Книга Умерший рай (двадцать лет спустя) онлайн - страница 18

Отъезд

День отъезда в Германию – который за всякими хлопотами уже казался недосягаемым – настал совершенно неожиданно.

Он был наполнен суетой, перетаскиванием припасов на вокзал и еще черт знает чем.

Но время не стояло на месте, и в конце концов день прополз и настал даже час отъезда.

Скорый поезд «Ленинград-Берлин» – «Schnellzug № 246», кажется именно 246, потому что обратно, я точно помню, он шел под номером 247 – в котором имелся дрезденский вагон, отправлялся с Варшавского вокзала.

Меня пришла провожать целая толпа друзей. Я специально собрал всех, кого смог найти в непривычно душном и жарком июльском Ленинграде.

В этих проводах и мне и друзьям виделось нечто мифическое.

Мой отъезд за границу в 1983 году был событием такого невероятного уровня, что сегодня с ним не смог бы сравниться, пожалуй, даже отлет в космос.

Впрочем, похоже, так чувствовали себя и остальные. Потому что провожали всех.

Около Ольги, кроме отца-моряка, терся какой-то длинный парень.

Когда поезд тронулся, я не удержался и спросил, кто это был.

Не сделав еще (и будто зная, что не сделаю вообще) ни одной попытки к сближению, я уже по-настоящему ревновал свою подругу к незнакомым мужикам.

Ольга пренебрежительно махнула узкой длинной рукой и улыбнулась, прищурив узкие серые глаза.

А поезд, незаметно набирая ход, увозил нас прочь из Ленинграда.

Хотя мне все еще не верилось, что еду я именно к западной границе СССР.

Сейчас у России на западе не осталось границ с цивилизованными странами. Моя несчастная родина отгорожена от нормального мира выморочными «государствами»: Белоруссией и Украиной.

Тогда Белоруссия была советской. И проезжаемые по пути Латвия с Литвой – тоже. Я везде чувствовал себя дома, везде мог выйти из поезда и что-то купить на имевшиеся рубли. Точно по песне, где человек шагал, как хозяин необъятной родины своей.

Но я не замечал несущихся мимо советских республик. Впереди меня ждало нечто неизведанное и даже непонятное: граница.

И как ее олицетворение – город Гродно. Один из нескольких пограничных пунктов тогдашнего СССР, пропускавший поезда на ту сторону.

Где нам предстояло из простых советских граждан превратиться в граждан, выезжающих за рубеж, то есть принципиально изменить статус.

А именно: сдать свои красные советские паспорта командиру.

Получив взамен тоже красные – но более глубокого цвета – паспорта заграничные.

И также решить обменно-денежные вопросы.

О деньгах тоже надо сказать пару слов, сделав очередное отступление.

Неконвертируемая валюта

Сейчас забавно вспомнить, что сам термин «свободно конвертируемая валюта», знакомый нынче каждому школьнику, я впервые услышал в интеротряде. Но даже не стал выяснять его смысл. Настолько далек был я – художник, танцор, поэт, гитарист, кларнетист и бог знает еще кто, эфирный и утонченный… – от денежных вопросов.

Но теперь мои взгляды несколько изменились. Тема стала интересной.

Я вырос на денежных знаках, которые в раннюю пору своего существования именовались «хрущевскими». Поскольку были выпущены Никитой Сергеичем в 1961 году для Великой Деноминации, о которой сейчас снимают фильмы.

В тот год общая денежная масса сократилось ровно в десять раз. Нечто подобное случалось и на вашей памяти, когда упразднялись миллионы. Но та деноминация была истинно Хрущевской: она носила своеобразный и однобокий характер. Являлась не простым математическим уничтожением лишнего нуля, а имела черты настоящей денежной реформы.

– Я заставлю вас нагибаться за копейкой! – со свойственным ему лаконизмом объяснил Никита Сергеевич суть монетарных перемен.

И ведь заставил!

Потому что изъятию из обращения подверглись только бумажные купюры и монеты «крупного» достоинства. А мелкая монета: по одной, две, три и пять копеек – осталась в хождении. Увеличив тем самым свою покупательную способность в десять раз.

