Страницы← предыдущаяследующая →
Бросив беглый взгляд на самое начало только что раскрытой книги, Елена тут же почувствовала, что читать ей не хочется. Может быть, отказаться, сославшись на слабость или что-нибудь подобное? Вот, например, разве то, что начало покалывать ниже грудины, не начало той самой тошноты? И давно знакомое головокружение дает о себе знать, а ладони снова стали влажными…
Однако, глянув со стороны на госпожу Наталию Димитриевич, девушка тут же отбросила все возможные отговорки. Глаза старой дамы за необычно сильными стеклами очков почти не мигали, она с трудом дожидалась момента, когда чай будет выпит и они отправятся в путь. Сначала вместе, как это уже много раз бывало раньше, а потом каждая сама за собственной судьбой.
– Пейте, пейте, вам это просто необходимо в такой холод, – проговорила госпожа Наталия над чашкой, и ей, судя по всему, пришлось долго собираться с силами, чтобы произвести на свет этот шепот.
Действительно, было прохладно. Вот-вот должна была наступить полночь. В центральной части пятистворчатого окна, разделенного переплетом на множество мелких квадратов, в его правом верхнем поле, одном из сорока пяти, за которыми виднелся чернильно-черный свод белградского неба, на стекле был мелом нарисован кружок, обозначавший место, на котором в полнолуние стояла Луна, а на другом поле крестик отмечал положение Полярной звезды, которая была бы видна, если бы не набежавшие ноябрьские облака. В дождливой столичной ночи иногда раздавались шлепающие шаги запоздалых прохожих да громыхание автомашин, спешивших еще до того, как произойдут события, развезти по городу завтрашние выпуски газет, а потом под дробный звук капель снова слышалось лишь неумолимое потрескивание кобальтового чайного сервиза, разрисованного золотыми созвездиями.
Елена оглядела комнату. Все готово. С того момента, как она вернулась из Национальной библиотеки, где по понедельникам учила английский, и госпожа Наталия, даже не дождавшись, пока девушка снимет мокрую шляпку колоколом, сообщила ей о своем окончательном решении уехать, компаньонка принялась за сборы и за все это время даже ни разу не присела. Так много было дел. Все лампы в комнате погашены, за исключением той, что была рядом с ними. Очень удобный при чтении пергаментный абажур смягчал все острые края, попадавшие в круг его света. Белая ткань наброшена на стулья. Оказалось, что в комодах и шкафах нашлось ровно столько простыней, сколько требовалось, чтобы накрыть всю мебель. Все рюмки и бокалы в буфете перевернуты вверх дном, чтобы в них не собиралась пыль. Граммофон накрыт крышкой, а все пластинки протерты и после этого вставлены каждая в свой конверт. Вода в вазе с яркими оранжевыми осенними цветами только что заменена, ни у одной из них не хватило духа выбросить еще совсем свежий букет…
Повсюду вокруг стоял самый нужный багаж. И даже более того. Большая шкатулка, три солидных сундука, шесть чемоданов и дюжина круглых шляпных коробок, каждая с наклейкой или вытисненной монограммой хозяйки. Старая дама в вопросе багажа и раньше не знала меры, но сейчас превзошла даже самое себя. Охваченная дорожной лихорадкой, она поминутно вспоминала, что надо бы взять еще то или другое. Успокоилась она немногим менее часа назад, когда удалось найти место и для противомоскитной сетки. Багаж девушки состоял всего лишь из небольшого разноцветного ранца с самыми необходимыми вещами. Теперь следовало выпить жасминового чая, и можно отправляться. Потому что теперь деваться здесь было некуда.
– Надо, наверное, проверить, хорошо ли я закрыла входную дверь, – вспомнила Елена хоть что-то, что могло бы пусть ненадолго, но оттянуть начало конца.
Госпожа Наталия раньше никогда не упускала случая проверить, закрыта ли дверь на цепочку, повернут ли дважды ключ в замке, хорошо ли завернуты водопроводные краны, опущены ли жалюзи в других комнатах… Но на этот раз казалось, что ей не до этих обычных мер предосторожности. Несмотря на то что ждала она уже полстолетия, сейчас ей хотелось отправиться в путь как можно скорее.
– Ну, хорошо, хорошо, только не мешкайте, боюсь, как бы мне не опоздать, если задержусь еще где-то… – сказала она встревоженным тоном, а так как из-за болезни говорила она с трудом и через каждые пять-шесть слов фраза застревала у нее в горле, Наталия Димитриевич поспешила отпить глоток чая.
