Книга Яма онлайн - страница 2

Глава 2

Утро первого полноценного дня наступило в кромешной тьме, под глухой сигнал будильника Джеффа. Переход от приглушенного слепого сумрака к электрическому свету обжег глаза.

– Когда на душе тоска, – напевала Алекс в уборной. – Та-ра та-да-да.

Лиз достала сковородку и принялась выпускать яичные желтки в колечки жареного хлеба. Яму наполнил густой аромат кипящего свиного сала.

– Какая ты хозяйственная, – восхитилась Фрэнки. – У меня всегда получается все серое, пресное.

– Волосы убери, – проворчал Джефф. – Мне не нужен завтрак с высоким содержанием волокон.

– Что? А, – Лиз заткнула волосы за ворот рубашки.

Они поели; Майк обнаружил, что все еще голоден. Джефф нашел яблоко и разломил его пополам.

– Очень вкусно, – похвалил Майк. – А что-нибудь еще есть?

– Вечно голодный Майк готовится отомстить за заключение, съев своих сокамерников. О нет, – с завыванием изрекла Алекс, – нет, это слишком страшное зрелище! Он сожрет их одного за другим, словно пряничных человечков.

– Спасибо, Алекс. Век не забуду твоей доброты.

– К твоим услугам. Уверена, ты бы сделал то же самое.

– Осторожно, ребята. Сегодня утром она опасна, – заметил Джефф. – До полудня нашу Алекс не узнать.

– Знаете, чего мне хочется? – Алекс мечтательно зажмурилась.

– Наклюкаться? – мило подсказал Джефф.

– Очень смешно. Я хочу стул. Я бы отдала... ну, многое отдала бы, чтобы у нас появился удобный стульчик.

– Очень по-домашнему, – ответил Джефф. – Ты вечно напоминаешь мне чью-нибудь мамашу.

– Почему же ты не взяла стул? – спросила Лиз.

– Как-то не пришло в голову. Не думала, что мне будет так не хватать стула. Ведь когда мы утром встаем, то садимся на стул, так? А здесь сесть некуда. И мне неспокойно.

– Мне тоже неспокойно, – загадочно проговорил Джефф. – Но вовсе не из-за стула.

– Ладно, – сказал Майк. – Тогда я хочу ванну. Большую чугунную ванну с коваными ножками и большими медными кранами. И много горячей воды.

– Вот уж не думала, что мужчинам такое позволяется, – поддела его Алекс.

Майк нехотя улыбнулся.

– Что, мыться?

– Да.

– Хорошая шутка.

Алекс сморщила нос.

– Три дня без ванной. Фу.

– Я люблю принимать ванну, – протянул Джефф. – Но проживу и без нее.

– Конечно. Но сможем ли мы с этим мириться? – улыбнулась Алекс. – Знаете, это будет очень нелегко. Мне будет так не хватать всяких удобных вещей, что есть у меня дома. – Она на мгновение задумалась. – Например, чистых соседей.

– Что-то Фрэнки сегодня притихла, – заметил Джефф.

– Фрэнки чувствует себя разбитой, – буркнула Фрэнки. – Фрэнки не помешало бы поспать еще часика четыре. Но нет, Фрэнки должна делать то, что хотят другие, и терпеть их нападки за то, что она молчит.

– Вот и настали солнечные деньки, – радостно подытожил Майк.

Лиз понесла грязную сковородку в туалет. Вода из единственного крана с холодной водой капала в решетку на полу. Раздался громкий всплеск: Лиз сполоснула сковороду. На полу Ямы тихо посвистывала походная горелка. Фрэнки подозрительно ее разглядывала.

– У одного парня под кроватью стояла такая горелка, а потом взорвалась, – мрачно изрекла она. – Из окон стекла повылетали, и весь дом разрушился.

– Он умер? – с любопытством спросил Джефф.

– Его тогда в комнате не было.

– А.

– Никто не захватил жидкость для мытья посуды? – позвала Лиз.

– Нет, – крикнул Майк. – На трубе у двери кусок мыла.

– Хочешь сказать, что я только что ела из тарелок, вымытых этим мылом? – ужаснулась Фрэнки. – Отвратительно! Так можно подцепить какую-нибудь мерзость. Заразу или что похуже. В этой дыре веками не убирали!

– Я тоже давно не мылся, – бодро сообщил Джефф.

– Ты нарочно так говоришь, чтобы меня стошнило, – разозлилась Фрэнки.

– К тому же, – добавил Майк, – даже если здесь и есть микробы, зараза к заразе не пристает. – Фрэнки швырнула в него пустой коробкой от рахат-лукума, и та неровной спиралью завертелась в воздухе, рассеивая вокруг тонкие облачка белой пудры.

– Если уж Фрэнки так взъелась, может, выключим эту штуковину? – предложил Джефф, кивнув на горелку. – По-моему, горелки похожи на космические корабли из низкобюджетных фантастических фильмов. Нужно только перевернуть ее вверх дном, покрасить серебряной краской – и межгалактический звездолет готов.

