Книга Подручный смерти онлайн - страница 7

Маленький помощник Войны

Силуэт чисто символически постучал.

– Кто это? – спросил я, щурясь от света из коридора.

– Шкода.

– Заходи.

Он вошел, зажег свет, запер дверь и произнес:

– Ты, смотрю, уже устроился.

В руках он держал поднос с тарелкой салата, студенистым коричневым десертом и стаканом воды. Он заметил мой изучающий взгляд:

– Салат из козьего сыра, грецких орехов, оливок и маринованных помидоров. Очень полезный – не хочу стать похожим на Войну.

Он ткнул пальцем в десерт.

– А это низкокалорийная сливочная карамель. Последний кусок рисового пудинга уволок Чумка. Будешь?

Я покачал головой. Он поставил поднос на стол, развернул стул, уселся и отпил из стакана большой глоток.

– А ты не слишком разговорчив.

– Отвык.

Он пробурчал в знак согласия:

– Из гроба вообще тяжело вылезать.

Шкода ел шумно и стремительно, загребая еду в рот так, словно голодал с самого завтрака. Когда исчез последний кусок дряблого десерта, парнишка развалился на стуле, круговыми движениями помассировал живот и громко рыгнул.

– Ну и… – начал он. Я ждал продолжения. Вместо этого он поднялся, подошел к креслу с откидной спинкой, развернулся и уселся. Отклонил спинку назад и принялся выковыривать остатки еды из передних зубов.

– Что?

– И… как тебе сегодня работалось?

Я снова стоял на крыше колокольни и смотрел вниз на труп женщины. Я представил, как Смерть ее сталкивает, как она падает. В какой-то краткий блистающий миг она изящна, словно пикирующая хищная птица, затем – глухой удар о тротуар. При мысли об этом мне стало дурно.

– Нормально.

– Угу. – Он поворочал языком за губами. – Ты же на типовом контракте, верно?

Я кивнул.

– Ну и… пан или пропал?

– Если я не подойду, – произнес я осторожно, – то выберу один из способов смерти, которые увижу на этой неделе.

Нет, мне совсем не хотелось в воскресенье вечером прыгать с крыши высокого здания. В обществе трупов суицид числился почти в самом конце списка уважаемых смертей, и естественно, я бы его не стал выбирать. Также я не мог понять, что он означал. Для женщины эта смерть являлась окончательным решением, выстраданным за годы отчаяния, и актом мести живым. Для толпы зевак – шоком, развлечением или событием, которое они будут помнить до конца дней своих. Для моего нанимателя – рутинной обязанностью.

– А как ты умер изначально?

– Не помню.

Он рассмеялся.

– А я о своей смерти помню вообще все. Я гонял мяч с ребятами тут у складов на железной дороге, мяч закатился под платформу, и я пошел его доставать. Ну и начал прикалываться, будто меня придавило колесом платформы. Все ржали. Во, блин, дает, и все такое. В общем, короче: платформа тронулась, откатилась назад и вдавилась мне прямо в грудь. Хрусть… Самое смешное, что такое же когда-то случилось с моей кошкой.

Шкода закончил ковыряться в зубах и полез на верхний ярус кровати. Я снял туфли, пиджак и прилег на свой нижний. Какое-то время мы лежали молча, потом он свесился через край и спросил:

– Тебе сказали, зачем ты здесь?

– Нет.

– И о Гадесе не сказали?

Я покачал головой.

– Никто ничего не сказал о помощнике?

– Да вроде нет.

– Что характерно.

Он с раздражением уставился в стену, после чего вновь задвинулся на верхнюю полку. Из комнаты напротив доносились слабые звуки «Реквиема» Моцарта. Я был измучен, сбит с толку, ощущал себя в новой обстановке прескверно. Мне бы повернуться на другой бок и крепко заснуть, но из головы не выходил один вопрос.

– Кто такой Гадес? – спросил я.

Вторник
Смерть от шоколада

Завтрак обреченных

Проснулся я счастливым.

Это было необычно. Счастье – в гробу вещь ненужная, так же как и отчаяние. Эмоции не беспокоят мертвых в принципе, поскольку те не могут чего-либо испытывать. Спросите любого трупа, что он чувствует, и в ответ наверняка услышите:

– О чем это вы?

Разумеется, если он еще способен говорить.

