Книга Драная юбка онлайн - страница 2

Все испортить

«Мин» – это маленькая бакалейная лавочка в Чайнатауне с закусочной в углу. Я села рядом с длинной, черной неоновой вывеской, на которой все время менялись выигрышные номера лото. Небо серело в пухлых облаках, но в окне все было красное. Краснота, драконы лижут бирюзовое солнце на расплывающемся старом здании через дорогу, красные языки превращаются в языки пламени. Краснота неоновых вывесок, высвечивающих «Гонь-Дун», краснота мусорных бачков, и даже телефонная будка выглядела красным храмом. Потаскушечья краснота лака, украшающего ногти девушки, чьи руки наводят на мысли о кровавых апельсинах и красном сигнале светофора.

На самом деле я просто отсиживалась у Мина. Будь у меня друзья, мы бы отпраздновали мой отважный поступок. Прогуливание школы. Но друзей я потеряла, да и убедить себя в собственной отваге тоже не могла. В ситуации со шлангом я повела себя совсем неизящно. Потому я и отсиживалась за угловой стойкой – я и два безработных дровосека. Дровосеков сложно с кем-нибудь спутать. Они курят «Экспорт А» и носят шерстяные куртки весной. Эти единственные, кроме меня, посетители «Мина» были без работы и сетовали на судьбу. Они обсуждали поездку в Коуичан на вырубку; они припоминали имя жены Дэнниса. Жена Дэнниса знает прораба, но как же ее зовут? Крепкие ребята, эти дровосеки. Сидя рядом с ними, я ощущала себя в полной безопасности и одновременно очень по-идиотски. В «Мине» не бывало ни подростков, ни туристов. Я могла бы отсиживаться тут целую вечность. Городок настолько мал, что постоянно натыкаешься на знакомых. Но не у Мина. Дровосеки рядом со мной заговорили о собачьем корме.

Я задумалась, как привести все в порядок. Привести все в порядок быстро. Может, переехать в Нью-Йорк, стать манекенщицей, начать захватывающую жизнь. Жизнь эта казалась нелепой, но девицы в журналах так и жили. И один мужчина даже подошел ко мне, будто я его приглашала. Он подошел ко мне, такой абсолютно в себе уверенный. Выглядел, как идиот, но сказал, что ищет таланты. Тебе сколько лет? Это твой натуральный цвет волос? Тебе никогда не говорили, что ты могла бы стать манекенщицей? Я хотела послать его подальше, но он, наверное, думал, что ведет себя в высшей степени вежливо. У меня до сих пор где-то валяется его склизкая визитка; может, стоит ему позвонить?

Я достала блокнот, приказала себе составить список всего, чего я хочу достичь до своего семнадцатилетия. Но едва я задумалась, как привести все в порядок, мне просто безумно захотелось все испортить.

В «Мине» меня никто не обслуживал. Я не знала, в чем дело. На кухне я заметила человечка, голова будто забинтована в пар. Наши взгляды пересеклись, он мне кивнул, но остался в своей дымке. Дровосеки обслуживали себя сами – просто брали кофейник со стойки. Мне хотелось лимонада. У меня пересохло в горле и жутко пробило на сахар. В последнее время на меня либо обращали чересчур много внимания, либо полностью игнорировали. Либо одна, либо другая крайность, и никакой золотой середины. Интересно, знают ли дровосеки моего отца. Я боялась, что они начнут подшучивать над ним. Чертов полоумный хиппи обозвал меня убийцей просто потому, что я спиливаю деревья. Терпеть не могу, когда люди посмеиваются над моим отцом. Но по большому счету мне было наплевать.

Пустые страницы блокнота уставились на меня, будто я какая-то предательница. Что ты собираешься делать? Ну же! Давай же, продемонстрируй мотивацию, какие-то амбиции, какой-нибудь гениальный план.

Я сидела и пялилась на улицу. Делала вид, что я очень необычна. Для этого мне приходилось закрывать глаза на кое-какие истины.

Весь наш Чайнатаун состоит из одной улицы. И, может быть, эта улица прекрасна в порочном хвастовстве неона и убийственном красном цвете, но я же видела фото в журналах. Нью-Йорк или Торонто: их Чайнатауны извивались и меняли направление, они набиты толпами людей, что спешат по своим захватывающим делам и пробивают себе дорогу через спутанный лабиринт, в который сложились улиц двести.

Какие-то типы в глубине «Мина» рассматривали порножурналы. Собственно, так я и узнала о Мине. Какие-то потные мужики в автобусе обсуждали свой предстоящий поход к Миню, чтобы полистать порнуху, потому что туда вряд ли забредет милая женушка или нянюшка их детей.

Один мужик пожаловался, что однажды покупал «Хастлер» в «Книжном мире», а его дочь как раз зашла, чтобы купить «Семнадцать». Да ты лучше поди к Мину, посоветовал его собеседник. Ну знаешь, магазин, который китайцы держат. Там всегда пусто, и у них куча порнухи. Туда почти никто не заходит, разве иногда забежит грязный китаеза какой-нибудь.

