Книга Утопая в беспредельном депрессняке онлайн - страница 5

2 сентября 1968 года
Сны

Сны – радостные и печальные, страшные, странные, черно-белые, разноцветные, запоминающиеся надолго или сразу стирающиеся из памяти – всегда отражают состояние ума, в котором мы пребываем. И еще одно соображение относительно снов. Бытует мнение, что в снах передается вся гамма мыслей и чувств человека, его надежды и мечты, и потому они могут служить ключом к его душе. Эта, с позволения сказать, псевдотеория вот уже много лет используется лжецами в белых халатах в качестве универсального объяснения всех психических отклонений от нормы. На самом деле, это – чушь собачья, детский лепет, дичь, бред, безответственная наукообразная болтовня, галиматья и околесица. А между тем некоторые готовы платить деньги за то, чтобы послушать ее. Хотя, кто его знает, может, во всем этом что-то и есть – ни в чем нельзя быть уверенным до конца. Меня и самого мучают ночные кошмары – не меньше, чем моего драгоценного папочку.

– Ты кричишь во сне, – донесся с постели голос Хелены.

Виски вот уже два часа как встал, позавтракал и теперь сидел на диване в гостиной с большим стаканом виски, на полу перед ним была расстелена утренняя газета.

Рядом стоял пес Джаспер, недоумевая, чего ради его заставляют читать газету с самого утра.

– Что я делаю?

– Кричишь. Не очень громко. Все тело у тебя напрягается, глаза прямо вылезают на лоб, ты на что-то таращишься. По-видимому, на что-то ужасное. И при этом орешь. Правда, тихо так, приглушенно – будто тебя душат и крикнуть как следует ты не можешь.

– Вот хрен, – отозвался Виски, сворачивая газету.

Он залпом выпил скотч, сто пятьдесят граммов приятно обожгли горло.

– Не хочешь обсудить проблему со мной? – сочувственно спросила Хелена.

– Скотина, – пробормотал Виски сквозь зубы.

– Что? Я тебя не слышу.

– О господи, я думал, что покончил с этой тварью.

– С какой тварью? – спросила Хелена и, подойдя к нему, обняла сзади, пристроив голову у него на плече.

– Да так, с одним уродом из семейных преданий.

– Ах-ах. Таинственный мистер Уокер. Расскажи мне.

– Ты действительно хочешь услышать эту историю?

– А конец у нее счастливый?

– Не знаю. Она еще не закончилась.

– Тогда давай.

– Ну, хорошо. Когда я был маленьким – лет шести-семи, – отец как-то решил съездить всей семьей в Дулин. И как только мы туда приехали, он бросился с обрыва. С тех пор мне и снятся кошмары – не каждую ночь, но довольно часто. Понимаешь, перед тем, как покончить с собой, отец рассказал мне историю о морском чудовище, которое живет на краю земли и питается мертвыми душами. Сейчас, спустя столько лет, я, конечно, не помню всех подробностей, и, возможно, я уже тогда кое-что присочинил от себя. Но во сне я вижу, как отец падает в море, а чудовище набрасывается на него. На вид оно – типичный монстр из детских кошмаров: острые как иглы зубы, глаза злобные, кожа вся в бородавках и пупырышках. Куда бы оно ни двинулось, оно сеет вокруг себя зло. Я вижу, как оно хватает отца и проглатывает его, а я становлюсь в этот момент отцом и знаю все его мысли, все ошибки; я барахтаюсь в море и вижу сквозь волны своего сна, что на краю обрыва стоит мой сын. Он смотрит на меня и плачет, и единственное, чего я хочу, – это снова оказаться рядом с ним и помочь ему прожить долгую и счастливую жизнь.

– Господи! Неудивительно, что тебе снятся кошмары.

– Да уж, бывают в жизни огорчения.

4 сентября 1968 года
Дом

Дом, милый дом, родительский кров, семейный очаг, тихая гавань, приют блудного сына, домашние заготовки, домашнее тепло, домашний уют. Алекс Уокер. – «Основы жизни». Часть 3. Ничто не оказывает такого влияния на личность, как среда, в которой она формируется. Это аксиома. Хотите примеры? Пожалуйста. А. У крепкой, любящей семейной пары, живущей в нормальном стандартном доме с крепкими стенами, вырастет крепкий, нормальный, приспособленный к жизни, стандартный ребенок. Б. Когда дело берут в свои руки лунатики, от ребенка, выращенного ими, ничего хорошего ждать не приходится. Моему отцу, беспечному бродяге и неисправимому романтику, даже и в голову не могло прийти хоть чуточку позаботиться о моем будущем, когда он, в ту далекую пору, вздумал объявиться в доме эксцентричных родственников Хелены.