Алекс убавила огонь, и вскоре жесткое голубое пламя задрожало и погасло. Вошла Лиз с чистой сковородой, и Майк, почувствовав в неподвижном воздухе Ямы запах несгоревшего газа, вспомнил, как однажды вытащил газовую горелку на лужайку на заднем дворе, чтобы поменять баллон. В старом баллоне еще оставался газ, и из клапана вытекла тонкая холодная струйка жидкости, растворяясь в воздухе. Травинки под тающим газом сразу же затлели. Майк мысленно улыбнулся: это было – дай бог памяти – лет десять назад. Может, и раньше.

– Вот бы сейчас подушку, – вздохнул Джефф.

* * *

Помню, я сидела на кровати в кабинете Мартина, стену заливало летнее солнце, вдали тихо играла старая песня золотых семидесятых. Нас было восемь; Вернон протирал листья одного из многочисленных растений, симметрично расставленных по комнате; Джефф изучал надпись на обложке одного из альбомов Мартина; сам Мартин с бокалом красного вина в руке улыбался и говорил о конце семестра.

– Меня просто немного... уязвляет, что в школе думают, будто я заинтересуюсь подобным делом. И директор такого же мнения. Заметили, как он старается не напрягаться сверх программы?

– Ему, как и всем, не терпится домой, – пробормотал Стив.

– Но наш уважаемый замдиректора – вот это исключение.

– Лоу – осел, – бросил Вернон поверх цветка. – Кажется, кто-то однажды почти сказал ему об этом.

– Лоу – не просто осел, а напыщенный осел, который заражает напыщенностью любого в пределах досягаемости, – поправил Мартин. – Думаю, пора заставить старину Лоу хоть раз посмеяться.

– Лоу не понимает даже грубого юмора, – заметила Лиза.

– Может, да, а может, и нет. Но, как не устает повторять наш директор, немудрено проиграть, если даже не пытаться выиграть.

– Золотые слова, – благоговейно пробормотал Вернон. – Можно мне еще вина? Спасибо.

– Это вино, – Мартин поднял бокал, – из Венгрии. И пусть оно не такое изысканное, как те напитки, к которым мы привыкли – не смейся, Стив, – одно нельзя отрицать: оно очень дешевое, и у меня его много.

– Откуда ты его взял? – поинтересовалась Лиза.

– Так-так, правила тебе известны.

– Ладно. Но очень дешевое – это за сколько?

Вернон прекратил терзать цветок и выпрямился.

– Вероятно, бесплатно. Главное – знать, где искать.

– Гиббон на территории, – сообщил Джефф. – У тупого ублюдка весьма злобный вид.

– До сих пор дуется из-за машины, – предположила Лиза.

– Гиббон, – тихо сказал Мартин. – Вот еще один, кому не мешало бы слегка повеселеть.

* * *

Без суеты обычных дел, заполняющих день, привычный каркас нашей жизни стал расползаться; в Яме прошедшие часы, утро и вечер, паузы в разговорах превратились в текучую субстанцию, меняющую форму и смысл вместе с обитателями. Майк осознал, что наблюдает за остальными гораздо внимательнее, чем раньше. В то первое утро он притих больше обычного; он и не подозревал, что узнает так много нового о людях, с которыми в школе сталкивался каждый день. Он научился различать их дыхание, запомнил, как они сидят – Алекс скромно, скрестив ноги; Фрэнки чаще всего сворачивалась калачиком на боку; Лиз молчала и время от времени пролистывала маленький блокнот.

Кое-что его раздражало, а другое – неожиданно радовало и трогало. Краем глаза он все время видел дверь высоко в стене, над головой Алекс. Еще три дня – и они выйдут из Ямы.

– Мне кажется, – рассуждала Фрэнки, – что неважно, врешь ты нарочно или по ошибке. Результат в обоих случаях одинаков.

Алекс нахмурилась.

– Вовсе нет. Ведь если я соврала, значит, сознательно поступила плохо. Если же просто ошиблась, никто не виноват.

– Я понял, в чем разница, – обрадовался Джефф. – Если соврешь кому-то и потом человек об этом узнает, ты в дерьме. Но если ты просто ошибся, он не обидится.

– Нет, обидится, – возразила Фрэнки.

Джефф задумался.

– Пожалуй, – согласился он. – Наверное, может и обидеться.

– А как же ложь во спасение? – вмешался Майк.

Алекс сдвинула на кончик носа маленькие очки в металлической оправе.

– Не знаю, – она пожала плечами.

– Это то же самое, – решила Фрэнки. – Какая разница, сознательно ты врешь или нет: главное, что ты говоришь неправду.

Лиз оторвалась от блокнота.

– Разница есть, – тихо сказала она.

– Я один раз соврал, – начал было Джефф.

Но Алекс его прервала.

– Погоди, Джефф, дай послушать, что скажет Лиз.

– Я говорю, что разница есть, – немного удивленно повторила Лиз.

– И в чем же?

– В том, какое действие твои слова оказывают на тебя самого. Думаю, Фрэнки права: врешь ты нарочно или по ошибке, смысл сказанного не меняется. И Алекс тоже права: ведь если мы врем сознательно, этот выбор влияет на нашу личность.

