Книга Мароны онлайн - страница 10

Глава Х. «МОРСКАЯ НИМФА»

На третий день после того, как невольничий корабль бросил якорь в бухте Монтего, на взморье показалось большое судно, на всех парусах направлявшееся к пристани. На его мачте развевался английский флаг. Всевозможные ящики, тюки, чемоданы и саквояжи, вынесенные перед выгрузкой на палубу, открытые, простодушные лица корабельной команды – все убеждало в том, что прибывает обычное добропорядочное торговое судно. На корме красовалась надпись: «Морская нимфа», Ливерпуль». Это действительно был торговый корабль, но, судя по тому, что на палубе находилась целая группа людей, одетых не так, как моряки, на нем, очевидно, перевозили и пассажиров.

Большинство из них были местные плантаторы, которые, погостив на родине, вместе с семьями возвращались обратно. Одни везли домой сыновей, окончивших английские университеты, другие – дочерей, завершавших образование в модных английских пансионах. Тут, возможно, находились два-три адвоката, непременные члены английского общества в Вест-Индии. Тут же были, вероятно, два молодых врача. Врачи и адвокаты ехали сюда, с полным основанием рассчитывая разбогатеть в стране беззаконий и нездорового климата. Кроме того, на палубе стояло еще несколько лиц, профессию и положение которых нельзя было определить с первого взгляда.

Среди них находился молодой человек, внешность которого сразу бросалась в глаза. Одного взгляда было достаточно, чтобы узнать в нем лондонского щеголя. Ему недавно исполнился двадцать один год, но его лицо, носившее на себе печать разгульной жизни, казалось старше. Белокурые волосы молодого человека были старательно завиты и казались темнее от душистой помады. Тщательно подстриженные и приглаженные усики и бачки того же соломенного цвета явно составляли предмет особой гордости их владельца. Белесые брови были цветом вполне под стать волосам. Цвет глаз определить было не так-то легко, ибо один из них был постоянно закрыт, а другой скрывался за моноклем в черепаховой оправе. Через стекло монокля, впрочем, глаз казался зеленовато-серым и напоминал поросячий.

Черты лица молодого человека были, в общем, довольно правильны, но ничем не примечательны. Чаще всего его физиономия выражала презрительное высокомерие, и он старался улыбаться как можно более скептически. Завитым напомаженным волосам и моноклю вполне соответствовал и его щегольской наряд: сюртучок из тонкого, песочного цвета сукна, крылатка, едва прикрывавшая плечи, белая касторовая шляпа, безупречные жилет и панталоны из дымчато-серого казимира, лайковые перчатки и необычайно блестящие лакированные сапожки. Все это было чрезвычайно модно, и обладатель изысканного туалета держался с развязностью, которая сразу выдавала столичного франта. Это подтверждалось и нарочитым грассированием, когда он снисходил до беседы со спутниками.

Хотя большинство пассажиров смотрели на него с плохо скрываемым презрением, многие все же почти заискивали перед ним. А раболепие стюардов «Морской нимфы» не оставляло сомнений в том, что от молодого джентльмена можно ждать хороших чаевых. И действительно, он мог щедро раздавать чаевые, ибо мистер Монтегю Смизи – а это был именно он – был отпрыском знатной и состоятельной семьи и собственником великолепных ямайских сахарных плантаций, оставленных ему в наследство одним из родственников. Посещение этих владений и являлось целью поездки мистера Монтегю Смизи на Ямайку. Он никогда еще не видел своего поместья, ибо ему впервые приходилось пересекать Атлантический океан. Но он нисколько не сомневался в существовании своей земельной собственности. Солидный доход, получаемый им уже в течение нескольких лет и позволявший вести самую широкую жизнь и вращаться в самых фешенебельных кругах лондонского общества, являлся достаточно веским доказательством того, что замок Монтегю на Ямайке – отнюдь не воздушный замок. До совершеннолетия мистера Монтегю Смизи имением управлял опекун – некий мистер Воган, владелец сахарных плантаций, граничивших с плантациями замка Монтегю.

