Книга Шанхайский синдром онлайн - страница 8

8

У старшего инспектора Чэня утро тоже выдалось суетным. В семь часов он встретился в здании управления с комиссаром Чжаном.

– Трудное дело, – заявил комиссар Чжан, кивая, после того как Чэнь вкратце изложил ему ход расследования. – Но мы не должны бояться ни трудностей, ни смерти.

«Не бояться ни трудностей, ни смерти» – изречение председателя Мао, популярное в годы культурной революции. Комиссар часто напоминал Чэню выцветшую листовку-дацзыбао, сорванную со стены заброшенного дома. Чжан столько лет прослужил на своем посту, что постоянно повторял одно и то же, как заигранная пластинка. Старый политикан, не имеющий представления о современности. Однако и болваном комиссара назвать тоже ни в коем случае было нельзя. Говорили, что в сороковых годах он был одним из лучших студентов Юго-Западного объединенного университета.

– Да, вы правы, – сказал Чэнь. – Сегодня я поеду в общежитие, в котором жила Гуань.

– Это важно. Возможно, в ее комнате остались улики, – одобрил комиссар Чжан. – Сообщите мне, если что-нибудь там найдете.

– Обязательно.

– И пусть следователь Юй тоже свяжется со мной.

– Я ему передам.

– Ну а как же я? – спросил комиссар Чжан. – Мне тоже нужно что-то делать, а не просто наблюдать и давать советы.

– В настоящее время мы заканчиваем предварительное следствие. Следователь Юй допрашивает сослуживцев Гуань, а я осмотрю ее комнату, побеседую с соседями, а потом, если останется время, навещу ее мать в доме престарелых.

– В дом престарелых поеду я. Мать Гуань – пожилая женщина. Думаю, мне скорее, чем вам, удастся найти с ней общий язык.

– Зачем же вам беспокоиться? Не подобает такому ветерану, как вы, участвовать в обычном расследовании.

– Не говорите так, товарищ старший инспектор. – Чжан встал, хмуря брови. – Немедленно отправляйтесь в общежитие Гуань.

Общежитие, которое находилось на улице Хубэйлу, делили между собой несколько трудовых коллективов, включая и коллектив 1-го универмага; несколько комнат общежития предназначались для его работников. Чэнь подумал: учитывая статус Гуань, ей могли бы дать что-нибудь получше – например, такую же квартиру, как у него. Но она жила скромно, как все. Наверное, именно потому ей и присвоили почетное звание Всекитайской отличницы труда.

Маленькая улица Хубэйлу была затиснута между улицами Чжэцзянлу и Фуцзяньлу; совсем недалеко отсюда, если идти на север, находится улица Фучжоулу, главная культурная улица Шанхая, на которой расположено несколько крупных книжных магазинов. Удобное местоположение. Остановка семьдесят первого автобуса всего в десяти минутах ходьбы, на улице Яньаньлу, и автобус доезжает прямо до 1-го универмага.

Чэнь вышел на остановке «Улица Чжэцзянлу». Он решил пройтись по кварталу. Окрестности многое могут рассказать о живущих здесь людях – как в романах Бальзака. Впрочем, есть и существенное различие. В Шанхае люди не сами решали, где им поселиться. Комнаты выделяли рабочие коллективы. Не переставая размышлять, он побрел по тротуару.

Улица была одна из немногих в Шанхае, по-прежнему мощенных булыжником. От нее в обе стороны отходило множество тесных, грязных переулков и тупиков. Всюду носились дети, как обрывки бумаги на ветру; они с криками перебегали из одного переулка в другой.

Чэнь достал блокнот и перечел точный адрес Гуань Хунъин: улица Хубэйлу, переулок 235, дом номер 18. Вот только найти нужный переулок все никак не удавалось.

Он спрашивал прохожих, показывая им адрес. Казалось, никто не слышал о таком переулке. Улица Хубэйлу не была длинной. Меньше чем за пятнадцать минут он прошел ее из конца в конец и обратно. Никакого толку! Заглянул в небольшую бакалейную лавку на углу, но старый торговец тоже покачал головой. Рядом с лавкой слонялись пять-шесть хулиганов – молодых, в потрепанной одежде, с чахлыми баками и сверкающими серьгами в ушах; они бросали на него вызывающие взгляды.

День был жарким – ни ветерка. Может, он ошибся? На всякий случай Чэнь позвонил комиссару Чжану, но оказалось, что адрес записан верно. Тогда он позвонил товарищу Сюй Кэсиню, старшему библиотекарю управления, которого все называли ходячей энциклопедией. Сюй проработал в управлении полиции Шанхая свыше тридцати лет и замечательно знал историю города.

– Пожалуйста, помогите мне, – попросил Чэнь, когда старший библиотекарь подошел к телефону. – Сейчас я нахожусь на улице Хубэйлу, между Чжэцзянлу и Фуцзяньлу. Я ищу переулок 235. Адрес записан правильно, но я никак не могу найти этот переулок.

– Улица Хубэйлу… – Сюй хмыкнул. – Известное местечко! До 1949 года этот квартал пользовался дурной славой…

– Что? – переспросил Чэнь, слыша шорох перелистываемых страниц. – Какой квартал? О чем вы?

– Ну да, здесь находился квартал «красных фонарей».

– Ну и при чем здесь переулок, который я ищу?

– При всем, – ответил Сюй. – У всех тамошних переулков раньше были другие названия. Очень широко известные названия. После революции, в 1949 году, правительство положило конец проституции и поменяло названия переулков, но среди тамошних жителей в ходу, скорее всего, по-прежнему старые названия – наверное, удобства ради. Вот, нашел. Переулок 235. Раньше он назывался переулок Цинхэ. В двадцатых-тридцатых годах, а может, и раньше он имел особенно дурную репутацию. Там собирались самые низкопробные, дешевые проститутки.