Пару дней спустя Хелена вернулась в Дублин вместе с Виски. Его фургон протарахтел через всю страну, стряхивая с кузова ржавую пыль и кусочки отслоившейся краски. Они коротали время за болтовней, а пес Джаспер, от нечего делать, подпрыгивал на сиденье между ними.

К дому на склоне холма они подъехали в восемь утра, усталые и голодные. Ведя машину по широкой, заваленной сухими листьями дороге, серпантином взбиравшейся на холм, Виски все больше чувствовал себя не в своей тарелке. Этот невообразимый огромный дом стоил, похоже, уйму денег. Ему, обитателю трехкомнатной квартирки с отстающими обоями в районе Крысиной штольни, такое жилье казалось чем-то запредельным.

– Я, пожалуй, высажу тебя у дверей и поеду.

– Это еще почему? Ты что, даже не хочешь зайти?

– Боюсь, я без галстука.

– Не валяй дурака. Никто не обратит на это ни малейшего внимания.

– Ну, не знаю…

Виски остановил «фольксваген» у ступеней парадного подъезда. Дом был огромен, как на картинке из глянцевого журнала. Окаменевшее порождение безумной фантазии обкурившегося архитектора соединяло в себе старомодную вычурность с бредовым сюрреализмом.

Пока они выгружали свои пожитки, за ними наблюдал, прислонившись к дверному косяку, мужчина в голубой полосатой пижаме и шлепанцах Али-Бабы с золотым шитьем и загнутыми вверх носками. Он держал под мышкой сложенную газету и шумно пыхтел трубкой с длинным чубуком.

Муж Хелены, слабоумный Винсент. Его силуэт четко вырисовывался на фоне освещенной прихожей.

– Хелена, – произнес, досадливо морщась, Виски и махнул рукой в сторону мужчины, – только не говори мне, что это то, что я думаю.

– Этот идиот – Винсент, мой муж. Не обращай на него внимания.

– Ты могла бы, черт возьми, предупредить меня заранее.

– Мы женаты уже шесть лет, у нас две дочери, Ребекка и Виктория, близнецы. Мы живем вместе с моими родителями. Но почему надо рассказывать об этом именно сейчас? Так ты зайдешь?

– Почему бы и нет? Мне интересно, какую роль ты отвела мне в своем спектакле.

Тогда вперед. Познакомься с моей компанией.

С грохотом захлопнув двери фургона, они поднялись по ступеням навстречу Винсенту, приветствовавшему их идиотской улыбкой. Хелена холодно поцеловала мужа в щеку. Мужчины оценивающе разглядывали друг друга, на кончике языка у них вертелись примерно одни и те же эпитеты.

Виски подозревал, что Хелена ведет какую-то игру, используя его, чтобы досадить Винсенту. Черт знает, по какой причине. Отбросив всякие романтические идеи, которые начата было зарождаться у него, он пожал плечами и решил не торопить события. Интересно, подумал он, понимает ли Винсент, что все это несерьезно, или же ему предстоит стать участником мелодрамы? Но в любом случае это было забавнее, чем маяться весь вечер у себя в квартире.

Винсент окинул взглядом с ног до головы мужчину, которого его супруга привезла к ним домой. Не так уж плох, – решил он, – вид несколько расхристанный, но в целом очень даже ничего. Долговязый и худой как тростинка, но, несомненно, не красив и примитивен. Винсент ожидал худшего. Он уже давно понял, что нечто подобное должно произойти. И вот, пожалуйста, – произошло, как он и предвидел, даже скучно. После того как сам он привел в дом цветущую, кокетливую Элизабет, Хелена просто обязана была сделать ответный ход.

– Я вижу, Хелена не просветила вас насчет своего семейного положения. Не так ли, мистер… мм… мм?…

– Именно так, мм… мм… Винни. Но не могу сказать, что я на нее в претензии.

Виски протянул Винсенту левую руку. Он убедился, что это сбивает людей с толку и они в растерянности не знают, что им делать. Но Винсент невозмутимо протянул правую руку и потрепал Виски по щеке.

– Уверен, что мы поладим, – улыбнулся Винсент и обратился к Хелене: – Дорогая, представь мне своего приятеля. У него ведь есть какое-нибудь имя?

– Меня зовут Джонни Уокер. Для друзей – просто Виски. Счастлив познакомиться с тобой, Винни.