Вчера исполнился год с момента появления Елены. Ровно год с тех пор, как она поселилась в этом доме, совершенно ничем не отличавшемся от других домов на улице Пальмотича. Стоящие поперек тротуара автомобили. Два ряда платанов с огромными болезненными отеками на стволах у самых корней. Пять. Семь. Девять. Рядок заспанных городских голубей, сидящих на безопасной высоте под самой крышей. Любопытные воробьи на треугольных каменных сводах над окнами и на железных карнизах. Пара заблудившихся дрожащих дроздов в раскрытой пасти одной из восьми преданных львиных голов, украшающих фасад работы известного скульптора Франи Валдмана. Балконы, похожие на забытые в воздухе опустевшие до весны исполинские гнезда. Белградские архитекторы начала века, Несторович, Андра Стеванович, Димитрие Лека, Александар Бугарски, Савич, Бекер, Антонович, Константин Йованович, Драгиша Брашован, – все они словно состязались в том, кто из них множеством выступов на фасадах своих зданий полнее удовлетворит потребности птиц.
Вестибюль, выложенный мрамором и звонкими отзвуками каблуков с металлическими подковками, там и сям пестревший прожилками трещин и пятнами тишины от более современной обуви на резиновой подошве. Изысканное кружево лепнины, обезображенной небрежно закамуфлированными шрамами, оставшимися после замены или дополнительного монтажа проводов и труб. Почтовые ящики с покрытыми патиной латунными табличками, на которых значатся полустершиеся от ежедневных взглядов фамилии их хозяев, мечтающих о письмах. Шахта лифта, огражденная решеткой из кованого железа. И зеркало в кабине, такой тесной, что Елена, хотелось ей того или нет, снова и снова встречалась в нем со своей тоской, настолько тяжелой, непомерно тяжелой, что, казалось, скрипучий стальной трос может лопнуть под ее весом. Позже госпожа Димитриевич посвятила свою компаньонку в тайны измерения грусти, благодаря чему девушка, по крайней мере, перестала таять на глазах от собственных ощущений.
– Я прекрасно знаю по собственному опыту, – повторяла старая дама. – Пройдет не сразу. Сама увидишь, научишься, человек ко всему привыкает. Меня этому обучила одна русская эмигрантка, преподавательница оперного пения Паладия Ростовцева. Она говорила: «Nu, milaya moya, chto s toboy! Raz – sledi za osankoy! Dva – golovku povyshe! Tri – ulybka, smeh, net luchshey muzyki!»
Но, правда, все это было гораздо позже. В тот день, когда она стояла перед дверью госпожи Наталии Димитриевич, ничем не отличавшейся от остальных входных дверей квартир пятого этажа в доме на улице Пальмотича, у Елены было немного денег в кармане, скромный ранец, отягощенная печалью тень и вчетверо сложенная газета «Политика». С тех пор как она окончила университет, защитив диплом исключительно ради своих родителей, с тех пор как она добилась от отца и матери разрешения и сдала документы для оформления эмиграции в одну из дальних стран, как можно дальше от своей тоски, с тех пор как она заполнила анкеты, написала заявление и стала ждать положительного ответа из посольства, она существовала за счет того, что бралась за любую работу, все свободное время отдавая изучению английского языка, потому что он был единственным знанием, которое она намеревалась взять с собой отсюда. В тот день она связывала надежды с объявлением из газеты «Политика», напечатанным в рубрике «Разное» и обведенным круговым движением шариковой ручки. «Пожилой даме нужна внимательная компаньонка. Проживание и питание обеспечиваются. Прийти для знакомства лично…» – это было все, что девушка успела прочитать через чье-то твидовое плечо среди раскрытых зонтиков и рукавов из непромокаемой ткани на автобусной остановке перед кинотеатром «Балкан», напрасно перемещаясь с одного конца Белграда на другой в поисках хоть чего-то определенного, чего-то такого, чем она могла бы пусть ненадолго, но залечить трещину между прошлым и будущим временем. Прочитать она успела только это, поэтому для того, чтобы узнать адрес, ей пришлось купить газету, тщательно следя за тем, чтобы кроме этого объявления не зацепиться взглядом ни за один соседний заголовок, ни за одно другое слово… Дело в том, что она давно уже заметила, что слова родного языка еще больше увеличивали ее тоску, более того, вызывали мучительное чувство тяжести – и она старалась по возможности избегать их.
– Кто там? Не бойся, я ничего тебе не сделаю! – послышался веселый голос еще до того, как блеснул глазок, повернулся в замке ключ и звякнула цепочка.
Открыла маленькая женщина, ее фигура не соответствовала ее звучному имени и фамилии. На ней было платье из натурального шелка старинного покроя, слишком большое для нее, соломенная шляпка с загнутыми вверх передними полями, на шее – двойная нитка перламутровых бус. Несмотря на все эти праздничные аксессуары, в руках она держала фартук и что-то похожее на нож, из тех, которыми пользуются для разрезания бумаги. Она слегка вытягивала шею и щурилась, как это свойственно близоруким людям.
– Извините, – улыбнулась она смущенно, с раскрасневшимся лицом. – Мне только что прислали из антикварного магазина несколько неразрезанных экземпляров.