Мистер Смизи вовсе не собирался поселиться в своем ямайском поместье. Такая идея, как он сам выразился, ему никогда и в голову не приходила. Променять Лондон и все его развлечения на жизнь каких-то негров – брр! Он даже и не помышлял о таком добровольном изгнании. Нет, он положительно умер бы там со скуки. Ему просто захотелось побывать в тропиках. Ему рассказывали о них столько занятного. И кстати взглянуть на свои сахарные плантации. И на негров тоже. И, кроме того, ему хотелось одним глазком поглядеть на креолочек – они, говорят, чертовски хорошенькие!

Так мистер Монтегю Смизи объяснял цель своего путешествия тем из пассажиров, кого это интересовало.

В третьем классе «Морской нимфы» пассажиров было немного. Беднякам нечего делать в Вест-Индии, где тяжелую, черную работу выполняют рабы. На борту «Морской нимфы» таких пассажиров было всего четверо, но одному из них предстояло сыграть весьма значительную роль в нашем повествовании.

Тот, о ком идет речь, был ровесником мистера Смизи, но во всем остальном полной его противоположностью. Он был среднего роста, статный и крепкий. Хотя молодого человека и нельзя было назвать брюнетом, цвет его волос для англичанина был довольно темен. В чертах его лица сквозило благородство, и весь его облик привлек бы внимание даже самого равнодушного зрителя. У него были красивые темно-карие глаза, вьющиеся каштановые волосы и задорные завитки на висках. В общем, он вполне заслуживал названия красивого молодого человека. На нем был самый лучший его костюм, впервые за все время плавания надетый им по случаю прибытия к месту назначения. Темно-синий короткий сюртук с черными отворотами, плотно облегающие ноги лосины и высокие сапоги придавали ему изящный вид, несмотря на то, что ткань в швах была несколько потерта.

Занятие, в которое был погружен молодой человек, свидетельствовало об известной степени утонченности натуры. Стоя возле брашпиля, он на листке альбома делал набросок пристани, к которой приближался корабль. Рисунок обнаруживал недюжинные способности юноши, но тем не менее он не был профессиональным художником. К его крайнему сожалению, у него не было никакой профессии. Бедный студент, он приехал в Вест-Индию, как многие едут в колонии, с неопределенной надеждой, что в чужих краях фортуна окажется к нему благосклоннее, чем на родине. Но надежды юноши, очевидно, были не слишком радужны. Его обычно жизнерадостное лицо то и дело омрачала тень.

Но вот корабль уже подошел к берегу, молодой человек закрыл альбом и теперь стоял, окидывая взглядом роскошный тропический пейзаж, впервые представший его взору.

Хотя подобная картина могла вызвать только приятные чувства, на лице юноши отражалось волнение. Пожалуй, даже тревога: как-то его встретят в этом прекрасном краю? Но уже в следующее мгновение его мысли были прерваны голосом, раздавшимся у него над самым ухом. Обернувшись к говорившему, он узнал великолепного пассажира первого класса, мистера Монтегю Смизи.

Так как всю дорогу от Ливерпуля до Ямайки сей джентльмен ни разу не решился переступить ту черту, которая отделяет священные пределы привилегированных пассажиров первого и второго классов от плебейского третьего, появление щеголя возле кабестана было несколько неожиданным. Впрочем, это легко объяснялось тем обстоятельством, что «Морская нимфа» подходила к пристани, и пассажиры всех рангов сбились на носу, чтобы иметь возможность лучше полюбоваться развернувшейся перед ними величественной картиной. Невзирая на неоднократно выраженное им обращение к «мерзкому запаху смолы», мистер Смизи все же, естественно, поддался охватившему всех любопытству и вместе с остальными оказался на плебейской части палубы.

Заняв удобную позицию наверху кабестана, он направил монокль и принялся разглядывать берег, приблизившийся уже настолько, что стали различимы многие детали пейзажа. Впрочем, мистер Смизи недолго предавался созерцанию природы. Он не мог долго хранить молчание, сосредоточенность не была свойственна его натуре. Красота тропической природы, по-видимому, вызвала в нем поэтический трепет, который нашел свое выражение в следующей речи:

– Чертовски красиво, честное слово! Нет, серьезно, превосходные театральные декорации! Как по-вашему, любезный?