– Переулок Цинхэ? Странно… Название кажется мне знакомым.

– Оно упоминалось в широко известной биографии Чан Кайши, написанной Тан Жэнем; впрочем, не исключено, что в книге шла речь о вымышленной, а не настоящей улице. В то время улица Фучжоулу, которую до сих пор иногда называют Четвертой авеню, была кварталом «красных фонарей», и улица Хубэйлу была его частью. По данным статистики, в Шанхае тогда проживало более семидесяти тысяч проституток. Кроме проституток, получивших государственную лицензию, здесь обитало также множество официанток, массажисток и девушек-гидов, которые нелегально или время от времени подрабатывали проституцией.

– Да, ту книгу я читал, – сказал Чэнь, решив, что «энциклопедию» пора закрывать.

– В ходе кампании 1951 года все бордели были закрыты, – не слушая его, бубнил старший библиотекарь Сюй. – По крайней мере, официально сейчас в Поднебесной проституции не осталось. Тех, кто отказывался перевоспитываться, отправляли в исправительные учреждения. Большинство из них перевернули новую страницу и начали жизнь заново. Вряд ли кто-то из них захотел остаться жить на прежнем месте.

– Я тоже в этом сомневаюсь.

– А что? Там произошло преступление на сексуальной почве?

– Нет, я просто ищу человека, который там живет, – сказал Чэнь. – Большое вам спасибо за ценную информацию.

Оказалось, что переулок Цинхэ находится совсем рядом с бакалейной лавкой. Он выглядел захудалым и мрачным; к первому дому была пристроена будка из стекла и бетона, которая еще больше сужала проход. С белья, развешанного на бамбуковых шестах, капала вода. На майском солнце картина была поистине импрессионистская. Считалось, что проходить под развешанным женским кружевным бельем, висящим вот так, на шестах, нельзя – плохая примета. Но, учитывая прошлое переулка, старший инспектор Чэнь нашел картинку почти ностальгической.

Большинство домов было построено в двадцатых годах или даже раньше. Дом номер 18 оказался тем самым первым домом с пристроенной будкой. При доме имелся огороженный внутренний дворик, у него была черепичная крыша и тяжелые резные балки. С белья, развешанного на балконах, вода капала на сваленные во дворе груды овощей и велосипедные запчасти. Над дверью будки была прикреплена красная пластмассовая табличка с надписью: «Телефон». В будке сидел старик, окруженный несколькими телефонными аппаратами и телефонными справочниками. Видимо, он служил не только телефонистом, но и привратником.

– Доброе утро! – поздоровался старик.

– Доброе утро, – ответил Чэнь.

Еще до революции дом, видимо, сдавали в поднаем, чтобы там жило больше девушек. В каждой комнате помещалась, конечно, кровать – даже если для остального места не хватало. В крохотных нишах жили горничные или сутенеры. Наверное, именно поэтому после 1949 года дом превратили в общежитие. Теперь в каждой из таких комнатушек обитала целая семья. Помещение, некогда служившее просторной столовой, где клиенты заказывали пиры, теперь было тоже поделено на несколько комнат. При ближайшем рассмотрении становились явными многие недостатки подобных общежитий: зияющие окна, осыпающийся цемент, облупившаяся краска. В коридоре было не продохнуть от вони из общего туалета. Видимо, здесь имелось по одному туалету на этаж. Даже отсек, где раньше стояла ванна, разделили пластиковыми перегородками и превратили в несколько тесных душевых кабинок.

Знакомая картина! Общежития в Шанхае можно разделить на два типа. Первый – обыкновенный: в каждой комнате по шесть-семь кроватей или коек. Каждый жилец занимает пространство не больше своей койки. Жильцы – в основном молодые холостяки и незамужние девушки; в ожидании, пока трудовой коллектив предоставит им отдельную комнату и они смогут обзавестись семьей, они согласны были и на такое пристанище. В те дни, когда Чэня еще не сделали старшим инспектором, он подумывал о том, чтобы самому переселиться в такое общежитие; возможно, такой жест привлек бы к себе внимание жилкомитета. Он даже начал наводить справки, но передумал после того, как секретарь парткома Ли обещал помочь с квартирой.

Общежития второго типа, семейные, были как бы улучшенным вариантом общежитий первого типа. Из-за тяжелого положения с жильем люди подолгу стояли в очереди на получение комнаты или квартиры; они доживали до тридцати пяти-сорока лет, и у них по-прежнему не было надежды на то, что когда-нибудь им дадут отдельное жилье. Тем, кто больше не был в состоянии ждать, предлагали компромиссный вариант: комнату в семейном общежитии вместо койко-места. Теоретически такие люди оставались в очереди, но их шансы на получение отдельной квартиры резко сокращались.

Комната Гуань, очевидно относящаяся к жилью второго типа, находилась на втором этаже. Последняя дверь в конце коридора, прямо напротив туалета. С одной стороны, конечно, запах, но, с другой стороны, возможность быстро попасть в туалет считалась здесь преимуществом. Гуань тоже приходилось пользоваться общим туалетом вместе с другими семьями, жившими на этаже. Всего комнат было одиннадцать. Коридор загромождали груды угля, капусты, кастрюли, сковородки. У каждой двери стояла угольная печка.

