньей. В лапах тащит что-то, я делаю себе видеокартинку в максимальном увеличении, а потом и на центральный пост ее перекидываю, Серчо пусть полюбуется. Итак, птичка – судя по дальномеру, метра три размах крыльев у нее – держит в лапах краболова, причем весьма бережно и нежно. Краболов что-то орлу говорит и пальцем прямо на нас показывает или куда-то в нашу сторону, а орел тоже клюв открывает – отвечает, видимо. Серчо призывает Чисимета и показывает ему это явление природы сначала в небе – там оно выглядит просто как точка – а потом на экране, разумеется, объяснив, как картинка с натурой связана. Чисимет на глазах мрачнеет:

– Не знаю, кому это понадобилось за нами следить, – говорит, – но, видать, кому-то надо. Значит, кому-то в нас интерес есть, а это плохо.

Я голову готов заложить, что он прекрасно знает, что и кто, но говорить не хочет, но Серчо молчит, и поэтому я свои подозрения при себе оставляю до лучших времен. А орел вниз пошел, устал, должно быть, краболов хоть и худощавый, но, видать, тяжелый. Исчезают они из виду, и вроде все. Серчо спокоен: вреда они нам не причинят, а хотят смотреть – ну, пусть смотрят. Чисимет осторожно щупает почву – не можем ли мы в подобных случаях от наблюдателей избавляться, на что Серчо отвечает, что даже если и можем, то не будем. У нас дело свое, ползти нам опять же долго и ввязываться в свары только потому, что кто-то действует на нервы, никаких резонов нет. Поговорили они, и я снова за рычаги взялся – автоматика автоматикой, а самому иногда тоже хочется – иногда.

Орел тем временем снова поднялся, теперь уже без груза, крылья раскинул и повис над нами и немного к хребту. Через часок со стороны гор к нему на смену другой прибыл, пару минут покружились они вместе, а затем тот, который свою вахту отработал, восвояси убыл. Что бы там Серчо ни говорил, а я бы их… Послы – те на крыше, то и делают, что вверх поглядывают, тоже очень недружелюбно. Будь у нас с собой, к примеру, легкие ракеты – на базе есть подходящего типа – так сшибить орла было б раз плюнуть. Да и из пушки можно попробовать, на километр вверх она прицельно достанет, но нельзя – так нельзя. Часов в пол-пятого останавливаемся на обед; спутник наш снизился немного – видимо, ознакомиться с меню – а потом снова наверх пошел. Дрон мне шепчет:

– А если по нему нашей противодраконовской вдарить? Во эффект бы был!

– Ну да, конечно. Только не забудь, что у нас их две всего с собою, и ответственность за применение тоже серьезная. Даже ради «во такого эффекта» я б не решился.

В небе над нами снова смена караула, а мы дальше двигаемся, и часа через полтора малые джунгли наконец сходят на нет. Дальше перед нами голая равнина, поросшая желтоватой травой. Хребет уже куда как ниже, и скал острых не так много. В дальнейшем они вовсе в холмы перейдут, но тоже малопроходимые, и еще когда планировали этот маршрут, было решено обойти их по пустыне, напрямую. Это и два-три дня выигрыша, и гораздо меньшая нагрузка на ходовую часть, так что мне это представляется разумным.

Итак, едем мы по степи теперь, параллельно сходящему на нет хребту, и все бы ничего, но время от времени есть опасность в яму угодить – откуда они тут только? До темноты все шло спокойно, потом сменили меня, Пьеро сменил. Я его порадовать решил, доклад по всей форме рявкнул, так он решил, что издеваюсь, и ничего в ответ не сказал. Поглядел я на прощание а перископ на темень окружающую, затем на экран – на шпиона крылатого, и лезу в жилотсек. Там вся компания в сборе, Знахарь лишь до сих пор наверху воздухом дышит. Только собираюсь на свой топчан залезть – коробка тормозится.

– В чем дело? – вопрошает Серчо, добирается до ЦП и сам же сообщает:

– Экраны вырубились. Все до единого диапазоны. Знахарь, что там наверху?

Ничего подозрительного наверху Знахарь не наблюдает – разве что орел улетел, но это не обязательно связано с нашим происшествием, не сова все же, орлу ночью делать нечего. Серчо шурует на пульте центрального поста, вылезает злой.

– Останавливаемся здесь. Сергей, тебе работенка предстоит, какие блоки менять, а какие перенастраивать – сам поймешь. Остальным – можно спать, вахты по часу.

Раскидали мы график дежурств и – по койкам, кроме Сергея и Пьеро, они наверх полезли. Сергей с тестером и кой-каким инструментом, а Пьеро – с винтовкой и ракетницей. Вот так – на надежность техники понадеялись, и нормальный прожектор на танке не поставили.

Моя смена – в три, и будит меня на нее Знахарь. Он свое отстоял, и теперь отдает мне ракетницу, а винтовку так на крыше и бросил. Подозреваю я, правда, что он вообще ее в руки не брал, но сейчас затевать разбирательство и капание-на-мозги попросту лень. Выпиваю я пиалу кофе и занимаю пост, устраиваясь на башне, а ноги на лобовой бронещит опустив. Слева фонарик подмаргивает, и время от времени брякает что-то – Сергей неисправность устраняет, то запоет, то выругается, в работе весь. Я участие проявил, спросил, что, мол, полетело – так он буркнул под нос невнятно, видимо, этот вопрос ему уже в ушах навяз. Ночь тиха, и звезды соответственно блещут, правда, луны местной нет, но все равно светло. Степь вокруг во всей своей загадочной ночной красе, и мысли в голове все больше поэтические бродят, пока метрах в полторастах не замечается некое движение. То ли трава под ветром колышется, то ли ползет кто-то, что менее приятно. Пускаю ракету и рассматриваю неясность в прицел. Шевеление мгновенно затихает, но в увеличенном в восемь раз очажке травы я вижу силуэт: короткое туловище с короткими же ногами, руки, напротив – плетьми, мордой в землю ткнулся, лысый череп выставив – краболов. Пока я его разглядываю, ракета догорает и гаснет, и снова звезды, а краболов минутки две выдержал и снова шевелиться в нашем направлении принялся. Я говорю скучным голосом:

– Сергей, тут к нам краболов в гости ползет. Разбуди внизу Керита, ему все одно на смену, а я пока попробую гостя споймать и выяснить, что им от нас нужно.

– Кому им? – вопрошает Сергей и, не дожидаясь ответа, лезет внутрь. Как только из люка появляется Керитовская голова, я слезаю с другой стороны – если считать от диверсанта – и тоже ползу по-пластунски, не прямо в его сторону, а несколько вбок. Дело в том, что будь он хоть семи пядей в своем безволосом лбу, вряд ли понял он связь между ракетницей у меня в руке и падающей звездой в небе, а уж о возможностях оптического прицела ему вовек не догадаться. А раз так, то с тыла я его возьму как миленького, морально к такому обороту дела не готового.

С такими размышлениями я ползу, уже собрался заворачивать – как вдруг из травы прямо мне в лицо поднимается жуткая краболовская харя, и сзади меня хватают за ноги. Перехитрил, называется! Короткий свист, удар, меч Керита бьет краболова в ухо, и тот валится набок. Тотчас ноги мне отпускают, я резво перекатываюсь вбок и вижу, лежа на спине, как страхолюдный детина заносит надо мной шипастую дубину. У меня в руке ракетница, и я, не раздумывая, пускаю осветительный снаряд прямо в разинутый рот, а сам качусь себе дальше, только еще одну ракету вверх пустил. На полдороге между мной и танком стоит Керит, неподвижно стоит, видимо, обстановку осмысливает. Я, уже не скрываясь, бегу к месту, где агент лежал, но его, конечно, уже и след простыл. Встречают меня вместо трофея две стрелы, одна из которых свистит мимо, а вторая втыкается в приклад винтовки, я ее уже на бегу перехватил из-за спины. Из танка в темноту грохочет пушка, и еще очередь – в степи после этого раздается крик. Ракета в небе уже погасла, а там, где я свою свободу отстаивал, горит небольшой костерчик, и, ей-богу, нету у меня никакой охоты смотреть, во что превращается тот с дубиной.

Залезли мы с Керитом в танк, а там полный шухер, все в боевых позах, с оружием. Знахарь хнычет, на него в суматохе наступили. Дрон с ЦП докладывает:

– Прямо по курсу скопление материальных существ, около десятка, плотная группа. Враждебность очевидная. Может, из пушки по ним дать?

Серчо запрещает, а я внутренне считаю Дроновское предложение справедливым, ибо разглядываю наконечник стрелы, в винтовочный приклад воткнувшейся. Интересный наконечник, чем-то на рыболовный крючок похож, только острых загогулин на нем несколько, а если спереди смотреть – как звезда четырехлучевая получается. Чисимет подходит, на стрелу глядит, аж передергивается весь. Керит тоже приблизился, очень аккуратно взял у меня стрелу, попросил верхний люк открыть и с силой ее туда выкидывает. Улыбается и говорит: «Так спокойней».

Вроде успокоилось в округе, и после небольшой перетасовки все спать расползлись, кроме Дрона в башне, он по собственному почину сидеть остался. Дотягиваем так часа три до рассвета, и подъем. Серчо хочет завтрак внутри устроить и, не вылезая, далее двинуть, но мы его в этом разубеждаем. Исправленный локатор на километры вокруг не показывает ни одного живого существа крупнее суслика, только орел снова на дежурство заступил.

Вылезли на крышу, и я место баталии осматриваю. В том месте, где я ракетницу не по назначению употребил, сейчас небольшой круг обгорелой травы, а в середине труп дубиновладельца, а в каком он состоянии – я не сильно интересуюсь, дабы аппетита не портить. А дальше – два краболова мертвых, видать, очередью накрыло, они в таком состоянии еще страшнее, чем просто. Эти картинки меня отнюдь не вдохновляют, и остальных тоже, так что сначала мы все-таки проезжаем с километра два, а потом уже завтрак. Разговор вращается вокруг событий ночи – я бы удивился, если б было не так. Сергей притащил отказавший блок одного из входных усилителей, Знахарь его обглядел, обнюхал и заявляет, приняв соответствующую позу и сделав лицо:

– Я бы хотел обратить внимание многоуважаемых коллег на то, что при защите таких важных узлов необходимо советоваться с более компетентными…

Я бью Знахаря локтем в бок, он взмахивает руками и чуть не валится с танка, но зато, восстановив равновесие, переходит на нормальный человеческий язык.

– В общем, блок не был защищен от хорового наговора. Видимо, в том отряде умеют их накладывать.

Чисимет добавляет:

– И стрелы у них странные. Такая стрела уж если в человека попадет, то все. Такое оружие есть только у…

– В общем, такие стрелы здесь не в ходу, – Керит Чисимета перебивает, и у того на лице виноватое выражение мелькает, но быстро гасится. А у меня все одно на уме. Киваю вверх:

– А может, все же шугануть птичку?

– Зачем? – Серчо спрашивает. – Прилетит другой и повиснет повыше, только и всего.

– Прямо так и прилетит. По радио его вызовут. – Это Сергей не согласен, но дальше этого высказывания протест не идет, и снова противовоздушная операция отложена.

Покатили мы дальше – а теперь за рычагами ночная смена, чувствую, что скоро эти понятия – дневная, ночная – всякий смысл потеряют. Я, пользуясь свободной минутой, повышаю свой кругозор – выспрашиваю у Знахаря, как так у нас именно усилитель выбили: ведь эти диверсанты просто не способны знать, что он и где он. Знахарь, правда, тоже не шибкий спец по нашему оборудованию, но разъяснил толково: когда идет на нас воздействие, то его задают чаще всего результатом, например, «ослепни, чудище». И при наличии в зрительной цепи чудища слабых мест поражаются именно они. Послы на крыше сидят, тихо разговаривают. Серчо Знахаря подзывает и надевает ему на голову наушники, мне отсюда видно пульт, на нем внешний микрофон подключен. Знахарь слушает недолго, решительно стаскивает наушники с головы и говорит:

– Этого языка я не знаю. Даже слов знакомых не проскакивает. Это кто так говорит?

Серчо пальцем на люк показывает, Знахарь головой кивает и на свою нару лезет. Не знаю как ему, а вот Серчо это сообщение радости в жизни не прибавило, по лицу видать. Я ему киваю – мол, что? – а он отвечает:

– Сейчас, пожалуй, рановато, а вот пустыню пройдем, и надо будет серьезно поговорить с этими ребятами.

И вот Серчо включает общую трансляцию и заявляет:

– Внимание. Сейчас мы повернем на север, и к Узкому проходу пойдем через пустыню. Идти будем в закупоренном состоянии, иначе у нас много воды уйдет, да и незачем наверх там лезть, под ветер и песок. Вопросы?

У матросов нет вопросов. Я без лишних напоминаний пробираюсь к конденсатору и начинаю проверять его начинку. Кроме собственно водосборника там и остальной комплект замкнутого цикла находится. Время от времени на очередной яме я соприкасаюсь головой с его открытой крышкой, что мне весьма не нравится, но слава богу, работа недолгая. Прокачал я все кишки, и обратно закрываю – готов к работе агрегат. Доложил – начальственное одобрение получил, что достаточно приятно. Местность, пока я шебуршился, совершенно поменялась: куда-то трава исчезла, земля не коричневая теперь, а бурая и местами желтоватая, все больше примесь песка. Серчо по внутренней трансляции объявляет:

– Ну все, задраиваем люки, всем вниз. – Это значит, начинается великое сидение, на манер в консервной банке. Полюбовался я в последний раз на небо, оно все в пятнах мелких облачков, глотнул воздуху свежего напоследок, и все. Если наши планы верны, то снова на крышу вылезу я только дня через три. А сейчас спать мне предстоит, нам с Дроном, видать, ночью сидеть придется. Нам-то еще ничего, а вот послы наши как бы с безделья не скисли, и Знахарь с ними в компании. Хотя нет, ничего – я смотрю, он их уже в шашки играть учит, а у нас еще и карты есть.