Однажды, лет в пятнадцать, я туда забрела. Я увидела какие-то комиксы, пару доисторических «Шатленов» и кучи, кучи порнографии. Я только быстро огляделась, а потом купила бенгальские огни своему бывшему парню Дину Блэку. А сейчас я повернулась и стала смотреть. Я видела, как три мужика, старательно пытаясь не задеть друг друга, наклонялись, тянулись, открывали и пялились.

Мне было интересно, что они думали обо мне, высокой девице со спутанными волосами и блокнотом, где вызывающе отсутствуют цели. Вы бы видели, как я тогда одевалась. Весьма непривлекательно. На мне был мешковатый комбинезон и отцовская фланелевая рубаха, завязанная на талии, чтобы скрыть выпирающий валик утепленных подштанников. Слишком закутанная. Отцовская рубашка была мне защитой от критиков в коридорах, этих быкообразных козлов из команды регби, которые сидят в фойе и оценивают проходящих мимо девиц. Когда у меня появятся деньги и я уеду из Виктории, начну одеваться, как манекенщицы из журналов. Журналы уже все уши прожужжали о Твоем Истинном Стиле, и мне казалось, что, даже если у меня и был какой-то истинный стиль, он проявится, когда я буду уже Там. Знаете, о чем я подумала, когда смотрела на мужиков, рассматривающих порнуху в углу? Меня поразила ужасная мысль – ведь Эверли, моя мать, могла бы оказаться на страницах этих грязных журналов. Такое ведь возможно, но думать об этом мне совершенно не хотелось, поэтому я опять уткнулась в мой ухмыляющийся блокнот. Тихий океан омывает мой остров, океан холодный и бесконечный, отрезает меня от остального мира, и я никогда его не пересекала. Океан похож на дуэнью, чье постоянное присутствие напоминает, что мне никуда не уйти. Пустые страницы блокнота действовали на меня так же, как океан. Конечно же, ты никуда не убежишь.

Мое присутствие у угловой стойки не смущало мужиков; мне казалось, они меня просто не замечали.

Внутрь зашла тощая девочка. Она резко распахнула дверь, и гроздь серебряных колокольчиков врезалась в стекло. Очень хрупкая девочка, на вид слегка нездоровая, но сама она об этом явно не подозревала. Она шла так, словно была звездой определенных кругов, и не имело значения, что думают другие. Она шла ровно и быстро.

Дровосеки усмехнулись. Это еще что за чертовщина?

Похоже, маскарад в этом году начался раньше?

Ха, будь я ее отцом, я бы уже шлепал ее, разложив на колене.

Она шла к мужикам с их журналами, и я видела, что разрез на ее облегающей юбке порван. Она встала прямо за мужиками. Я не видела ее лица и не могла сказать, сколько ей лет. Может, не больше двенадцати. Она выбрала маленькую пухлую книжечку комиксов. Мне показалось, что стоять вот так – верх идиотизма. Они ведь могут подумать, что ты такая же, как девицы в журналах; как та, что на обложке – с разведенными ногами и тупой подписью: Жюли ловит бабочек. Они ведь могут до тебя дотронуться!

У нее был грубый и приятный голос. Она толкнула локтем одного мужика и показала ему свои комиксы. Тебе нравится Бетти? спросила она.

Мужик ее проигнорировал, а она стояла рядом, пожалуй, даже слишком близко. Через несколько секунд он уже был у стойки, судорожно сжимая «Шатлен». Никого не было за кассой, и он просто швырнул какие-то банкноты на прилавок.

Я не могла отвести от нее глаз. Узкобедрая, непоседливая, она подошла туда, где сидела я.

Подошла к стойке и засунула в карман деньги, которые оставил мужик.

Мин!

Небольшой человечек вышел из кухни. Лицо влажное и старое, но он улыбнулся, увидев девочку.

Я убрала блокнот.

Давай-ка ты останешься здесь, сказал он. Держись подальше от улицы Йейтс. Полицейский мне сказал. Запретная Зона кончается здесь.

А, ну да, ответила она, Запретная Зона.

Тебя в этом городе все терпеть не могут, сказал он. Я слышал.

Спасибо, ответила она. На шее у нее болталась зубная щетка. На тоненькой розовой цепочке. Девочка сунула щетку в рот, будто грязные щетинки – леденец.

Посмотри-ка на свою юбку, сказал он. Шить ты не умеешь.

Да какая разница, ответила она.

Есть хочешь? ласково спросил он. Оставайся тут. Оставайся у Мина.

Он выдал ей молочный коктейль. Она не сняла бумажку с соломинки, а просто начала втягивать в себя пенку, скрестила ноги и взглянула на меня. Мне было видно, как секутся у нее волосы, отвратительно перекрашенные из светлого в черный. Она отбрасывала драные прядки со лба, словно хотела продемонстрировать пухлые губы и яркие голубые глаза.