(Впрочем, кажется, я ошибся насчет пятаков: они тоже изымались.)

На этом парадоксе умные люди пытались удесятерить капиталы – как с грустной иронией показано в гениальной комедии «Менялы».

Событие породило массу анекдотов сходного типа:

– Вчера автобус перевернулся. Пять человек насмерть.

– Баатюшкиии! Старыми-то – пятьдесят !!!

Сам Никита Сергеевич Хрущев царствовал недолго.

Он успел разгромить память Сталина, съездить в Америку, постучать башмаком по трибуне ООН, в угрозе показать всем кузькину мать. Кроме того, он засеял всю страну – от Мурманска до Кушки – кукурузой, пообещал коммунизм к 1980 году и обозвал художников-авангардистов пидарасами. После чего (не конкретно после «пидарасов», а просто через несколько лет правления) пал, сметенный группировкой хитромудрого Леонида Ильича Брежнева.

(Умные люди сейчас объясняют падение Хрущева отнюдь не его дикими выходками и даже не волюнтаризмом. Историки много лет замалчивали факт, что лысый шут – каким его неизменно рисовали учебники – замахнулся на святую святых политической и экономической основы большевистского строя. Он попытался сократить армию – раковую опухоль на теле страны, высасывающую жизненные соки. Разросшуюся до невероятных размеров к концу войны да так и оставшуюся гипертрофированной. Увы, укоротить дармоедов в золотых погонах не удалось даже всемогущему Первому секретарю ЦК КПСС. Генералы тихо сожрали Хрущева. Заменив его амебоподобным Брежневым.)

Но выпущенные Никитой денежные знаки оказались, как ни странно, самыми жизнеспособными за всю историю послеоктябрьской России: они держались в обращении более тридцати лет, полностью сменившись лишь к середине девяностых.

И самое удивительное, эти несерьезные деньги практически не были подвержены инфляции. В отношении жизненно важных товаров она оставалась незаметной. По крайней мере, в сравнении с современностью.

В ту эпоху абсолютно все регулировалось правительством. И время от времени центральные газеты печатали очередные постановления об изменении розничных цен «на отдельные товары народного потребления».

В основном, конечно, цены повышались. Но затрагивали предметы, мало влиявшие на жизнь среднего человека: золото, ковры, автомобили… Исключение составляла водка как главный источник доходов социалистического государства. Она дорожала равномерно от двух рублей восьмидесяти семи копеек в 1961 году до пяти двадцати пяти перед самым концом застоя. (Что началось дальше, уже выходит за рамки эпохи социализма). Впрочем, о ценах на водку еще будет упомянуто.

Зато при каждом подорожании что-то обязательно дешевело. Обычно разная мелочь, тоже не играющая большой. Типа стержней для шариковых ручек – эту позицию я помню точно.

В целом, вероятно, продажная цена валового товара поднималась благодаря перечисленным дорогим позициям. А удешевление всякой дряни служило подачкой правительства, обязанного делать вид, будто балансирует разными категориями товаров.

Русский народ, временами поражающий своей быстрой мудростью, в ответ сочинял частушки. Увы, я их не помню (кроме «водочных», речь о которых далеко впереди). В памяти остались всего две строчки – однако даже они дают представление об общем настрое этого творчества:

 
– А Косыгин от тоски
Снизил цены на носки!
 

(Для ничего не знающих или все забывших поясню. Алексей Николаевич Косыгин являлся председателем Совета министров СССР. Казался таким же вечным, как и Брежнев – однако умер гораздо раньше. Тому были причины: по слухам, этот маленький тщедушный человек, едва заметный с трибуны Мавзолея из-под форменной партийной шапки-пирожка, имел в любовницах известнейшую в те годы певицу. Поистине роскошную даму, своего рода символ русской женщины. Которая могла не только остановить на скаку коня и войти в горящую избу – но наверняка даже перевернуть танк, взяв его одной рукой за пушку…)

В том восемьдесят третьем году советский народ использовал именно «хрущевские» деньги.