Съел я таблеточку – чтоб долго сна не ждать, а будит меня к смене Знахарь довольно оригинальным способом: просто отстегивает ремни, и я начинаю кататься по койке, и хорошо, что очухался до того, как на пол слетел. Ужин, потом доклад Пьеро – матчасть в порядке, происшествий не было, перерасходу четыре грамма – и он отваливает играть, Чисимету партнера нет. На экранах – рельефная картинка, я пытаюсь вести по ней, но дело дохлое, песок никакой четкости не дает, и, промучавшись с полчаса, включаю фары и веду по оптике. Дрон светом из башни управляет, а я дорогу выбираю. Высвечивается то холм песчаный, то ложбина межбарханная, то бугорок слежавшийся и вредный. Эти бугорки под гусеницами то даже и незаметно как проходят, а то встряхивает так, что шашки с доски в жилотсеке слетают, а они магнитные, между прочим! Серчо мне на правый экран дает подряд приборы, карту и пяток снимков со спутника месячной давности, а потом, видимо, на случай, если я сам не понял, резюмирует:

– Часа через два начнется песчаная буря, всю оптику тебе, конечно, забьет, и привыкай лучше сразу вести по рельефу. Я попробую отрегулировать локацию, чтобы четче давала рисунок.

Пока мы говорили, Дрон уже подготовительные мероприятия провел: ствол у пушки задраил, заслонки на стекла опустил, все честь по чести. Два не два, но полтора часа все было тихо, а потом начинается: ветерок снаружи засвистел, и видимость вроде поменьше стала. Я перископ задраивать не стал, а только пластину защитную опустил, ее пусть царапает – не жалко. Снаружи уже не свистит, а вой стоит, и кучи песка бьют прямо нам в лоб. Вести танк еще сложнее стало – хочешь холм объехать, а он в пять секунд переползает метров на десять и снова оказывается прямо по курсу. Попробовал я лавировать в таких условиях, потом плюнул – про себя, конечно – и пошел напрямик. Теперь поездка наша на полет среди воздушных ям похожа – то вниз идем, хвост задрав, то вверх с дифферентом чуть ли не сорок градусов. Мощность – конечно, не реактора, а моторов в колесах – сейчас на максимуме, и если так пойдет, то скоро придется включать экстренное охлаждение, что не есть плюс. Средняя скорость, конечно, упала, а когда я еще газку наподдал – так уже не воздушные ямы пошли, а фигуры высшего пилотажа, нет уж, лучше помедленнее пойдем. Ветер уже прямо орет и все нас засыпать пытается, но не успевает.

К утру я выматываюсь настолько, что ставлю вождение на автомат, и плевать на все изгибы. Дрон научной работой занят – считает число толчков на единицу времени, его можно понять – в башне делать сейчас абсолютно нечего. Серчо, узнав об этом, дает ему задание проверить местность на активность, тщательно и плотно. Дрон за это берется, хотя и без энтузиазма, а я все за Серчо переживаю – неспавший ведь, бедняга, сидит, страхует нас. А Дрон кое-что интересного нашел! Материальных очагов нет, но поле сильное и к нам недружественное, конкретно к нам. Может, оно наведено издали, а может, и с незапамятных времен здесь висит, никто из нас сказать не может, и приходится просто примириться с фактом.

Смена, Пьеро ко мне лезет, а на щеке синяк красуется – последствия этой ночи, плохо, видать, пристегнулся к койке. Меняемся, и я отползаю вглубь, пытаясь парировать толчки и броски пола – такой качки я давно не имел возможности ощущать. В жилотсеке все спокойно настолько, насколько это возможно. Заползаю на свою лежанку и кругозора ради в стеклоблок смотрю. Там однообразная каша красного и желтого цветов, а изредка через нее и небо прорывается, мутное и серое. Я так и заснул, безо всяких препаратов, а проснулся часов через пять – за окном благодать божья. Ни ветра, ни мутности в воздухе, до горизонта дюны или барханы – словом, кучи песка, и из них изредка жесткие элементы торчат, глина ссохшаяся. Цвет у них – золотой и сумрачный, а в небе – правильные ряды облаков вдаль уходят, и выглядит все достаточно мрачно.

В отсеке обед. По этому случаю скорость сброшена, и банки консервов не прыгают, как бывало, по столу, а стоят спокойно, только медленно кренятся вместе с ним туда-сюда. Но все равно, даже в таких спокойных условиях я ухитряюсь попасть вилкой вместо куска ставриды в масле в руку Знахаря. Его тонкая душа не выдерживает, и он просит остановиться вообще. Пьеро тормозит, и Знахарь тыкается носом в стенку ЦП. Новая порция охов и стенаний, но она стихает, и все сидят и наслаждаются неподвижностью пола и стен. Серчо сидит, подперев рукой опухшее лицо, и решает проблему: с одной стороны, надо поскорей выбираться из этой песочницы, а с другой – хочется хоть немного отдохнуть от тряски и раскачиваний по этим барханам. Наконец выбрал:

– Час – отдых и проверка матчасти. Сергей – сеанс связи с базой.

Мою систему проверять нечего, она в работе. Лезу я в башню, там Дрон, он датчик системы обзора на максимальных уровнях гоняет, а во внешних микрофонах ветер чуть-чуть посвистывает. То дунет, то утихнет. Я беру наушники и лезу в отсек обратно, сижу и слушаю этот шум, весьма приятный тон. Минуты три я так молча кайфую, а потом вдруг осознаю, что ветерок уж очень периодично и каждый раз одной и той же мелодией свистит. Пока я это перевариваю, новые звуки в шум вплетаются. Теперь это уже не мелодия, а фраза на языке непонятном. Согласные звуки шуршит осыпающийся песок, а гласные ветерок провывает. Тон спокойный, размеренный, гипнотический какой-то, прямо в душу лезет, даром что языка не знаю. Я, прямо не снимая ушей, добираюсь к ЦП – там Сергей на базу передает, что у нас датчики понаписали – и включаю магнитофон, затем откручиваю кассету назад – записалось, я, признаться, сомневался. Я еще раз для верности троекратное повторение записываю, затем стоп – а Сергей с удивлением на мои манипуляции смотрит. Я ему ничего не говорю пока, а просто включаю звуковой фон, а наушники, наоборот, выключаю, мне еще уши пригодятся – мои уши. Теперь, если это и вправду заклинание, то мы от него защищены, а запись – ее хоть сутки крути, вреда не принесет. Лезу к Серчо и докладываю о новом повороте судьбы. Серчо запись слушает, а потом, сдержанно одобрив мои действия, подзывает Чисимета и предлагает магнитофонные наушники ему. Тот слушает, и лицо у него меняется примерно в такой последовательности: внимание, испуг, обреченность, удивление и радость недоверчивая наконец. Уж и запись кончилась, а Чисимет все еще сидит, рот раскрыл. Серчо с него, как с чего-то неживого наушники снимает и тоном следователя спрашивает:

– Этот язык тебе известен, ведь так? Так давай, разъясни, что за голос это, и чего он несет?

Чисимет рот закрыл, но сидит молча, Серчо его взглядом сверлит, а я только дивлюсь, как такой взгляд выдержать вообще можно. Вообще я Серчо побаиваюсь, а когда он еще и вот такой…

Чисимет:

– Для тех, кто языка этого не знает, голос не опасен. Но я, услышав его, должен был потерять всякий разум, вылезти сейчас отсюда и идти по пустыне, а что дальше было бы – я и гадать боюсь. Я не знаю, почему я еще сохраняю рассудок.

Вся эта тирада идет под бледное лицо и подрагивающую челюсть. Нам с Серчо такая информация тоже не в радость, и Серчо за решением в карман не лезет – отдает приказ трогаться вперед, и опять пол под ногами ходуном ходит. В жилом отсеке – пятиминутка для избранного круга: Серчо, Керит, Чисимет, Знахарь и я в качестве свидетеля, которого вовремя не прогнали, а потом стало не до него. Речь идет о вреде излишней скрытности, говорит Серчо.

– Я бы попросил вас, – взгляд на посольство, – впредь заранее сообщать сведения о всякого рода затруднениях в пути, о которых известно хоть что-то. А то глядите: с кем мы ночью столкнулись, знаете – а молчите. Вот сейчас поющие пески – та же ситуация. Пока обошлось, а дальше? Ну, что скажете?

Рыцари начинают быстро препираться между собою опять же на своем языке, Но Серчо это пресекает:

– Сразу давайте. Я и так к вам без особого доверия отношусь, а теперь и вовсе за нежелательных пассажиров считать начну. Со всеми вытекающими мерами!

Голос у Серчо позвякивающий, и это ничего хорошего не сулит. Со мной, к примеру, таким тоном всего один раз беседа была, когда я в Восточном походе танк набок завалил, причем исключительно по дурости. Серчо мне тогда пообещал «еще раз такое – и тебя здесь не будет» – вообще в экспедиции подразумевалось – слава богу, что «такого» вроде больше не было. И вот сейчас я на Серчо смотрю и понимаю: заартачатся рыцари – высадит, по три литра воды даст и высадит. Керит брови приподнял, взглядом сверкнул и деланно-спокойно отвечает:

– Требования ваши мы понимаем. Но у нас многие причины есть, молчать чтобы. И одна из них – как раз ваше незнание, полное незнание обстановки, незнание возможностей тех, кто заинтересован в уничтожении. Уничтожении нас, потому что о нас им известно многое, и уничтожении вас, потому что о вас неизвестно ничего.

Я бы на такую фразу взъярился, а Серчо спокоен, даже улыбочка на лице появляется.

– Ну, вот и договорились. Теперь у меня никаких сомнений нет, как действовать: либо вы сейчас, прямо вот тут разъясняете, что к чему, и тогда мы вместе мозгуем, либо я вас довожу до Узкого прохода, там высаживаю, и мы расходимся, как в море корабли. Вот так.

Керит тоже ухмыляется:

– Ну, от вас не отстали бы, даже если бы вы сами шли, а теперь, когда вы уже со мной да с Чисиметом поякшались, так и подавно не отстанут. И встречи будут куда посерьезней той, ночью в степи. Враг переговоров и соглашений не признает, это я к тому, что вы, может быть, надеетесь себя нейтральными объявить.

Знахарь замечает со своей полки, раскачиваясь в такт с колыханиями танка:

– А какой резон вашим словам верить? Вы же теперь для нас не посланцы дружественного Межозерья, Великий Воин вам только прикрытием был, ежу ясно!

Про ежа Знахарь по-русски ввернул, нас с Серчо порадовать решил. Но Серчо радости не высказывает, а продолжает на послов глядеть выжидательно. Керит молчит, Чисимет молчит, я молчу. Немая сцена. Наконец, тишину нарушает Керит:

– Ладно. Вы узнаете то, что хотите.

Серчо глядит на меня, я его мысль понял и включаю общую трансляцию (а запись с самого начала идет). Включил, и голосом официального журналиста вопрошаю:

– Уважаемые попутчики, не хотите ли вы сообщить экипажу более подробно цели и задачи вашего путешествия, намеченные пути их достижения и наиболее вероятные препятствия, которые при достижении этих целей могут возникнуть?

Чисимет пихает в бок Керита и начинает:

– Цели – если целью называть какое-то место – не сильно отличаются от тех, что были объявлены Маршалом. А задачи, конечно, другие. Наверное, вам известно, что сейчас на дальнем северо-западе сложилась весьма тяжелая, как бы сказать, ситуация. Идет извечная борьба между Темными и Светлыми силами, но сейчас она находится в одном из критических положений. Темные силы выступают под предводительством мага, который имеет много имен на тех языках, которые мы знаем, и, наверное, еще больше на неизвестных наречиях. Но для всех он – Враг. Сейчас, вот именно сейчас он получил реальную возможность взять почти полную, а затем и просто полную власть над дальним Северо-Западом, Средними Землями, как их называют жители. Светлые силы оказались разобщены – отчасти по своей вине, отчасти стараниями Врага – и они могут проиграть эту битву. Это там, впереди. А мы с Керитом – посланцы Восточного края, который есть ничто иное как эхо Средних Земель, со многими отличиями, конечно. Там у нас тоже идет борьба с Темными силами, но нам легче, ибо они не собраны единой волей. Но если Враг победит на Северо-Западе, то он неминуемо двинется на Юг, где ему вряд ли кто сможет противостоять, и на Восток, где тоже нет достаточных сил для его сдерживания. И поэтому мы, два восточнокрайца, идем сейчас на запад. Ни я, ни Керит не верховные мудрецы и не маги сколько-нибудь заметной силы, хотя многое умеем и знаем. Мы – просто курьеры, мы просто несем в себе часть Древней Силы Востока, несем ее для Светлых Сил Средних Земель. Ни я, ни мой спутник не можем этой силой пользоваться, мы можем ее только хранить или передать кому-нибудь. Но тот, кто эту силу сможет использовать, будет в состоянии поспорить хоть с самим Врагом. И Враг это знает, и знает хорошо. Если он не навалился сейчас на нас всей своей силой, так это только потому, что она ему нужнее в других местах… В Прибрежном Крае он запер нас в ловушке – через Хребет дороги нам не дали бы вахлаки, а через джунгли – сами знаете. Шесть лет мы пытались выбраться из Озерного края – и только сейчас ваш поход вкупе с легковерностью Великого Маршала дали нам эту возможность. Враг, скорее всего, уже знает об этом, хотя у него есть причины не доверять здешним своим приспешникам, и поэтому сейчас, наверное, идет проверка. А причина – серьезная. Есть ведь в самых диких местах Хребта древняя раса и-ка, о которых никто ничего не знает толком, и вести, которые идут отсюда во внешний мир – только те, которые им нужны или хотя бы безразличны. Именно поэтому Керит идет – не в Захребетье, а к Серому пику Красного хребта, туда, где не бывал еще никто из живых, и его дело – узнать у и-ка, что им нужно, и суметь убедить их помочь Светлым силам. Вот и все, что я могу вам сказать.