И снова Майк понял, что многого не знал о своих друзьях.

– Не-а, – отмахнулся Джефф. – На меня ничто не повлияет.

– Может, ты просто не замечаешь, – улыбнулась Лиз.

– Только не надо задирать нос.

– Вот все и уладилось, – вмешался Майк. – Споры улажены, конфликты исчерпаны, представлены обе точки зрения.

На лице Лиз промелькнула легкая досада, и он немедленно пожалел о своем несерьезном тоне.

– Гадкая тянучка с розовым вкусом, – объявила Фрэнки, вынимая коробочку с рахат-лукумом. – Кто-нибудь хочет? Ладно, сама съем.

– Я один раз соврал, – опять начал Джефф. – Но мне за это ничего не было. Досталось мне за то, что я сказал неправду, которую на самом деле не говорил.

– Нам обязательно выслушивать эту историю, ребята? – скривилась Фрэнки. – Черт, ладно. Валяй, Джефф.

– Я сказал учительнице, что соврал ей и не разливал чернила. Мне было всего восемь лет.

Майк задумался.

– Погоди, это и была та ложь, за которую тебе ничего не было?

– Именно. Понимаешь, я вовсе не врал насчет чернил. Их действительно разлил кто-то другой. Я соврал, что соврал.

– И зачем ты это сделал?

– Что, разлил чернила? Я же тебе говорю, это был не я. Это был...

– Нет, я не об этом. Зачем ты соврал?

– А. – Джефф пожал плечами. – Чтобы узнать, кто это сделал. И потом, она же была учительницей. Я думал, что она и так догадается.

– Зачем ты сказал, что соврал насчет своего вранья?

Джефф изобразил дебильную улыбочку.

– Думаешь, она бы мне поверила? Ха!

– Ну и зачем это было делать, – Алекс поморщилась. – Никто не верит твоим дурацким россказням.

– Ха! Как бы не так!

– Может, поговорим о чем-нибудь еще? – взмолилась Фрэнки.

– О сексе, – тут же вякнул Джефф.

– Будь у меня два стула, я бы поставила их рядышком и спала бы на них. Стулья – чудесная вещь, – вздохнула Алекс. – Обожаю стулья с широкими подлокотниками, на которые можно поставить чашку.

* * *

Вчера я гуляла по берегу реки и в конце прогулки стала вспоминать прежние компании и старых друзей: Яму пережили единицы. Думаю, многие из нас со временем обнаруживают, что совсем не знают себя. Наши представления о людях упрощены и неполны, и большинство из нас отдает себе в этом отчет. Но мы не понимаем, что наши представления о себе так же скудны. В один прекрасный день оглядываешься, может, сказав или сделав что-то не так, и видишь в зеркале совершенно нового человека, о котором не знаешь ничего.

Я была знакома с парнем, который убил себя. В каком-то смысле. Сменил имя, переехал, получил новую работу завел новую семью и обрел новую жизнь в светлом новом городке вдали от своих родных мест. От него ничего не осталось. Ведь если оставить включенным мотор в задраенном гараже или шагнуть с обрыва, физическая оболочка все равно сохраняется, и ты уходишь достойно. Не думаю, что когда-нибудь прощу ему это.

Я сидела у реки и думала об этом. Тягучий летний воздух обволакивал спину и плечи. Мимо прошли две девочки, ведя на поводке собаку.

– Привет, – сказала одна из девочек.

Я помахала им рукой.

– Гуляйте на здоровье.

Они рассмеялись.

– Так и сделаем! – крикнула другая.

Они свернули на боковую тропинку и пошли в лес.

Я подобрала камень, зашвырнула его далеко в реку и задумалась: что он потревожил при падении? Потом вернулась домой.

Около шкафа стоит картонная коробка, полная вещей, которые нужно отнести на чердак. Фрагменты истории, пределы которой мне до сих пор неизвестны; истории о Мартине, о том, кем он был. Поверх бумаг, блокнотов, школьных докладов, контрольных и прочих важных материалов, что я собрала за время нашего знакомства, – две маленькие стопки аудиокассет и портативный магнитофон.

Где-то на этой пленке записана истина, абсолютная правда, если таковая существует. И меньше всего на свете мне хочется слушать эти кассеты. Прошло немало времени со дня их записи; с того момента, как на магнитном слое отпечатались слова. Это не моя история, но она соприкасается с моей; и это единственное доказательство того, что Яма – не изощренный вымысел, не глупая игра, не несчастный случай. Потому что это не так. Ведь я была там.

Ждать осталось недолго. Детство формирует нас и делает такими, какие мы есть. Как только определена основная идея, жизнь движется согласно законам, которые мы сами себе установили. Взрослея, мы осознаем эти законы и строим свое дальнейшее существование на их основе. Где и как случается переход от одного состояния к другому – субъективно для каждого. Некоторым так и не удается повзрослеть и узнать себя. Они теряют половину жизни, думая, что чего-то достигли; они не знают, где искать корень, основу существования, в то время как достаточно всего лишь заглянуть в себя.