Книга Список семи онлайн - страница 2

Глава 2
ДОМ 13 ПО ЧЕШИР-СТРИТ

Дом 13 по Чешир-стрит был расположен в центре квартала. Его окружали точно такие же ветхие строения, более похожие на театральные декорации, чем на жилые дома. Четыре ступеньки вели к покосившейся входной двери. Дом нельзя было назвать развалюхой, но вид у него был обшарпанный и убогий. Однако зловещим он вовсе не казался. Обычное безликое здание, как десятки других вокруг.

Дойл наблюдал за домом с противоположной стороны улицы. Он прибыл за час до назначенного времени, а потому не торопился. Уличное освещение было никудышным, прохожие и экипажи были редки. Дойл расположился в тени какого-то строения, уверенный, что его никто не заметил, и следил в небольшую подзорную трубу за входом в дом, куда его пригласили.

Тусклый свет газового рожка пробивался сквозь легкие занавеси гостиной. Дважды в течение последней четверти часа в окне мелькали неясные тени. Один раз невидимая рука раздвинула занавеси, и какой-то мужчина выглянул на улицу…

В 7.20 Дойл увидел человека, закутанного в пестрый плед. Некто торопливо протопал вниз по улице, поднялся по ступеням и трижды, с короткими паузами, постучал в дверь. Помедлив секунду, постучал в четвертый раз. Рост, вероятно, чуть больше полутора метров, вес больше восьмидесяти килограммов. Лицо человека закрывал большой воротник, но Дойл успел заметить новые ботинки, застегивающиеся на пуговки. Значит, это женщина. Дверь отворилась, и тучная дама вошла внутрь. Но открывшего дверь человека Дойл разглядеть не успел.

Пять, минут спустя к дверям подлетел мальчишка и повторил условный стук. Он был одет кое-как, в руках держал увесистый сверток, обернутый в газету. Но и его Дойл как следует не рассмотрел.

Между 7.40 и 7.50 прибыли две пары. Первая – пешком. И мужчина и женщина явно люди простые; женщина с лицом землистого цвета была в положении. Мужчина крепкого телосложения занимался, по-видимому, тяжелым физическим трудом. Костюм был ему маловат, и он чувствовал себя крайне неловко. Они тоже постучали в дверь условным стуком. В подзорную трубу Дойл видел, что мужчина чертыхается, стараясь излить свою злость, а женщина, опустив глаза, терпеливо выслушивает его ругань. Дойл пытался понять по движению губ, что говорит мужчина. Получилось что-то вроде "Деннис" и "болтун". Болтун? Они вошли в дом; дверь захлопнулась.

Вторая пара приехала в кебе. Не в дешевом городском, а в собственном, с кожаным верхом, запряженном прекрасной гнедой лошадью. Судя по тяжелому дыханию животного, экипаж гнали не меньше часа. Если они приехали с западной стороны, то, значит, из Кенсингтона или из Риджентс-парка, который расположен в самой северной части города, предположил Дойл.

Кучер спустился со своего места и открыл дверцу экипажа. Платье кучера и его почтительность говорили о том, что это старый слуга, хорошо знающий свои обязанности. Ему было около пятидесяти, и выглядел он мрачновато. Первым вышел молодой человек, стройный, бледный, одетый в модный костюм с галстуком и манишкой. Он был в бобровой шапке, это говорило о том, что он, отправляясь на сеанс, либо перестарался в выборе туалета, либо прибыл с какого-то торжественного обеда. Молодой человек огляделся вокруг с видом наигранного превосходства, свойственного студентам Кембриджа или Оксфорда, – этих всезнаек Дойл недолюбливал. Отстранив кучера в сторону, он протянул руку, помогая своей спутнице выйти из экипажа.

Женщина, одетая в черное, была высокого роста, как и ее кавалер, изящная, с гибким станом и скользящей походкой, привлекавшей к ней внимание. Капор оттенял ее бледное лицо с высокими скулами; сходство с молодым человеком было поразительным. "Наверняка его сестра, – решил Дойл, – только чуть старше". Это все, что он успел разглядеть, пока молодые люди поднимались по ступеням. Мужчина постучал в дверь, ни о каком пароле, по всей видимости, и не подозревая. Пока они ждали, молодой человек в чем-то бурно упрекал свою сестру – возможно, выражая недовольство тем, что его занесло сюда. Похоже, он сопровождал молодую даму без особого энтузиазма, однако она не обращала внимания на упреки брата. Дойл почему-то решил, что, несмотря на внешнюю хрупкость, эта женщина обладает твердым характером.