Рассказ эффект произвел. Я только по окончании заметил свой разинутый рот и в ужасе выпученные Знахарские глаза. Серчо всю свою руководящую роль забыл и затылок ерошит жестом прямо-таки простонародным. Пьеро на рычаги нуль внимания – судя по тому, что танк по прямой идет, да и прочая смена, видать, не лучше.

– Так, – наконец Знахарь тишину нарушает. – Значит, теперь мы пособники этих самых Светлых сил? Отныне и навечно?

Керит головой кивает.

– И враги Темных? Это же все, это же мы уже не живые!

Я, чтобы перебить панику, говорю:

– Темные, светлые… Звучит красиво, куда уж нам, да только в чем суть? А может, они как обычно – одного поля ягоды, только с кустов разных?

Чисимет с Керитом глядят на меня непонимающе, затем начинает говорить Керит; я таким голосом, наверное, кролику таблицу умножения втолковывал бы.

– Темные – так они темные и есть. Ну, плохие, понимаешь? Им вольготнее всего, когда в живых царят страх, злоба, ненависть и прочие подобные чувства. Власть Темных сил – это власть призраков, у которых нет человеческих чувств. А Светлые силы – они хотя и разной яркости, но они противостоят темноте, хотя и не всегда успешно. Ведь этого нельзя не понимать!

Танк в очередной раз подкидывает, из-за этого торжественность момента несколько смазывается, должного понимания не выходит. Затем Сергей из башни спрашивает:

– Понимать, конечно, можно, а вот делать-то что будем мы, извиняюсь за выражение, земляне?

Дрон выводит на экран и читает вслух инструкцию по отношениям с местными жизнями:

«Вмешательство во внутренние дела объекта посещения в стадии государственных структур не допускается.

Исключения:

– предотвращение глобальных последствий стихийных бедствий;

– явно выраженная угроза жизни участников экспедиции или жизненно важному имуществу;

– предотвращение действий аборигенов, явно губительных для объекта посещения в целом.»

Голос Пьеро откуда-то из глубины рубки:

– А кто вмешивается-то? Ползем себе и ползем. А если угроза будет, так можно и вмешательством заняться!

Знахарь на это бурчит:

– Не беспокойся. Если это действительно так, как они говорят, то этот Враг тебе быстренько угрозу организует.

Серчо решает:

– В полночь – связь с базой. Тогда все окончательно решится. Но пока что знайте хотя бы и то, что лично я – за. Честное слово.

Я лезу менять Пьеро в ходовой рубке, и все идет как прошлой ночью минус буран и плюс сознание, что все вокруг неспроста. Правда, на активностной картинке имеются неясного типа концентрации, явно не живые – но живущие не менее явно. Носятся вокруг, то в кучу собираются, то снова вразброд. Экран локатора ничего не показывает, в оптике тоже все чисто – и внимания на них я много не трачу, но время от времени поглядываю. Вот еще парочка появилась, силы прямо-таки пугающей, а по радару? А в радаре вообще нечто несуразное – несколько скальных обломков в воздух поднялись и парят над общей плоскостью. Только я эту картинку разглядел, как мощная парочка на нас кинулась – и камни вместе с ней тоже! Я, как был не привязавшись, начинаю виражи и прыжки. Моя голова бьется то о перископ, то о спинку, в жилотсеке вообще грохот стоит, как от консервных банок, но веду я все равно зигзагами, потому что эта гадость уже рядом с нами, и явно камнями в нас целит. Те призраки, что послабже, тоже тут, то барханы насыпают, то ямы мне роют – плевать, главное от мощных уйти или обмануть их!

Удар по крыше, еще один – ближе к корме, потом под гусеницы попадает нечто твердое и хрустящее, нас подбрасывает на нем, с крыши слышен грохот – что-то скатилось – и снова под гусеницами хруст. Локаторных экранов нет, вернее, они есть, но не показывают ничего, а активностная картинка резко краснеет, а затем так же резко бледнеет – все, эти духи свое отыграли, и фон вокруг чуть ли не на три единицы упал. Гляжу в перископ: ветра нет, как отрезало, все спокойно. Засвечиваю наружный осветитель, разворачиваю окуляр – и чуть не вою вслух. Не знаю, насколько он темный, этот Враг, но скотина он точно. Колпак с крыши как обгрызен – вместе с локатором и прочей начинкой, конечно. А прочая начинка – это антенна спутниковой связи и разнесенный Л-дальномер. А тут еще сзади Знахарь спрашивает этак беззаботно:

– Ну, как? Что-нибудь случилось?

Моей ругани хватает минуты на три-четыре, обиделся Знахарь, наверное, но сейчас мне не до его обид, честно. Конечно, есть у нас резервный радар ближнего действия под лобовым листом, но вот связь… Даже если аварийную систему с маяка на ручной режим перевести, все равно плохо, и очень. Я злой, команда тоже не рада, и пассажиры, хоть и не понимают, что случилось, но тоже мрачны соответственно нашему настроению. Теперь всему экипажу дел хватает. Мы с Пьеро коробку ведет, Серчо компьютер под запасной локатор переналаживает, а мы с Дроном и Сергеем связью занялись.

Утро наступает, в перископе опять те же ряды облаков, и висят себе неподвижно, может быть, это здесь с прошлого года так. Серчо морзянкой с базой перестукивается, а потом объясняет общий смысл: нам дана свобода принятия решения с условием выполнения конечной цели; видимо, Серчо не стал вдаваться в подробности, разъясняя международную обстановку в целом и наше в ней расположение в частности, иначе так просто они бы не согласились. Бедняги с вертолета в данный момент сидят по ночам в своей жестянке запершись, а вокруг волки бродят. Эти ребята парочку подстрелили, думали мяска неупакованного покушать, а добыча к утру как в воздухе растаяла, и теперь по этому поводу у летчиков депрессия и стресс. Серчо это рассказывает и между прочим роняет:

– А послы поедут с нами туда, куда им надо, я вроде бы уже говорил? – и переходит к другим темам. Никаких тебе поз, никаких тебе клятв – хотя решение это можно было б и поторжественней обставить. Непредсказуемый человек он, наш руководитель.

Солнце уже высоко, я устал за ночь и поэтому, Пьеро не дожидаясь, лезу в жилотсек и там валюсь спать, затем вспоминаю – пристегнуться забыл, глаза снова открываю – а на часах уже шесть, а ремни все в порядке – кто-то позаботился. Проспал восемь часов одним махом – во как бывает!

За столом Дрон со Знахарем сидят, прикидывают, когда мы из пустыни к Узкому проходу выйдем, вернее, прикидывает Дрон, а Знахарь важно головой подкивывает. Получается – к часу или двум ночи. Ох, как я не люблю эти ночные выходы в незнакомые места – кто б знал! Но ничего не поделаешь. Там тем более на автопилоте не пойдешь, танк руками держать треба. Дрон Серчо обо всем докладывает – получает директиву: скорость поменьше – и тогда добьем пустыню лишь к утру. Керита Граховича ссадим, и пойдет он своей дорогой, а мы – своей.

Скорость меньше – мне же лучше. Автопилот включен, программа отлажена, мне дел – минимальное количество, благо дорога куда ровнее. Вечереет, солнце уже зашло, только на горизонте красная полоса осталась. По идее и она должна тоже скоро погаснуть, но проходит час, другой, а она все висит и висит, только центр свечения перекинулся к северу от запада. Желтых да оранжевых тонов в ней все меньше, и к середине ночи она уже полностью красная, без всяких примесей других цветов. В сочетании с пустынным песком и небом в комковатых облаках это все смотрится довольно зловеще, и я делаю на память несколько кадров на цветной химической пленке. Дрон сообщает:

– По спутниковой карте в ту сторону километров на сто – голая пустыня, а потом – остатки небольшого плоскогорья, и все. Была б у нас антенна, мы бы сейчас выяснили, что там происходит, но увы – спутник для нас закрыт. Знахарь, а Знахарь! Что это там творится, а?

– А что бы ни творилось. К нам это не относится, по крайней мере вот так прямо сейчас. Там, за горизонтом, кто-то занят своим делом, а у нас свое. И больше по таким пустякам меня не будите, а не то узнаете, каков Знахарь в гневе.

Ну, положим, каков Знахарь в гневе, я знаю, и не очень-то это меня пугает, а вот что там вдали… Но дорога у нас и вправду своя, и поэтому катим дальше. Дрон на базу стучит, просит хоть словами передать, что с орбиты видно. Пока то да се, пока спутник над плоскогорьем прошел, прошло часа три, и вот ответ: центр светового излучения – на том самом плоскогорье, а в других диапазонах – ничего определенного, активность выше нормы, но об этом и так догадаться можно.

Так до утра и идет – как на востоке светлая полоса появилась, так зарево потухло в две минуты, солнце встало – в перископ горы видны. Я обрадовался как не знаю кто. Конечно, там идти труднее, и население опять же разное до всякости, но все же что-то родное, на чем глазу и душе отдохнуть есть. Почти три дня видеть только песок да камень вокруг, да не просто видеть, а следить за ними внимательно – надоедает, и даже очень. Поддал я газку, и к девяти часам утра торможу перед горлышком Узкого прохода. Под гусеницами уже не песок, а так, земля сухая, да и на горах то тут, то там пятна зеленые виднеются, вот радости-то! Я останавливаюсь, и вся команда лезет в открытые люки – понять можно. Трое без малого суток просидели в герметичной укупорке. Замкнутый цикл, конечно, жить позволяет, но со свежим воздухом этого не сравнишь! Сидим на крыше и хором восторгаемся, и даже кусочек пустыни, который все же лезет в глаза, как-то даже симпатичен. Затем, когда первый восторг стихает, я лезу разглядывать колпак, а вернее, то место, где он стоял. Я гляжу, и народ глядит: остались нам на память только гнезда с остатками силового каркаса – а ведь пластик на него мощный шел! От поворотной платформы – только лепешка с глубокими бороздами, а в бороздах осколки камня застряли, маленькие такие осколочки. Чисимет их в руки берет, говорит что-то на своем языке Кериту, и потом они начинают говорить уже хором – заклятье, не иначе, кладут. Знахарь принюхивается и тоже начинает в ответ раскачиваться – правда, молча. Я прихожу к выводу, что это надолго, и лезу в люк, поднимать наверх пакет с пайком и пару литров холодного конденсата из водосборника. Только последнюю банку вскрыл – наши чародеи процедуру закончили. Чисимет раздает каждому по камушку, а три лишних Кериту ссыпает.

– Я, – говорит, – советую их с собой носить. Они теперь оборонять будут от, как вы выражаетесь, воздействий – не от всех, конечно, но от некоторых.

Такой подарок грех не принять, и я свой камень в карман прячу, а Сергей его еще и тестером проверил, во дотошный товарищ, прямо с датчиком на крышу вылез, проверил экипаж, а теперь на корпус перекинулся. Хотя повода для веселья особого нет, настроение все равно хорошее, я даже напеваю, приводя в приятный для глаза вид ошметки колпака и антенн. Окончили трапезу дипломаты на башне – и трогательная сцена прощания. Керит с Чисиметом долго ругаются и объясняют друг другу, кто есть кто, то на своем, то на общем языке. В выражениях не стесняются. Я прикидываю, дойдет дело до мордобития или нет, решаю, что не дойдет, и оказываюсь прав. Керит слезает с крыши и обзывает напоследок Чисимета водяным медведем. Затем издает дикий крик и пускается в путь, не оборачиваясь и всем своим видом выражая радость от факта расставания. Пьеро не выдерживает:

– Это у вас принято так прощаться?

– А как же иначе? Так оно лучше всего, – отвечает Чисимет.

Серчо устанавливает на треноге стереотелескоп – ума не приложу, зачем нам его вообще с собой дали, в коробке и так тесно. И не приложу ума дважды, зачем Серчо телескоп сейчас понадобился – ведь не звезды же разглядывать! Но оказывается – не звезды. Серчо, видимо, решил, что рельеф – рельефом, а самому тоже не грех вперед посмотреть, и теперь ворочает трубою так и сяк, разглядывая Орогоччу – название у вахлаков той части гор, что от Красного хребта проходом пресловутым Узким отделена. Это уже не хребет, а просто горная страна, по которой нам вроде бы проложили маршрут. Что название это значит – неизвестно. У вахлаков оно мелькает везде, да и в хрониках принято – вот и решили сунуть его на нашу карту ни к селу ни к городу, язык ломать. Итак, сижу я со Знахарем и насчет ломки языков треплюсь, потом Серчо зовет. Подводит к окуляру – мать честная! Справа и слева по орлу висит, на таких дальностях, что даже в телескоп они выглядят комарами.

