Книга Еретики Дюны онлайн - страница 4

Глава 6

Невозможно познать историю без знания того, как движутся в ее потоках ключевые фигуры. Каждый лидер для увековечивания ведущего своего положения нуждается в человеке извне. Исследуйте мою карьеру: я был и лидером и аутсайдером. Не подумайте, что я просто взял и создал Государство-Церковь. Это было моей функцией как лидера, и я копировал многочисленные исторические модели. Варварское искусство моего времени доказывает мое аутсайдерство. Излюбленный вид поэзии – эпос.

Популярный драматический идеал – героизм. Танцоры повсеместно заброшены. Стимуляторы, чтобы заставить людей ощутить, что я отобрал у них. Что я взял? Право выбирать свою собственную роль в истории.

Лито II (Тиран)

Перевод Ветер Бебе

Я умру! – думала Луцилла. Прошу вас, Сестры, не допустите, чтобы это произошло, пока я не передам драгоценный груз, какой хранится в моем разуме!

Сестры!

Понятие семьи лишь изредка находило свое выражение в среде Бене Джессерит, но все же оно было здесь. В генетическом смысле они и были родней. А из-за Иной Памяти часто знали и в чем. Им не требовалось особых обозначений, таких как «троюродная сестра» или «внучатная тетя». Родство виделось им, как видит свое полотно ткачиха. Они знали, как основа и уток создают ткань. Мир, лучший чем любая Семья, это ткань Бене Джессерит, что скрепляла Общину Сестер, но основу этой ткани создавал именно древний инстинкт Семьи.

Теперь Луцилла думала о Сестрах лишь как о Семье. Семье, которой столь нужно то, что она несла в себе.

Глупо было искать убежища на Гамму!

Но ее поврежденный не-корабль отказался ковылять дальше. Как дьявольски экстравагантны были Преподобные Матери! Ее ужасала заключенная в этой экстравагантности ненависть.

Обложенный вдоль возможных путей бегства с Лампадаса смертельными ловушками, периметр Сворачиваемого Пространства прорастал крохотными не-сферами, в каждой из которых содержались проектор поля и дающая залп в момент контакта лазерная пушка. Когда луч лазера ударял в генератор Хольцмана в не-сфере, цепная реакция выпускала на волю ядерную энергию. Окажись в поле ловушки, и тебя безмолвно накроет разрушительный ядерный взрыв. Дорогостояще, но насколько эффективно! Несколько таких взрывов, и даже гигантский корабль Гильдии превратится в бессмысленную щепку посреди пустоты. Защитные анализаторы системы ее корабля проникли в сущность ловушки только когда уже стало слишком поздно, и, подумала она, пожалуй, стоит считать, что тебе повезло.

Однако сейчас, невидящими глазами вглядываясь в пейзаж за распахнутым окном этого изолированного дома на Гамму, особой радости она не чувствовала. Окно было распахнуто, и полуденный бриз нес с собой неизбежный запах масла, чего-то грязного в дыме огня где-то неподалеку. Харконенны оставили на этой планете свой столь глубокий масляный след, что едва ли его когда-нибудь удастся стереть.

Связным ее здесь был отошедший от дел врач школы Сук, но она знала, что в нем кроется нечто много большее, нечто столь секретное, что разделить эту тайну может лишь ограниченное число Сестер Бене Джессерит. Знание это заключалось в особой классификации: Тайны, о которых мы не говорим даже среди своих, поскольку это причинит нам вред. Тайны, которые мы не передаем от Сестры к Сестре, разделяя общую жизнь, поскольку нет открытого пути. Тайны, которые мы не решаемся знать, пока не возникнет необходимость. Луцилла наткнулась на это лишь из-за скрытого намека Одрейд.

«Знаешь, что интересно на Гамму? Гм, там все общество зиждется на том, что все они потребляют освященную пищу. Обычай, привнесенный иммигрантами, которые так никогда и не ассимилировались. Живут замкнуто, застыли на браках между своими, и так далее. Естественно, порождают обычные мифические байки: шепоты, слухи. Служит тому, чтобы еще больше их изолировать. В точности, как они того хотят».

Луцилла знала о существовании одного древнего сообщества, которое прекрасно укладывалось в подобное описание. Любопытно. Сообщество, что пришло ей на ум, вымерло незадолго до Вторых Космических Миграций. Продуманное перекапывание Архивов только подстегнуло ее любопытство. Стиль жизни, затуманенные слухами описания религиозных ритуалов – особенно канделябры – особые святые дни и предписания, запрещающие какую бы то ни было работу в течение этих дней. И есть они не только на Гамму!