– Кто счастлив, так это я. Только очень прошу, не называй меня Винни – это звучит чересчур по-детски. Заходи. Чаю? Познакомишься с нашими девочками. Может, задержишься у нас на какое-то время.

– Там видно будет.

– Да, в самом деле. Конечно, конечно.

Мужчины обменялись ничего не значащими улыбками, а Хелена тем временем опять спустилась к машине.

– Послушай, Джон, а чем ты живешь?

– Дышу, питаюсь.

– И как, хватает?

– Не жалуюсь.

– Не сомневаюсь. Ну а если серьезно, ты, надеюсь, понимаешь, что она привезла тебя для того, чтобы напакостить мне?

– Да, это приходило мне в голову.

– Интересно будет посмотреть, что из этого выйдет. Не знаю, готов ли ты поддержать игру. Для нее это ведь просто игра. Для меня, боюсь, тоже. Но вот ты… Все зависит от того, как ты это воспримешь. Ты уж не подведи нас.

– Я постараюсь, Винни. Покажу все, на что способен.

– Боюсь только, как бы тебе не пришлось показать все худшее, на что ты способен. Правда, и приз достойный – вот он приближается, нагруженный, несомненно, множеством покупок. Однако чем бы женщина ни тешилась… Помоги даме, а я тем временем пойду скажу Гудли, чтобы приготовил чай. Ну вот, молодец.

Винсент удалился, сверкая всеми цветами радуги, а Виски помог Хелене внести в дом два чемодана и поставил их у подножия лестницы, неровные ступени которой полукругом поднимались в полутьму второго этажа. Обернувшись, он увидел, что Хелена опять возвращается к фургону, и удивился, что еще она там забыла. Оказалось, что она ходила за его вещмешком и за Джаспером.

– Мне хочется, чтобы ты побыл у нас, хотя бы до вечера. Надеюсь, ты не будешь возражать. К тому же дети придут в восторг от Джаспера.

– Похоже, у меня нет выбора.

– Ну, выбор у тебя всегда есть.

Виски отобрал у нее мешок и положил вместе с ее чемоданами. Рядом он поставил Джаспера, чтобы тот охранял имущество.

Хелена провела Виски в гостиную, где находились все члены семьи, и представила его всем по очереди. Двойняшки, Ребекка и Виктория, не проявили к нему никакого интереса и, отведя на секунду взгляд от шумной пустоты телевизионного экрана, равнодушно кивнули в его направлении. Странная парочка, подумалось ему. Не похожи на обычных детей их возраста. Они сидели, как застывшие изваяния, по углам пыльного зеленого дивана в легких красных кукольных платьях. Между ними пристроились два одноглазых плюшевых медведя, с печальными мордами. Обе девочки хмурили брови, из-за чего выглядели старше своих четырех или пяти лет. Как будто они видели Виски насквозь и не одобряли того, что видели. Это несколько обескураживало. Они были похожи друг на друга, как две половинки одной груши.

Альфред, отец Хелены, толстый и лысый, сидел, словно огромный беспомощный ребенок, которого втиснули между ручек инвалидного кресла, и потихоньку потел в своем шерстяном коконе облаком сигарного дыма. Его полуприкрытые глаза не мигая смотрели на огонь, горевший в камине. Он не обратил на Виски никакого внимания – разве что утробно ему рыгнул. Поднеся к розовым губам сигару, Альфред принялся сосать ее, пока кончик не разгорелся докрасна. Как будто он держал во рту кусок толстого запального шнура, по которому огонь подбирался к его пухлым щекам. Он выпустил колечко дыма безупречно круглой формы, а затем сквозь него другое, поменьше. Повисев в воздухе, колечки стали оседать и рассасываться. Альфред двинулся вперед и, проехав в кресле примерно фут, выпятил губы, с шумом втянул в себя оба колечка и проглотил их. Затем он вернулся на прежнее место, подмигнул Виски и опять спрятался под непроницаемой маской. Отходя от Альфреда, Виски заметил на полу перед колесами две накатанные полоски около фута длиной.

Виски надеялся, что хотя бы притулившаяся в уголке седая дама с утонченными манерами соизволит побеседовать с ним. Он уже начинал чувствовать себя в этом доме как совершенно посторонний человек. При его приближении Нана Мэгз подала ему костлявую веснушчатую руку для поцелуя и, когда он исполнил ее желание, робко хихикнула, прикрыв рот другой рукой. Виски сказал, что ему очень приятно познакомиться с ней, она покраснела и заморгала слезящимися глазами.