На одной из дверей красовался кусок картона с написанным на нем иероглифом «Гуань». У двери Чэнь увидел маленькую, покрытую пылью печурку, рядом с которой лежала груда угольных брикетов. Чэнь отпер дверь. Коврик у порога был завален почтой – газеты больше чем за неделю, открытка из Пекина, подписанная неким Чжан Юнхуа, и счет за электричество, на котором, как ни странно, значился дореволюционный адрес: переулок Цинхэ.

Комната оказалась крохотной.

Постель была застелена, пепельница пуста, окно закрыто. Ничто не указывало на то, что перед смертью Гуань принимала здесь гостя. Да и на место, где кого-то убили, тоже не было похоже. Комната выглядела слишком аккуратной, слишком чистенькой. Мебель, вероятно, досталась Гуань от родителей – старая, тяжелая, но еще в хорошем состоянии. Из мебели в комнате были односпальная кровать, сундук-комод с несколькими выдвижными ящиками, большой платяной шкаф, маленькая книжная полка, диван, накрытый выцветшим красным покрывалом, и табурет, видимо служивший туалетным столиком. На шкафу стоял маленький телевизор. На полке – словари, сборник «Избранные произведения Мао Цзэдуна», сборник «Избранные произведения Дэн Сяопина» и несколько пропагандистских брошюр и журналов. Кровать была не только старой, но и очень узкой, покрывало на ней – довольно потрепанное. Чэнь присел на краешек, но не услышал скрипа пружин. Он отогнул простыню. Пружин и не было. Как, впрочем, и матраса. Простыни лежали прямо на твердой древесноволокнистой плите. Из-под кровати высовывались красные домашние тапочки; они еще больше подчеркивали пустоту безмолвной комнаты.

На стене над изголовьем висела обрамленная фотография Гуань, выступающей с докладом на 3-й конференции Всекитайских отличников труда, которая проходила в зале народных заседаний. Сзади виднелась фигура Генерального секретаря ЦК КПК, который аплодировал докладчице вместе с другими руководителями партии. На противоположной стене, над диваном, висел также большой портрет товарища Дэн Сяопина.

В корзине для бумаг Чэнь нашел только скомканные салфетки. На сундуке стоял непочатый флакон витаминов – печать на крышечке была еще не взломана. Несколько тюбиков с губной помадой. Флаконы импортных духов. Крошечное зеркальце в пластмассовой рамке. Чэнь стал выдвигать ящики стола. В верхнем лежали чеки из магазинов, несколько чистых конвертов и журнал о кино. Во втором ящике он увидел несколько фотоальбомов. Содержимое третьего ящика оказалось более пестрым. Шкатулка из кожзаменителя с дешевыми украшениями. Несколько более дорогих лосьонов и духов – скорее всего, пробники, принесенные с работы. Кроме того, Чэнь увидел золотую цепочку с кулоном в виде полумесяца, часы «Ситизен» с циферблатом, украшенным какими-то прозрачными камешками, и цепочку, сделанную из кости какого-то экзотического зверя.

В навесном шкафчике он обнаружил несколько стаканов и кружек и всего две черные мисочки для еды с набором бамбуковых палочек. Все вполне понятно, подумал Чэнь. В такое место гостей не пригласишь. Самое большее, что могла предложить хозяйка гостю, – выпить чашку чаю.

Он открыл дверцу платяного шкафа. На полках плотными стопками лежала одежда: темно-коричневое зимнее пальто, несколько белых блузок, шерстяные свитеры. В углу висели три пары брюк – классического покроя и довольно унылой расцветки. Может, они и не были дешевыми, но казались излишне консервативными для молодой женщины. Внизу стояла обувь: пара черных туфель на высоких каблуках, полуботинки на резиновой подошве и галоши.

Однако, когда Чэнь открыл другую дверцу, его ждал сюрприз. На верхней полке лежали новые, красивые платья из тонкой материи, модного покроя. Старший инспектор Чэнь не слишком разбирался в моде, но сразу понял, что вещи дорогие: на несрезанных магазинных ярлыках он прочитал названия известных фирм и марок. На другой полке лежало нижнее белье, которое в женских журналах называется романтическим или даже эротическим. Очень сексуальные штучки; видимо, кружева были не украшением, а основным элементом.

Две половинки платяного шкафа резко контрастировали друг с другом.

Гуань была не замужем; в период, предшествовавший гибели, она ни с кем не встречалась.

Чэнь вернулся к сундуку-комоду, вытащил из ящика фотоальбомы и разложил на столе, рядом с высокой вазой с букетом увядших цветов, подставкой для ручек, бумажным пакетиком черного перца и бутылкой питьевой воды «Кристалл». Видимо, стол служил хозяйке одновременно письменным, обеденным и кухонным.

Альбомов было четыре. В первом находились в основном черно-белые фотографии, разложенные в хронологическом порядке. На нескольких была изображена круглолицая девочка с конским хвостиком. Девочка лет семи-восьми улыбалась в камеру, готовясь задуть свечи на именинном торте. Девочка стояла на набережной Вайтань между мужчиной и женщиной; мужчина вышел нечетко, зато женщина получилась хорошо. Очевидно, ее родители. Через четыре-пять страниц Чэнь увидел девочку уже с красным пионерским галстуком; вот она подняла руку в салюте, глядя, как по флагштоку перед школой поднимается пятизвездный флаг.