Однажды утром, воспользовавшись необычным затишьем, Луцилла отправилась в кабинет, чтобы проверить свою «проективную догадку», нечто не столь надежное как предвидение Ментата, но и нечто большее, чем просто теория.

– Полагаю, у вас для меня новое назначение.

– Я видела, ты лазишь по Архивам.

– Просто мне показалось, что именно сейчас это не мешает сделать.

– Ищешь взаимосвязи?

– Догадка. – Это тайное общество на Гамму – они ведь евреи, не так ли?

– Тебе, возможно, понадобится специальная информация о том месте, куда ты получишь назначение. – Брошено как бы невзначай.

Не ожидая приглашения, Луцилла опустилась в подвижное кресло Беллонды.

Одрейд отыскала на столе стилос, нацарапала что-то на растворяющейся бумаге и протянула листок Луцилле так, чтобы скрыть слова от возможных лишних глаз.

Уловив намек, Луцилла низко нагнулась над запиской, так чтобы ее прикрывал щит у спинки кресла.

– Твоя догадка правильна. И ты должна умереть прежде, чем откроешь ее. Это – цена их сотрудничества, знак великого доверия.

Луцилла порвала записку.

Используя идентификаторы сетчатки глаза и ладони, Одрейд отодвинула панель в стене позади своего кресла, достала небольшой ридулийский кристалл и протянула его Луцилле. Кристалл был теплым, но по спине Луциллы пробежал холодок. Что можно хранить в таком секрете? Из-под рабочего стола Одрейд достала защитную полусферу и легким движением повернула ее над поверхностью стола.

Чуть дрогнувшей рукой Луцилла опустила кристалл в принимающее устройство и натянула полусферу так, чтобы она прикрывала и ее голову. И тут же в ее сознании стали возникать слова, к пониманию, узнаванию пробивался голос, говорящий с невероятно древним как бы рваным акцентом: «Люди, к которым мы хотим привлечь ваше внимание, – евреи. Много эонов назад они приняли решение, призванное защитить их народ. Ответом на нескончаемые погромы стало решение исчезнуть с глаз человечества. Космические путешествия сделали это не только возможным, но и привлекательным. Они спрятались на бесчисленных планетах – их собственное Рассеивание – и вероятно, они управляют планетами, где живут исключительно их люди. Это не означает, что они оставили практики древних веков, к которым прибегали когда-то из необходимости выжить. Можно с уверенностью утверждать, что старая религия существует до сих пор, хотя и в несколько измененном виде. И, вероятно, раввин старых времен не почувствует себя не на месте за менора саббаты в еврейском доме наших дней. Но конспирация их такова, что всю жизнь вы можете работать бок о бок с евреем и ни о чем не подозревать. Они называют это „Полным Прикрытием“, хотя и сознают его опасности».

Это Луцилла приняла без единого вопроса. То, что держится в такой тайне, будет воспринято как опасность любым, кто хотя бы заподозрит о его существовании. «А зачем же еще они держат все в секрете? Ответь мне на это!?

Кристалл продолжал вливать свои секреты в ее сознание:

«Под угрозой раскрытия, они демонстрируют стандартную реакцию: „Мы жаждем религии наших корней. Это воскрешение, возвращающее все лучшее, что было в нашем прошлом“.

В подобном ходе событий не было ничего нового. Всегда существовали «рехнувшиеся воскрешатели». Это гарантированно вызывало волну любопытства. «Они? О так это снова свора воскрешателей».

«Маскирующая система (продолжал кристалл) в нашем случае успеха не имела. У нас свое собственное хорошо документированное еврейское наследие и фонд Иной Памяти для объяснения причин подобной конспирации. Мы не вмешивались в сложившуюся ситуацию до тех пор, пока я. Великая Мать, во время и после битвы Коррин (Действительно древность.) увидела, что наша Община нуждается в тайном обществе, группе людей, которая быстро среагировала бы на наши требования о поддержке».

Требования. В Луцилле пробудился здоровый скептицизм.

Великая Мать из далекого прошлого предусмотрела и такую реакцию. «Иногда мы предъявляем требования, которые они не могут не удовлетворить или обойти. Но и нам они предъявляют свои».