Завершив церемониал представления, Хелена устало опустилась на стул рядом с матерью. В комнату вошел, озираясь, Винсент и прошлепал к столу. Виски сидел напротив Винсента, между Хеленой и Наной Мэгз. Перестав быть центром внимания, Мэгз продолжила свой пасьяс, время от времени что-то бормоча.

– Сейчас подадут чай, – объявил Винсент.

– Подадут? – откликнулся Виски. – У вас есть служанка?

– Думаю, мистер Гудли предпочитает, чтобы его называли дворецким. На него возложены все домашние дела: кормежка, уборка, отправка малышек в детский сад, уход за прилегающей территорией. А сестра Макмерфи заботится об Альфреде и Маргарет. Мы вовсе не хотим, чтобы они умерли тут у нас на руках, правда, дорогая? – обратился он к Хелене. – Откровенно говоря, я пытался отправить их в дом для престарелых, пока тебя не было, но оказалось, что содержать их у нас – дешевле.

– Вы это выдумали, – сказал Виски.

– Ну что вы. Правда, я не настаивал на отправке, особенно после того, как узнал, во сколько это обойдется. И, в конце концов, с ними не так уж много хлопот, а у девочек должны быть дедушка с бабушкой, так что пусть себе поживут тут еще какое-то время.

– Ты – олицетворение благородства, Винсент, – фыркнула Хелена.

– Надеюсь.

Виски показалось, что Винсент почему-то старается выглядеть хуже, чем он есть. Тут Чокнутая Нана Мэгз пихнула его в ребра своим острым локотком, и он вопросительно посмотрел на нее. Она кивнула на карты, выложенные на столе четырьмя ровными рядами, удовлетворенно потирая руки.

– Мне удается это сегодня уже в четвертый раз, – заявила она, страшно довольная собой. – Неплохо для моего возраста, вы не находите?

Виски посмотрел на карты. Они были разложены аккуратно, но никакого порядка в них не просматривалось – ни чередования красных и черных мастей, ни последовательности по старшинству. Полная бессмыслица. Однако старушка была счастлива, и что тут можно было против этого возразить.

– Блестяще, – сказал он.

– Что вы говорите?

– Я говорю, блестяще.

– Спасибо.

– За что?

– А?

– Вот хрен, она глухая? – шепотом спросил Виски у Хелены, но та была занята выяснением отношений с Винсентом и не слышаяа его – или слышала, но не сочла нужным отвечать.

– Как твое имя, сынок? – спросила Мэгз.

– Джонни Уокер.

– Нет, благодарю. Вот чай я бы выпила.

– Это меня зовут так – Джонни Уокер.

– Да нет. Все знают, что я в жизни не взяла в рот ни капли. А раз чего-то не пробовал, то, значит, можешь без этого обойтись, согласен?

Виски начал подозревать, что старушка слушает его вполуха, а то, что с грехом пополам слышит, не понимает. Он подумал, что она вполне могла бы вести беседу сама с собой, если задать ей тему.

Нана Мэгз перетасовала колоду и стала раскладывать карты по кругу. Выложив двенадцать штук, она положила одну карту в центре, затем снова по кругу, и так всю колоду. Последнюю карту она положила в центре, рубашкой вниз.

– «Часы», – пояснила она.

– «…и каждый ехал на осле», – подхватил Виски, решив, что уж лучше разговаривать с ней, чем слушать свистящий шепот из угла, где Хелена разбиралась с Винсентом.

– Согласна, но не во всем. Немцам всегда не хватато чувства юмора. Французы еще хуже, с их лягушачьими лапками, улитками и революциями. Мерзость. Правда, женщинам в революцию жилось неплохо, а мужчины просто теряли головы. Буквально, если ты понимаешь, что я имею в виду. Ага! Туз! – Мэгз подхватила туза вместе с бубновой пятеркой и отложила их в сторону.

– Пока тузили друг друга? – Виски начал входить во вкус.

– Да. дурачок. Нас всех ждет беспросветное будущее. Нужно осознать этот факт и смириться с ним. Это самое лучшее, так я считаю. Ловец душ доберется до всех и каждого. Дело в том, что он в сговоре с правительством. Тайные фракции, красные флаги. Совершенно секретно. Не говори ни одной живой душе. Иначе – пропал. Налоговая служба, перепись населения, трансляции по «ящику» – все работает на него. Там есть свой департамент по особым делам. Именно поэтому политики не говорят того, что думают. Хотят запудрить ему мозги. Никому из них нельзя доверять. Добравшись до власти, они уясняют, что все в его руках, пугаются и опускают руки, придурки.