– Я уверен, что такая цепь сейчас висит вдоль всего стыка гор с пустыней, – говорит он. Помолчал, потом добавляет:

– А что над нами никого – значит, увидел и смылся от греха подальше, а может, просто исчезновением своим дает остальным знак. Надо посмотреть – если сейчас и другие уйдут, то это точно.

Дрон тоже в телескоп посмотрел и гипотезу выдвинул:

– А эти, горные и-ка, к которым Керит идет, они над Орогоччу тоже властны? Может быть, это их орлы?

Чисимет отвечает длинной фразой, весь смысл которой можно выразить тремя словами «черт его знает». Серчо отгоняет от телескопа Знахаря и вновь убирает аппарат в контейнер, потом командует:

– Проверить состояние оборудования, если есть предпосылки для отказов – устранить. На все – до трех четвертей часа, раньше управитесь, вернее, управимся – молодцы будем.

Молодцы-то мы молодцы, но на все про все уходит около полутора часов, потом десять минут перекур, и дальше двинулись. Пьеро за рычагами, в башне Сергей, а я дремлю на койке – после полудня, видимо, опять мне вести. Вот так и сплю, снятся мне всякие приятные вещи, а потом – это я хорошо помню – снится, как я в детстве сижу верхом на железной бочке, а рядом дружок, тоже в коротких штанишках, колотит по этой бочке молотком с частотой прямо-таки пулеметной. Продираю глаза – в отсеке оживление. Через меня Чисимет перегнулся бесцеремонно и в стеклоблок глядит, а Знахарь в другой уставился, то есть мне дырок для осмотреться не осталось. Это меня раздражает, и приходится пробираться на ЦП, где Дрон с Серчо уже сидят.

На экране горит следующая живописная картинка: вокруг нас стоят в три кольца мрачного вида вахлаки. Вахлак – он и просто-то существо малосимпатичное, а когда он еще и мрачный, то просто страшно. Волосы в черный цвет крашены, на каждом – черные же фартук-щит кожаный и штаны на помочах. В одной руке копье и в другой руке копье, словом, гвардия. Черный цвет волос – это на Хребте боевая раскраска, и здесь, надо полагать, тоже, хотя про народ Орогоччу у нас мало что известно. Стоим. Потом Сергей говорит:

– Попробую-ка еще раз, может, не расчухали? – и дает короткую очередь, снарядов в шесть, над головами. Снаряды уходят вдаль и красиво рвутся на противоположном склоне, вздымая в воздух ошметки кустов и осколки камней. Шеренги стоят, не дрогнув, даже выражения интереса не проявляя. Пьеро трогает с места и со скоростью средней резвости божьей коровки идет к вахлакам, опять же не дрогнувшим, пока они не упираются копьями в лобовой щит. Теперь их рожи заполняют весь экран. Мерзкие рожи, честно скажу. Пьеро тормозит и замечает:

– Похоже они так стоять и будут. А давить их мне не хочется, раз, и не положено, два. Подождать, наверное, лучше.

– А сколько ждать? – это Сергей из башни. – Месяц, день, год?

Серчо обращается по трансляции:

– Чисимет Гишевич, ты вахлаковский язык знаешь лучше, чем Знахарь? – тот без лишних разговоров сразу лезет на ЦП, для чего совершается сложная комбинация перемещений, в результате которой он у экрана, а я снова на своей койке и в стеклоблок гляжу. Мне б сейчас на А-картинку глянуть, хотя и так ясно: чтобы вот так стоять, нужно нас всей душой как врагов ненавидеть, как врагов, чья погибель своей жизни дороже. После этой мысли я себя поправляю: не нас, а «его», наш танк они наверняка воспринимают как единое существо, а не курятник на колесах.

Раздается голос Чисимета – он говорит на внешние динамики, а Знахарь переводит для нас:

– Кто вы такие и что вам нужно?

В боковом ряду, который я вижу, небольшое шевеление, головы поворачиваются, как бы ищут, кто, мол, будет говорить. Наконец раздается ответ – динамик мне его чуть ли не в ухо выплескивает, а перевод где-то на заднем плане.

– Мы – воины Орогоччу, и хотим закрыть тебе путь в наши земли. Мы умеем воевать и с драконами, и с – тут какое-то неясное слово проскакивает, типа «курпури» или «корпури» – так и с тобою тоже справимся. Уходи от нас в свою пустыню, все!

После этого в переговорах наступает пауза. На ЦП идет совещание – то ли и вправду сыграть роль этакого добродушного бегемотика, который ползет по своим делам, никого не обижая, то ли разъяснить этим героям, что речь идет не о «нем», а о «них». Вариант с бегемотиком отвергается главным образом потому, что при нем снова в закупорке сидеть. Задача объяснить, что к чему, возлагается на Знахаря, Чисимет в своем пристенном наряде на это не годится. Знахарь берет микрофон и говорит:

– Воины Орогоччу! Перед вами не зверь из пустыни, и даже вообще не зверь. Это просто коробка на колесах, сделанная из железа и дерева людьми, на железном острове живущими. Сейчас я, один из людей, в этой коробке сидящих, вылезу, чтобы говорить глаза в глаза, вылезу без оружия, поэтому кидать в меня копьем или чем иным убийственным пожалуйста не надо.

Затем с кислой миной на лице Знахарь открывает люк и лезет вверх. Да, неправ я был, когда его трусом считал. Он не просто трус, он смелый трус. Гримаса гримасой, а лезет быстро. После небольшой заминки снаружи слышны пространные уверения в совершеннейшем к вам почтении, а затем такая дипломатия, что у кого как, а у меня мозги набекрень встали. Идет торговля, кто кому сильней не доверяет. На экране ЦП хорошо виден говорящий от имени героев – такой же вахлак, как и прочие, никаких знаков различия на плечах и корон на голове. Видимо, он тоже к парламентским периодам непривычен, так как уже через полчаса блужданий вокруг да около ставит ультиматум: либо мы сажаем к себе внутрь и на крышу столько воинов, сколько поместится, и следуем куда покажут, либо бой до победного конца. Знахарь с понятным любопытством спрашивает: «А куда скажут поедем – куда приедем?» Ответ выражен явно не в духе рыцарских романов, но что-то знакомое в нем есть:

– Там разберутся. Куда надо, туда и приедем.

Прежде, чем дать согласие на оккупацию, Серчо издает приказ:

– Дрон, возьми пистолет, наушник с микрофоном и в клозет, быстро! Шторку задерни.

Решение, что и говорить, мудрое и логичное, но у всех на лицах ухмылки появляются, даже Чисимет хихикнул – он с этим устройством во время хода по пустыне уже ознакомился. Знахарь по приказу снизу объявляет «миру – да, нет – войне», и через все люки к нам лезут вахлаки, а предводитель опять в толпе затерялся. Сергея из башни прогоняют – запомнили, откуда пушка била, а в жилотсеке немая сцена – вахлаки на Чисимета смотрят, пристенниковская обмундировка им явно что-то нехорошее напоминает, и из этого я делаю заключение, что экскурсии на Красный хребет по меньшей мере до Приозерья на Орогоччу достаточно часты. Изгнанный с рабочего места Сергей предлагает:

– Чем так тут в тесноте сидеть – пойдем-ка на крышу! Эти стенки за пустыню мне во как надоели!

Как он говорить начал – так на горло короткое копье нацелилось, затем снова опустилось. Возражений нет, и все наши, кроме Серчо, который за рычагами, и Дрона – он мышью сидит за шторкой – лезут наверх и устраиваются на крыше.

Идет движение «куда скажут». В общем-то, направление не сильно изменилось, но теперь мы все сильнее и сильнее забираем в сторону гор. Та часть вахлаков, которая не поместилась у нас внутри или на крыше, следует сзади, все больше и больше отставая, но никого из пассажиров это не волнует. Потихоньку вечереет, солнце опускается все ниже и ниже, а места вокруг выглядят все более и более обжитыми: то тропку пересечем, то загон-скотобаза мелькнет вдали, а то и одинокие жилища вахлаковские – груда камней как если трубу пополам разрезать да наземь положить, а чем скреплены они – неизвестно. Наконец – уже совсем темно вокруг стало – мы подкатываем к крепости, вернее, укрепленному поселку – с десяток каменных редутов, расставленных по какой-то сложной системе, и на крыше каждого по воину с факелом в руках торчит; видимо, здесь и будут с нами разбираться. Сергей по этому поводу говорит, что «если это снова демократическая республика, то я буду смеяться».

Ссаживают нас, и под вежливым конвоем ведут в один из бастионов, причем все в гробовом молчании. Наше место заключения – надеюсь, только предварительного – довольно тесный каземат с узким окном, рядом в щель между камнями факел воткнут. Узкая же дверь, которую за нами, судя по звукам, заперли на два засова. У одной стены – вода в бачке и кружка глиняная, у другой – куча травы, веток мелких, листьев и вообще подстилка. По полу поперек проходит канавка, и в ней вода журчит, судя по запаху – канализация. Пьеро без лишних слов залегает на кучу и закрывает глаза. Больше его примеру не следует никто – и правильно, потому что через полчаса грохочут засовы, скрипят двери, и свет нашего уже почти погасшего факела высвечивает пятерых вахлаков уже не с копьями, а с мечами, и волосы у них синие. Это означает вроде как полное кому-то подчинение, так Знахарь говорит, и уверяет, что на Красном синеволосых не очень уважают, но боятся безмерно даже сами вахлаки. Один из них на общем языке объявляет, что нас ожидают. Серчо просит оставить здесь Пьеро с Сергеем – с прошлой ночи не спали. Просьба отклоняется – на нас хотят посмотреть на всех.

– Кто хочет? – ответа нет. Что ж, выходим и направляемся к верхнему строению – видимо, резиденция. В ней бойницы освещены ярко, и поэтому мне удается не вляпаться в канализационный ручей, выходящий из-под ее стены. Перед входом нас обыскивают, у Серчо и Сергея отбирают пистолеты – не как оружие, конечно, а как просто слишком увесистые железяки. С Чисимета снимают меч, с меня – котомку с фотоаппаратом, наушник-микрофон у Пьеро на голове трогать не стали, потом один из стражников оглядел нас, ощупал и с Чисимета напоследок еще и пояс забрал. Сергей без пушки чувствует себя неуютно, а я спокоен – убивать нас прямо тут вряд ли будут, разве что уж очень нахамим, а если будут – так Дрон из танка поддержит.

Итак, берут нас под микитки и почти вежливо вводят в помещение. Открывается следующая картина: каменный зальчик, в щели в стенах воткнуты десятка два факелов, которые горят на удивление ровно и без копоти. У каждой стены – по десятку вахлаков, и лица у них как обычно мрачные, а волосы белые, насколько это, конечно, возможно. Синеволосые во вторых рядах – то ли это нас так боятся тут, то ли уважение оказывают. Напротив входа – длинная скамья и на ней трое ярко-рыжих стариков – власть местная, видимо. Для нас тоже стоит скамья – значит, разговор ожидается более-менее спокойный.

Один из рыжеволосых говорит на всеобщем:

– Садитесь, незванные пришельцы! – тон повелительный, но голосу внушительности недостает по причине свистящего зуба. Но мы садимся без улыбок, демонстрируя осознание высокой чести лицезрения. Начинается разговор, и начинается довольно неприятно. Правый член тройки обвиняет нас последовательно в шпионаже (неизвестно, правда, в пользу кого), в «желании сотворить зло на земле Орогоччу», в использовании для успеха дел своих призраков тьмы и в служении подземному врагу. Потом крайне правый замолкает – но явно лишь потому, что устает, а не потому, что исчерпал все обвинения. Знахарь рядом сидит весьма опечаленный: на побережье любое такое обвинение означает лодку, кувшин воды и морское течение в сторону от берега. По закону кто вернется, тот прощен, только вот не возвращался еще никто. Серчо – он у меня с другой стороны сидит – напротив, спокоен и произносит в ответ:

– И чем вы это хотите доказать? Не нам, хотя бы самим себе?

Опять правое крыло идет вперед, повторяя все то же самое, только теперь каждое обвинение привязывается к нашему появлению из пустыни и к нашей самоездящей коробке. Серчо к таким оборотам готов, и пускается в разъяснения. Как просто и в то же время правдоподобно объяснить все наши технические чудеса местному населению, у нас есть куча разработок, для разных рас и разных ситуаций, и, надо сказать, до сих пор они действовали неплохо. И вот толкает речь Серчо уже десятую минуту, когда один из тройки, в середине сидящий, обрывает его на полуфразе:

– Нам понятно. Что вам нужно?

– От вас – ничего. Мы хотим пройти вдоль Орогоччу, переправиться через озеро – оно у народов Красного хребта называется Болотистым – и через Мелкогорье выйти в степь.

Я вздрогнул, да и не только я – все наши, такой радостный хохот раздался. Даже синеволосые у стен и то какие-то звуки издают. Посмеялись с минуту, и снова серьезные лица.

– Что ж, – говорит левый рыжеволосец. – Вы пройдете через Болотистое озеро и Мелкогорье. Вы пришли без приветствия – и уйдете без прощания. Но если вы задумаете свернуть со своего пути, то больше с вами говорить не будут. Можете забрать у выхода свое оружие и свои железки.

Это явный намек на «позвольте вам выйти вон», но Серчо – непробиваемый мужик – принимается выспрашивать насчет дальнейшего пути, впрочем, недолго это длится – замолчали хозяева, как воды в рот набрали. Пьеро встает, говорит рыжим что-то по-польски, а нам на всеобщем:

– Пойдем отсюда, спасибо за гостеприимство.