Снимки во втором альбоме представляли больший интерес. На первой странице Чэнь увидел маленькую черно-белую фотографию. Должно быть, дело происходило в начале семидесятых годов. Гуань сидела на камне у пруда, опустив одну босую ногу в воду и подняв другую, и иголкой протыкала волдыри на ступне. На заднем плане виднелись несколько молодых людей, державших знамя со словами: «Смелее вперед!» Они горделиво вышагивали по направлению к храму Яньань. То был период «большого скачка», когда «красные охранники» – хунвейбины – обошли всю страну, пропагандируя идеи председателя Мао о «продолжении революции при диктатуре пролетариата». Яньань, уезд, в котором жил Мао до 1949 года, стал священным местом, куда совершали своего рода паломничества. Должно быть, тогда Гуань была еще совсем юной, только что вступила в ряды хунвейбинов. На рукаве у нее виднелась красная повязка. Выражение лица самое решительное: несмотря на стертые ноги, она не собиралась отставать от товарищей.

В середине второго альбома она превратилась в молодую девушку с правильным, красивым личиком, большими миндалевидными глазами и густыми ресницами. Теперь она была уже больше похожа на ту Всекитайскую отличницу труда, лицо которой знала вся страна.

В третьем альбоме находились снимки, посвященные политической жизни Гуань. На многих она была запечатлена с руководителями партии и государства на том или ином партсъезде. Как ни странно, эти фотографии могли бы служить иллюстрацией драматических перемен в политике Китая: одни руководители исчезали, другие выдвигались на первый план. Но Гуань неизменно стояла в знакомой позе – как всегда, в центре внимания.

Наконец Чэнь дошел до последнего альбома, самого толстого: фотографии, отражающие личную жизнь Гуань. Их было так много, и они так отличались от всего, что он видел раньше! Гуань снимали с различных ракурсов, в разной одежде, на разном фоне. Вот она в сумерках сидит в байдарке. На ней полосатая рубашка и неброская юбка в тон. Лицо спокойное, расслабленное. Вот она стоит на цыпочках у иностранного лимузина при ярком солнечном свете; вот стоит на коленях на грязноватой доске мостика, потирая лодыжку; вот облокотилась о перила, перенеся вес тела на правую ногу; смотрит в окно на туманный горизонт; лицо обрамлено спутанными волосами. Вдали, над полем, клубится черная туча. Вот она сидит на корточках на ступеньках древнего храма. На плечи накинут прозрачный пластиковый дождевик, волосы укрыты шелковым шарфиком, рот полуоткрыт, как будто она собирается что-то сказать…

Героиня последних фотографий являла собой резкий контраст по сравнению с образом отличницы труда из предыдущего альбома. Перед старшим инспектором Чэнем предстала не просто хорошенькая и живая девушка. Гуань как будто светилась изнутри. Казалось, снимки пытаются что-то донести до зрителя. Однако что именно они пытаются донести, Чэнь пока не мог разобрать.

Он нашел также пару еще более удивительных фотографий, снятых крупным планом: на одном она лежала на диванчике, прикрытая лишь белым махровым полотенцем, из-под которого виднелись круглые голые плечи; на другом она сидела на мраморном столе в махровом халате, болтая босыми ногами; еще на одном она стояла на коленях в купальнике, приспустив лямки. Распущенные волосы разметались по плечам; глаза полуприкрыты.

Старший инспектор Чэнь даже помотал головой, словно пытаясь избавиться от наваждения.

Интересно, кто ее снимал? Где она печатала фотографии? Особенно те, что сняты крупным планом. В государственных фотостудиях такой заказ точно не выполнили бы; некоторые снимки можно было смело назвать буржуазно-декадентскими. С другой стороны, отдав пленки в частную студию, где хозяева не столь щепетильны, Гуань подверглась бы другому риску: подобные фотографии владельцы студий могли бы продавать за деньги. Если бы в героине снимков узнали Всекитайскую отличницу труда, ее бы ждали крупные неприятности.

На альбомной странице размещалось четыре снимка стандартного размера, но на нескольких страницах было всего по одной-две фотографии, а последние страницы и вовсе оставались пустыми.

Когда Чэнь положил альбомы на место, был уже почти полдень. Голода он не чувствовал. Через закрытое окно издалека доносился рев бульдозера.

Старший инспектор Чэнь решил побеседовать с соседями Гуань. Сначала он подошел к соседней двери. На ней до сих пор висел выцветший красный лист бумаги с парным изречением по случаю Праздника весны. Кроме того, сверху болталось украшение – пластмассовый символ «инь-ян».

Ему открыла худенькая женщина небольшого роста, в слаксах и трикотажной кофточке. На талии у нее был повязан передник. Должно быть, она что-то готовила, потому что, открыв дверь, тут же вытерла руки. По его прикидкам, ей было лет тридцать пять – тридцать семь. В углах рта у нее залегли морщинки.

Чэнь представился и показал женщине свое удостоверение.

– Входите, – сказала она. – Меня зовут Юань Пэйюй. Еще одна стандартная комната. По форме и размерам – точно такая же, как у Гуань, но комната казалась меньше, потому что повсюду была разбросана одежда и всякие мелочи. Посреди комнаты стоял круглый стол, на котором рядами лежали только что слепленные пельмени, а также заготовки из теста и миска со свиным фаршем. Из-под стола вылез маленький мальчик в костюмчике, имитирующем военную форму. Он жевал булочку и смотрел на Чэня снизу вверх. Потом замахнулся липким кулачком, словно собирался швырнуть в непрошеного гостя булочкой, как гранатой.

– Бабах!

– Перестань! Разве ты не видишь, что дядя – полицейский? – прикрикнула на него мать.

– Ничего страшного, – улыбнулся Чэнь. – Извините за беспокойство, товарищ Юань. Должно быть, вы слышали о смерти вашей соседки? Я хочу задать вам несколько вопросов.

– Извините. – Женщина покачала головой. – Ничем не могу вам помочь. Я ничего о ней не знаю.