– Так им и надо. Все равно от них никакого толку.

– Кому?

– Электорату.

– Сожалею, но я с ней не знакома. Новая служанка? Я знаю только Электру Чемберлен. Это ее родственница?… Хмм. Что же мне теперь делать? Так ты – родственник Электры Чемберлен? Странно. Совсем на нее не похож. Впрочем, она давно на том свете.

– Я, пожалуй, пойду побеседую с Альфредом.

– Салфетки? Конечно, есть. Спроси у Гудли.

Виски поднялся, принеся сидящим за столом свои извинения, однако никто не обратил на него ни малейшего внимания.

Он уже направился к Альфреду, когда дверь в дальнем конце гостиной отворилась и вошел сморщенный старичок, похожий на мятый клочок газеты. В руках у него был поднос, на котором дребезжали чашки и блюдца из тонкого фарфора, заварной чайник и сахарница, – все предметы сервиза были с трещинами и выщерблинами. Сутулая и скособоченная фигура с острыми выпирающими костями и черепом, обтянутым кожей, оказалась, несмотря на свою худобу, достаточно энергичной, чтобы проворно донести поднос до стола, где сидели Хелена, Мэгз и Винсент. Рассыпанные по плечам седые с желтизной волосы и бахрома мешковатого, обтрепанного черного костюма трепетали в такт шагам старичка.

– Чай подан! – провозгласил он раскатистым басом, который можно было бы, наверное, услышать даже в самом дальнем конце римского амфитеатра, заполненного вопящими кровожадными зрителями.

При этом звуке Хелена едва не упала со стула, но вовремя опомнилась и вернулась к перепалке с Винсентом.

Виски сделал глубокий вдох, чтобы прийти в се бя – у него заложило уши, – и заметил, что ни на кого из присутствующих трубный глас не произвел никакого впечатления. Очевидно, эго было в порядке вещей.

Мистер Гудли поставил поднос на столик рядом с разложенным пасьянсом Наны Мэгз. Взяв в руки чайник, он громко чихнул и, слегка отвернувшись, потер одной рукой нос, не переставая в то же время разливать чай. Закончив это занятие, он молча выплыл из комнаты, как кладбищенская тень.

Виски уселся на пол рядом с Альфредом, полный решимости поговорить хотя бы раз с кем-нибудь из обитателей дома, прежде чем верный «фольксваген» унесет его со всей возможной скоростью прочь от этого места.

– Добрый вечер, Альфред, – произнес он. – Как прошел день? У вас очаровательная жена – такие встречаются одна на миллион.

– Свет, – кивнул Альфред.

– Кто?

– Вот идиот. Слушай внимательно. Я никогда ничего не повторяю дважды, а это важно. – Альфред отхлебнул виски из своего стакана, икнул и продолжил: – Является ли свет самым быстрым, что есть во Вселенной? Нет. Да. Возможно, вероятно, допустимо. Кто знает? Все зависит от обстоятельств. Нам ничего не известно. Сто восемьдесят шесть тысяч миль в секунду. Правильно? Что-то около того. Во всяком случае, очень быстро. А есть скорость больше? Больше того, о чем ты спрашиваешь. Больше скорости света. Вот в чем дело. Обратите внимание, юноша, свет движется быстрее скорости света. Земля вращается, что несомненно, и одновременно перемещается в космическом пространстве вместе с Солнцем, всей Солнечной системой и всей Галактикой. Таким образом, если свет от нашего Солнца движется со скоростью сто восемьдесят шесть тысяч миль в секунду, то нам надо прибавить к этому скорость перемещения Солнечной системы и Галактики. Даже если бы они проделывали всего один фут в час, то солнечный свет двигался бы со скоростью света плюс один фут в час – то есть быстрее скорости света. Разумеется, Вселенная может перемещаться и со скоростью, равной скорости света, или даже быстрее, а это значит, что скорость света может быть какой угодно. Но заметь, если бы ты был частичкой света, то тебе казалось бы, что все в мире движется, кроме тебя, и тогда у тебя не возникало бы вопросов, почему планеты движутся так быстро. Дело в том, что все относительно. То, что кажется странным одному, может быть разумным с точки зрения другого. Уловил, в чем тут суть? Вот и хорошо.

С этими словами Альфред еще раз икнул и вновь уставился на пляшущие в камине огненные языки. Виски почувствовал, что в его голове воцаряется полный хаос, и встал, чтобы идти к своей машине.