Женщина беспокойно огляделась по сторонам. "Это она писала письмо, – подумал Дойл, – и, может быть, ищет меня". Он чуть было не бросился через дорогу, но в этот момент дверь отворилась, и пара исчезла в глубине дома.

На занавесях гостиной плясали тени. В подзорную трубу Дойл увидел, что к молодой женщине приближается человек, силуэт которого он недавно разглядел в окне. Человек подошел в сопровождении беременной женщины, которая взяла у вновь прибывших головные уборы. Мужчина жестом пригласил сестру и брата пройти в другую комнату, и Дойл не мог далее наблюдать за ними.

"Отчаяние в ее поведении вовсе не ощущается, – подумал Дойл. – Эта женщина движима прежде всего страхом. И если дом 13 по Чешир-стрит – ловушка, то она с готовностью устремилась в нее".

Сунув подзорную трубу в карман и убедившись, что револьвер в порядке, Дойл покинул наблюдательный пост, пересек улицу и подошел к кучеру, который в это время раскуривал трубку, опершись о дверцу кеба.

– Извините, любезнейший, – обратился к нему Дойл со сдержанной полуулыбкой. – Не здесь ли проходит спиритический сеанс? Мне сказали, это на Чешир-стрит, тринадцать.

– Не могу знать, сэр.

"Голос равнодушный, ничего не выражающий. Возможно, действительно не знает", – подумал Дойл.

– Но разве эта леди… Леди и ее брат… ну да, а вы их кучер, не так ли? Сид, верно?

– Тим, сэр.

– Тим, правильно. Это вы летом подвозили нас с женой с вокзала, когда мы возвращались из деревни.

Кучер искоса посмотрел на Дойла, видимо решив как-то поддержать разговор:

– Из Топпинга, стало быть.

– Именно. Из Топпинга. Туда приезжала…

– Опера.

– Конечно… Ладно, признайтесь, Тим: вы меня помните или нет?

– У леди Николсон каждое лето собирается куча народу, – словно извиняясь, пояснил Тим. – А уж особенно когда приезжает опера.

– Я пытаюсь припомнить, был ли ее брат в те выходные или он оставался в Оксфорде?

– В Кембридже. Полагаю, он был там, сэр.

– Конечно, теперь вспомнил. Хотя что удивляться, я ведь был в Топпинге всего однажды.

"Пожалуй, нужно прекратить этот идиотский разговор, – промелькнуло в голове у Дойла, – иначе все испорчу".

– А вы любите оперу, Тим?

– Я, сэр? Нет, такие штуки не для меня. Я кучер, мое дело господ возить.

– Ну и хорошо. – Дойл посмотрел на часы. – Надо же, уже почти восемь. Мне пора. Будьте здоровы, дружище. Не замерзните тут.

– Благодарю, сэр, – выразил свою признательность Тим и повернулся к лошади.

Дойл взбежал по ступенькам. Леди Кэролайн Николсон – он сразу вспомнил ее полное имя. Ее свекор занимает какой-то важный пост в правительстве, к тому же он один из пэров Англии. Топпинг – их родовое поместье, где-то в Сассексе.

Как лучше постучать? Пожалуй, условным стуком: три коротких удара, пауза, четвертый удар. Главное – вызвать кого-нибудь к двери, а там будет видно. Дойл собирался постучать своей тростью, однако едва он коснулся двери, как она широко распахнулась. Звука открываемой щеколды он не слышал, возможно, дверь была плохо заперта.

Дойл вошел. В просторном холле было темно и пусто, на дощатом полу не было даже обычного коврика. Он увидел закрытые двери справа, слева и впереди. Обшарпанная лестница вела куда-то наверх. Ступени заскрипели, когда он ступил на лестницу. Не успел он подняться на третью ступеньку, как услышал, что входная дверь захлопнулась. На этот раз он отчетливо различил звук падающей щеколды. Может быть, дверь захлопнуло сквозняком?

Кругом было темно, но на столе в бронзовом подсвечнике теплился огонек. Протянув руку к свече, пламя которой задрожало в ответ на его движение, Дойл заметил возле подсвечника стеклянную чашу, на поверхности которой плясали причудливые черные тени.

Чаша была большого диаметра; ее стенки покрывал толстый слой копоти, но под ним легко угадывался какой-то рисунок. Дойл нащупал пальцами заостренные рога, венчавшие голову животного. Чаша была наполнена каким-то варевом, черным и пенившимся, от которого исходил густой неприятный запах. Инстинктивно передернувшись от отвращения, Дойл хотел было тронуть жидкость, но в этот момент на ее поверхности что-то зашевелилось. Сосуд задрожал, ударяясь донышком о стол. Из него послышался звенящий, режущий ухо свист.