– Вы ведь живете рядом несколько лет?

– Да, лет пять.

– Тогда вы наверняка как-то общались. В коридоре ваши гиты стоят рядом; возможно, вы стирали в общей прачечной…

– Вот что я вам скажу. Она уходила из дому в семь утра и приходила в семь вечера – а иногда и позже. Как только она возвращалась домой, сразу же запирала свою дверь. Нас к себе не приглашала и сама к нам не заходила. Вещи свои стирала на работе, там есть своя прачечная. Сотрудники могут стирать там бесплатно – наверное, порошок им тоже предоставляют бесплатно. Один или два раза в месяц она что-то готовила дома: разводила кипятком упаковку быстрорастворимой лапши или что-то в этом роде, хотя плита у нее, конечно, есть. Священное право на часть общей площади!

– Значит, вы с ней никогда не разговаривали?

– Когда мы встречались, она кивала. Вот и все. – Юань помолчала. – Она ведь знаменитость! Зачем ей водиться с такими, как мы? Ну и нам не хотелось к ней подлизываться…

– Может, она просто была очень занята…

– Она была важной персоной, а мы – никто. Она вносила такой большой вклад в дело партии! А мы едва сводим концы с концами.

Удивленный явной обидой, прозвучавшей в голосе соседки Гуань, Чэнь сказал:

– Не важно, какое положение мы занимаем. Все мы трудимся на благо нашего социалистического Китая.

– На благо социалистического Китая? – визгливо переспросила женщина. – Я работала на заводе. На государственном предприятии, между прочим! Месяц назад меня сократили, как и многих других. Мне нужно кормить сына; его отец умер несколько лет тому назад. Вот теперь я и леплю пельмени с утра до вечера, с семи до семи. Если хотите, называйте мою работу «трудом на благо нашего социалистического Китая». В шесть утра я уже должна быть на рынке и продавать то, что наготовила накануне!

– Извините, товарищ Юань, – сказал Чэнь. – В настоящее время Китай переживает переходный период, но все наладится.

– Вы-то тут при чем? К чему извиняться? Просто избавьте меня от лекций о политическом положении. Товарищ Гуань Хунъин не хотела с нами дружить. Все. Точка.

– Но наверное, ее навещали друзья?

– Может, да, а может, и нет. Я в ее дела не лезла.

– Понимаю, товарищ Юань. Позвольте спросить вас еще кое о чем, – не сдавался Чэнь. – Вы не заметили в Гуань чего-то необычного в последнее время?

– Я не сыщик и не знаю, что обычное, а что необычное.

– Еще один вопрос. Вы видели ее вечером десятого мая?

– Десятого мая? Дайте-ка вспомнить… Не помню, чтобы я в тот день вообще видела ее. Вечером я была в школе сына на собрании. Потом мы рано легли спать. Как я вам уже объясняла, мне нужно рано вставать, чтобы успеть на рынок.

– Может быть, вы все же что-то вспомните. Если да, пожалуйста, дайте мне знать, – сказал Чэнь. – И еще – мне очень жаль, что у вас все так сложилось с работой, но будем надеяться на лучшее.

– Спасибо. – Соседке как будто стало неловко. – Знаете, я, кажется, что-то припоминаю. В последнюю пару месяцев она иногда возвращалась домой очень поздно, часов в двенадцать или даже позже. После сокращения я все время так переживаю, что плохо сплю; один или два раза я слышала, как она открывает дверь ключом среди ночи. Но ведь у нее действительно могло быть много дел. Всекитайская отличница труда…

– Да, возможно, – кивнул старший инспектор. – Мы это проверим.

– А больше я ничего не знаю, – подытожила хозяйка. Старший инспектор Чэнь поблагодарил ее и вышел.

Он решил заглянуть к соседям, жившим напротив Гуань, рядом с общим туалетом. Не успел он поднести руку к звонку, как дверь распахнулась настежь. Из комнаты выбежала девушка и понеслась к лестнице; на пороге показалась разъяренная женщина средних лет. Она стояла, уперев кулаки в бедра.

– Попробуй только еще раз задрать передо мной хвост! Ах ты, маленькая дрянь! Чтоб ты сдохла! – Вдруг женщина заметила его и, выпучив глаза, уставилась на него довольно злобно.

Чэнь тут же напустил на себя самый официальный вид. С такой особой лучше быть старшим офицером полиции, который не может понапрасну терять время. Он вытащил свое удостоверение и помахал перед носом женщины жестом, который он часто видел по телевизору.

Та мигом успокоилась.

– Я должен задать вам несколько вопросов, – сказал Чэнь. – Относительно вашей соседки, Гуань Хунъин.

– Она умерла, знаю, – ответила женщина. – Меня зовут Су Наньхуа. Не подумайте чего плохого насчет того, что вы только что видели. Моя дочь спуталась с молодым бандитом, а меня не слушает. Я очень волнуюсь за нее, просто с ума схожу!

Через пятнадцать минут Чэнь узнал примерно то же, что выслушал в предыдущей комнате, у Юань; Су относилась к покойной еще более предвзято. По ее словам, Гуань всегда была очень скрытной. Странное поведение для молодой женщины – хотя, возможно, для такой знаменитости…

– Вы хотите сказать, что она прожила здесь много лет, но вы с ней так и не познакомились по-настоящему?

– Смешно, правда? А тем не менее так оно и есть.

– Она никогда не говорила с вами?

– Говорила и в то же время не говорила. «Сегодня хорошая погода». «Как дела?» И так далее и тому подобное. Исключительно общие, ничего не значащие фразы.