– Черт ногу сломит в этом заколдованном лабиринте. Пора сматывать удочки, – бормотал Виски себе под нос, направляясь к дверям в дальнем конце комнаты, чтобы выскользнуть незаметно.

Двойняшки уткнулись в свой телевизор, Альфред задумчиво созерцал Вселенную, Мэгз с торжеством выигрывала у самой себя в карты, а Винсент с Хеленой продолжали шепотом орать друг на друга.

В дверях Виски обернулся, чтобы кинуть на всех прощальный взгляд, и наткнулся на сиделку Макмерфи. Глаза Виски были ослеплены белизной ее белого халата, голова закружилась, сознание отключилось, на лбу выступил холодный пот, ноги подкосились, и он рухнул на пол. Пока он лежал, уставившись с пола на Макмерфи, его охватил приступ неудержимого смеха. «В ней не меньше шести футов восьми дюймов, – подумал он, – точь-в-точь каланча».

– Как дела? – спросил он.

– Спасибо, хорошо. – Ее голос звучал как винил с дерибасом, с которого, сквозь скрипы, доносился писк придавленной дверью мыши. И весь ее облик соответствовал голосу: тело, от широкой задницы, сужающееся к плечам и увенчанное конусообразной головой с острым носом и утопленными возле него бусинками косых глаз под крохотным белым чепцом. – Рада знакомству с вами. Меня можно называть сиделка Макмерфи. Или просто сиделка. Или сестра Макмерфи. Или Мак. Вы к нам надолго? Друг семьи? Родственник? Гость? Места в доме сколько угодно. Я ухаживаю за Альфредом и Маргарет. Им пора ложиться спать. Они уже в преклонном возрасте. За ними нужно все время присматривать. Вы в порядке? Выглядите нормально. Не самый подходящий момент для знакомства, конечно. Я виновата. Всегда на все натыкаюсь. Уж такая я неловкая. Меня зовут сестра Макмерфи. Но это я уже говорила, да? Приятно познакомиться. Но прошу простить. Дела.

Она выбрасывала эти обрывки фраз таким пронзительным голосом, что все собаки в радиусе нескольких миль наверняка подняли бы вой, доведись им его услышать. И чем дольше она говорила, тем пронзительнее становился звук. Виски решил дождаться, пока ее голос не поднимется так высоко, что будет уже недоступен уху, но, достигнув порога слышимости, она оборвала себя и вернулась к своим обязанностям.

И тут он услышал смешок – тихий, чуть ли не потусторонний. Почесав голову, он сел, скрестив ноги. Смех повторился, на этот раз более отчетливо. Доносился он, без сомнения, откуда-то сверху. Поднявшись с полу, Виски подошел к подножию лестницы и всмотрелся в сумрак верхней площадки. Там, полускрытая балюстрадой, находилась какая-то фигура, сидевшая, как и он только что, скрестив ноги.

– Ты кто? – спросил он. – Еще один пациент этой психушки, скрывающийся от людских глаз?

– Не ругайся.

– Чего-чего?

– Это неприлично.

– Да хрен с ним, прошу прощения. Мне не до приличий.

– Ты тоже будешь здесь жить?

– Вряд ли. Меня как-то не тянет в ваш потусторонний мир.

– Ты привыкнешь. Здесь хорошо.

– Хм… хорошо. Возможно. Но у меня уже ум за разум заходит.

– Каждый живет, как хочет. Никому нет дела до других. Лишь бы Винсент не возникал. Он тут строит из себя большого босса.

– По-моему, он просто ублюдок. В некоторой степени.

– Почему ты все время ругаешься? Ты, наверное, на что-то рассердился. Или плохо себя чувствуешь. Или просто плохо воспитан. Я ведь сказала, что тут в действительности хорошо, – ты разве не слышал?

– О да, я плохо воспитан, сердит и не расположен выслушивать поучения от невидимок. Прошу прощения, конечно.

– Почему ты все время извиняешься?

– Чего-чего?

– «Чего-чего» говорить невежливо, надо говорить: «что-что». Если слишком часто извиняться, это становится ничего не значащим механическим повторением. Теряет всякий смысл.

– Ну ладно, мне пора. Тут неплохо, но только все это не имеет ничего общего с действительностью. Пока! – Виски отряхнул пыль со своих штанов и направился к выходу.

– Не уходи. Пожалуйста.

То, как она это сказала, заставило его остановиться. Он был уже по горло сыт общением с обитателями дома, у которых давно поехала крыша. Разговоров с привидениями, прячущимися по углам и поучающими тебя на каждом шагу, следовало, по его убеждению, всячески избегать. Это противоречило своду законов, выработанных им для себя самого, – маленькой черной книжечке, хранившейся у него в голове, на обложке которой было написано огненно-красными предупреждавшими об опасности буквами: «ПРАВИЛА НА ВСЕ СЛУЧАИ ЖИЗНИ».

