Книга Высота круга онлайн - страница 7

10

Вот непруха, так непруха, – с обидой думала Нина, стоя на своем посту в полукруглой тесноте входного тамбура и держа под прицелом служебной улыбки вяло бредущих пассажиров. – Не прёт по-черному. Как это бабуля про того мужика говорила? «Деньги продал»? Нет – землю, кажется, продал, а вот деньги пропил. Такая невезуха – хоть фэйсом об тэйбл.

Заняв весь тамбур, с трапа ввалилась необъятная тетка в несвежей песцовой шубе и такой же шапке.

Песец-то весь вытерт подмышками, и на затылке войлоком свалялся, – удовлетворенно отметила Нина, вжавшись в переборку, чтоб разминуться с огромной пассажиркой. – Скоро и спереди вылезет – как на больной собаке!

Но мысль о чужой неприятности не смогла-таки развеять собственную тоску.

Непруха – одно слово. С самого начала было ясно, как день. Опять Николай Степанычу подсунули гнусный рейс в этот занюханный городишко. Мало того, что там вообще ничего нет, так еще и ночной. Все лавки перезаперты, открыт от силы сувенирный киоск в порту. А там как всегда: одни толстомордые куклы для чайника, да еще всякие деревяшки, ложки-плошки, которыми разве что костер разводить. Непруха.

А другим везет, сукам. Танька к примеру: на той неделе им опять подфартил Владик со стоянкой восемь часов. В город на тачке сгоняли, по лавкам отоварились – одно японское шмотье, чисто японское, даже по-английски ни слова – да еще консервы тамошние, крабы всякие и трепанги и еще чего-то… Или вон Маринка: вообще за рубеж, туда-сюда, Таллинн-Рига…

Нина подавленно вздохнула, представив провонявший потом крошечный и затхлый аэровокзал, да еще кирпичные пирожки и вечные "сникерсы" в вонючем буфете – цель, куда лежал их полет.

И еще колготки. Сердце сжалось от свежей, зло кровоточащей раны. Колготки плюс ко всему, мать-перемать!

Из дома она выбралась нормально, даже через раскопанный перекресток прошла, как кошка по раскаленной крыше – сапоги не заляпала, глиной не забрызгалась. Но в автобусе…

Нина с остервенением стиснула кулачки.

Скобарка проклятая! жирная стерва! чтоб тебе муж с гомиком изменил! выпялила свою сумку с молниями – к себе гладенькой стороной, а наружу железками, всем людям по чулкам. Ну ладно, хоть сама каблуком по ножище ей успела садануть – уже в последний момент, когда на следующей остановке спешно вылезать пришлось.

Да что нога: у нее жиру подушка, любой синяк заживет без следа. А вот колготкам кранты – на самой коленке дыра. Накрылись медным тазом. А жаль – клёвые колготки были, настоящая фирма. "Серената", черные, с узором и с имитацией трусиков – высший класс. С прошлой получки еще купила, сколько денег псу под хвост… Всего и надевала два раза – берегла, неизвестно для чего. Обновила на дискотеке во Дворце молодежи, потом еще раз в них к Димону на день рождения ходила – и вот угораздило же дуру напялить их именно сегодня! Да куда – в такой рейс, где одни импотенты командировочные, да бабы с клетчатыми сумками… Ну, надела бы розовые. Или белые. Или черные гладкие, старые. Или "Сан Пеллегрино", что под чулки сделаны. Или хоть те самые простые старые "Элите", в которые переоделась. Они между ног потерты, но внешне очень даже. А туда вряд ли кто в этом рейсе даже заглянет…

Нина опять посторонилась, пропуская курчавого кавказца в натуральной каракулевой дохе. Тот пёр прямо в салон два деревянных решетчатых ящика, из которых тек пронзительный запах чего-то цитрусового.

А уж бабуля шумела!..