Эко он несдержан, хотя можно понять – с недосыпу и не то сотворишь.

Мы забираем у караула свои «железки», и я задумываюсь – показать бы этим властителям, что это такое, а потом вдруг вспоминаю, что при допросе не было даже помянуто про пушку нашу – а ведь эти рыжие наверняка осведомлены о том, как мы ее применяли. Серчо соглашается, что это загадка, но гадать ни о чем не хочет – и так всяких непонятностей хватает, чтоб еще чем-то мозги забивать. Добираемся до танка – время уже позднее, а может, даже раннее следующего дня. В коробке никого нет, и мы наконец выпускаем Дрона из его укрытия. Он злой как черт – столько времени просидеть в не самом удачном месте – и все зря. Завтра – нет, уже точно сегодня, своей дорогой пойдем, все как договаривались, а сворачивать и так не надо, ну а до утра – отбой.

Проснулся я раньше всех – девять часов времени. У борта вахлаки черноволосые стоят, в небе орел кружит – вроде все как надо. Сел я на ЦП и принялся маршрут до Болотистого озера прикидывать. Получилось – выйдем мы к нему в ночь, часа так в два. Пьеро повезло – Серчо вряд ли с ходу форсировать воду возьмется, хотя кто его знает…

Я бужу Дрона, жду, пока он очухается да помоется, потом снимаю «звездочку» с холостого режима и трогаюсь вперед, а Дрон в башню лезет. Едем по дороге, через каждые полсотни метров стоят воины – видимо, надзирают за нашим поведением. Попросил я Дрона дать мне активностную картинку, а он обрадовался и без коррекции ее выкинул. Вся полоса помехами забита, да такими мощными, что и не просвечивает ничего, такого я не видал еще! Источник впереди, и источник мощный, а дальность определить не получается. Я подумал-подумал и решил пока никому не говорить, даже Дрону – получилось, что и к лучшему, что он себе на экран ее не вытаскивал. Попытался я с помехами сам справиться, плюнул и решил за дорогой лучше следить. Она виляет – да и как не вилять: то справа, то слева – груды камней, скалы обнаженные, осыпи и прочие прелести горного ландшафта. Вдоль по-прежнему стоят вахлаки, лица у них по-прежнему спокойные и решительные. Когда только собрать их успели, да и кто успел? Та троица в крепости? Опять же непонятно, то ли это власть верховная была, а то ли мелкая сошка. То ли дело Хребет – там все проще. Пяток племен, в каждом вождь и с десяток родовых вождишек, никакой мистики. Правда, про Орогоччу там рассказывают в стиле рассказов Робинзона с десятилетним стажем о милой Англии.

Полдвенадцатого – просыпается народ. Знахарь с самого начала объявляет, что туда, куда мы едем, ехать не надо, он видел дурной сон и вообще чувствует нехорошее. Серчо, естественно, полез глядеть активность, и полетела ко всем чертям моя конспирация, да еще и втыка получил за нее. Поднял он Сергея – тот покопался, очистил спектр, но меня это не успокоило. Стража вдоль дороги на орла – спутника нашего поглядывает подозрительно, а Знахарь бурчит чего-то под нос в своем уголке – обстановка неспокойная.

Час дня – я торможу около ручья. Вода в нем не заражена, судя по датчику, и на камнях никакой активной гадости нет, надо запастись, пока есть возможность. Ручей, а на той стороне деревушка, штук двадцать этих каменных хибар. Детишки бегают – но на нас ноль внимания, парочка бабуль – ну и страхолюдины – прошла, не остановилась. Я знаками показываю ближайшему стражу, что, мол, хочу взять воды из ручья, он кивает – мол, давай, только не задерживаясь. Разворачиваю шланг, ставлю фильтр-насадку, чтобы песка не засосать, и лезу в танк. Там у меня дистанционный пульт лежит – хорошая штука. Выставляешь, что какой кнопке соответствует, и работай откуда угодно; правда, чтобы функции поменять, опять в танк лезть надо.

Итак, с пультом в руках стою я у ручья. Насоса не слышно, но в прозрачном шланге пузырьки бегут – пошла водичка. Воин-вахлак тоже глядит на шланг – лицо каменное, но глаза обалделые. Чисимет с крыши весело спрашивает что-то насчет «когда поедем», я тоже в ответ кричу, а третий крик слышен из-за ближайшего каменного строения. Этакий рыдающий и одновременно радостный вопль. Появляется из-за строения некто в изношенном… хитоне, так, что ли, сказать – здоровый такой мужик, но весь какой-то усохший, к нам бежит. Добежал, хватает меня за плечи, трясет, стонет по-приозерски что-то сумбурное, только и разобрал я – «возьмите меня с собой, не бросайте здесь». Потом, перемежая судорожными вздохами, излагает свои передряги: был пристенником, попал в плен, долго переходил из рук в руки, пока не очутился здесь в качестве свинопаса и прислуги за все. Держат его здесь исключительно из благодарности – вытащил из этого ручья совсем было потопшего дурня-вахлачонка.

Чисимет слез с крыши, подошел, подтверждает:

– Да, я тебя вроде даже знаю. Я только-только тогда у Стены служить начал, а ты там уже пообтертый был. Амгама тебя зовут, да?

– Да, да, только я уж и имя свое забыл!

Чисимет идет консультироваться со стражником, а я – с Серчо. С нашим шефом все нормально. Стражник тоже по важности момента снисходит до разговора, и разговора вполне доброжелательного. Призывается хозяйка Амгамы, короткий разговор – и все улажено. Чисимет подходит довольный:

– Она только рада была. Говорит, что Амгама ее только раздражал, а с работой она и сама управится.

Амгама на это отвечает:

– Да если бы только раздражал! У них ведь как – не своего племени – значит, вообще на земле не существуешь. Хоть на пороге помри – утром только в сторонку оттащат, чтобы не вонял, и все. Если б не ребятенок, я бы вообще здесь бродил как по пустыне, а стащил бы чего – так убили бы.

Серчо через динамики призывает нас в танк, и я предупреждаю Амгаму, что сейчас с ним будет говорить самый главный у нас. Наш спасенный пленник с готовностью лезет за мной. Он сейчас в таком радостном шоке, что прилети мы за ним на вертолете – и то не удивился бы. Ему сейчас все равно – почему голос из коробки, почему в повозку не впряжен никто – рад, что есть с кем на родном языке перемолвиться.

Движемся дальше, я танк веду и разговор слушаю. История такая: шесть или даже шесть с половиной лет назад в одном из походов Амгаму взяли в плен – в капкан поймали. У хребтовских вахлаков для пленных есть два варианта – либо почетная смерть от кинжала в бок, либо, если есть необходимость – превращение во вьючное животное с перспективой последующего обмена – приозерцам пленные вахлаки и вовсе ни к чему. Амгаме повезло – необходимость в транспорте у группы, его захватившей, была, и три года он мотался по хребтовским тропам, время от времени переходя от одного племени к другому (кстати, Маршал именно за это и ценит пристенников, побывавших в плену – за знание гор и вахлаковских обычаев). Но судьба Амгамы сложилась не так, как обычно. После всяческих перетасовок он попал в район Узкого прохода, и там его купили для Орогоччу. Кому-то здесь загорелось иметь знатока приморского языка. Еще полтора года обучал Амгама группу из сорока студентов всех цветов волос, а затем ему было объявлено, что он больше не нужен здесь. Идти домой было бы дуростью – без оружия, без дороги, спросить не у кого и не дай бог нарушить какой-нибудь здешний закон. К счастью, случилась эта история со спасением утопающего, и по тому же закону Амгаму взяли работать. Теперь появилась надежда – поднакопить еды, вызнать путь и уже так пуститься в дорогу, что он и собирался сделать этой зимой, дабы к Красному выйти в лето.

– Хотя, – добавляет он, – я бы все равно не дошел.

Серчо, не дожидаясь расспросов, рассказывает о цели нашего путешествия, кто мы такие, и почему коробка сама едет; Амгама интерес проявляет, но без страха и благоговения. Вот ведь интересно – межозерцы никогда не выражали сильных эмоций по поводу нашей техники, обидно даже. Тому же землегрызу часа три объяснять будешь, устройство покажешь, на песке картинок с десяток нарисуешь – и все равно ветряную мельницу колдовством считать будет. А покажи какому-нибудь рядовому пристеннику магнитофон, обзови микрофон железным ухом, динамик – бумажным ртом, кассету – деревянной запиской, и все нормально будет, вещь как вещь, никакой мистики. Так и здесь получилось: Амгама головой качает, хитростью да искусностью нашей восторгается, и только.

Повел Серчо Амгаму на крышу – ездить наверху учиться; а я на стражу смотрю – никаких эмоций, мало ли кто там у нас сидит, и я им за это признателен. На стражу налюбовался, и принялся думать, одна любопытная деталь в рассказе у парня проскочила. Такая фраза: «Я, конечно, оружия украсть не мог, здесь за такое убивают, но недавно тут брошенное появилось.» Я и так, и сяк про себя ее обсасываю, а потом через микрофон спрашиваю впрямую. Объяснение такое: буквально за день до нас объявилась в Орогоччу банда. Восемь хребтовых вахлаков, четверка орков (я сам их не видал, но говорят мерзкая народность, хуже вахлаков) и три или два «плохих тунгира» – краболовов тут так зовут. Они зашли в какую-то там деревню и нарушили какой-то там закон. Вахлаков как родственников отправили под конвоем за Узкий, а орков и краболовов частью побили, а частью дали убежать. Теперь их оружие лежит, и его никто не берет – не закон, а просто оно считается несчастливым. Вахлаки с Хребта грозили гневом кого-то очень могучего, но здешних этим не прошибешь. Вот так. Я говорю:

– Уверен, это та компания, с которой мы перед пустыней встречались. Но как они так быстро перебрались – убей бог, не знаю.

За день до нас – это сколько ж за сутки получается-то, а? Я вспоминаю, как орел краболова таскал на себе, и решаю, что без пернатых не обошлось. А если так, то не один орел тащил, а была эстафета, и очень четко организованная. А раз была организация, значит, был и организатор.

За всеми этими размышлениями я забываю про рычаги, и нас подкидывает на очередном скальном обломке. На крыше крик – там Серчо Амгаму геройски спас от упадения вниз. Мне сделано предупреждение, а потом команда «Стоп, привал». На крыше собирается весь отряд полностью, и Серчо представляет спавшей смене новобранца, вкратце разъясняет причину его появления.

– Впредь, – продолжает он, – считать его членом экипажа с ограниченными правами, а как их ограничивать – соображать будем по обстановке, может, и не придется. Да, еще хламиду тебе сменить надо. У нас найдется запасной комплект обмундировки? Сергей, организуй товарищу одежду и потом заодно растолкуй поподробнее наши взгляды на жизнь и на что такое хорошо и что такое плохо, давай.

Амгама весь сияет. Его ни на мизинец не смущает то, что ползем мы в направлении обратном тому, которое ему нужно, что придется бок о бок жить со странными людьми, быть на положении нижнего чина – он рад, что его снова за человека считают, а это немало.

Едем дальше. Дрон выспрашивает насчет государственного устройства вахлаков, но Амгама ничего не знает.

– Мне не рассказывали. Просто предупреждали – нельзя, например, такие-то слова говорить там-то и там-то, закон. Носить надо такую-то одежду, закон. Идти в такое-то время туда-то и делать то-то, приказ. А чей приказ, откуда закон – мне не говорили. А я и не спрашивал, и так за болтливость презирали.

Сергей забирает Амгаму в жилотсек и начинает свой разговор, а я за дорогой слежу, мне неинтересно. Над нами по-прежнему солнце – к закату направилось, но еще высоко торчит, и орел – строго вертикально сверху. На дороге по-прежнему каждые полсотни метров – вахлак с двумя копьями. Справа горы вверх идут, слева – вниз, но горизонта за ними не видно. Фон местности в норме, но иногда скалы встречаются – чуть ли не живущие существа, такое на них сильное воздействие когда-то было, не меньше второй силы. Я сам дело имел только с магами третьей силы, а про высшие порядки даже и думать не решаюсь. Первой силы у нас в Прибрежье и Межозерье просто нет, а второй всего трое, и по слухам, с ними шутки плохи.

Дело к вечеру, а к озеру выйдем в середине ночи. Серчо дает руководящее указание – к самой воде не подходить, а встать до утра где-нибудь километрах в двух. А сейчас смена вахт. Я рад – глаза устали, и вообще надоело, лезу сначала в жилотсек, а потом наверх, и устраиваюсь на остатках поворотной платформы. Здесь же Знахарь – весь из себя разлегся и на орла глядит.

– Не нравится мне все это! И вообще, впереди нам будет очень плохо, а мне хуже всех. Плыли бы вы лучше на своем железном корабле туда, где кольцевые горы и река большая в море впадает. Поднялись бы по реке, а там по степи уже и на коробке этой можно.

Я не отвечаю этому нытику. Сам же прекрасно знает, что мы около этих кольцевых гор чуть плавбазу не угробили и сами не погробились, когда еще в самом начале экспедиции сунулись туда расследовать, что там за очаг такой активный. Не умели разбирать направленность по спектру и лезли в самые дурные места и там, и на Востоке.