Последние слова были обращены к молодому пассажиру третьего класса, который во все время пути так же старательно избегал аристократической кормы, как мистер Смизи избегал плебейского носа. Поэтому услышанный теперь голос был ему совершенно незнаком, так как он впервые видел нашего изысканного денди. Поняв, что последний адресуется к нему, он почувствовал себя несколько задетым покровительственным тоном, но раздражение его мигом улетучилось, едва он увидел, с кем имеет дело. Он посмотрел на франта добродушно, хотя и несколько презрительно.

– Ах, это вы, милейший! – произнес мистер Смизи, только теперь заметив, кому он, собственно, задал свой вопрос. – Да-да, припоминаю, я вас часто видел с кормы. Честное слово, вы странная личность. Нет, серьезно, положительно странная. Прошу простить вольность: каким ветром вас занесло сюда? На Ямайку, я хочу сказать.

– Тем же, что и вас – ответил пассажир третьего класса, которого опять слегка уязвили тон и форма вопроса. – Тем самым, который надувал паруса нашей «Морской нимфы».

– Как? Ах, да… Остроумно, очень остроумно. Но, милейший, я имел в виду другое. Я хотел узнать, зачем вы приехали на Ямайку. Может быть, у вас есть какая-нибудь профессия, и вы…

– Нет, у меня нет профессии, – коротко ответил молодой человек, подавляя желание оборвать бесцеремонного щеголя.

– Тогда, может быть, вы знаете какое-нибудь ремесло?

– Тоже нет, к сожалению.

– Ни профессии, ни ремесла? Что же, черт возьми, вы предполагаете делать на Ямайке? Рассчитываете получить место счетовода на плантациях или надсмотрщика за рабами? Полагаю, обе эти должности не требуют особого опыта. Мне говорили, что счетоводу здесь, собственно, и не приходится вести счетов. Ха-ха-ха! И, уж конечно, любой неуч сумеет командовать неграми. На такую должность вы, вероятно, и рассчитываете, милейший?

– Я ни на что не рассчитываю, – ответил тот беззаботно. – А род занятий моих будет зависеть от воли другого.

– Вот как! От кого же, если не секрет?

– От моего дяди.

– Ага! Значит, у вас на Ямайке есть дядя?

– Да, если только он жив.

– Как! Вы даже не знаете точно, жив ли ваш дядя? Как интересно! У вас давно нет от него известий?

– Уже много лет, – ответил молодой человек, которого это напоминание о неопределенности его положения заставило отказаться от иронического тона. – Уже много лет, – повторил он. – Но я все-таки написал дяде, что еду.

– Чрезвычайно странно! И, простите, могу я осведомиться, кто ваш дядя?

– Кажется, плантатор.

– У него сахарные плантации?

– Да, как будто.

– В таком случае, он может подыскать для вас работу получше, чем присматривать за черномазыми. Скажем, сделает вас своим управляющим. Простите, могу я узнать ваше имя?

– Сделайте одолжение. Меня зовут Герберт Воган.

– Воган? – повторил щеголь, и в тоне его почувствовался какой-то новый интерес. —Ваше имя – Воган? А имя вашего дяди?

– Тоже Воган. Он брат моего покойного отца.

– Неужели Лофтус Воган, плантатор, владелец усадьбы Горный Приют?

– Да, дядю зовут Лофтус Воган, и поместье его, кажется, носит именно такое название.

– Чрезвычайно странно! Непостижимо! Представьте себе, милейший, мы, очевидно, направляемся в одно и то же место. Лофтус Воган – мой прежний опекун и ныне доверенное лицо по моим владениям на Ямайке. Я именно к нему и направляюсь. Как странно, просто чертовски странно, что вы и я окажемся гостями под одной и той же кровлей! Последнее замечание сопровождалось высокомерным взглядом, не ускользнувшим от внимания собеседника. Взгляд этот, не оставлявший сомнения в подлинном смысле сказанного, был воспринят Гербертом Воганом как прямое оскорбление. Он готов уже был дать резкий ответ, когда франт неожиданно повернулся и пошел прочь, промямлив что-то на прощанье и выразив надежду, что они еще встретятся. Секунду Герберт Воган стоял, глядя ему вслед с презрительной усмешкой. Но через мгновение лицо его приняло прежнее добродушное выражение, и он спустился на нижнюю палубу подготовить к выгрузке свой довольно скудный багаж.