– Ну ладно, к этому мы еще вернемся, – пробормотал Дойл, отпрянув от стола.

Из-за двери донеслись тихие ритмичные звуки голосов, почти сливавшиеся с этим свистом и, возможно, как-то способствовавшие его появлению. "Похоже на ритуальное песнопение… Жаль, что слов не разобрать", – подумал Дойл, напрягая слух.

Дверь справа отворилась. Перед ним появился мальчик, тот самый, которого он заметил на улице. Мальчик смотрел на доктора, нисколько не удивляясь, что видит его здесь.

– Я пришел на сеанс, – сказал Дойл.

Мальчик нахмурил брови, внимательно изучая Дойла. "Он старше, чем мне показалось. И пожалуй, намного. Все дело в маленьком росте, – пронеслось в голове у доктора. – Лицо измазано сажей, и на уши надвинута вязаная шапчонка, но мелкие морщинки в уголках глаз все равно заметны, и этих морщин полным-полно. А в холодном блеске неподвижных глаз вообще нет ничего детского".

– Леди Николсон ждет меня, – добавил Дойл.

Мальчик словно высчитывал что-то в уме, его взгляд стал пустым и холодным, как у мертвеца. Дойл испугался. Ему казалось, что мальчик свалится сейчас у его ног, и он уже собрался протянуть вперед руку, когда взгляд мальчика снова стал осознанным. Он открыл дверь и неловким жестом пригласил Дойла войти. Похоже, эпилептик, которого постоянно подвергают унижениям, да и ростом не вышел из-за скверного питания. А может, он глухонемой? Улицы Ист-Энда как раз такое гнусное местечко, где обитают легионы подобных бедолаг. Дойл отлично знал, что услуги этих несчастных оплачиваются самой мелкой монетой.

Дойл направился в гостиную, откуда все отчетливее доносился хор голосов, проникавший сквозь неплотно закрытую дверь. Через мгновение дверь в холл за его спиной захлопнулась – мальчик ушел. Дойл ступал осторожно, вслушиваясь в ритмичные звуки пения, но оно внезапно оборвалось, и до его слуха долетало только шипение газа из рожков. Вдруг створки двери распахнулись – на пороге стоял все тот же мальчик, жестом приглашая Дойла войти. Комната была на удивление просторной, и сеанс уже начался.

* * *

Начало современному движению спиритуалистов положил случай банального мошенничества. 31 марта 1848 года в доме неких Фоксов – заурядной семьи, проживавшей в Нью-Йорке, – послышался загадочный стук. В течение последующих месяцев стук возобновлялся каждый раз, когда две взрослые дочери Фоксов находились вместе в одной и той же комнате. Сестры Фокс, нимало не смущаясь, быстренько превратили все возраставший интерес к мистическим стукам в процветающий семейный бизнес. Сначала издавали дешевые книжонки, а потом стали устраивать показательные сеансы, разъезжая по всей стране с лекциями, на которые непременно зазывали местных знаменитостей.

Только на закате жизни Маргарет Фокс призналась, что все их мистические стуки были не чем иным, как все более усложнявшимися трюками, которые они проделывали у себя в гостиной. Но к тому времени уже нельзя было унять разбушевавшиеся страсти vox populi,^[1] жаждавшего убедительных доказательств существования паранормальных явлений. Утверждение приоритета науки над мрачными тенетами христианских догм создало ту благодатную почву, на которой спиритуализм расцвел бурно и безудержно.

Движение поставило своей целью подтвердить существование сфер бытия за пределами физического мира, непосредственно связываясь с миром духов через медиумов – людей, способных настраиваться на высшие частоты бестелесного мира. Однажды обнаружив и развив в себе подобные способности, медиум первым делом устанавливал "контакт" с духом-проводником, служившим посредником между медиумом и затерявшимися в космических сферах душами умерших. А поскольку с мольбой о помощи к медиумам обращались в основном люди, потерявшие недавно кого-то из своих родных и близких, то им не требовалось ничего, кроме доказательств, что их близкие, ушедшие в мир иной, благополучно миновали берега Стикса. Дух-проводник должен был установить контакт, подтвердив его "у тети Минни или брата Билли". Как правило, для этого было достаточно какого-нибудь семейного предания, известного лишь почившему и его здравствующим родственникам.