А небо уже синеть начало. Луна здешняя висит рогами вниз, как всегда в августе. Пора на боковую. В отсеке дневной народ спать готовится – Амгама уже пристегнут к бывшей Керитовской койке. Чисимет тряпочкой свой меч протирает. В углу Знахарь поскуливает – он вперед залез и уже успел в очередной раз обвариться чаем. Амгама рассказывает Дрону вполголоса то ли легенду, то ли повесть документальную, я завязки не слыхал, и поэтому для меня она начинается с того, что «Черные послы приходили еще через год, и еще через год». Передавая ответ вахлаков Черным послам, Амгама очень хорошо подражает презрительной невозмутимости народа Орогоччу:

«…Нет ничего из того, что вы ищете, и если и есть, то вы этого не получите.» И сказал на то старший из послов: «Упрямство ваше не принесло вам выгоды. То, что ваша природа дает вам возможность спорить с нами, не станет вашим спасением. Последний раз мы с вами говорим, а потом все будет иначе.» И сказал на то правитель: «Угроз мы не боимся, а вы теперь для нас не послы, а чужеземцы ненадобные. И недалеки от того, чтобы врагами стать». И больше не было от вахлаков Северного Орогоччу Черным послам ни одного слова сказано. А через три года из степей пришли первые орки. Они нападали ордами на большие города и шайками на мелкие селения. Гибли они тысячами, но приходили десятками тысяч. И настал конец могуществу Северного Орогоччу. Теперь там нет ни людей, ни жизни. Развалины да южноорковские заставы, а почему они оттуда не уходят, никто не знает.

Дрон ставит магнитофон на паузу и спрашивает:

– А когда все это было?

– Лет тридцать назад, а то и шестьдесят. Мне трудно ответить, ведь это же не мне рассказывали, а я просто слышал.

Я представил себе жизнь Амгамы среди вахлаков – тоскливо стало, и тоски ради избытия смотрю, свесив голову и искривив шею, как Дрон на историко-политической карте запечатляет рассказку. Если рельеф-карты у нас пестрые, то ИПК – сплошное белое пятно, разве что Озерный Край кое-как закрашен. Серчо вдруг решение поменял:

– Пьеро, давай лучше прямо к воде подойдем, я думаю, никаких эксцессов со стражей не будет.

– Ладно, – Пьеро в ответ. – Тут даже не обязательно, чтобы я вел. Мы уже по дну этого озера идем – оно же сохнет – по илу слежавшемуся. Автопилот вполне справится с тем, чтобы регулировщиков наших не задавить.

Серчо соглашается, и Пьеро, бросив рычаги, лезет к нам и устраивается около стола. Теперь мы делаем километров десять в час, а то и меньше, а до озера сорок кэмэ. Амгама уже храпит, и я тоже хочу спать.

Просыпаюсь я по привычке середь ночи. Танк стоит, в отсеке – храп дуэтом – Амгама на пару с Серчо, и Сергей из башни подтягивает. Тихонечко шуршит вентиляция, а больше никаких звуков. Лезу на крышу – там холодно, но я сижу и любуюсь на звезды, ищу по привычке Большую Медведицу, и самое интересное, что таки нахожу, только в хвосте у нее звезд больше чем положено, и направлен он в другую сторону. Дорога, по которой мы шли, куда-то делась, танк стоит на квелой траве, пологий склон очень плавно уходит в воду. Озеро не впечатляет – лужа как лужа, только другого берега в темноте не видать, да и днем, наверно, тоже не очень-то разглядишь противоположную сторону. Цикады стрекочут, время от времени сова гукает, и комары вокруг меня вьются, пищат тихонечко. Справа в сторонке огонек горит, а приглядеться – еще пара отсветов, дым из труб, деревня там, видать.

Спать мне все равно не хочется, и я решаю подготовить коробку к переправе. Для этого надо вытащить из носового багажника четыре понтона, прицепить там, где положено, и компрессор на нагнетание поставить. Этим я занимаюсь, а в деревушке тем временем огоньков все больше зажигается, и мельтешение какое-то, видимо, народ с факелами забегал. Я, конечно, так, на глаз, не могу разобрать, что там у них, и лезу в танк к экранам, отдавив по дороге что-то Пьеро – не стал выяснять, что.

Я беру ИК-картинку, телекамеру на полную мощность, и направляю все на деревню. Там полнейший шухер: вахлаки мечутся между домами, собираются в группки и несутся к озеру. А оттуда лезет на сушу нечто, на экране оно выглядит вроде пятна расплывчатого. Четко выделяется несколько – пять примерно – щупалец, они очень активно двигаются и пытаются ухватить кого-нибудь из вахлаков, а они, не будь дурни, уворачиваются и по щупальцам швыряют чем-то. Я хватаюсь за кнопки – лезть к рычагам времени нет – и рву машину в сторону деревни. На ходу активностный датчик включаю – ну и фон у этого осьминога! Восьмой порядок при ста процентах материальности, такой коктейль не часто встретишь.

Я это мельком думаю, а сам уже включил и физический фон, и А-колебания. Сергей в рубке очухался, и я ему кричу: «Бьем осьминога!» Кнопками на такой скорости управлять – хуже нет, но местность гладкая, и за минуту мы подлетаем к месту битвы. Я фары включил и гусеницами в эту дрянь въехал – она зеленая и склизкая. К тому же упругая, как кожаный мешок, и с налету раздавить ее не получилось. Сергей выстреливает подряд две напалмовые гранаты, вахлаки рубят по щупальцам топорами и секирами на длинных рукоятках, а я кручусь на одной гусенице, надеясь расчленить противника. Он этому неожиданно легко поддается и распадается на нескольких, зеленовато-серых, с размерами моржа и движениями слизня, только еще и с щупальцем спереди. По одному растекается напалм, и он явно выбыл из сюжета. Еще одно существо занято сражением с вахлаками, они его обливают из бочонков какой-то дрянью, нимало не смущаясь нашим появлением. Значит, надо разбираться с этими тремя, что сзади нас.

Ориентируюсь по кормовому экрану и бью с размаху кормовым понтоном одного в бок, а затем переезжаю. Тварь лопается и заливает землю темной и, наверное, вонючей жижей, в которой булькают пузырьки. Голос Пьеро: «Беру управление» – наконец-то он в кокпит добрался. В принципе, на ЦП мне не место, но Серчо под руку не суется, доверив весь ход сражения мне.

Итак, я разворачиваюсь к двоим оставшимся, но они поспешно утягиваются в озеро, а туда я уже не сунусь. Вахлаки благодарности не высказали – взяли да ушли, ну и я отгоняю танк в сторону от деревни и торможу. Оборачиваюсь – сзади Серчо сидит и внимательно так на меня смотрит. Мои надежды на похвалу несколько гаснут, а слова Серчины их добивают.

– Ты хоть сам понимаешь, что ты дурак? Такого ты, пожалуй, с Восточного похода не вытворял. Будет конкурс дураков – даже там ты займешь последнее место. Пьеро, отведи еще дальше от деревни, и там стоп. Сергей, в башне до утра, не спать.

Я убираюсь с ЦП и тихонько лезу в отсек, там народ от коек не отстегивался и имеет весьма смутное представление о том, что случилось. Я вкратце рассказываю и валюсь тоже. Заснуть так и не удается до рассвета, я лежу и мыслю над своими подвигами, и постепенно прихожу к выводу, что Серчо прав.

Подъем, очередь к умывальнику, а затем приглашение команды на разбор. От гусениц поднимается гнилостный запах – они в ошметках слизи и пятнах засохшей синей гадости, Пьеро размотал шланг до озера и смывает следы сражения, но воняет от этого не меньше. Серчо, эффектно освещенный восходящим солнцем, раскладывает мои действия на куски и долбает их, без эмоций, но с не менее тошнотворной назидательностью.

– Ты, Алек, смотри, что сделал: во-первых, совершенно не по делу полез на помощь. Тебя просили? Нет. Деревня у озера стоит, значит, вахлаки этих спрутов одноруких особо не боятся и умеют их отваживать без помощи нежелательных чужеземцев. Дальше: гнал ты до шестидесяти километров – это на кнопочном-то управлении, с надутыми понтонами! Шальной обломок скалы, бревно удачно обломанное – и не спасла бы армировка и двойные слои. Кстати, и спасаемые могли их копьем пропороть, достаточно наговора пятой силы, а такое даже Знахарь делает в полсекунды. – Знахарь при этих словах удовлетворенно кивает. – Дальше, по ходу боя. Зачем ты их гусеницами давить полез? Ну, испугалась бы эта дрянь, ну, утащила бы нас в озеро. Ты уверен, что наша тонна плюсовой плавучести помогла бы? И не спасла бы нас ни пушка, ни гранаты, разве что снова створки открывать.

Пьеро принимает эту фразу как окончание официальной части и снова принимается за свое дело. Чисимет со Знахарем бормочут – несведенную очаровку снимают, я отскабливаю пластину объектива перископа. Амгама на все смотрит, потом выпрашивает у Пьеро струйную насадку и довольно неплохо домывает кормовую плиту и последние траки. Орел над нами снизился, головой вертит.

– Серчо, – говорю, – семь бед – один ответ; может, сниму его из винтовки?

Серчо молча указывает мне на ходовую рубку, и я понимаю, что лучше было вообще внимания к себе не привлекать.

Итак, прощай молчаливый Орогоччу и здравствуй Болотистое озеро и все, что там будет дальше. Сползает танк в воду, я включаю водомет, и плывем мы узлов под пять, к другому берегу выберемся часам к шести вечера, а то и ранее. Интересное образование этот противоположный берег. У нас его Мелкогорьем окрестили, а я бы назвал чертовым лабиринтом – как только путь к равнинам вычислили у нас, я бы такой маршрут ни в жизнь не измыслил.

В жилотсеке народ смотрит ночную запись и изыскивает слова, как бы обозвать живность – сошлись на слове «моноспрут». Эти споры меня заставили мысли о Мелкогорье стряхнуть, а больше на озеро смотреть. Вода гладкая, даже не как зеркало, а как масло загустевшее. То тут, то там всплывают радужные пятна, а воздух ощутимо пованивает гнильем и прочей столь же приятной жизнедеятельностью. Орел наконец-то отвалил, не захотел над водой висеть, даже непривычно без него. Чисимет наладился было на крышу, но Серчо запретил, а потом и люк задраил для верности – этот моноспрут сдернет с крыши кого угодно, а то и внутрь свое щупальце запустит. На активностной картинке – кутерьма пятен всех цветов, они под водой и с боков, и прямо под нами, и общий фон висит сильный – нехорошее место это озеро!

Орогоччу уже за горизонтом скрылся, только вершины в дымке торчат, а через полчаса и они исчезают. Теперь мы ползем по озеру в единственном числе на все обозримое пространство, и от носового понтона расходятся две ленивые волны, они тоже – единственные волны вокруг. Часов в полпервого Дрон сообщает: нет связи с базой. Мы ее не слышим, хотя установки исправные, проверено три раза. Сергей занят экраном – его задача парировать сразу две помехи – мощную, идущую спереди, и мелкие – из озера. С огромным скрипом он приводит картинку в порядок, а приведши поминает чью-то абстрактную мать.

Выстроившись полушарием вокруг и снизу нас идут на тех же пяти узлах эти самые моноспруты и лучатся злостью-агрессивностью. Я беру вбок – у тварей появляется еще и недовольство этим, конечно, если считать, что расшифровка эмоций верна. Но если верна – значит, двигаясь в сторону Мелкогорья, мы делаем именно то, что им нужно?

Я эти свои ощущения привожу в удобовыслушиваемый вид и выдаю на ЦП. Серчо для разнообразия холоду в ответ нагонять не стал, со мной соглашается и вводит режим повышенной готовности, а заодно и смену вахт – нужны свежие силы. Теперь Пьеро в рубке, Сергей в башне. Дрон ставит к приемным окнам гранатометов зажигательные и кислотные кассеты – жалко, что их у нас немного. Серчо на своем ЦП возится, а я помогаю Знахарю ставить защиту на главные узлы – он работает, а я на подхвате. Чисимет этого не умеет, Амгама тоже ни при чем, и оба маются, сознавая свою полную ненужность.

Танк резко ныряет носом – началось. Не стали довольствоваться моноспруты ролью конвоиров. В стеклоблок видна одна мерзкая щупальцеобразная рука, а другой иллюминатор вообще забит этой зеленью. Затем вся масса содрогается, и еще, и еще – это Серчо дал электроразряд, потом резкий хлопок – пошла граната, затем еще одна, и шипение включенных колебаний фона. Начинается буря, шквал, смерч и тайфун. Танк кидает если не как щепку, то как бревно в волнах – это точно. В блоке – то вспененная вода, то пятипалое щупальце с растекающимся по нему горящим пятном, а то кусочек неба синего в белесой дымке. Судя по всему, после гранатного залпа эта дрянь занята уже своими собственными проблемами, и эти танцы в родной стихии имеют иную цель, нежели нас развлечь таким аттракционом. А еще Сергей время от времени подбавляет огонька, и как только попадать ухитряется? Всю кассету – восемь штук – он выстреливает, прежде чем Пьеро отводит танк от места битвы. Там еще бурлит вода и мелькают неясные контуры, а вокруг нас вновь вода спокойная, только набегают нечастые тяжелые и пологие волны, и вскоре вся катавасия скрывается в дымке. До берега километров тридцать, и Пьеро поддает газу, не хочется ему удлинять водную прогулку.