Естественно, они делились на железные и бумажные. О первых скажу потом, это особая тема.

А последних имелось семь: рубль, три, пять, десять, двадцать пять, пятьдесят и сто.

Если условно приравнять тот рубль к сегодняшним десяти (хотя в самом деле он стоил раз в пять больше), то получится, что сейчас мы обходимся меньшим количеством разных банкнот: в ходу всего пять номиналов; зеленые «пятерки» уже вышли из употребления.

А тогда даже семи казалось мало.

Недаром существовал анекдот:

Решили Никулин, Вицин и Моргунов (популярнейшие фольклорные герои тех лет, наравне с Петькой и Василием Ивановичем державшие пальму анекдотического первенства) печатать фальшивые деньги. Собрали станок и выпустили купюры достоинством пятнадцать рублей. Чтобы удостовериться в качестве продукции, Моргунов дала Никулину бумажку и приказал сходить на рынок – разменять.

– Разменял! – через несколько минут радостно закричал вернувшийся

Никулин. – На семь и восемь !

Нынешние российские деньги, подобно банкнотам цивилизованных стран, несут познавательную нагрузку – виды городов. Хрущевские были самыми обычными, с разноцветными бессмысленными узорами.

Однако при практически одинаковом внешнем виде бумажные деньги делились на две принципиально разные группы. Суть которых трудна для современного понимания.

Все нынешние деньги называются одинаково: «Билет банка России». Хрущевские различались.

Маленькие купюры: зеленовато-желтая рублевка, блекло-зеленая трешница и ядовитая, как денатурат, синяя пятерка – имели одинаковый небольшой формат. И назывались они «государственными казначейскими билетами». На другой стороне, уведомлялось, что подделка их карается по закону, и отмечалось главное: «государственные казначейские билеты обеспечиваются всем достоянием СССР». То есть с точки зрения цивилизованного финансиста – не обеспечиваются вообще ничем, являясь простой бумажкой.

Мало отличающейся по своей валидности от тех, что печатали Никулин и Вицин с Моргуновым…

Красная десятка и фиолетовая двадцатипятирублевка по размеру были больше своих младших собратьев. А темно-зеленая пятидесятка и песочная сотня – еще больше. Помимо орнамента, там присутствовал портрет Ленина в виде барельефа. А на последних двух он дублировался водяным знаком.

По этому поводу также существовал анекдот (в Советскую пору анекдотов о деньгах ходило неисчислимое множество).

Приехал грузин в Москву с пачкой фальшивых сотен. Пришел в ГУМ, расплачивается. Кассир смотрит банкноту на просвет, удостоверяясь в наличие водяного знака – точно так же, как нынче приглядываются к тысячам и пятисоткам. Видит неладное:

– Послушайте! А почему у Ленина такая большая кепка?

– Ээээ, дарагой! У нас в Грузыя всэ такой носят!

Но главным отличием этих банкнот служил не Ленин, пусть даже и без кепки. Они носили принципиально другой статус: именовались не казначейскими, а «государственными банковскими билетами» Которые «обеспечиваются золотом и прочими активами государственного банка».

Фактически на купюрах стояло государственное заверение в том, что их можно обменять на золото. То есть конвертировать в любую иностранную валюту. Разумеется, это не соответствовало действительности.

Когда-то давно – кажется в двадцатых годах – экономика России ненадолго поднялась на уровень, позволивший выпустить «золотой червонец». Десятирублевую банкноту, которую действительно меняли в банке на золото.

Потом уже ничего подобного не было в помине.

Надо сделать пояснение: под «обменом на золото» подразумевалась возможность купить слитки банковского золота по мировому курсу. Такая операция не имела ничего общего с покупкой ювелирных изделий, чья цена всегда завышена в сравнении со стоимостью драгоценного металла и регулируется иными законами.

Сейчас все изменилось. Любой гражданин России может купить в банке золотой слиток любой массы, на которую хватит денег. Может обменять свои рубли на любую мировую валюту.