"Зачем домой перед полетом вернулась, теперь пути не будет, стрясется что-нибудь нехорошее, надо было из автомата с угла позвонить, я бы тебе вынесла чулки, взяла бы с собой, в аэропорту и переоделась бы…" Смешная она, бабуля: слова "колготки" не признает, все по-старому чулками их зовет. И не внушишь ведь ей, что невозможно ехать через весь город на метро в рваных колготках, словно дешевка какая-нибудь, которая в подъезде на батарее за стольник трахается… Форменная шинель в порту на вешалке – дура она в такой халабуде таскаться? А из-под куртки коленки торчат, так и будет каждый мужик пялиться и в уме располагать, кто и как ей мог на этом месте продрать… Бабуля охала-охала – пришлось даже рявкнуть на нее чуть-чуть. И жалко ее, у самой руки дрожат – пока эти "Элите" первые попавшиеся в свалке нашла, все вверх дном перевернула. А вышла, как всегда, впритык, пришлось на проспекте еще и тачку ловить. Не жизнь – одни убытки. И все в один день.

Неожиданно для себя Нина улыбнулась по-настоящему: протиснувшись, сквозь ленивое варенье пассажиров, в самолет поднялся красивый штурман Юра. Усмехнулся, и, ясное дело, поздоровался по-своему – вместо того чтоб руку подать или хотя бы в бок толкнуть, взял и совершенно спокойно пожал ногу чуть выше колена. Известный бабник; ни одной юбки мимо не пропустит. Нина, конечно, на работе себя блюдет – рыкнула, оттолкнула прочь наглую теплую руку. Но успела ощутить, как по всему телу запрыгали сладкие чертики озноба, принесенные мгновенным мужским прикосновением.

А в порту ждало продолжение…

Нина опять нахмурилась, встряхнула головой. – В порту не легче – здрасьте-я-ваша-тетя! Верка отловила уже у самой проходной. В ноги упала: муж дальнобойщик, на одну ночь проездом из Будапешта в Хельсинки или наоборот, один черт… Схватила, оттащила в сторону, принялась в ухо трещать: дескать, ты меня еще не поймешь, а вот станешь женщиной и узнаешь, что такое мужик на одну ночь проездом, и все такое… Дура, конечно – "станешь, узнаешь"… – если сама в тридцать лет впервые с мужиком переспала, то и обо всех так думает.

Прерывистый поток пассажиров никак не хотел заканчиваться. Ладно, хоть детей грудных почти нет, – отметила Нина, по въевшейся профессиональной привычке бездумно запоминая проходящих. – А то едва взлетим – такой ор разведут, что хоть без парашюта прыгай. Тому люлечку подвесь, тому сосочку помой, тому горшочек с какашками выплесни…

А Верка… Уговаривала, уговаривала – "что тебе стоит одной слетать, такой глухой рейс, без промежуточных посадок, три часа, потом еще час и обратно три часа, вот и все; в дороге все как один храпеть будут, сама тоже покемаришь всласть…" А Николай Степанычу побоялась-таки сама признаться, все на нее спихнула. Сгоряча даже коробку финских конфет с ликером – не на каких-нибудь московских заводах сделанных, а из натуральной Финляндии привезенных! – пообещала. И выбрала Верка момент точняком: Нина и так вся была ошарашена историей с колготками, расстроена, выбита из колеи да еще и опоздать боялась. В общем, отпустила она Верку – жалко стало ее, козу безгрудую. С Николай Степанычем самой пришлось объясняться. Наврала аккуратно, как Верка велела: что она внезапно заболела, женские дела, то да се – но он не поверил, ясное дело. Умный мужик, просто ясновидящий: мельчайшее вранье влет раскусывает, хотя самой невероятной правде верит. Возмутился, конечно, но ей ничего не сказал: Нина-то сама в чем виновата? С Веркой сам будет разбираться. Придет она к следующему рейсу, натраханная до посинения, пык-мык – он ей и устроит небо в алмазах!

Пассажиры все еще ползли мимо, теснясь и толкаясь в узком проходе салона.

Господи, ну почему они все такие дохлые… – вздохнула Нина, глядя на хмурые лица, превращенные в каких-то синюшных мертвецов резким и ненатуральным светом плафонов. – И злые, злые все, как с похмелья. Можно подумать, умрут от того, что на пятнадцать минут позже свои зады по креслам распихают! Не соображают, что время вылета не от них зависит и даже не от нас, и раньше все равно не выпустят. А эти – словно за три часа не насидятся, не хотят лишних пять минут у трапа воздухом подышать. А я что – виновата, что плюс ко всему еще и борт оказался не подготовленным?! Итак как папа Карло молотилась, пока на все восемнадцать рядов свежие подголовники натянула. В одиночку. Так вот одной и придется со всем хозяйством горбатиться, пока Верка со своим шофером на чистых простынях барахтается… Хотя что он сможет-то – после рейса, прямо из кабины… – против воли Нина неприлично хохотнула.