Она улыбнулась мне, и я отвернулась, будто меня застигли врасплох.

Еще один мужик отошел от журналов к стойке. Он нес журнал под названием «Тюремные искушения». Моя мать могла быть в «Тюремных искушениях». Ее уже арестовывали. У нее был привод. Ничего крутого она не сделала, банков не грабила. Просто сидела в центре на какой-то площади и отказывалась уходить.

Тощая девочка прикрыла деньги мужика рукой. Мин, наверное, просто ослеп; он глядел на нее с нежной усмешкой.

Она пропела его имя: Мин, Мин, о Мин. Ты ведь придешь послушать, когда у меня появится музыкальная группа, Мин? Я спою тебе. Мин, Мин, о Мин.

Неа. Никаких песен для Мин.

Да ладно, сказала она, всем нужна песня.

Не Мину, сказал он. Мину песен не нужно.

Ей явно стало скучно. Она заплатила за сигареты украденными деньгами.

Она вышла, напевая, Мин, Мин, о Мин.

Песен не нужно, сказал он.

Как ее зовут? спросила я.

Он оглядел меня с сомнением. Джастина, буркнул он и ушел на кухню.

Грязный пар стелился туманом.

Я пошла за ней. Зачем – ума не приложу. Ну а что еще делать? Туман перешел в дождь, и ее рваная юбка стала мокрой и прозрачной. Я видела очертания ее ног и лопатки. Мы ушли с красной улицы и шагали мимо тусклых серых двухэтажек с плоскими крышами. Вдалеке виднелся залив, окруженный карликовыми горами и мачтами. По сравнению с ними двухэтажки казались совсем жалкими, вульгарными и обреченными. Вывеска в окне мебельного магазина гласила: ПОЗДРАВЛЯЕМ! МЫ ЗАКРЫВАЕМСЯ! БЛАГОДАРИМ ЗА ПОДДЕРЖКУ!

Улица Йейтс была очень людной; здесь подбирали и выпускали народ все автобусы. Джастина завернула на улицу Йейтс и замедлила шаг возле сгоревшего магазина. В асфальте образовался огромный кратер. Выглядело это ужасающе.

Если честно, мне совершенно нечего было делать на улице Йейтс. Отсюда не ходили автобусы ко мне домой. Я не жила ни в Дубовом заливе, ни в Королевском заливе, ни в заливах Кадборо или Кордова – в тихих и зеленых районах. Но я все равно присела на скамейку, будто ждала автобуса.

Я видела, как она вошла в темный переулок. Тогда я еще не знала о Запретной Зоне.

Я думала, это просто переулок, и она просто по нему побежала. Очень непривычно было наблюдать, как кто-то бежит в центре города. Я увидела, как еще больше надорвался разрез юбки, мелькнули каблуки – и все, она исчезла. И переулок был пуст, и я видела только дождь и дыру в асфальте.

Куда бы она ни бежала – явно не в распадающуюся семью к отцу-наркоману и не к отморозкам на поляне. Наблюдая, как она бежит, я думала – выход рядом. Не обязательно восходить звездой журналов с острова за горизонт; не обязательно протискиваться через замысловатые, битком набитые и запутанные лабиринты. Можно просто рвануть напрямую, оставив за собой дыру в недоумевающем небе.

Вот тогда-то меня и обдало жаром, обжигающей, головокружительной волной лихорадки. Никто ничего не заметил. Да и кто мог знать, что ко мне вернулось мое необычное расстройство, причуда странного моего организма. Кожа моя не покраснела, и в обморок я не упала. Сколько себя помню, я переживала, что отца убьет пьяный лесоруб, и вот в этот самый момент я поняла, что могу умереть первой. Умереть на улице Йейтс в окружении старушек. Дорогуша, залепечут они, заинька, что с тобой? Они вызовут врача и оттащат меня на тротуар. Появится Симус и заорет, как он не желает, чтобы меня лечили алхимики с их синтезированными таблетками.

Поэтому я отогнала от себя лихорадку. В полуобморочном от идиотского жара состоянии я представляла себе Аляску; тени переплетающихся деревьев.

По дороге домой я надеялась, что лихорадка – мое раскаяние, мой страх или трусость. У Мина, на улице, везде, в любую секунду я могла заговорить с тощей девочкой. А я держалась в стороне и наблюдала, как пиявка, что выискивает очередную жертву. Но это был не столько страх, сколько уверенность. Мне казалось, я знала, что она обо мне подумает. Я ей сильно не понравлюсь: я хорошенькая, закутанная в одежки, бедная, без друзей, практически немая, бездеятельная и без планов на будущее. В школе меня окрестили Снежной Королевой, я не смогла помочь Маргарет после того, как Дин Блэк и бригада отморозков засунули в нее шланги. Проходя мимо славных старушек в сторону голубого моста, который вел к моему дому, я знала, насколько буду ей отвратительна. Как она меня возненавидит. Просто возненавидит.