– Чего ради мне тут оставаться? Приведи хоть один разумный довод.

– Ты нам нужен.

– Это еще зачем?

– Чтобы навести порядок в этом хаосе.

– Как, скажи на милость, я могу это сделать? Я тут совершенно посторонний и не вижу, как мое присутствие может что-нибудь изменить.

– Альфред считает, что может. А я верю ему. Он всегда прав.

– Да он же выжил из ума! И даже не подозревает о моем существовании.

– Он давно предсказал, что ты явишься. Мы ждали тебя.

– Это становится любопытным. Так и быть, ты уговорила меня. Но откуда он знал, что я «явлюсь»? Он что, ясновидящий?

– Может быть. Во всяком случае, он многое видит яснее, чем остальные.

– Например?

– Ну, например, когда Винсент впервые привез меня сюда, Альфред произнес фразу, которая тогда показалась мне бессмысленной, а сейчас, увидев, как ты тут валяешься на полу, я поняла, что он имел в виду. Он сказал: «Любовь такая же опасная штука, как и война. Одна убивает, другая разбивает сердце. Во всякой собачьей жизни и на всякой собачьей улице когда-нибудь наступает праздник, но даже твой лучший друг может укусить тебя за руку». Вот что он сказал.

– Чушь.

– Но ведь все сходится. Хелена поквиталась с Винсентом. А у тебя есть собака, твой лучший друг.

– А вы, значит, сидели тут и ждали, когда я явлюсь с Джаспером? Хелена отправилась искать кого-нибудь, чтобы поквитаться с Винсентом, и нашла меня. Ну и что же будет дальше, по-твоему? Есть какие-нибудь идеи?

– Да, есть. Хелена с Винсентом на самом деле любят друг друга, это все знают. Просто они бесятся со скуки. Слишком много денег – они могут делать, что хотят, но они не хотят ничего делать. Все, что могли, они уже сделали, увидели, пережили и всем пресытились, так что теперь они принялись за игру. Ты, я и все остальные – просто фигуры в их игре. Что-то вроде эротических шахмат. Ты для них – шахматный конь, способный на самые непредсказуемые ходы.

– Вот уж хрен.

– Не порти людям удовольствие. Останься хотя бы ненадолго.

– Не знаю…

Виски потер лицо обеими руками и попытался привести свои мысли в порядок. Наконец ему вроде бы удалось найти приемлемое решение, но прежде, чем он успел сообщить о нем незнакомке, он услышал, как она спускается, шлепая босыми ногами по мраморным ступеням. Виски поднял голову. Она была прекрасна. При виде таких женщин у людей останавливается сердце, челюсть отвисает, они влюбляются с первого взгляда и падают замертво. И при этом на ней ровным счетом ничего не было.

– Невежливо так пялиться.

– Ох… Да, конечно… Прошу прощения… Просто я… Вы… Ты всегда ходишь так? И не холодно? – спросил он, хлопая ресницами.

– Да нет. Я привыкла, и здесь никто не возражает. Ну разве что Макмерфи, но и та, по-моему, боится только, что я простужусь, а так она ничего не имеет против. А ты – против?

– Я? Нет, ни в коем случае. С какой стати?

Она была похожа на Хелену, ее можно было даже принять за младшую сестру, поменьше ростом, но красивее. И фигура у нее была лучше сложена.

– Ты все-таки пялишься. Мог бы для разнообразия посмотреть на мое лицо. Ты что, никогда голых женщин не видел?

– Да-да, конечно видел. Сотни голых женщин, всю жизнь только на них и смотрю. Я не гомик какой-нибудь.

– Никто и подозревает тебя в таких наклонностях. Разве что они таятся где-то очень глубоко.

– Нет у меня таких наклонностей. Мне, по крайней мере, о них ничего не известно. Никогда об этом даже не задумывался… А что, ты считаешь, что где-нибудь в глубине… неосознанно… они могут быть, да? Вот хрен. Ты считаешь, что это возможно? Я могу быть… одним из них?

– Как я могу что-нибудь считать? Я тебя не знаю. А может, ты лесби. А что? Подсознательная лесби, заключенная в теле мужчины. Твое женское начало слишком слабое, чтобы вырваться на свободу. Ты никогда не надевал женскую одежду? Или, может быть, хотя бы думал об этом? Никогда не воображал, как ходишь повсюду девять месяцев, нося внутри себя плод? Рожаешь его. В положенные сроки испытываешь боль. Спишь с мужчиной. Тебе не приходило подобное в голову, таинственный незнакомец? А? Никогда?