– Товарищ Су, вспомните, пожалуйста, вечер десятого мая, – попросил Чэнь. – В тот вечер вы видели ее? Разговаривали с ней?

– Да, в тот вечер я кое-что увидела. Я засиделась допоздна, читала последний номер «Семьи». Я бы и не заметила, как она выходит из общежития, если бы не грохот – как будто что-то уронили прямо возле моей двери. Я выглянула в коридор. Она спускалась по лестнице спиной ко мне. Не знаю, что она уронила. Видела только, что в одной руке она тащила тяжелый чемодан. Наверное, он-то и упал. Она спускалась вниз. Было поздно. Мне стало любопытно, и я выглянула в окно, но не увидела у тротуара такси.

– Значит, вы решили, что она куда-то уезжает?

– Да, я так подумала.

– Который тогда был час?

– Около половины одиннадцатого.

– Откуда вам известно время?

– В тот вечер я смотрела по телевизору «Надежду». Она идет по четвергам и заканчивается в десять тридцать. Потом я села почитать журнал; только начала читать, как услышала грохот.

– Она не говорила вам, куда собирается поехать?

– Нет. Мне – нет.

– Вы что-нибудь еще заметили в ту ночь?

– Больше ничего.

– Если что-нибудь вспомните, свяжитесь со мной. – Чэнь встал. – На карточке есть мой номер телефона.

Затем Чэнь поднялся на третий этаж, в комнату, расположенную почти точно над комнатой Гуань. Дверь ему открыл седовласый пожилой человек лет шестидесяти пяти. У него было интеллигентное лицо с проницательными глазами; вокруг рта залегли глубокие складки. Посмотрев на протянутое Чэнем удостоверение, он кивнул и пригласил:

– Заходите, товарищ старший инспектор. Меня зовут Цянь Ичжи.

За дверью находилась неглубокая ниша, в которой умещались газовая плитка и зацементированная мойка. Из ниши в комнату вела еще одна дверь. Явное преимущество по сравнению с соседними комнатами. Войдя, Чэнь с удивлением заметил, что все стены обклеены вырезанными из журналов фотографиями и плакатами с изображениями гонконгских и тайваньских поп-певцов: Лю Дэхуа, Ли Миня, Чжан Сюэю и Ван Фэя.

– Падчерица их очень любит, – пояснил Цянь, проследив за взглядом незваного гостя и убирая с приличного с виду кресла стопку газет. – Прошу вас, садитесь.

– Я расследую дело об убийстве Гуань Хунъин, – начал Чэнь. – Буду очень вам признателен за любые сведения, какие вы можете мне сообщить.

– Боюсь, мне известно немного. – Цянь покачал головой. – Хоть мы и были соседями, она со мной почти не общалась.

– Да, я уже побеседовал с жителями нижнего этажа. Они тоже считали, что она была слишком важной персоной для того, чтобы разговаривать с ними.

– Некоторые соседки считают, что она слишком задирала нос, считала себя на голову выше остальных. Но по-моему, это не совсем так.

– Почему вы так считаете?

– Сейчас я на пенсии, но на протяжении двадцати лет был заслуженным учителем. Конечно, мой статус заслуженного всего лишь на уровне района, с ней не сравнить, но я отчасти понимал ее. – Цянь погладил тщательно выбритый подбородок. – Если уж ты передовик производства, то должен быть образцом для подражания во всем.

– Весьма оригинальная точка зрения, – заметил Чэнь.

– Например, про меня говорили, что с учениками я был само терпение, но это не так – по крайней мере, так было не всегда. Но, поскольку я был заслуженным учителем, по-иному вести себя я просто не мог.

– Значит, звание заслуженного – как волшебная маска. Когда вы надеваете маску, маска становится вами.

– Вот именно, – кивнул Цянь. – Только маска не обязательно волшебная.

– Значит, Гуань и соседкой по общежитию была образцовой?

– Да, но иногда так тяжело жить постоянно с маской на лице! Никто не может носить маску постоянно. Нужно делать перерывы. Почему она и дома должна была по-прежнему играть свою роль и обращаться с соседями так же, как с покупателями на работе? Если хотите знать мое мнение, она так уставала, что ей было просто не до общения с соседями. Потому-то ее здесь и не любили.

– Вы очень проницательны, – заметил Чэнь. – А я удивился, почему соседки внизу судят о ней так предвзято.

– Лично против нее они ничего не имеют. Просто завидовали ей, наверное. Не забывайте еще и вот о чем. Гуань жила в комнате одна, а они вынуждены ютиться целыми семьями.

– Да, вы снова правы, – кивнул Чэнь. – Но вот вы тоже живете в комнате один.

– Не совсем, – возразил Цянь. – Моя падчерица, хоть и живет с родным отцом, рассчитывает получить эту комнату. Вот почему она развесила здесь все свои гонконгские фотографии.

– Ясно.

– У нас, тех, кто живет в общежитии, особое мироощущение. Считается, что комната в общежитии – жилье временное. Поэтому мы на самом деле не стремимся подружиться с соседями. Мы не зовем свое жилище домом.

– Да, жизнь в общежитии, наверное, своеобразна.

– Взять, к примеру, общий туалет. По одному на этаж. Но если люди верят в то, что завтра они отсюда съедут, к чему соблюдать чистоту?

– Товарищ Цянь, ваши слова открыли мне глаза.

– Гуань здесь было непросто, – продолжал заслуженный учитель. – Одинокая молодая женщина. Весь день, помимо основной работы, общественная – собрания, съезды. А вечерами, иногда поздними, она возвращалась одна в свое жилище, которое в самом деле трудно назвать домом.

