Книга Час воздаяния онлайн

1

Октябрь 1999 г.

Октябрь девяносто девятого года в поселке Дорофеево, находящемся в ста с лишним километрах от Москвы неподалеку от Александрова, как и во всей Средней России, выдался солнечным, ясным и погожим. Обитатели поселка молили Бога, чтобы эта благодать продержалась хотя бы до октябрьских праздников…

Места тут были живописные – леса, поля, речка, озера… И люди были под стать местам – веселые, певучие, хлебосольные… Вот и сегодня местный коренной житель по кличке Дристан проснулся в прекрасном расположении духа. Вчерашний вечер он хорошенько провел за добрым самогоном с добрыми людьми на лоне природы, да и сегодня намеревался провести время ничуть не хуже. Впереди хороший погожий денек, впереди доброе похмелье. Несколько портило настроение то обстоятельство, что в кармане у него было всего-то тридцать две копейки, но и это не беда для хорошего человека. Вчера он угощал, сегодня его угостят… Просыпался Дристан, как всегда, с петухами, раньше всех в поселке. Потянулся он со смаком, слегка помочил лицо холодной водицей и проскользнул на улицу, пока жена не проснулась и, схватив его за рукав ватника, не помешала хорошо начинающемуся дню… А даже если бы она задала свой глупый вопрос, куда, мол ты прешься в такую рань, он бы нашел что ответить – иду, мол, живность проверить, как она там, потому что работал Дристан скотником, то есть человеком, надзирающим за живностью…

Вышел он на улицу – было ещё совсем темно. Но и темнота не повод для плохого настроения. Он прошел немного, и решил спеть веселую песню.

«Жила-была бабка возле синя моря, захотела бабка искупаться в море, и купила бабка три пуда мочала, эта песня заебись, начинай сначала…»

Хотел было Дристан начать второй куплет, но тут вдруг его нога в кирзовом сапоге наткнулась на какое-то препятствие. Что такое? На земле лицом вниз лежал человек. Кто таков? Человек был одет в куртку защитного цвета, какие-то темные брюки и сапоги. Озираясь по сторонам, Дристан аккуратно перевернул лежавшего на спину.

– Ить это Вован! – провозгласил он, словно желая своим громким словом пробудить себя от дурного сна. Поглядел ещё с полминуты и подтвердил сам перед собой свои слова: – Точно, Вован! А голова-то вся в крови! Эх-ма!

Сказал он вслух свое веское слово, но от этого ничего не переменилось, сон очевидно оказывался явью, и труп так и продолжал лежать на земле. Открытые остекленевшие глаза, искаженное лицо, лоб весь в крови…

Стоял Дристан и тупо глядел на труп. Трудно сказать, чтобы ему было очень жалко покойника. Хотя, в принципе, был он человеком жалостливым – жалел всякую божью тварь, будь то собака, кошка или даже лягушка… А вот Вована Сапрыкина ему жалко почему-то не было… Противно было и гнусно на душе. И песню веселую петь больше не хотелось…

Вован не был коренным жителем поселка Дорофеева. Пришлым он был человеком… Появился Вован, молодой крепкий парняга лет двадцати пяти от роду в поселке примерно год назад, прошлым летом, когда на окраине Дорофеева начал строиться добротный кирпичный двухэтажный дом. Приехали строители, с умом бойко взялись за дело. Дристан свой, так называемый хозблок, сколоченный из всяких дрянных отходов, строил куда дольше, чем возводился этот дом. Вован руководил строительством, а когда строительство закончилось, остался жить в этом доме, обнесенным двухметровым частоколом. Завел себе собаку, здоровенную кавказскую овчарку, посадил её на цепь около дома и зажил своей, в общем-то никому не ведомой жизнью. Не то, чтобы он так уж сторонился коренных обитателей поселка, просто слишком уж разные у них были интересы и проблемы. Таких домов в поселке отродясь не было – бедновато жили дорофеевцы. Иногда Вован выходил из дома, балакал с односельчанами о том, о сем, о дороговизне, о зарплате, о всякой всячине. Несколько раз выпивал с соседями, пару раз сходил на охоту и раза три на рыбалку. Но на конкретные вопросы отвечал неохотно. Говорил, что отслужил армию, призаработал деньжат и решил осесть где-нибудь в глубинке, на природе. Вот и облюбовал себе поселок Дорофеево. Человек он молодой, неженатый, заботами не обремененный… Несколько раз видели сельчане, как из дома поутру выходили молодые девки и шли к дороге попутку ловить…