Но если посмотреть с исторической точки зрения, то получается парадокс.

Сейчас мы свободно покупаем валюты и золото. Но при этом живем в стране, чье богатство растащено вельможными ворами, продано за рубеж, сдано на откуп туркам, вьетнамцам, китайцам и прочему сброду. Мы граждане державы, про… проевшей свое сырье и загубившей свою промышленность – то есть, глядя в корень, именно наши сегодняшние деньги по сути ничем не обеспечены.

А тогда мы имели право иметь лишь рубли (называвшиеся презрительно «деревянными»), не смея владеть ни золотом, ни валютой. Однако на самом деле те деньги действительно обеспечивались всем достоянием СССР. Которое было столь большим, что даже при ураганных темпах послевоенного социалистического разбазаривания его хватило почти на три десятка лет…

Таковым являлись наши бумажные деньги.

А что касается металлических… Конечно, крупные, «серебряные» монеты были обычными. Рубли – простой и юбилейные, полтинники, монеты по двадцать, пятнадцать и десять копеек, выпущенные после 1961 года, не представляли интереса. Юбилейная серия 1967 года, выпущенная Брежневым к величайшему из всех запомнившихся мне праздников – 50-летию Октябрьской революции – в обыденной жизни доставляла лишь неудобства. Потому что эти толстые монеты не пролезали в щелки разменных автоматов метро.

(До самого крушения СССР турникеты метрополитена работали на «пятаках». С эпохой повышения цен их перевели на жетоны, которые оставались некоторое время неизменными, меняя лишь свою отпускную цену в кассах. Любопытно отметить, что после перехода Москвы на систему магнитных карт прежние жетонные турникеты были демонтированы и установлены в метро периферийных городов – например, старые московские (еще металлические, а не из светящейся пластмассы) жетоны сейчас употребляются в Екатеринбурге.)

Зато медная мелочь, не упраздненная Хрущевской деноминацией, ходила со времен гражданской войны. Именно так: в СССР считались действительными монеты, выпущенные до образования самого СССР! Когда я был мальчишкой, в магазинной сдаче находились полустершиеся копейки девятнадцатого года, помеченные РСФСР. И даже в последние годы существования Советского союза попадались медяки пятидесятых. Для собирателей то была золотая пора. Стоило лишь время от времени перебирать свой кошелек – и любопытные экземпляры для коллекции находились сами собой!

Я вспоминаю те старые копейки – само прикосновение к которым дарило ощущение живой истории – и мне становится грустно. Потому сейчас что мы живем настоящим, не оглядываясь в прошлое и не думая о будущем.

Однако помимо вышеописанных забавностей, существовали крайне жесткие законы денежного обращения.

Гражданин СССР имел право иметь только рубли. (За исключением моряков дальнего плавания, специалистов, работавших за границей и людей, получавших гонорары с Запада. Для этих категорий существовали особые виды привилегированных денег: чеки Внешпосылторга, боны, сертификаты, позволявшие покупать товары в валютных магазинах).

Держание на руках иностранной валюты каралось статьей закона.

Ввоз ее из-за рубежа был запрещен.

Также был запрещен вывоз советских рублей.

Человек, отправляющийся за границу, на некоторое время оказывался в безвоздушном пространстве: иметь рубли он уже не мог, а иметь доллары еще не мог.

Помню, как в пограничном Гродно командир собрал у нас рубли: каждый захватил с собой какие-то суммы на всякий случай. Деньги были положены им на специально открытый счет в привокзальной сберкассе – а потом сняты и розданы обратно уже по возвращении в СССР.

Пересекая границу, мы были свободны, как птицы, не имея копейки за душой.

Немецкую валюту, насколько я помню, мы получили только в Германии.

Такая система имела идеальный характер с точки зрения тоталитарного государства.

Но что было делать пассажиру поезда Ленинград-Берлин, который побежал искать туалет в Варшаве, а на обратном пути заблудился и оказался в чужой стране без всяких средств?

Такая возможность не предусматривалась.

Следовало просто-напросто не отставать от поезда.