Через час и берег показался. Я на ЦП посмотреть сунулся – Серчо жестом одной руки приглашает садиться, а другой разгерметизирует коробку – раскрывает цикл. А на экранах горит следующее: моноспруты вновь идут за нами, по-прежнему не огорчаясь, что до берега мы дошли. Общий фон пятнадцати единиц достиг, а впереди еще повышение прогнозируется. Теперь нам – небольшая равнинка и проход по Мелкогорью. Мы с Серчо прикидываем, что и как сделать, а потом и Пьеро к беседе подключается – подключается, правда, так сказать – только два слова за все про все произнес: «понял» и «ладно». А пока суть да дело, мы и к берегу подбираемся – он все яснее проступает в белесом тумане.

Гусеницы начинают царапать дно – Пьеро убирает водомет, и постепенно мы выползаем на сушу. В противоположность тому берегу здесь никакой растительности на берегу нет. Бурая и немного потрескавшаяся земля полого выходит из воды. Видимость метров сто, дальше просто белая муть, а в небе никакого намека на солнце. Мы отъезжаем от воды, озеро скрывается в тумане, и стоп.

Начинается приведение танка в порядок. Я снимаю уже сдувшиеся и свернувшиеся понтоны и пакую в багажник, Чисимет со Знахарем снимают наведенку – и им это явно нелегко, а Амгама, продолжая стажировку в роли нижнего чина, струей сжатого воздуха чистит гусеницы и броню. Чисимет один из обрывков щупалец подбирает, разглядывает и со Знахарем вполголоса обсуждает что-то. Я свое дело сделал и, отпросившись у Серчо, совершаю прогулку в сторону от озера. Ничего интереснее бог знает сколько лет назад засохших водорослей я не нашел, они пятнами лежат, такими же бурыми, как и земля, и рассыпаются в пыль, как только я хочу их поднять. Возвращаюсь к танку, и теперь уже вдвоем с Чисиметом идем к берегу. На ходу он мне рассказывает, к какому выводу они со Знахарем пришли:

– Я думаю, что это озеро давно уже высыхает. А эти звери в нем живут еще с тех времен, когда оно было молодым. Они могли бы стать большой силой, если бы могли действовать по своей воле и сознательно. Да и вообще, как и все случайные порождения, они думать не приспособлены…

Я перебиваю:

– А что это такое – случайные порождения?

– А так – при всяком колдовстве возможны результаты не только те, которые ты хотел, но и… – тут он подставляет мне ногу, толчок в спину, и мы лежим, уткнувшись носами в грунт, лежим за маленьким покатым бугорком, и озеро невдалеке просвечивает. Я хочу возмутиться, но Чисимет показывает мне зажатый рот – молчи, мол – а потом в сторону озера.

На границе видимости появляется темное пятно, и в тишине все яснее и яснее становится слышен шум воды – как бы бурление.

Я сообщаю об этом на танк – три раза повторил, пока поняли, до того слышимость паршивая, и в ответ приказ – действовать по обстановке, в конфликты не встревать.

Тем временем пятно принимает очертания лодки, подходящей к берегу, так сказать, на рысях. В ней сидят два краболова, один вахлак и трое коренастых мужиков с плоскими рожами, крючковатыми носами и узкими глазами. Никто из них не гребет, но тем не менее бурун перед носом внушительный, как у моторной лодки, только вот мотора не слыхать. Вот лодка скребет по дну, и вся команда выпрыгивает и волокет ее за собой. На твердой земле они ее бросают, вахлак колдует что-то, а остальные просто сидят и озираются. Потом краболовы поднимаются и бредут вдоль берега – один в нашу сторону, а другой в противоположную.

Чисимет потихоньку вытаскивает меч и укладывает его в руке поудобнее, а я беру на мушку одного из коренастых верзил – вдруг попаду! Краболов весьма спешит, вглядывается в песок, и совсем было нас минует, но в последний момент останавливается и вперяется в меня своими глазами-тарелками – мудрено не увидеть! Чисимет делает движение – и не в меру внимательный разведчик, получив удар рукояткой меча между глаз, оседает на землю, а меч все так же крутясь, продолжает полет, и через пару секунд увесисто шлепается опять же рукоятью в протянутую ладонь Чисимета.

Издалека раздается возбужденный крик – другой краболов нашел наши следы. Коренастые поднимаются и на обезображенном до неузнаваемости общем языке зовут нашего, ныне покойного, соседа. Ответа, само собой, нет, и один из оравших идет в нашу сторону, мы с Чисиметом принимаемся было отползать, но это оказывается ни к чему. Озеро вспучивается, и оттуда появляется моноспрутовское щупальце, он захватывает краболова и ползет обратно в маслянистую воду. Коренастый, увидев эту картину, задает очень резвого драпака в сторону остальной группы, а мы, не ожидая дальнейшего развития событий, отползаем, а потом и в рост бежим.

Танк уже в полной готовности, на крыше сидит Дрон с винтовкой, в прицел окрестности обозревает и всем своим видом выражает готовность умереть-но-не-сдаться. Забираемся в танк, я докладываю факты, а когда начинаю измышления относительно что к чему, Серчо меня перебивает: пусть, мол, лучше Чисимет скажет, у него меньше слов на тот же объем смысла уходит. Итак, объяснение:

– Я думаю, что этот отряд, узнав, что мы собираемся идти через озеро, решил в Орогоччу с нами не связываться. Орлы перебросили их до берега, там они украли или купили лодку, но нас догнать не смогли. Я думаю что лодку эти, рукастые толкали: заметьте, что спрут утащил только убитого краболова, а живого не тронул!

Серчо переваривает сообщение и говорит:

– Пьеро! Давай-ка до стыка Мелкогорья с Орогоччу, ну, словом, до лабиринта этого, самый полный возможный ход. Пусть эти ребята попотеют, если уж так хотят нас догнать.

Пьеро не заставляет себя упрашивать и рвет так, что я налетаю на Серчо, Серчо на Амгаму, и все вместе – на Знахаря. Затем еще один рывок, такой же сильный, но в другую сторону, и все происходит наоборот. Теперь вся пирамида на мне, а я животом на каком-то очень неудобном выступе передней стенки. Я пытаюсь выдавить из себя какое-нибудь ругательство, но следует еще один дерг, третий, и все теперь вроде идет как надо. Возмущенный Серчо испрашивает причину. Получив ответ, выводит на ЦП-вский экран запись обзора заднего сектора в момент неудачного старта. История, оказывается, была такая: вот Пьеро дает газу – гусеницы секунду стоят на месте, пока мощность растет, потом рывок – гусеницы пошли, а из-под них в поле зрения входят разодранные водоросли – ничего себе, сухая растительность! И еще длинные космы – видимо, к днищу прилепившиеся. Затем они натягиваются – это второй рывок, и рвутся – третий. Серчо включает колебания на максимальную амплитуду – и уже не в записи, а в реальности из-под нас валятся комья этих самых водорослей…

– Всем ясно? – спрашивает наш командир. – Долго здесь стоять нельзя, да и недолго тоже нежелательно.

Амгаме неясно. Чтобы он уяснил связь изображения с событиями пятиминутной давности, приходится опять объяснять про стеклянный глаз, железную память и прочие составные части видеосистемы. Чисимет тоже внимательно слушает, повторение – мать учения, а Знахарь сидит и всем своим видом превосходство свое показывает. Он-то это еще в первые годы знакомства с нашими усек, и теперь воображает.

Дело к вечеру идет, и по всем часам уже должно начать темнеть, но никаких признаков нет, только дымка сгустилась и стала красноватой. Танк прет километрах на пятидесяти в час, кидает нас неслабо, несмотря на сравнительно ровную землю, а вернее, глину – по-прежнему безжизненную и сухую. Ужин в таких условиях невозможен, и поэтому жуем всухомятку по способности, кто как. Амгама по ходу еды высказывает мысль, что коренастые мужики из лодки и есть те самые орки, по описаниям похожи – я не против, пусть будут орки.

До стыка Мелкогорья с Орогоччу осталось километров двадцать пять, совсем пустяк, скоро начнется скальный лабиринт. Свет за стеклоблоком уже откровенно красный, и видно вдаль максимум на полторы сотни метров. Чисимет и я лезем на крышу, предварительно пристегнув страховку к скобам. Воздухом, значит, дышать – выдержал я такого дыхания минут десять и вниз решил. Только полез – поддает мне под копчик крышкой люка, затем танк кренится – а дорога-то ведь ровная! Пьеро тормозит, но тряска продолжается, а ветер в ушах стих – грохот слышен, навроде того, как на товарной станции состав с места неаккуратно рвет. Здесь только звук поглуше, не такой металлический. Землетрясение, что ли? Оно, родимое, последний раз я его ощущал год назад, около Красного. Мне хочется соскочить с танка и бежать куда глаза глядят, но страховка охлаждает мои попытки, а пока я соображаю что к чему, катаклизм как отрезало, тишь да благодать, да красный туман повсюду. Коробка ползет на малой скорости – молодец Пьеро, не забыл, что останавливаться нельзя. Я наконец-то залезаю внутрь, а Чисимет остается – сам как-то сказал, что в четырех стенах он себя чувствует как в ловушке, посидел – хватит. В отсеке народ уже по койкам разместился, но спать никто не думает. Пьеро снова скорость набрал, что тоже не способствует расслаблению и отдыху. Правда, это ненадолго. Начинаются сопочки, горочки, камешки, и между ними лавировать надо. Мелкогорье началось. Я так понимаю, что раньше это была скальная страна, которую медленно и спокойно засыпало озерными осадками, а потом и вода уходить стала. И результат – ровная поверхность, из которой торчат острые скалы, я так полагаю – вершины. Горки мелкие, но крутые, и через них нам никак не перевалить, но между проехать можно. Пьеро ведет к стыку – там есть проход узкий да извилистый, у нас его остряки Магеллановым проливом обозвали, через него только и можно отсюда выйти, а иначе – крюка давать в неделю длиной. Сопочки вокруг все гуще и гуще, и под гусеницы уже и рытвины да канавы попадаются, качка килевая и бортовая, но народ потихоньку засыпает – какая-никакая, а привычка есть, и мне это тоже удается, хотя голова и мотается по всей подушке. Конечно, не по-настоящему заснул, но хоть что-то. Иногда сквозь дремоту слышны чертыхания Дрона – он сейчас на ЦП засел, да трансляцию забыл отключить, и теперь все его излияния разносятся по коробке как нечто архиважное. Это продолжается часа три-четыре, а потом остановка, и Дрон объявляет общий подъем. Я первым выползаю на крышу и созерцаю безрадостную картинку: слева от нас здоровенная сопка, и справа две тупиком и долинка между ними. Сзади колея, а спереди – нагромождение обломков скал, самый маленький из которых – с два наших танка. Нагромождение перегораживает дорогу напрочь. Красное туманное сияние не дает ничего разглядеть, кроме ближних окрестностей. Приехали. Танк вздрагивает и начинает ползать взад-вперед, а на крыше уже все в сборе – даже Серега из башни вылез, он там в ремнях спал. И так все стоим, все одинаково созерцаем стенку, но с разными чувствами. Чисимет с Амгамой спокойны, Знахарь на лице явный страх имеет, а остальная команда – разные оттенки мрачности. Серчо плюет вниз на землю, а потом еще раз, но второй плевок не долетает и шмякается об крышку люка – хороший такой плевок, смачный, густой. Знахарь не выдерживает – его беспокоит вовсе не завал:

– Плохо здесь! – говорит. – Тут колдовство идет, могучее и страшное, оно не для нас, оно еще для кого-то тут сделано!

Чисимет тоже уже не спокоен – все пытается что-то вспомнить и все никак не может. Серчо на него внимания не обращает, думает о своем и посылает меня с Амгамой слазить по левой горе, посмотреть, далеко ли завал тянется, а Сергея со Знахарем ожидает похожая прогулка, но справа. Амгама волокет самодельное копье, я винтовку, и лезем. Карабкаться по этим кручам дело весьма трудное, но через полчаса мы уже на гребне, а через час – на той стороне. Этот самый завал перекрыл, и очень умело, самый выход из лабиринта, дальше – я карту точно помню – горки да скалы гораздо свободней разбросаны. На два десятка километров их всего осталось, а потом – Средне-Верхняя равнина начинается. Но путь к ней намертво перегородила баррикада, такое впечатление, что взяли кусок горы, размололи в ступке и сюда высыпали; и всего-то три-четыре сотни метров, но непроходимых абсолютно. Я собираюсь повернуть назад, но тут Амгама взвизгивает и хватает меня за руку. Я слежу за его взглядом, и мне тоже хочется визжать и хвататься за что-нибудь надежное. Красный светящийся туман впереди нас явственно стекается и стягивается, принимая форму огромной трубы или, точнее, цилиндра неправильного, метров шести в диаметре, и эта конструкция, постепенно ускоряясь, несется мимо нас, совершенно беззвучно. Такую картину, наверно, видит муравей, когда мимо него змея проползает. Змея проносится мимо нас в багровую полутьму, а потом – тут уж и я за Амгаму схватился – на хвосте этой колбасы оказывается что-то вроде человеческой кисти – если остальное за руку принять. Только размеры непропорциональные – ладонь уже не видна, а пальцы все мимо нас текут. Амгама совсем раскис, и мне тоже нехорошо – слава богу, исчезает из виду образование сие. Я с танком попытался связаться – сплошные помехи. Тоже подъему духа не способствует. Дорисовал я кое-как план нашей стороны, и назад поскорей. Амгама даже на ходу крупной дрожью дрожать ухитряется, один раз чуть не свалился из-за этого. Танк по-прежнему ерзает на месте, уже колею накатал, и к нему подходят одновременно с нами Сергей со Знахарем. Они тоже поднапуганы малость, ладонь с пальцами у них прямо на глазах формировалась. Между прочим, вокруг темнее стало – как будто на эту руку туман стекся, а нового не прибавилось. Серчо смотрит кроки, потом лезет в танк и сидит там с полчаса, и наконец через динамик распоряжается:

– Дрон, сейчас залезешь ко мне, я тебе распечатаю с экрана схему – разберешь? Потом ранец возьми, и положишь там, где указано. Радиоподрыв сейчас не сработает, так что ставь часовой механизм на пять утра – чтоб с запасом отойти смогли.