Луцилла почувствовала, как погружается, запутывается в чуть ли не мистической загадке этого подпольного общества. Ее неуклюжие запросы в Архивах вызывали по большей части отказ предоставить информацию. «Евреи? Что это такое? Ах, да – древняя секта. Займись этим сама. У нас нет времени на пустые исследования в области религии».

Однако кристалл еще не кончил:

Евреев забавляет, а иногда раздражает то, что они рассматривают как наши попытки копировать их. Задокументированное в наших отчетах доминирование женской линии для контроля порядка зачатий, воспринимается как еврейская черта. Евреем является только тот, чья мать еврейка. Диаспора будет запомнена, – заключил кристалл. – Сохранение этого в тайне – дело нашей чести».

Луцилла подняла с головы полусферу.

– Ты – наилучший кандидат для исключительно деликатной миссии на Лампадас, – проговорила Одрейд, возвращая кристалл в его тайное хранилище. Но это же прошлое и вероятно оно давно уже мертво. Взгляни-ка, куда завела меня «деликатная миссия», Одрейд!

С высоты второго этажа сельского домика на Гамму Луцилла увидела, как на участок прибыл огромный грузовоз. Внизу под ней сновали люди. Со всех сторон встретить грузовоз с бобами и овощами подходили работники. До нее доносился едкий запах рубленого костного мозга.

От окна Луцилла не отодвинулась. Хозяин снабдил ее местной одеждой длинным платьем из желтовато-серого драпа и ярким голубым шарфом, чтобы скрыть ее песочного цвета волосы. Очень важно не привлекать к себе нежелательного внимания. Она еще раньше видела, как несколько женщин ненадолго останавливались поглазеть на работу в поле. Ее присутствие здесь можно принять за простое любопытство.

Это был большой грузовоз, его носители, работая над грузом продукции, сложили его по отчетливо различимым секциям. Оператор стоял в прозрачной кабине впереди, руки на рулевом колесе, глаза устремлены вперед. Широко расставив ноги, он как бы полулежал на сетке гибкой поддержки левым бедром касаясь панели электричества. Это был крупный мужчина со смуглым морщинистым лицом и тронутыми сединой волосами. Его тело было продолжением сложного механизма – тяжелое направляющее движение. Проезжая мимо, он на мгновение скользнул взглядом по Луцилле, потом вновь сосредоточился на тракте, ведущем на обширную погрузочную площадку, обозначенную зданиями под ней.

Встроен в свою машину, – подумала она. Дает представление о том, как люди подлаживаются под то, что они делают. В этой мысли Луцилла ощутила уходящую силу. Если ты слишком подлаживаешься к чему-то одному, другие способности атрофируются. – Мы становимся тем, что делаем.

Внезапно она увидела саму себя оператором какой-то огромной машины, в этом ментальном образе она ничем не отличалась от мужчины в грузовозе. Громадина прогромыхала мимо нее прочь из двора, причем ее оператор не уделил ей больше никакого внимания. Один раз он ее видел. К чему отвлекаться во второй?

Мой хозяин, подыскивая убежище, сделал мудрый выбор, подумалось ей. Скудно населенная местность с надежными работниками в непосредственной близи и нелюбопытными прохожими. Тяжелая работа умеряет любопытство. Когда ее везли сюда, она не преминула обратить внимание на характер местности. Был вечер, и люди уже потянулись к своим домам. Плотность городского населения можно оценить по тому времени, когда останавливается работа в городе. Все рано по постелям, и вот вы уже в свободном регионе. Ночная активность говорит о том, что люди в городе беспокойны, дерганы, раз сознают, что остальные не спят, полны сил и слишком близко.

Что навело меня на такую задумчивость?

В начале первого отступления Общины Сестер, еще до страшнейших бешеных атак Чтимых Матер, Луцилла испытывала определенные трудности, стараясь осознать общее убеждение, что «кто-то охотится на нас с одним намерением – убить».

Погром! Вот как назвал это рабби, прежде чем уйти сегодня утором «посмотреть, что я могу для тебя сделать».

Она знала, что рабби намеренно употребил это слово, исполненное глубокой древности и горечи воспоминаний. Но с момента первого своего опыта на Гамму до этого погрома Луцилла чувствовала, сколь плотным кольцом сжимаются вокруг нее обстоятельства, которые она не в силах контролировать.

Тогда я тоже была беженкой.