В нашем общем со Шкодой гардеробе оказался запас одежды на все шесть дней: коллекция разноцветных футболок, набор нижнего белья в цветочек и полдюжины носков. Моему настроению соответствовали желтые носки, украшенные танцующими крабами, трусы с желтыми розами и желтая тенниска с девизом «ВСЯ ВЛАСТЬ ЗОМБИ!». Новых костюмов и туфель мне не предлагалось.

Одевшись, я вспомнил, о чем меня накануне инструктировал Смерть, и собрался в офис. Дверь мне уже отперли. Шкоды, который отложил разговор о Гадесе на более удобное время, нигде не было видно.

– Как настроение?

В офисе находился только Смерть, который сидел за своим столом у двери. Он вскрывал конверты ножом, который, наверное, обычно используют в ритуальных жертвоприношениях. Компакт-плейер, лежавший по левую сторону от колонны бумаг, изрыгал громкое гитарное соло из альбома «Грейтфул Дэд» «Мертвяки Живьем».

– Замечательное! – воскликнул я.

– Радуйся, пока можешь, – мрачно изрек Смерть. Он перевернул кипу своих писем и протянул мне голубой листок: – Взгляни-ка сюда.

Там были четыре цифры – 7587 – и подпись.

– Что это?

– Шахматы по переписке. Моя соперница переставила своего ферзя с g5 на h7. Пытается повторить известную партию Девятой заочной шахматной олимпиады. Пенроуз – Вукцевич, 1982 – 85. Не исключено, с помощью компьютера.

Он забрал листок и положил в папку, набитую аналогичным содержимым. Пользуясь возможностью, я решил задать уже приходивший в голову вопрос:

– Почему вы играете в шахматы с живыми?

– Это моя страсть, – сказал он, безумно вскинув руки. – Мне трудно устоять перед вызовом… Как в танце – страсть и бессилие. – Он коротко улыбнулся мысли об этих двух слабостях, затем снова принял серьезный вид. – И, конечно же, традиция. Если мои партнеры выигрывают, то в награду продолжают жить. Если же нет – а так случается постоянно, – они умирают… Сейчас я веду около двухсот партий. Эта вот – с женщиной лет тридцати. Она недавно перенесла сердечный приступ. Шансы выжить – пятьдесят на пятьдесят. И ей это известно. Поэтому я бросил вызов, и она его приняла. Хотя, – добавил он скорбно, – так или иначе она выздоровеет.

Я сочувствующе улыбнулся.

– А ты играешь в шахматы? – поинтересовался он.

– Было дело, – ответил я кратко, хотя, конечно, мог бы сказать, что играл очень даже неплохо. Но что-то помешало в этом сознаться. Должно быть, трупный инстинкт самосохранения заставил меня приуменьшить свои способности. – Правила игры я знаю, но не слишком в нее углублялся… Как почти всегда в жизни, я, в основном, наблюдал.

Типичный живец.

Термин «живец» используется мертвыми и ожившими мертвецами применительно к живым. К живцам, преимущественно, относятся теплокровные, подвижные, эмоциональные и любопытные особи. У них окрашенная мягкая кожа. Они потребляют и извергают.

«Мертвые» – или пассивное скопище трупов, ожидающих Армагеддона, – совершенно иной вид. Именно к нему недавно относился и я. Это холоднокровные, ленивые, социально неприспособленные и безразличные ко всему, кроме своей безопасности, особи. Их кожа, даже будучи неповрежденной, всегда бледна и похожа на воск. Их потребляют и извергают другие существа.

«He-мертвые» – или зомби – находятся между вышеописанными видами. Кровь у нас холодная, течет медленно; прямо стоять мы умеем, но предпочитаем лежать; нам хочется жить и ощущать, но мы не можем понять, как это; нам интересно задавать вопросы, но мы едва ли умеем подобрать нужные слова в нужный момент. Наша кожа пепельно-серая, грубая, но это легко скрыть. Зомби потребляют и извергают, но рацион их обычно сводится к живой плоти.

Что плохо влияет на пищеварение.

* * *

Мы со Смертью направились в столовую – последняя дверь справа по коридору. Там за овальным столом уже расположились Мор с Гладом, они читали утренние газеты. Глад был облачен в черную шелковую пижаму с традиционной эмблемой весов на нагрудном кармане, а Мор завернулся в белый стеганый халат. Когда мы вошли, они опустили газеты и обменялись короткими улыбками.