Короче, надышался Вован свежим лесным воздухом всласть…

Призадумался Дристан, почесал свою буйную голову… И тут увидел вдалеке местную достопримечательность по кличке Сова. Шествовала к нему Сова в своей ярко-желтой шубейке, с вылезающими наружу клочьями черной цигейки, с которой она расставалась разве только жарким летом, когда она щеголяла в цветастых длинных платьях, надетых одно на другое. Сова жила в поселке уже лет десять, обитала в самой дрянной избушке на окраине Дорофеева. А жила эта самая Сова поездным нищенством, дефилировала между Москвой и Александровым, Александровым и Ярославлем. А имени-отчества её никто не знал. Сова и Сова…

– Здорово ночевал, дядька Дристан, – приветствовала его старуха. На ней кроме желтой шубы была черная плюшевая кепка с огромным козырьком и круглые очки.

– Здорово, Сова, – продолжая глядеть на труп, проговорил Дристан.

– Эге, что это за дела такие? – выпучила глаза Сова. – Никак, мертвяк?

– Он самый, – торжественно провозгласил Дристан. – Мертвее не бывает. Вован Сапрыкин собственной персоной…

– Никак, подох? – равнодушным голосом уточнила Сова, кашлянула и отхаркнула прямо рядом с трупом.

– Подох, как пить дать, – деловито подтвердил Дристан. – И похоже, насильственной смертью, – выразился он по-научному. – Видать, по башке от кого-то схлопотал, гляди, вся в крови…

– Твоя правда, весь лобешник в крови. Эки дела никудышные, – неодобрительно покачала головой Сова. – Дела гнойные, – согласился Дристан. – Пойду к Юртайкину, сообщение сделаю. Случай сурьезный, – напустил он на себя важный вид.

– Сообщение непременно надо сделать, – сказала Сова. – Шуруй, дядька Дристан. Тут недалече до милиции, всего-то километра три, ноги у тебя ещё крепкие, мосластые… А я пойду, по-старушечьи, помяну усопшего…

– Есть чем? – пытаясь сохранить достоинство, спросил Дристан.

– Имеется в наличии кое-что. Вчерась в электричке мне один добрый человечек сотенную поднес за мою старость и лишения, мной перенесенные. А мне что? Купила пару поллитровок, закусончика там кое-какого, ну там, сырку, колбаски… А выпить-то не с кем… Не люблю одна, куражу нет. Пойду… А то присоединяйся, если желание имеешь…

Призадумался Дристан. Соблазн был велик и могуч. В конце концов, до халупы Совы тут недалече, ещё совсем рано, и он успеет быстро похмелиться и мухой долететь до отделения милиции к участковому Юртайкину.

– Пошли! – соблаговолил согласиться он, махнув своей заскорузлой, пропахшей навозом рукой, и они зашагали к обиталищу Совы.

… Дристан был человеком мало имущим, но, как и все обитатели Дорофеева на антураж жилища Совы глядел свысока. Больно уж бедно жила старушонка… Просто-таки даже неприлично. Прокопченный стол, пара сломанных стульев, да сундук в углу комнатки… И больше ничего…

Зато вот угощение на столе у Совы сегодня было, прямо скажем, знатное. Пара поллитровок, нарезанные сыр и колбаса, черный хлеб, огурцы и помидоры.

Сова разлила жидкость по двум грязным стаканам.

– Помянем усопшего! – провозгласила она.

Дристан чинно поднял свой стакан и махнул его залпом, до дна. Выпил, крякнул. Понюхал кусочек колбасы и лишь затем стал его жевать обломками зубов.

– Хорошо пошла, – заметил он.

После второго стакана он решил, как и положено культурным людям, развлечься приятной беседой.

– Давненько у нас в Дорофееве такого не было, – констатировал он. – Помнится, лет десять назад тоже труп нашли с проломленной башкой, а с тех пор ни-ни… Ты тогда у нас жила, Сова, или ещё нет?

– А я и не помню, жила, не жила, какая разница? – прошамкала Сова, высасывая мякоть из помидора.