– Вот здесь поподробнее, пожалуйста, – попросил Чэнь. – Вы не замечали, что в последнее время у нее что-то переменилось?

– Кое-что заметил. Однажды ночью, несколько месяцев тому назад, мне не спалось; я встал и пару часов попрактиковался в каллиграфии. Но и потом я никак не мог уснуть. Лежа на кровати, я услышал снизу странные звуки. Общежитие старое, о звуконепроницаемости и речи нет, слышимость замечательная… Я прислушался. Гуань плакала – не просто плакала, а рыдала навзрыд – в три часа ночи. Она была одна и плакала так безутешно.

– Она была одна?

– По-моему, да, – кивнул Цянь. – Другого голоса я не слышал. Она проплакала больше получаса.

– Вы заметили что-нибудь еще?

– Вроде нет… разве что… Наверное, у нее, как и у меня, часто бывала бессонница. Я часто видел свет, который пробивался снизу, сквозь половицы.

– Одна соседка сказала, что Гуань часто возвращалась среди ночи, – продолжал Чэнь. – Может, поэтому свет горел у нее так поздно?

– Не знаю. Иногда поздно ночью я слышал ее шаги, но ведь мы с ней почти не общались. – Цянь отпил глоток холодного чая. – Вы лучше побеседуйте с Цзо Цин. Она хоть и на пенсии, но добровольно собирает взносы за коммунальные услуги со всех жильцов. И потом, она – активистка домового комитета. Возможно, она сумеет вам рассказать больше меня. Кстати, она тоже живет на одном этаже с Гуань, только с другой стороны, у лестницы.

Старший инспектор Чэнь снова спустился вниз.

Дверь ему открыла пожилая женщина в очках с золотой оправой.

– Что вам нужно? – спросила она.

– Извините за беспокойство, товарищ Цзо. Я по поводу Гуань Хунъин.

– Я слышала, она умерла, – кивнула женщина. – Входите скорее. У меня там обед горит.

– Спасибо. – Чэнь бросил взгляд на угольную печку, стоявшую в коридоре. На ней ничего не готовилось. Войдя в комнату, хозяйка затворила дверь, и он почти сразу получил ответ на невысказанный вопрос. В углу комнаты стояла газовая плитка, а на ней – сковородка, испускающая соблазнительный аромат.

На Цзо была черная юбка и серебристо-серая шелковая блузка с расстегнутой верхней пуговицей. Туфли на высоком каблуке тоже были серыми. Она жестом пригласила его сесть на диван у окна, закрытый пунцовым бархатным покрывалом, а сама продолжала готовить.

– В наши дни купить газовую плитку непросто, – пояснила она, – а выставлять в коридор, рядом с угольными печами, опасно.

– Понятно, – кивнул Чэнь. – Товарищ Цзо, мне говорили, вы ведете большую общественную работу.

– Работаю в домкоме на добровольных началах. Помогаю соседям. Кому-то ведь надо это делать.

– Значит, вы, наверное, были близко знакомы с Гуань Хунъин.

– Да нет, мы с ней почти не общались. С ней все носились – и на работе, и вообще… А здесь ее недолюбливали.

– Почему?

– Я бы сказала, она была слишком занята. Мы с ней разговаривали по единственному поводу. – Цзо разбила над сковородкой яйцо. – Когда она первого числа каждого месяца вносила коммунальные платежи. Она передавала мне деньги в белом конверте и говорила что-нибудь вежливое, пока я выписывала ей квитанцию.

– А больше вы никогда ни о чем не говорили?

– Однажды она обмолвилась: раз она почти ничего здесь не готовит, несправедливо ей платить за газ столько же, сколько и остальным. Но всерьез она не спорила и больше ни разу не заговаривала об этом. Что бы ни было у нее на уме, она держала свои мысли при себе.

– Видимо, она была довольно скрытной?

– Послушайте, я не хочу говорить о ней плохо.

– Понимаю, товарищ Цзо, – кивнул Чэнь. – Перейдем десятому мая. Ночью того дня ее убили. По словам одной из соседок, Гуань вышла из здания примерно в половине одиннадцатого. Вы в то время ничего не заметили?

– В ту ночь… Вряд ли я видела или слышала, как она выходила. Обычно я ложусь спать в десять.

– Но вы также являетесь членом домового комитета и комитета охраны общественного порядка, товарищ Цзо. Вы не заметили ничего подозрительного в общежитии или на улице в последние несколько дней жизни Гуань?

Цзо сняла очки, посмотрела на них, вытерла о фартук, снова надела, а потом покачала головой.

– Не знаю, подозрительно или нет, – сказала она, – но кое-что я заметила.

– Что же? – Чэнь достал блокнот.

– Как-то, с неделю назад, у меня сломался телевизор, а я очень хотела посмотреть очередную серию «Служебных историй». Очень смешной сериал, его все смотрят. Вот я и собиралась пойти к Сянсян. Открыла дверь и увидела, как из комнаты в конце коридора выходит незнакомец.

– Из комнаты Гуань?

– Точно сказать не могу. В том конце коридора всего три комнаты, включая комнату Гуань. Семейства Су, я знаю, в тот вечер не было в городе. Конечно, незнакомец мог приходить и к Юань, но на лестнице горит всего одна тусклая лампочка, а в коридоре столько всего навалено, что незнакомцу легко заблудиться. Само собой разумеется, хозяин или хозяйка всегда провожает гостя до лестницы.

– Неделю назад. Значит, это было уже после смерти Гуань, так?

– Да, но тогда я еще не знала, что она умерла.