– Прошу вас, проходите, давайте сядем в той комнате, где у меня библиотека, – повторяла она, ведя за собой молоденькую гостью. – Да, я и есть госпожа Наталия Димитриевич. Точнее говоря, барышня Наталия Димитриевич. Я не была замужем. Тем не менее прошу вас так меня никогда не называть. Теперь, в мои годы, это звучало бы странно…
Пройдя из обставленной полумраком прихожей прямо, а потом направо через раскрытую настежь двустворчатую дверь в комнату с книгами, Елена почувствовала себя так, словно оказалась в саду, хотя вокруг не было ни одного растения, за исключением стоявшего в вазе букета ярких оранжевых осенних цветов. Откуда же такое чувство, спрашивала себя девушка и позже, из месяца в месяц находя все новые и новые, цепочкой цеплявшиеся друг за друга объяснения.
Может быть, оно возникало из-за заливавшего все вокруг света, которому не мешали крупно набранные и никогда не закрывавшиеся шторы. В комнате буквально роилось сияние, на восточной стороне ее было огромное окно, каждая из пяти створок которого была разделена оконным переплетом на девять небольших одинаковых квадратов, поэтому само собой напрашивалось сравнение с оранжереей ботанического сада, в которой вместо растений вызревают книги.
Теперь уже трудно было сказать, в чем здесь было дело, но, возможно, впечатление сада возникло у нее и благодаря густой и вьющейся, как виноградная лоза, череде названий, протянувшейся по всему пространству стен от потолка, по-старинному высокого, с затененными углами, до немного рассохшегося паркетного пола, ничем не застланного, благодаря чему был виден орнамент, мастерски выложенный из красного дерева разных оттенков. Узорчатая пестрота названий с первого взгляда не поддавалась расчленению, но большинство книг здесь было в двух или нескольких одинаковых экземплярах, так же как и в природе то там, то здесь постоянно встречается подорожник, а где-то настойчиво торчат колючки кизила. Это была виноградная лоза, в переплетениях которой девушка тут же заметила и роскошные названия на английском и других иностранных языках; в отдельной застекленной вертикали полок находились книги, похожие на экзотические, заморские растения, требующие особого ухода и определенных климатических условий. Для того чтобы добраться до самых верхних рядов книг, имелись передвижные лестницы, похожие на те, что применяют для обрезки или прививания фруктовых деревьев, так что разрезание новых книг казалось Елене делом, предпринимаемым для достижения похожего результата.
Кроме того, впечатление оранжереи усиливалось и за счет неожиданно скромной меблировки, в сущности, здесь были только плетеные кресла с высокими спинками и подлокотниками. Всего лишь четыре садовых кресла, небрежно стоявшие вокруг торшера с пергаментным абажуром и легкого овального столика с резными ножками, похоже от совершенно другого гарнитура. Размеры столика вполне позволяли, в зависимости от времени года, поставить вазу с всегда свежим букетом мимозы, сирени, роз или тех самых ярко-оранжевых осенних цветов; подать чай; положить очки или книгу, которую в данный момент читали. На единственной не занятой полками части стены над невысокой печью, облицованной изразцами зеленоватого оттенка, висели часы с гирями в виде шишек и с такими ленивыми стрелками, что требовалось немало времени, чтобы понять, работают ли они вообще.
Но и тогда, в тот день, и позже, на протяжении месяцев пребывания в доме старой дамы, девушка воспринимала библиотеку как сад прежде всего из-за самой Наталии Димитриевич. Эта весьма пожилая, но прекрасно сохранившаяся дама, заходя сюда, вытирала ноги о коврик, лежащий перед дверью. Всегда нарядно одетая, так, как другие дамы одевались для выхода в гости, непременно в шляпке и нитяных перчатках. И все это только для того, чтобы праздно помечтать в загадочной прохладе тысячелистого тенистого дерева. Или же терпеливо ухаживать за клумбами и кронами; грустить перед опустевшим местом, словно возле срезанной ветки; находить общий язык с каждым новичком; перебирать и выставлять на солнце древние, хранящиеся в глубинах полок издания; заботливо защищать хрупкие листья от болезни распада; пригнув голову, прислушиваться, не раздастся ли откуда-нибудь шуршание книгоедов, этой зловещей разновидности моли, бумажных вшей, жучков или какого-либо другого вредителя; поглаживать ладонью позолоченные корешки и обложки, глубокое узорное тиснение, крошечные поры гравюр и паутинки виньеток, переплеты всех видов – и из простого шершавого картона с застрявшими в нем деревянными занозами, и из обычной американской холстины, и из розоватого шелка, и из зрелого бордового плюша, и даже романтические обложки из накрахмаленного поентлеса, и, наконец, по-царски роскошные переплеты из красного сафьяна.
И даже их сегодняшний разговор начался в соответствии с Елениным восприятием пространства этой комнаты.
– Здесь коренится ствол моей жизни… – старая дама сделала неопределенное движение рукой.
– К сожалению, никуда дальше он не разветвился, годы и годы я провела в одиночестве, – добавила она и вздохнула.
Страницы← предыдущаяследующая →
Расскажите нам о найденной ошибке, и мы сможем сделать наш сервис еще лучше.
Спасибо, что помогаете нам стать лучше! Ваше сообщение будет рассмотрено нашими специалистами в самое ближайшее время.