Та плоская лахудра из отдела перевозок до опущения матки у трапа разорялась, что пассажиры задержаны. Теперь сами ползут с кислыми рожами, точно уксуса напились. Ты им – добрый вечер, а они тебе… Из всего салона один только нормальный человек нашелся, который улыбнулся приветливо: высокий такой, в черном кожаном пальто, с дипломатом. Куда-то в конец прошел, налево – место "А" или "Б".

Нина опять улыбнулась по-настоящему, вспомнив приятно сдержанные черты суховатого лица.

Она, конечно, не героиня американского триллера, к тому же в российском самолете не то что перепихнуться быстро – даже поговорить по-человечески негде. Но посмотреть, помечтать и даже… даже пофантазировать – это она любила, хотя и не признавалась в этом самой себе, не говоря уж о подругах…

А мужчина приятный. Сколько ему?.. Тридцатник с небольшим, около того. Да, неверное, так. А ничего мужчина, очень даже…

Нина машинально подобралась, одернула и без того предельно короткую юбку, распахнула китель, чтоб торчала вперед натянувшая блузку грудь. Она знала, что это место ее тела природа сделала не самым удачным: груди у нее были не то чтоб совсем уж маленькие, но какие-то широкие и короткие, как две полукруглых плошки, к тому же еще и росли почти по бокам, далеко друг от друга и смотрели в разные стороны, так что вообще никакого реального впечатления не создавали. Но Нина носила специальный бюстгальтер с силиконовыми вставками, корректирующий и совершенно меняющий форму бюста – истратила на него, конечно, уйму денег, но ни разу не пожалела. Ни один мужчина мимо не проходил спокойно, когда она представала в таком виде. А что имелось у нее на самом деле, – когда действительно доходило до дела… – оказывалось уже не важным.

По крайней мере, Верке в этом плане не повезло гораздо сильнее. У нее грудей вообще не было: торчали на ровном месте соски – словно кем-то сорванные впопыхах и тут же выброшенные два черных опенка, и все. Уж как ей, бедной, приходилось мужиков заманивать… – Нина вздохнула, ощутив даже внезапную жалость к Верке, устроившей ей заведомо трудный полет.

Зато уж всем, что ниже талии, Нина могла гордиться.

Танька вон – во Владик летала, военным морякам глазки строила – а куда ей глазки-то строить?! Ноги как палки и волосатые к тому же. Зимой еще куда ни шло, под капроном сойдет, а летом она их бреет "Жиллеттом" перед каждым вылетом, все икры в черных точках. Потом в какой-то дурацкой книжке вычитала, что если дома без чулок в валенках ходить, то будто бы все волосы на ногах под корень вытрутся и больше уже не отрастут – надела, дура, в июле, в самую жару. Такое раздражение кожи схлопотала, что ноги у нее, как у слонихи раздуло. Так и надо идиотке – тоже мне, секс-граната да без запала! – Нина опять хихикнула и смело выставила перед собой ногу в аккуратной австрийской туфельке. – Мне бы во Владик, уж я бы там, блин… А если бы уж еще и те колготки надела…

Мысль о пропавших колготках с трусиками опять обдала ее холодком обиды на жизнь, но Нина не дала ей снова завладеть собою. Ее приятно грели сами собой пришедшие воспоминания о Веркином напрочь отсутствующем бюсте и Танькиных ногах, заросших густым волосом. Премию отвалят – куплю новые, еще лучше, – просто решила она. Она встряхнула волосами, радуясь, что наконец-то, кажется, избавилась от ноющего в душе неудовольствия. – Нина, чем ты там занимаешься?! – загремел снизу голос перевозочной злыдни. – Ты что по местам не садишь? Сейчас трап обломится. столпились вон! Опять начинается, – вздохнула Нина, чувствуя, как быстро тает только что пришедшее успокоение души, и, протиснувшись узким плечиком сквозь квелую толпу, принялась расталкивать пассажиров по рядам.