– Товарищ Цзо, если мужчина действительно выходил из комнаты Гуань, это может быть очень важно. – Чэнь записал в блокнот несколько слов.

– Спасибо, товарищ старший инспектор! – Цзо была явно польщена. – Кое-какие справки я навела сама. Сначала я никак не связала незнакомца с Гуань. Просто подумала: как-то подозрительно, ведь время уже одиннадцать вечера. Поэтому на следующий день я спросила Юань, не к ней ли приходил незнакомец, и она ответила, что в тот вечер гостей у нее не было.

– Но в том конце коридора есть общий туалет, – заметил Чэнь. – Не мог ли он выходить оттуда?

– Вряд ли. – Цзо покачала головой. – Тот, к кому он приходил, должен был проводить его в туалет, иначе он не нашел бы дорогу.

– Да, наверное. Как выглядел тот мужчина?

– Высокий, одет прилично. Но свет такой тусклый, что я не разглядела его отчетливо.

– Сколько ему было лет?

– Я бы сказала, лет тридцать шесть – тридцать восемь. Может, и сорок. Трудно сказать.

– Что-нибудь еще запомнили из его внешности?

– Одет прилично; впрочем, я, кажется, уже говорила об этом.

– Значит, вы считаете, что он мог выйти из комнаты Гуань?

– Да… Но я не уверена.

– Спасибо, товарищ Цзо. Мы все проверим. – Чэнь встал. – Если вспомните что-то еще, позвоните мне.

– Обязательно, товарищ старший инспектор, – кивнула хозяйка. – И дайте нам знать, когда раскроете дело.

– Дадим. До свидания.

Спускаясь по лестнице, Чэнь пожимал плечами. Он успел воспользоваться общим туалетом – а дорогу туда нашел вполне самостоятельно.

На автобусной остановке «Улица Чжэцзянлу» пришлось простоять довольно долго. В ожидании Чэнь пытался разложить по полочкам то, что узнал за день. Улов невелик. До сих пор у него нет ни одной мало-мальски серьезной зацепки. Если можно считать зацепками неожиданно нарядные вещи в шкафу Гуань и фривольные фотоснимки. Но… в конце концов, и это не удивительно. Симпатичной молодой женщине, пусть даже и Всекитайской отличнице труда, не чуждо женское тщеславие – по крайней мере, в личной жизни.

Гораздо меньше удивило его то, что соседи не слишком жаловали Гуань. В наши дни передовики производства уже не окружены всенародной любовью. Что поделаешь, времена изменились. Особенно трудно наладить отношения с соседями в рабочем общежитии. Может, Гуань просто надоедало за день быть образцом во всем? Ее жизнь нельзя было назвать обычной. Просто она не вписывалась в здешний круг – и ей было все равно.

Пока ясно было только одно: в ночь десятого мая Гуань Хунъин вышла из общежития около одиннадцати вечера. В руке она несла тяжелый чемодан; она явно куда-то направлялась.

Не подтвердилось их предположение о том, что у Гуань был мужчина. В здании общежития невозможно уединиться и тайно принимать любовника. Если бы она принимала у себя в комнате гостя, соседи обязательно узнали бы об этом, а через пять минут новость, как пожар, облетела бы все здание.

Кроме того, не всякий мужчина согласится на любовное свидание в такой убогой обстановке. А уж для того, чтобы заниматься любовью на голых досках, нужно обладать поистине стоическим терпением.

Автобуса все не было. Наверное, в это время дня в движении большие интервалы. Чэнь перешел дорогу и зашел в ресторанчик на углу. Несмотря на невзрачный вид, посетителей в ресторане было много – как внутри, в зале, так и на улице. Из-за столика на тротуаре как раз поднимался толстяк в коричневой вельветовой куртке. Старший инспектор Чэнь занял его место и заказал порцию пампушек. Отсюда ему была отлично видна автобусная остановка; в то же время он мог наблюдать и за переулком, в котором находилось общежитие. Ждать ему пришлось всего несколько минут. Пампушки оказались вкусными, но горячими. Чэнь положил палочки и принялся дуть, чтобы скорее остыли. Тут из-за угла вывернул автобус. Он побежал через дорогу и запрыгнул в автобус с пампушкой в руке. Только тут он сообразил, что можно было расспросить владельцев ресторанчика. Может, Гуань время от времени там обедала или ужинала.

– Уберите от меня свои жирные пальцы, – возмущенно потребовала женщина, стоявшая рядом со старшим инспектором.

– Бывают же бессовестные люди, – поддержала ее другая пассажирка. – А еще форму надел!

– Извините, – сказал Чэнь. В последние годы форма полицейского уже не вызывала такого почтения, как раньше. Но раздувать ссору не было смысла. Он и сам понимал: входить в переполненный автобус с масляной пампушкой в руке – дурацкая затея.

На следующей остановке он сошел. Он не прочь был немного пройтись. По крайней мере, не придется выслушивать оскорбительные реплики других пассажиров. Сейчас простые люди не упускают возможности лягнуть представителя власти.

Вот и к Гуань, Всекитайской отличнице труда, относились не слишком-то любезно, подумал Чэнь, вспоминая, как отзывались о ней соседки.

 
Сердцу не прикажешь; вся деревня с замираньем сердца
Слушала о любви генерала Цая.
 

В этом стихотворении Лу Ю ссылается на целиком вымышленный роман между генералом Цаем и Чжао Унян из последней династии Хань. Деревенские слушатели, должно быть, с большим интересом слушали историю, не обращая внимания на то, подлинная она или нет.

«Нет, – подумал старший инспектор Чэнь, – отзывы соседей мне не помогут».