– Садись пока на место Войны, – предложил Смерть, указывая на стул между собой и Мором. – До завтра его не будет.

Мест было пять, из них три свободных. Я молча сел и посмотрел через стол на Глада. Его голова пряталась за «Гардиан». Мое внимание привлек маленький заголовок: «Участившиеся случаи осквернения могил говорят об упадке морали». Судя по всему, Мор обнаружил подобную новость. Он читал «Сан», обратив к нам страницу со статьей на всю полосу: «"У меня сперли труп!" – негодует викарий, скрытый приверженец нетрадиционного секса». Смерть либо не заметил, либо его не волновало, что он попал в газету. Он хлопнул в ладоши и пожелал всем доброго утра. Ответа не последовало, и его энтузиазм угас так же быстро, как и возник.

Стол уже накрыли. Мне досталась порция овсяной каши, стакан апельсинового сока и банан. Трапеза Мора состояла из набора сыров с плесенью и подгнивших яблок. Смерти подали железную клетку с тремя живыми мышами. Тарелка Глада была пуста.

– Вы не голодны? – спросил я.

– Постоянно, – ответил он.

Общий вид стола привел меня в замешательство. На черных салфетках нарисованы пляшущие белые скелеты. Фаянсовая посуда разукрашена миниатюрными гробами. Ручки столовых приборов вырезаны из костей.

Тут раздался писк. Я поднял глаза и увидел, как Смерть вскрывает дверцу клетки. Выхватив мышь из застенка, он быстро переломил ей хребет и отправил целиком в рот, смачно причмокивая. Продолжительно и энергично пожевав, он вынул изо рта маленький белый черепок, а остальное проглотил. Оставшиеся мыши панически заметались по клетке. Я отставил тарелку.

– Не хочешь отведать? – окликнул меня Мор. Обернувшись, я увидел, что мне предлагается кусок сыра бри, пролежавшего в теплом и влажном помещении месяца три, не меньше.

Смерть не дал мне ответить:

– Оставь его в покое.

– Пусть он попробует – настаивал Мор.

– Он здесь не для проб.

– Тоже мне, покровитель.

– А ты зануда.

– Перестаньте ссориться, – вмешался Глад. – Вы портите мне аппетит.

Белые стены столовой были голыми, если не считать четырех картин и четырех девизов в рамочках под ними. Девизы гласили: «ХИНИКС ПШЕНИЦЫ ЗА ДИНАРИЙ», «И ВЫШЕЛ ОН ПОБЕДОНОСНЫЙ, И ЧТОБЫ ПОБЕДИТЬ», «ДАНО ЕМУ ВЗЯТЬ МИР С ЗЕМЛИ» ^[2] и (более приземленно) «В НОГУ СО ВРЕМЕНЕМ». Прообразами первых трех картин были, вероятно, Глад, Мор и Смерть – они щеголяли в причудливых вычурных одеждах, носили грозное оружие и сидели на разномастных лошадях. На портрете Смерти был изображен также приземистый толстяк верхом на брыкающемся осле – я на миг задумался, кто бы это мог быть, однако вслух спрашивать не стал. С четвертой картины взирал краснолицый великан на фоне кипящей битвы. Я решил, что это, должно быть, Война.

– А ты не голоден? – Глад вернул мне мой вопрос. Все уже закончили, я же едва прикоснулся к завтраку.

– Да, – сказал я.

Он уставился на меня, ожидая продолжения. Я уставился на него в ответ, не говоря ни слова.

Из кухни, примыкающей к столовой, показался Шкода в сатиновом фартуке и розовых перчатках с цветочным мотивом. Он собрал со стола тарелки, миску, клетку (где теперь лежал одинокий мышиный черепок) и удалился. Посуда коротко звякнула, и Шкода появился снова.

– Ты положил ее в посудомоечную машину? – спросил Смерть.

Шкода поплелся на кухню с видом крайнего неудовольствия. Мы услышали звон посуды, грохот задвигающихся ящиков, и Шкода вернулся.

– А ты включил ее? – спросил на сей раз Глад.

Шкода повторил предыдущий маневр, на этот раз еще менее любезно, и вновь вернулся под мерное гудение автомата. Сорвал с себя перчатки и бросил их на стол. После чего уселся на оставшийся свободный стул и принялся нарочито, с нескрываемым раздражением щелкать языком.

– Что-то не так? – спросил Мор.