В ситуации, в которой в настоящее время оказалась Община Сестер, было немало сходного с тем, что ей пришлось выстрадать в правление Тирана, за исключением одного – Бог Император, судя по всему (в ретроспективе), никогда не намеревался уничтожить Дочерей Джессера, только управлять ими. И этого он безусловно добился!

Где этот проклятый рабби?

Это был большой, сильный человек в старомодных очках. Борода его выгорела под палящим солнцем. Немного морщин, хотя по голосу и движениям этого человека она ясно прочла его возраст. Очки заставляли сосредоточить внимание на глубоко посаженных карих глазах, что вглядывались в нее с таким странным напряжением.

– Чтимые Матер, – сказал он (прямо в этой комнате с голыми стенами на втором этаже), когда она объяснила, в какое затруднительное положение попала. – Ну надо же! Это будет сложно.

Этого ответа Луцилла ожидала и, что важнее, видела, что он тоже это знает.

– Здесь навигатор Гильдии на Гамму тоже помогает тебя разыскивать. Он – с Эдрика, очень могущественный, как мне говорили.

– Во мне кровь есть Сионы. Он не может меня видеть.

– Также как и меня или моих людей – по тем же причинам. Знаешь, мы, евреи, привыкли приспосабливаться к необходимости.

– Этот Эдрик – не более чем жест, – отозвалась она.

– Он мало что может.

– Но они привезли его сюда. Боюсь, нам не найти способа безопасно отослать тебя с планеты.

– Что тогда мы можем сделать?

– Посмотрим. Мои люди не совсем беспомощны, понимаешь?

Луцилла распознала искренность и беспокойство за ее судьбу. Он спокойно продолжал, рассказывая о сопротивлении сексуальным обольщениям Чтимых Матер, «делать это незаметно, так чтобы не вызвать их ярости».

– Пойду расскажу новости кое-кому на ухо, – сказал он.

Как это ни странно, от этих слов она почувствовала, как возвращается к жизни. Зачастую в том, как ты попадаешь в руки профессиональных врачей, есть что-то отстраненное и жестокое. Она искала поддержки в знании о том, что последователи Сук проходят кодирование на то, чтобы остро чувствовать твои нужды, оказывать сочувствие и поддержку. (Все то, что может только встать поперек дороги в случае опасности.) Бессознательно она приложила усилие, чтобы вернуть себе утраченное спокойствие, концентрируясь наличной мантре, которую она извлекла из образования смертисоло, в одиночку.

Если мне придется умереть, я должна передать кому-то этот трансцендентный урок. Я должна уйти безмятежно.

Это помогло, но она по-прежнему чувствовала озноб. Рабби ушел слишком давно. Что-то не так.

Права ли я была, доверившись ему?

Несмотря на растущие мрачные предчувствия, Луцилла заставила себя заняться практикой наивности Бене Джессерит, возвращая в сознании сцены встречи с рабби. Ее прокторы называли это «невинностью, которая естественно сочетается с неопытностью, состояние, часто путаемое с невежеством». В этой наивности сливались все вещи и события. Состояние это было близким к деятельности Ментата. Информация поступала без предвзятого вмешательства памяти. «Ты – зеркало, в коем отражается Вселенная. В этом отражении весь твой опыт. Из твоих чувств возникают образы. Выстраиваются гипотезы. Важные, путь даже неверные. Это исключительный случай, где даже больше, чем одно неверное исходное данное, вместе могут выдать надежное решение».

– Мы с готовностью послужим тебе, – говорил рабби.

Можно гарантировать, такое насторожит любую Преподобную Мать.

Объяснения кристалла Одрейд внезапно показались неадекватными. Это почти всегда выгода. Она восприняла это как цинизм, но цинизм, проистекающий из обширного опыта. Попытки вытеснить его из человеческого поведения всегда разбивались о камни приложения на практике. Социализирующие и коммунистические системы меняли лишь расчеты, которыми измерялась выгода. Невероятных размеров управленческая бюрократия – силой был расчет.

Луцилла предостерегала саму себя, что проявления его всегда одни и те же. Взгляни только на дорогую ферму рабби! Убежище отошедшего от дел доктора Сук? Она видела, что лежало за этим хозяйством: слуги, еще более роскошные апартаменты. А должно быть и больше. Не важно, в рамках какой системы, все оставалось неизменным: лучшая еда, прекрасные любовницы, беспрепятственное передвижение, великолепные условия отдыха.

Это становится очень у томительно, если сталкиваться с подобным столь же часто, как это выпало мне.

