Книга Радда-Бай: правда о Блаватской онлайн - страница 2

II

В 1873 году Е. П. Блаватская уехала в Америку. Англичанин Синнетт^[19], ее биограф, в книге «Случаи из жизни мадам Блаватской», утверждает, что у нее уже и тогда «были постоянные психические сношения с ее учителями оккультизма в Тибете и на Цейлоне», что, только послушная их велениям, она всегда готова была к переездам из страны в страну… Прав ли он? Зависит от мнений верующих или скептиков. Но факт тот, что едва она попала в этот рассадник спиритизма, где уже в то время проявлялись феномены материализаций, как все ее письма переполнились скорбью и негодованием по этому поводу. Посещение ею «Коттеджа Вермон» братьев Эдди, о которых полковник Г. С. Олькотт^[20] написал целую книгу под заглавием «Люди с того света»^[21] кажется, было последним камнем на весах мнения Блаватской о спиритизме. Она начала писать статью за статьёй в американских журналах, указывая опасность медиумизма. Письма ее переполнялись раздражением против злоупотреблений спиритов силами и здоровьем медиумов и людским суеверием.

У братьев Эдди Елена Петровна впервые встретилась с ярым спиритом, полковником американской службы, сражавшимся за свободу невольников, Генри С. Олькоттом, и скоро успела его привлечь к своему мнению. Оба ярые противники материализма, они не отрицали пользы, принесенной огрубевшему в безверии миру, неожиданным вторжением в него спиритизма, но находили, что роль его должна ограничиться обращением общества к вере в «нечто, не снившееся нашим мудрецам»^[22], но не ввергать их в другую крайность, – в суеверие и «в вызывание дурных сил, иначе говоря, в черную магию…».

«Какие мы спириты, Бог с вами! – писала она своим родным. Если я примкнула к составляющемуся здесь обществу теософистов – ветви индийского Арийского^[23] братства, – именно потому, что они честно борются с предрассудками и с злоупотреблениями лжепророков буквы, жрецов Калхасов^[24] и с бреднями спиритов. Мы, пожалуй, спиритуалисты, да и то не на американский, а на древнеалександрийский лад…».

Вскоре в американских газетах стали появляться похвалы её статьям. Разбор ее печатной полемики с профессором Хаксли^[25], проповедником материализма, наделал шуму. В то же время она задумала писать свой первый ученый труд «Разоблаченная Изида». В письмах же ее начали все чаще и решительнее появляться намеки, что не ей принадлежит то, что она пишет; что сама она не понимает, что с ней творится. Но для нее вполне очевидно, что говорит она и пишет об ученых и отвлеченных предметах не сама от себя – потому, что она в них «ни бельмеса не понимает», – но внушает ей и «диктует некто, знающий всё».

Эти странные проявления неведомо откуда в сорок лет осенивших ее научных знаний, в соединении с такими необычайными указаниями на какое-то «вселение», очень тревожили близких Е. П. Блаватской… Они, одно время, положительно опасались за ее рассудок.

«Скажи мне, милый человек, – писала она тетке своей,^[26] – интересуешься ли ты физиолого-психологическими тайнами? А ведь все это для любого физиолога удивительная задача. У нас в обществе есть очень ученые члены (например, профессор Уайльдер^[27], археолог-ориенталист) и все они являются ко мне с вопросами и уверяют, что я лучше их знаю и восточные языки, и науки, положительные и отвлеченные. Ведь это факт, а против факта не пойдешь, как против рожна!.. Так вот, скажи ты мне, как могло случиться, что я до зрелых лет, как тебе известно, круглый неуч, вдруг стала феноменом учености в глазах людей действительно ученых?.. Ведь это непроницаемая мистерия!.. Я – психологическая задача, ребус и энигма^[28] для грядущих поколений, сфинкс… Подумай только, что я, которая ровно ничего не изучала в жизни, я, которая ни о химии, ни о физике, ни о зоологии – как есть понятия не имела – теперь пишу обо всем этом диссертации. Вхожу с учеными в диспуты и выхожу победительницей… Я не шучу, а говорю серьезно: мне страшно, потому что я не понимаю, как это делается!.. Все, что я ни читаю, мне кажется теперь знакомым… Я нахожу ошибки в статьях ученых, в лекциях Тиндаля^[29], Герберта Спенсера^[30], Хаксли и других… У меня толкутся с утра до вечера профессора, доктора наук, теологи. Входят в споры – и я оказываюсь права… Откуда же все это? Подменили меня, что ли?».

В то же время она присылала вырезки из разных газет, которые подтверждали ее словесные и печатные победы над различными авторитетами и, кроме того, возвещали свету массу таких невероятных фактов об оккультических, феноменальных свойствах и способностях основательницы Теософического Общества, что людям здравомыслящим было невозможно им верить. «Феномены» – попросту чудеса, которые в целых книгах расписывают приверженцы её, Олькотт^[31], Джедж^[32], в последствии Синнетт и многие другие, – вместо славы доставили Блаватской только горе и обвинение в шарлатанстве и обманах. Воистину услужливые друзья оказались опаснее врагов. Они только возбудили недоверие к своему учению и его представительнице, прославляя то, что она сама всегда презрительно называла «psychological tricks» («психологическими фокусами»), известными в Индии сотням людей…

Враги, которых, понятно, у нее было множество, воспользовались неосторожностью приверженцев Блаватской, обвиняя ее в «этих фокусах», тогда как если б о них никто и не знал, это нисколько не повредило бы ее делу и уж никак не уменьшило бы достоинств ее сочинений. О них нет двух мнений: и друзья, и враги сходятся в признании их гениальности. Первый ее капитальный труд «Разоблаченная Изида»^[33] вызвал сотни лестных отзывов^[34] в американской, а позже и в европейской прессе. Мало русских людей читало эти два толстейших тома с целыми колоннами мельчайших ссылок на писателей всех стран. Но тем знаменательнее факт, как удивительно сошлись мнения об этом классическом сочинении Блаватской двух выдающихся в России деятелей: архиепископа армян преосвященного Айвазовского^[35] и нашего талантливого писателя Всеволода Сергеевича Соловьева. Первый, как только прочел «Разоблаченную Изиду», а вместе с ней книгу Синнетта «Оккультный мир», переполненную рассказами о «феноменах», тотчас написал мне, что, по его мнению, «выше феномена появления такого сочинения из-под пера женщины» – и быть не может»; а второй (г. Соловьев) пишет от 7 июля 1884 года из Парижа почти то же: «Читаю вторую часть «Изиды» и совершенно убеждаюсь, что это феномен!»^[36]

По нашему и этих двух свидетельств для нас, русских, достаточно, чтобы доказать, что книга эта имеет неопровержимые достоинства.