Возвышенное и земное

Я давно прочитала этот роман. В январе 2014-го. И помню, что дочитывала ночью и было мне настолько плохо, что ударилась я в адвокатствование и назвала роман хорошим, живым, которому не достаёт не мыслей, но разве сердца чуток. А потом сбежала в снег и Лакримозу.
Но роман.
Роман не вполне биография в том смысле, как этот жанр обычно трактуется - систематизированные вехи жизни какого-либо человека. Книга Вейса - роман, художественное произведение и, соответственно, преследует принципиально иную цель - не рассказать нам о жизни Моцарта, а создать определённые образы. При этом во вступительной статье автор сам спешит сообщить, что в работе опирался на вполне реальные факты, почерпнутые из переписки и иных сохранившихся документов, и уверяет, что события жизни Вольфганга воссозданы с необычайной точностью. Это правда, всё, что касается маршрутов путешествий, полученных денег и должностей, фамилий друзей и покровителей, отрывков писем - всё это мы найдём. Но Вейс честно признаётся, что оставил за собой и возможность домыслить, восполнить авторской фантазией то, что узнать ему не под силу - в основном это мысли и чувства героев. Немало, согласитесь.
И вот тут я могу сказать, что мне автор не нравится. При том, что я прекрасно понимаю, что всё, что делается писателем, делается для лучшего создания образов, я не могу согласиться с теми характерами, которые нам представлены. Практически в этом романе два персонажа - Вольфганг и Леопольд Моцарты. Остальные - "свита". И мне в силу маленького пунктика это было больно наблюдать. Больно наблюдать, как Наннерль делают сухой и ревнующей отца к брату не выросшей девчонкой, больно видеть Констанс лукавой супругой. И, Боже мой, я так надеялась, так верила, что мы не увидим Сальери-отравителя! Я была готова простить автору его отношение к Сальери, Бог с ним, если оставит его в покое, так нет ведь. И пусть это в догадках, но это подразумевающаяся реальность, ты видишь прямо-таки эту скорбно склоняемую в горьком понимании главу автора. Я понимаю, надо было составить атмосферу обречённости, отсутствия доверия вокруг Вольфганга в последние месяцы его жизни. Но от этого не менее грустно. Грустно. Грустно от такой явной "сделанности" этих людей в романе. От того, что автор именно так, а не иначе "додумал" ему недоступное. Но я не имею права его упрекать за это, так ведь?
Не по себе было от такого явного навязывания идеи романа, тех самых образов, которым принесли такую щедрую и печальную жертву, идеи противопоставить возвышенное и земное. Автор так стремится это объяснить, для особо непонятливых, кажется, писал, что аж несколько раз прямым текстом повторить пришлось, да и часть назвать так напоследок, для пущей верности. Как-то неловко, право. Но, справедливости ради, должна сказать, что на ряду с подчёркнутыми жирной чертой сравнениями возвышенного (музыки) и земного (денег, славы, известности, признания и т.д.), Вейс и более тонкие сравнения припрятал пасхальными яйцами по тексту. Не всегда они, по-моему, правы. Например, разделение чуть ли не непреодолимой стеной сына и отца - один весь принадлежит музыке, другой объят желанием сына чуть ли не "пристроить" ко двору. Очень я была рада, когда подобные мысли развития не получили, а подвижки были, как мне кажется. Так же делятся и музыканты, и светские стаи. Сёстры Вебер разделены по такому же принципу практически. Музыка, которую мы слышим. Опять же, по большей части прав же, меня именно исполнение смущало. Опять всё упирается в мысли и чувства. В недоступное, так и оставшееся неведомым для автора.