Она понимала, что образы в ее разуме беспорядочно мерцают, но чувствовала, что не в силах сделать что-либо, чтобы это предотвратить. Выживание. На дне выставляемых любой системой требований всегда лежит выживание. А я угроза выживанию рабби и его людей.

Он лебезил перед ней. Бдительно следи за теми, кто подлизывается к нам, вынюхивая все те силы, какими, полагают, мы обладаем. Как лестно обнаружить толпы слуг, ждущих, жаждущих исполнить любую нашу прихоть! Насколько это расслабляет.

Ошибка Чтимых Матер.

Что же задерживает рабби?

Прикидывает, сколько удастся вытянуть из Преподобной матери Луциллы? Где-то внизу хлопнула тяжелая дверь, от чего задрожал пол второго этажа. Торопливые шаги по лестнице. Как примитивны эти люди. Лестницы! Луцилла повернулась на звук открывающейся двери. Рабби принес с собой в комнату богатый, обволакивающий запах меланжа, но остановился у двери, оценивая в каком она настроении.

– Прости мое промедление, дорогая госпожа. Я был вызван для допроса Эдриком, Навигатором Гильдии.

Это объясняло запах спайса. Навигаторы вечно были погружены в газ меланжа, испарения которого зачастую искажали их черты. Луцилла легко могла визуализовать представить себе тонкий угол рта Навигатора и его уродливые отвисшие нос и уши. Рот и нос казались до смешного крохотными на гигантском лице Навигатора с его пульсирующими висками. И знала, каким ничтожным и беззащитным должен был чувствовать себя рабби, слушая то переливы, то завывания странного голоса, под аккомпанемент механического перевода на безличную галаку.

– Что он хотел?

– Тебя.

– Он…

– Он не знает наверняка, но я уверен, он подозревает нас. Впрочем, он подозревает всех и каждого.

– За тобой кто-нибудь шел?

– Не обязательно. Они в состоянии найти меня, как только я им понадоблюсь.

– Что будем делать? – она и сама знала, что говорит слишком быстро, слишком громко.

– Дорогая госпожа… – он сделал три шага вперед, и она увидела, что на лбу и на носу у него выступил пот. Страх. Она чуяла его.

– Ладно, что?

– Экономическая политика за действиями Чтимых Матер – мы расцениваем их как представляющие некоторый интерес.

В его словах выкристаллизовались ее страхи. Я знала это. Он просто продаст меня!

– Как вы Преподобные Матери прекрасно знаете, в экономических системах всегда находятся бреши.

– Да? – с абсолютной настороженностью.

– Неполное подавление торговли каким-либо видом товаров повышает прибыли торговцев, в особенности прибыли тех, кто держит в своих руках распространение, – заминка в его словах прозвучала как предостережение. -Заблуждение – полагать, что можно контролировать нежелательные наркотики, останавливая их на границах.

Что он пытается ей сказать? Его слова описывали элементарные факты, известные даже послушницам. Возросшие доходы всегда использовались для покупки безопасных путей в обход охраны границ, а зачастую для подкупа этих людей.

Он купил слуг Чтимых Матер? Но не может же он думать, что такое не будет стоить ему и его людям жизни?

Она терпеливо ждала, пока он соберется с мыслями, судя по всему, он подыскивал такую для них форму, которая, по его мнению, наверняка была бы приемлемой для нее.

Почему он направил ее внимание на охрану границ? А ведь именно это он и сделал! Охрана всегда расчетлива и в принципе готова предать своих начальников. Их мнение: «Если не я, деньги получит кто-то другой».

Луцилла осмелилась дать волю надежде.

Рабби прочистил горло. Очевидно, он отыскал необходимые слова и расставил их в должном порядке.

– Я не верю в то, что существует какой-либо способ переправить тебя с Гамму живой.

Она не ожидала столь прямого приговора:

– Но…

– Информация, которую ты несешь в себе, иное дело, – продолжал он.

Так вот что лежало за всеми этими фразами о границах и охране!

– Ты не понимаешь, рабби. Моя информация – это не просто несколько слов и некие предостережения, – она постучала пальцем себя по лбу. – Здесь много драгоценных жизней, и все они несут в себе незаменимый опыт прошлых существовании, знания их столь жизненно важны, что…

– А-а, но я понимаю, дорогая госпожа. Наша проблема в том, что не понимаешь ты.

Всегда эти ссылки на понимание!

– Но в данный момент то, на что я полагаюсь, это твоя честь, – сказал он.