– Нет. Никогда… Хотя порой да, иногда. Но нечасто. Да нет! Нет-нет. Но и да.

– Я вижу, с тобой все в порядке.

– Уф-ф, мне определенно надо выпить.

– Тогда пошли со мной. Хочешь чаю?

– Откровенно говоря, я имел в виду что-нибудь покрепче. Как насчет виски?

– Посмотрим.

Виски последовал за покачивающей бедрами обнаженной фигурой через полутемную прихожую в глубины дома. «Симпатичная малышка, – думал он. – Попка что надо. Но будем держать себя в руках. Интересно, какова она в постели? Но что это я? Как же Хелена? А что – Хелена? Ты взрослый человек. Сколько можно жить по правилам? Это естественно, вот и все… Остынь, мальчик. Интересно, куда мы направляемся? Тьма кромешная. Почему она не включает свет? Успокойся. Так. Куда она исчезла? Сюда? Нет. Сюда? Черт побери! Не ругайся, это невежливо. Да что ты все о вежливости! Не будь тряпкой, Виски!.. Вот хрен. Лучше, наверное, повернуть обратно. Нет. Подождем. Она сама тебя найдет. Однако далековато им ходить на кухню. Надо найти выключатель».

– Эй, незнакомец! Ты здесь?

– Я-то здесь. Остается выяснить, где это. Куда ты исчезла? Ни черта не видно. Свет у вас где-нибудь зажигается?

– Ты что, нервничаешь?

– Нет, – ответил он нервно.

– Здесь практически никого не бывает. Я тут обычно прячусь. Я вывернула все лампочки в этой части дома, и этого даже не заметили, так что, по-видимому, сюда никто не ходит.

– А что тут такого особенного, в этой части дома?

– Да, в общем-то, ничего. Просто две пустые комнаты. Спальня и кладовка. Я здесь ночую иногда, если атмосфера в доме накалена. Эта парочка постоянно ругается. Лучше при этом держаться от них подальше. Ты согласен?

– Да, наверное.

За одним из поворотов коридора на стене с облупившейся краской Виски заметил едва заметное серое пятно напротив открытых дверей комнаты. В мягком, неизвестно откуда льющемся свете виднелось голое тело женщины. Протянув руку, она манила его. Он подошел, и она исчезла в комнате. Пустой бледный прямоугольник отбрасывал тень к его ногам. Он заглянул в комнату через щель между дверью и косяком.

Она стояла спиной к нему, вперив взгляд в ночную пустоту за высоким окном. Единственной мебелью, какую ему удалось разглядеть, были кровать с небрежно наброшенным одеялом, маленький столик и стул. Желтоватый свет лампы под мятым и выцветшим абажуром придавал комнате, будто нарисованной сепией, уютную теплоту и одновременно делал ее сумрачной и неприятной.

Виски вошел, отметив уголком глаза выцветшие обои в мелкий цветочек, местами отставшие и открывавшие взгляду сырую, всю в мелких пятнышках, штукатурку, старый покоробленный дощатый пол, скрипевший под ногами. При ходьбе с полу поднимались облачка пыли.

– Ты хороший человек? – спросила она чуть слышно.

– В каком смысле? – Он застыл посреди комнаты.

– Ну, не знаю. Просто скажи, хороший или нет?

– Об этом надо спросить кого-нибудь другого.

– Ты останешься?

– Может быть. Посмотрим.

– Я тебе нравлюсь?

– Я тебя слишком плохо знаю.

Ничего-то ты не знаешь.

– Может быть, и так. А может, и нет.

Подойдя к постели, девушка забралась на нее с ногами и завернулась в одеяло. Виски боком уселся на подоконник, подтянул ноги. Обняв руками колени, он положил на них голову и закрыл глаза. Его охватила усталость, проникавшая в каждую ноющую кость и в каждую мышцу. Он впустил ее, не сопротивляясь.

Спустя несколько минут его плеча коснулись ее теплые нежные руки. Она разбудила его и, доведя до постели, раздела и уложила. Он почувствовал, как она накрывает его одеялом. «Спи», – ласково выдохнула она ему в ухо, и он послушался.

В его ушах звучали ее шаги, манящие за собой. Он шел за ними, углубляясь в лабиринт темных закоулков, все дальше, пока не заблудился.