Дрон лезет к Серчо, появляется – в руке планшетка, за спиной ранец – головка от противодраконовской ракеты; ну что ж, она эту баррикаду разворотить способна, если грамотно положить. Он уходит в сторону завала, а мы стоим, тихонько впечатлениями обмениваемся, и тут откуда-то сзади подбегает Чисимет и просит повторить все, что мы видели, еще раз. Повторяю – он в смятении, хотя и старается держаться ровно.

– Внимание, – говорит он с крикливыми интонациями, – все слушайте! Этот туман красный – не туман! Такой туман стоит в подземных глубинах, и он может принимать образ огненного воина, если его потревожить или заставить колдовством. Вы его не сможете убить из своих орудий, у нас с ними могут бороться только трое самых могучих магов, а я даже не знаю, как это делается! Они знают, а я – нет!

Словно подтверждением этой информации на границе поля зрения на западе проносится неясной формы пылающая багровым масса, а вокруг становится еще темней. Серчо командует:

– Всем в танк! Алек – охлаждение и регенераторы, Сергей – пассивная защита, Чисимет, Знахарь, мозгуйте, как поставить защиту активную. Амгама – пристегнуться к койке и никому не мешать!

Я запрыгиваю в верхний люк, а командир лезет в кормовой. Внутри суматоха, и пока я привожу систему жизнеобеспечения в готовность, меня раза три оттирают от конденсаторной стойки. Серчо орет в микрофон, но до Дрона докричаться не может, радио вязнет как в вате. Я меняю Пьеро – он тоже пристегивается к койке и сдержанно осведомляется – нам что, сейчас плохо будет?

– Даже очень, – отвечаю я, а сам экраны выставляю в самые нужные сейчас режим-комбинации температур, рельефа и активности. Активностный фон, кстати, вокруг нас до пяти единиц упал, но зато километрах в пяти от нас – концентрация: компьютер предупреждает, что при приближении к ней хоть немного датчики уйдут в зону нечувствительности – мне бы его заботы! Появляется Дрон – дело сделано, идет как на прогулке, Серчо орет ему: «быстрей, бегом!» Дрон бежит, сначала нехотя, а как на западе зарево полыхнуло, так и всерьез, как стометровку рванул. Добежал, на экран ЦП глянул и без лишних слов в башню полез, а у Серчо рядом Сергей на подхвате. Я со своего места задраиваю все дыры и снимаю управление с автопилота. Серчо говорит:

– Я тебе на экран и на диоды в перископе давать сигналы буду, куда и сколько ехать, а ты сам соображай, как это сделать!

Я киваю головой – хотя это лишнее, Серчо меня все равно не видит – а сам прислушиваюсь к звукам во внешних микрофонах. Слышны мерные погрохатывания, и концентрация приближается – датчики уже заявили о своей неспособности что-либо брать. По указанию Серчо трогаюсь и качу назад, потом поворачиваю – а с запада уже надвигается зарево огненно-красное. На то место, где мы стояли, вкатывается огненная туча, я опускаю фильтр и вижу огромного мужика в пылающем плаще до земли, с кнутом пламени в одной руке и мечом – тоже огненным – в другой. Он стоит, глядя на нас, прямо как в глаза мне, своими кольцевыми языками пламени в глазницах, и я перевожу глаза на экран. Сзади стон – я на секунду обернулся и вижу Знахаря на полу и Чисимета, он весь красный в блок глядит – и снова к экранам. Крылья плаща поднимаются и обходят нам со сторон. Скалы им не помеха, да и сам мужик стоит не на поверхности, его ступни уходят куда-то ниже уровня скал, как в воду. Я рву вбок, и танк пролетает сквозь полу плаща – наружная температура взлетает до шестисот градусов и опять падает – теперь мы от великана сбоку. Снова он пытается нас накрыть, и снова я через огненную стену прохожу, обдирая о скалу бортовую накладку во всеми ейными лестницами и приступочками. Черт с ней – великан взмахивает рукой, танк чуть не прыгает в сторону, меч врезается в скалу. Я вижу, как камень плавится и брызжет в стороны, но меч в камне вязнет, и великан одной рукой тянет его, а другой бьет по нам кнутом. Не такой уж он и прочный, танк его порвал, хотя и с ощутимой натугой. В поле перископа начинают вспыхивать огоньки – Серчо командует, куда танцевать, я сейчас танком именно танцую между скал. Взгляд на экран – у нас тоже активность есть, молодцы Знахарь с Чисиметом! Итак, пляска смерти. Воин бьет мечом, промахивается, а пока он вытаскивает его из скалы, я успеваю занять новую позицию, приблизительно там, куда показывает Серчо. Великан шагает за нами, проваливаясь в скалы на каждом шаге; и зная, что каждый промах – это нам лишнее время на маневр, больше пугает, стараясь поймать нас на неожиданность. Как по нотам все идет: удар, промах – Чисимет молодец, да и я не бездельник – противник высвобождает оружие, я тем временем откатываюсь по Серчиным маякам, разрывая по пути кнут, потом Огненный воин нас проворно догоняет, и опять танец. Но куда Серчо тянет?! Мы же в тупике – две горки сходятся уголком, бутылка около завала, и выход великан закрывает, я уже его радостную ухмылку вижу!!! Серчо:

– Перископ закрой, на экран гляди… – а чего глядеть, нас ведь сейчас кончать будут. Не успел я перископ закрыть, только глаза отвел – и из окуляра в лицо бьет сноп белейшего света, а экран засвечен напрочь. Земля содрогается, потом еще один удар – по корпусу. В наушниках мощный треск – через броню импульс прошел, и когда секунд через десять я снова способен что-то видеть, то в перископе красный туман, все тот же, а впереди зарево, но уже совсем другой природы. Серчо возбужденно командует:

– Скорее, на полном ходу к стыку! Не бойся, там не эпицентр, остальное наша кожура выдержит!

Впереди чисто – по сравнению с тем, что было только что, только гуляют отсветы разных оттенков, и я рву с места в проход – там мрачно, оптика ничего не дает, да и от экранов толку мало, наугад иду. Танк то встает на дыбы, то валится набок, и я молюсь про себя всем здешним богам: лишь бы не опрокинуться, опрокинемся – все, никакая броня не спасет, тут больше пяти минут даже в ней нельзя быть. Свет одной уцелевшей фары вырывает то изуродованные камни, то упирается в серое небо… В общем, переползаем мы через стык, приведя в умопомрачение внешний дозиметр и получив настоятельную рекомендацию на немедленную дезактивацию корпуса. Дорога – не дорога, путь наш становится ровнее, а через два часа миновал я последние скалы. Впереди – степь, трава и редкие деревья, а на востоке уже солнце показалось – лезет, желтое, чистое, как вымытое. Я гоню коробку во всю прыть, и часам к девяти, когда нас от Мелкогорья отделяют три десятка километров, мы тормозим около небольшого озерка. Я через него три раза проехал, потом поставил режим автосторож, и все. Посидел с минутку и ползу на четвереньках в жилотсек. Там тихо, народ пристегнут к койкам.

У Чисимета лицо бледное, зубы оскалены, а глаза закрыты. У Знахаря тоже глаза закрыты, и проходит минута, прежде чем я сознаю, что он не дышит.

– Когда? – спрашиваю.

– Ночью еще, сразу после взрыва, – Пьеро говорит. – Они оба сознание потеряли. Только Чисимет, пожалуй, выберется, а он не смог.

Дрон в шлюзе натягивает скафандр, потом выходит делать приборку, а мы сидим и молчим – только слышно, как за стенкою сжатый воздух шипит. Серчо достает простыню, и мы заворачиваем Знахаря в нее, Сергей зашивает. Я беру лопату и лезу вслед за Дроном, отхожу поскорей от танка и, определившись по компасу, копаю могилу, строго с запада на восток, так у них на Побережье принято. Затем мы так же молча укладываем туда Знахаря и засыпаем, делая полукруглый холмик. Амгама, так же ни слова ни говоря – обычай ведь, хотя и прибрежный – вгоняет в землю в трех шагах от изголовья свое копье и привязывает сверху пук травы. Мы с Сергеем поднимаем винтовки в небо и делаем три выстрела – у нас тоже свои обычаи есть. Серчо зовет к танку.

Видок у коробки, конечно, тот еще. Краска обгорела, левого бортового экрана совсем нету, и видно, что траки у гусеницы на соплях держатся, а правая накладка искорежена – как фольгу в кулаке мяли да расправили наспех. Серчо заключает свои мысли вслух для всех: «Ремонт. Как Чисимет?» Чисимет уже сам вылезает из кормового люка и прикладывается в тени корпуса, но Дрон его гонит прочь – еще и рентген сейчас Чисимету не хватало. Дело есть всем, и это хорошо даже, потому что смерть Знахаря сильно задела и меня, и остальных тоже. Киснуть бы народ начал, и Серчо это осознает, а посему – Дрон с Амгамой дочищают танк, Амгама уже датчик освоил, я с Пьеро гусеницы в порядок привожу, отвлекает, надо сказать заметно, а Сергей с Серчо внутри приборы настраивают. К двум часам дня очухивается Чисимет. Он оглядывается, ощупывается, затем идет к могиле и долго стоит перед ней; а мы с Пьеро уже гусеницу натягиваем.

Серчо объявляет по внешним динамикам обед, кушать подано. Получились – поминки не поминки, но что-то похожее. Сидим, едим да разговариваем, кто что хорошего про Знахаря вспомнить может – оказывается, много кто много чего может. Чисимет, кстати, рассказал, в чем дело: чтобы отводить удары огненного меча, нужно было все силы класть, и даже больше. Счастье еще, что в коробке нашей работа Чисиметовская и Знахарская в резонансе шли – ну, тут уж наверняка наша аппаратура помогала – так что некоторое время Огненному великану было по нам попасть трудно.

– Но это не могло долго продолжаться. Я смог выдержать до конца, а он нет.

Так Чисимет свое слово заканчивает, а потом спрашивает:

– А что случилось с Огненным и с завалом? Я только успел почувствовать, что врага нет, и сразу отпустил себя в забытье.

Серчо криво усмехается:

– Мы на этого Огненного Врага другого духа выпустили, тоже огнем и еще кое-чем промышляющего. Такого, что и завал расчистил, и кто живой или живущий рядом случись – тоже убил бы. И нас тоже, не будь брони, и место там теперь отравленное. Кстати, хотя мы крышу и почистили, сидеть на ней долго не стоит – немного яду на ней все же есть.

Амгама, хоть и не ему говорят, кивает и на всякий случай отползает, плеская чаем на траву. Сергей у Чисимета спрашивает:

– А что ты про этих огненных великанов знаешь?

– Обычно они есть не в форме воинов, а в форме вот такого, как мы видели, красного тумана, который пронизывает недра земли. Когда он в виде человека иди другого существа – вы видели, что бывает. Это очень древний дух, и почти никогда нельзя понять, чего он хочет или что его рассердило. А когда наши маги его прижимали, то у нас он опять уходил под землю красным туманом.

Подумал Чисимет и добавляет:

– Только у нас, конечно, все немного по-другому выглядит, чем тут. Наверно, это его вахлаки Орогоччу имели в виду, когда говорили про подземного врага. Вот только странно, что он над землей был, сверху. Знахарь, – Чисимет делает грустную паузу, – Знахарь говорил о каком-то колдовстве, и скорее всего, это Враг заставил Огненного воина подняться из глубин, и даже не вчера, а еще тогда, когда мы шли по пустыне – помните зарево?

Я под влиянием рассказа боязливо гляжу в сторону Мелкогорья – горизонт как горизонт, ничего страшного, только облака начинающим заходить солнцем подсвечены. Серчо тащит из танка на траву экран, потом переносной пульт и принимается компоновать запись прохода через лабиринт. Я сижу терпеливо, охота поглядеть, что с великаном стало, когда наши полторы килотонны ухнули. Ага, вот – Серчо крутит медленно, кадр на кадр наползает – на экране Огненный воин вырастает чуть ли не с Эйфелеву башню и через треть секунды лопается как мыльный пузырь, как шарик воздушный слишком сильно надутый. Ошметки пытаются сохранить какую-то форму, но идет ударная волна, а потом и вторая, и третья – несколько раз она от скал отражалась. Окончательно остатки разметало. Чисимет говорит:

– Вряд ли вот этот Огненный воин сможет еще раз возродиться. Он и так, видимо, был усталый, а может, и слабый от рожденья, уж больно медленно он образ принимал, и мантия его огненная только жар источала, а должна была еще и давить. А тут еще ваш демон, видимо, гораздо более сильный. А его имя можно вслух произносить? Или хотя бы знать вообще?



Помоги Ридли!
Мы вкладываем душу в Ридли. Спасибо, что вы с нами! Расскажите о нас друзьям, чтобы они могли присоединиться к нашей дружной семье книголюбов.
Зарегистрируйтесь, и вы сможете:
Получать персональные рекомендации книг
Создать собственную виртуальную библиотеку
Следить за тем, что читают Ваши друзья
Данное действие доступно только для зарегистрированных пользователей Регистрация Войти на сайт