Ответом на такие несложные требования были сигналы от духа, поступавшие в форме разнообразных стуков и ударов по столу. Более опытные медиумы входили в состояние транса, во время которого дух-проводник словно бы "заимствовал" голос вызываемого духа умершего, повторяя его с изумительной точностью. Некоторые медиумы проявляли талант поистине редкостный: они выпускали из носа, ушей или рта клубы густого молочно-белого дыма, на самом деле являвшегося вовсе не дымом, а некой неизвестной субстанцией, не имевшей ничего общего со свойствами дыма. Эта субстанция не рассеивалась и не реагировала на окружающую среду, появлялась в виде трехмерных образов, принимавших очертания духовной или материальной сущности. Одно дело, когда слышишь, как "дорогая тетя Минни" шлет тебе послание в виде стука, и совсем другое, когда на твоих глазах клочковатый туман приобретает очертания ее тела. Странную субстанцию назвали эктоплазмом, ее много раз фотографировали, но никакого вразумительного объяснения ей так никогда и не было дано.

Кроме бесчисленных страдальцев, потерявших ориентиры в этом жестоком мире, поддержки медиумов, окруженных ореолом мистики, искали и другие люди. Эти люди были движимы сходными мотивами. Однако тех и других разделяла незримая, но четкая граница, по одну сторону которой находились жаждущие света и истины, а по другую – приверженцы царства тьмы. Дойл, например, был искренне убежден, что, овладев глубинной тайной знания, можно постичь многие неразрешимые загадки человеческого организма, делавшие одних больными, а других – здоровыми.

Он тщательнейшим образом изучил историю некоего Эндрю Джексона Дэвиса, неграмотного американца, родившегося в 1826 году. Еще подростком Дэвис обнаружил в себе способность распознавать болезни с помощью своего духовного зрения, позволявшего ему видеть тело человека насквозь. Для него тело было прозрачным, и каждый из видимых им внутренних органов имел свой цвет; по их оттенкам он мог определять, здоров человек или болен. С таким талантом, думал Дойл, Дэвис мог бы стать гениальным целителем.

Приверженцы царства тьмы стремились к познанию мистических тайн исключительно ради корысти. Примером тому было поведение первооткрывателей электромагнетизма, решивших держать свое открытие под спудом. Дойл с сожалением признавал, что подобных людей среди спиритуалистов гораздо больше, чем их оппонентов, и что они продвинулись на пути к своей цели намного дальше.

* * *

В тот же самый вечер и в то же самое время, когда происходили события на Чешир-стрит, меньше чем в миле от нее из пивной на Митрсквер вышла, покачиваясь, потасканная уличная проститутка. Она чувствовала себя в этот вечер совершенно несчастной. Праздник, когда люди дарят друг другу рождественские подарки, оказался для нее страшно неудачным. Несколько монет, которые ей удалось заработать, были тут же истрачены на рюмку джина, лишь едва-едва подбодрившего ее.

Уже давно ее жизненный тонус целиком и полностью зависел от глотка этого дешевого напитка, как правило повышавшего настроение. Выпивка была особенно кстати после коротких минут, проведенных с клиентом зачастую в какой-нибудь темной подворотне, пропитанной отвратительным запахом отбросов. Она давным-давно перестала заботиться о внешности и теперь ничем не отличалась от своих товарок, которыми буквально кишел этот рабочий район Лондона.

А ведь ее жизнь начиналась в настоящем раю. Она была когда-то любимицей счастливых родителей и считалась самой красивой девушкой в деревне. И как же она могла поверить в рассказы о сказочной городской жизни, которые нашептывал ей какой-то заезжий молодчик? Она отдалась ему, не задумываясь, и сбежала в Лондон, полная надежд, но не успела оглянуться, как оказалась на панели. Занятие проституцией и алкоголь разрушили молодой организм, и сладким мечтам о счастливой жизни пришел конец; в душе она ощущала пугающую пустоту, ее воля была окончательно сломлена.

Холод пронизывал девушку насквозь, драное пальтишко нисколько не помогало согреться. Как сквозь сон промелькнула вдруг мысль о тех счастливцах, которые сидят сейчас за семейным рождественским ужином в теплых столовых за подернутыми инеем окнами. И ей смутно вспомнилось что-то давно забытое из прежней жизни. В памяти всплыли слова из красивой поздравительной открытки, присланной ей когда-то. Но видение быстро исчезло, и она с тоской представила себе тесную грязную каморку за рекой, где она ютилась с тремя товарками. При мысли о скором отдыхе она немного оживилась; заледеневшие ноги кое-как понесли ее вперед. Ей хотелось поскорее очутиться в тепле, думать о чем-нибудь другом она была не в состоянии. Перейдя мост, она решила срезать угол на пути к Олдгейту и пройти по темному проулку между торговых рядов.