Ага, легендарная честность и надежность слова Бене Джессерит, раз оно однажды было дано!

– Ты же знаешь, я скорее умру, чем предам вас, – ответила Луцилла.

В ответ он только довольно беспомощным жестом широко, развел руки.

– Я целиком и полностью в этом убежден, дорогая госпожа. Вопрос не в предательстве, а в том, что мы никогда не открывали вашей Общине.

– Что ты этим хочешь сказать? – властно, едва ли не Голосом (который ее предупреждали не использовать в обращении с этими евреями).

– Я должен взять с тебя обещание. Мне нужно твое слово, что из-за того, что я тебе открою, вы не повернетесь против нас. Ты должна пообещать принять мое решение нашей дилеммы.

– Вслепую?

– Только потому, что я прошу тебя об этом и я уверяю, что мы не нарушим наших обязательств твоей Общине.

Луцилла уставилась на него, пытаясь проникнуть за барьер, который он воздвиг между ними. Поверхностные его реакции читались легко, но как дотянуться до загадки его столь неожиданного поведения.

Рабби ждал, пока эта внушающая страх женщина примет свое решение. В присутствии Преподобных Матерей он всегда чувствовал себя неуютно. Он знал, каково должно быть ее решение, и потому ему было жаль ее. Он так же видел, как легко она читает эту жалость в выражении его лица. Они знают так много и так мало. Силы их бесспорны, а их знание о Тайном Израэле столь опасно!

Однако этот долг следует возвратить им. Она не из Избранных, но долг есть долг. Честь есть честь. Правда есть правда.

Бене Джессерит не единожды помогала Тайному Израэлю выстоять в час нужды. Погром – это то, что его люди понимали без долгих объяснений. Погром глубоко отпечатался в душе Тайного Израэля. И благодаря Невыразимому, избранные люди не забудут этого никогда. Не забудут, как и не смогут простить.

Память оставалась свежа в повседневных ритуалах (и периодически подчеркивалась на общих собраниях), отбрасывала огненный отблеск на то, что знал рабби, ему предстоит совершить. И эта несчастная женщина! И она попала в ловушку памяти и обстоятельств. В котел! Нас обоих!

– Я даю слово, – проговорила Луцилла.

Рабби вернулся к единственной в комнате двери, открыл ее. На пороге показалась женщина в длинном, до полу коричневом платье. Повинуясь приглашающему жесту рабби, она перешагнула через порог. Ее волосы цвета старого плавучего дерева были завязаны в тугой узел на шее. Лицо морщинистое и сморщенное, и темное, как сушеный миндаль. Но глаза! Совершенно голубые! И на дне их холод стали…

– Это Ребекка, одна из наших людей, – донесся до Луциллы голос рабби. – Как, я уверен, ты уже заметила, она совершила опасный поступок.

– Агония, – прошептала Луцилла.

– Она прошла через это давно и хорошо служит нам. Теперь же она послужит тебе.

Луцилле требовалась уверенность:

– Ты сумеешь разделить?

– Я никогда не делала этого, госпожа, но я знаю, что это, – с этими словами Ребекка подошла ближе и остановилась лишь тогда, когда их тела почти соприкоснулись.

Они склонились друг к другу, Луцилла лбом коснулась лба странной женщины. Поднялись руки, и каждая из женщин сжала ими плечи другой.

За мгновение до того, как слился их разум, Луцилла из глубин своего направила мощную проективную волну:

– Это должно дойти до моих Сестер!

– Обещаю, дорогая госпожа.

В этом абсолютном слиянии двух сознании не было места обману, искренность его определило сознание неминуемой и скорой смертью или ядовитая эссенцией меланжа, которую древние фримены не зря называли «малой смертью». Луцилла приняла обещание Ребекки. Эта дикая Преподобная Мать евреев его исполнению посвятила свою жизнь. Но там есть и что-то еще! Разглядев что, Луцилла судорожно вдохнула. Рабби намеревается продать ее Чтимым. Матер. Оператор грузовоза был одним из их агентов, который приехал, чтобы убедиться, что в домике на ферме действительно женщина, соответствующая описанию Луциллы.

Искренность Ребекки не оставила Луцилле надежды на спасение:

– Для нас это единственный способ спастись и поддержать правдоподобие нашего прикрытия.

Так вот почему рабби навел ее на мысль об охране и тех, кто нарушает закон силы! Умно, ничего не скажешь. И я согласилась, а он знал, что так и произойдет.