Книга Гром победы, раздавайся! онлайн - страница 4

Высочайшее посещение

С тех пор, как государь, следуя голосу сердца и своему Божественному предназначению, лично возглавил обескровленную армию державы и перенес резиденцию в Могилев, управлением огромной империей занималась царица. Ей делали доклады руководители гражданских ведомств и губернаторы. Организацией тыла тоже ведала она. Все эти многотрудные обязанности ее величество исполняла старательно, с истинно немецким прилежанием и истинно православной верой в Промысел Господний, но по-настоящему государыне давало отраду лишь попечение над ранеными воинами.

Еще в начале войны она и ее старшие дочери прошли курс медицинского обучения и работали сестрами милосердия, не страшась крови и грязи. Лечебные учреждения, созданные императрицей, почитались образцовыми. И теперь, когда царица чувствовала, что изнемогает под бременем государственных забот, единственный отпуск, который она себе позволяла, заключался в инспекционных поездках по фронтовым госпиталям.

Всякую другую монархиню, столь самоотверженно трудящуюся ради отчизны, в народе бы боготворили. Но у ее величества не было дара вызывать любовь подданных. Все ее поступки истолковывались превратно, в самом благородном деянии видели лишь позу и фальшь.

Подполковник Козловский никогда не наблюдал императрицу вблизи, даже когда служил в гвардейской кавалерии. Поэтому, забравшись в угол кабинета и постаравшись слиться со шторой, он воззрился на открытую дверь с любопытством.

Послышался сдержанный гул голосов. Летящим шагом, который должен был знаменовать решительность и целеустремленность, вошла государыня. Она была в наряде милосердной сестры, с большим, но очень простым медным крестом на груди.

Главком склонил голову. Козловский вытянулся и спрятал палку, чтоб не бросалась в глаза. Он стеснялся своей хромоты.

Впрочем, августейшая особа в его сторону не посмотрела.

– Здравствуйте, милый, здравствуйте, – сказала она генералу с легким акцентом, но с совершенно русскими интонациями. – Ну что вы…

Это она не позволила поцеловать себе пальцы – взяла главкома обеими руками за кисть и прижала ее к своему сердцу.

– Знаю, всё знаю. Великую на себя ношу взвалили, храни и оберегай вас Господь!

Притянула плохо гнущегося генерала к себе, поцеловала в лоб.

«Зачем уж так-то?» – подумал подполковник. И заключил: «Хочет быть душевной, по-русски. Старается». И стало ему вдруг жалко повелительницу империи.

«Старик», деревянная душа, ни польщенным, ни растроганным не выглядел. Мог бы хоть видимость изобразить, из уважения к сану и полу. А он:

– Ваше величество, стоило ли утруждаться. Я бы сам явился к вам в вагон. Вот только дела срочные завершил бы…

В дверях и коридоре стояла многочисленная свита: военные в больших чинах, какие-то штатские господа, дамы.

– Дорогой вы мой, разве сейчас до церемоний? – сердечно молвила императрица. – Ну рассказывайте, что у вас происходит? Что наступление?

Обернувшись, она подала знак, и сопровождающие попятились. Адъютант снаружи прикрыл дверь.

– Я молюсь за успех вашего великого начинания денно и нощно! Как движется дело?

– Готовлюсь, ваше величество, – коротко ответил генерал.

Царица увидела карту с флажками. Подошла.

– Куда ударите? На Львов? На Перемышль?

Главнокомандующий изобразил простодушие – эта мина на его надменном лице выглядела крайне неубедительно.

– Пока еще не определился. Вот, сами изволите видеть: веду разведку на двадцати пяти участках.

Козловский не поверил собственным ушам. Лгать государыне? Невообразимо!

– А когда решите?

– За 48 часов до начала операции, – сказал он твердо и не отвел глаз от ее пристального взгляда.

После некоторого замешательства она спросила:

– Разве так бывает? Вы, верно, к чему-то все-таки склоняетесь?

– То к одному, ваше величество, то к другому.

Ее величество вспыхнула. На бледных щеках проступили красноватые пятна. С лица сползло выражение сердечности, и оно сразу стало более естественным. Неприязненно, с горькой обидой царица смотрела на полководца. Козловский переступил с ноги на ногу, ему хотелось провалиться сквозь землю, только бы не присутствовать при затянувшейся мучительной паузе.

Движение привлекло внимание императрицы. Она взглянула на незнакомого офицера. Он щелкнул каблуками – кивнула. Представлять подчиненного главком не стал, ибо невелика птица.

– Всеподданнейше признателен за высокую честь, – сказал Старик тоном, означавшим: шли бы вы с Богом, ваше величество, мешаете работать.

Князь снова поежился. А императрица – вот что значит выдержка и королевское воспитание – улыбнулась грустно и снисходительно. «Знаю, что меня не любят, – значила улыбка, – но Господь вам всем судья».

Из подвешенного к поясу ридикюля она вынула образок на цепочке.

– Вы заняты, не стану больше отнимать у вас времени. Я, собственно, хотела лишь вручить вам образок святого Николая-чудотворца. Пусть он принесет вам победу.

Императрица повесила иконку на шею почтительно склонившемуся генералу, вновь поцеловала его в лоб, но губами не коснулась. Перекрестила, повернулась, вышла.

Страдая за нее всем сердцем, подполковник как можно громче щелкнул каблуками и вытянулся прямее собственной трости. Не из угодливости, а желая хоть как-то загладить грубость начальника. Но царица шла к двери, низко опустив голову, и на офицера не смотрела.

– Все ей надо знать, – проворчал главком, когда они с Козловским остались наедине. – Чего захотела! Направление удара ей сообщи.

– Но ведь императрица! – не сдержался князь.

И немедленно за это получил.

– Хоть сам император, – ожег его ледяным взглядом «Старик». – Вы плохо меня слушали, подполковник. О направлении удара до самого последнего момента будут знать лишь семь человек: вы, я, начальник моего штаба, командующий и начштаба Восьмой армии, командир ударного корпуса и начальник артиллерии. Ясно?

– Так точно, ваше высокопревосходительство!

– Ну, и еще Николай-чудотворец, разумеется. – Главком скосил глаза на образок, поцеловал его и убрал под китель. – Но довольно лирики. Смотрите вот сюда. – Указка уперлась в точку с надписью «мест. Русиновка». – Именно на этом десятикилометровом отрезке близ местечка Русиновка мы сосредоточим всю мощь артиллерии и наш ударный кулак. Я выбрал участок фронта, занимаемый «швейцарской» дивизией, потому что у австрийцев она считается небоеспособной и оборона там слабо эшелонирована.

От груза новостей, от нервной сцены, свидетелем которой он только что стал, Козловский несколько смешался. «Какой еще швейцарской? – подумал он. – Швейцария вступила в войну и прислала нам дивизию? Не может быть, я бы знал!»

– Виноват?

– 74-ой пехотной, – нетерпеливо пояснил генерал.

Князю стало стыдно собственной несообразительности. 74-ая пехотная дивизия была укомплектована из питерских швейцаров и дворников, которых на исходе второго года войны мобилизовали в действующую армию. Про это соединение рассказывали, что окопы там чисто выметены, в блиндажах и землянках ни соринки. Везде царит идеальный порядок. Только в атаку дивизия ходить не любит. «Ура!» кричит громко и дружно, а из траншей не вылезает.

– В последние двое суток «швейцаров» мы выведем в резерв, а вместо них запустим гренадеров и сибирцев, – продолжил Старик. – Но до того времени придется вам использовать их штатное отделение контрразведки. Вам самому, повторяю, мелькать там незачем, это наверняка привлечет внимание австрийских шпионов.

Он тяжело вздохнул и тоном скупого рыцаря, вынужденного расстаться с дублоном, буркнул:

– Ладно, можете посвятить в тайну офицера, который будет работать на месте. Он будет восьмым посвященным. Есть у вас кто-нибудь подходящий? Скромный, не привлекающий внимания?

У Козловского ответ был готов.

– Так точно, есть. Именно какой надо. Годами зелен, вида несолидного. На него никто особенного внимания не обратит. Но инициативен, точен. Одно слово – математик. Участвовал в очень серьезных операциях. Его зовут…

– Меня не интересует, как зовут исполнителя, – оборвал князя главнокомандующий. – Довольно, что я знаю вас. С вас, если что, и спрошу.