– Да…, – Дристан вытащил из кармана бычок «Примы» и закурил. – А ты, бают мужички, тетка богатая, Сова… Нынче кто нищенствует, больше получает, чем человек трудовой, работящий, как я, например… Ты, небось с кажного поезда изрядный куш снимаешь… И без разовой сторублевочки сыто живешь, куда только денежки деваешь, кумекаем мы, мужички, промежду собой… – Эх, дядька Дристан, – вздохнула Сова. – Если бы все те денежки в мой карман шли… – Рэкет? – понимающе спросил Дристан, хмуря мохнатые брови. – Он самый, – вздохнула Сова ещё тяжелее.

– Да…, – многозначительно произнес Дристан. – Экая жизнь пошла гнойная… Даже нищенство рэкетом облагается… То ли дело раньше жили… А что это у тебя синяк какой-то на подбородке? Никак, поднесли?

– А ты как думал? Говорю тебе, дядька Дристан, заработок наш очень даже нелегкий… Можно сказать, даже с риском для жизни сопряженный…

– Да… Вот дела-то творятся на белом свете… Ну ладно, давай наливай ещё по одной…

… Очнулся Дристан лежащим на громадном старухином сундуке. Вскочил, потер голову, машинально взглянул на стол. В бутылке на донышке оставалось ещё немного беленькой. Прямо из горла вылил себе в рот и выскочил на улицу. Сова сидела на кривобокой скамейке около своего обиталища и смолила «беломорину», бесконечно мелко сплевывая перед своими чудовищных размеров валенками с калошами. – Времени-то сколько? – спросил Дристан. – Часов не имеем, – пыхнула дымом Сова. – Не разжились пока. Но по солнышку кумекаю, никак не меньше двенадцати… – Ах ты, мать твою, – схватился за голову Дристан. Экая незадача! Про труп давно уж, небось, начальству кто-то другой сообщил. – Побег я! – крикнул он. – А куда ты? А то ещё сообразим… Деньжат немного имеется, похмелиться надо бы… – Куда, куда? Про труп сообщение делать, вот куда! – Какой такой труп? Аль офонарел ты с перепою, дядька Дристан? – Про труп Вована Сапрыкина! – обозлился на её тупость Дристан. – Который мы с тобой утром видели!

– Совсем офонарел, – покачала Сова головой в плюшевой кепке. – Какой такой труп?

Но Дристан не слушал её, он на всех порах мчался к тому месту, где остался лежать труп…

Навстречу ему шагал председатель поссовета Михалыч, как всегда чем-то озабоченный и удрученный. – Опять прогуливаешь, Дресвянников? – гаркнул Михалыч, завидев шуструю фигурку Дристана, несущуюся в разгар рабочего дня неизвестно куда. – А труп-то где? – спросил, задыхаясь, Дристан. Он как раз подбегал к тому самому месту, где утром лежал труп.

– Какой труп? – насупился председатель.

– Как какой? Вована Сапрыкина труп. Вот здесь лежал. С пробитой окровавленной головой. Утром, в половине седьмого примерно. Я хотел прямо к товарищу Юртайкину, но призадержался… Дела были срочные… А вот… Где же он? – в отчаянии спрашивал и председателя и самого себя Дристан, который хотел стать героем дня, а так оплошал из-за соблазна Совы. – А труп свою пробитую башку взял подмышку и пошел своей дорогой, – сказал председатель, насупившись ещё сильнее. – Иди, проспись, Дресвянников! А я скажу директору скотного двора, чтобы он тебя, пьянчугу, уволил к едреной бабушке…

– Да святой истинный крест, был труп! – орал Дристан. – Вон Сова идет, как раз! Иди сюда, Сова! Вот, Михалыч не верит, что утром тут был труп Вована Сапрыкина, говорит, что я спьяну… А ну, подтверди… Сова уставилась на него сквозь свои круглые очки. – Какой труп? Обалдел ты, что ли, дядька Дристан? Напился у меня, проспался, приснилось ему чтой-то, выскочил, как угорелый и побег труп какой-то искать… Ой, чуден человек… Там с утреца пьяный какой-то валялся на дороге, только он живой был. – Так мы же с тобой поминать его пошли! – с пеной у рта спорил Дристан. – Кого поминать? Эка дурында ты неумная! – подивилась старуха. – Живого поминать? Это по каким таким богопротивным законам? Тот пьяный живее дедушки Ленина был, хрипел, матюгался, мы его хотели поднять, он ещё кулачьями сучить начал и даже чуть было тебе по кумполу не угодил. Я-то сослепу и не признала, кто это, Вован или кто другой… другой… Можа и Вован, тут спорить не стану…

– Иди домой, – мрачно прохрипел Дристану председатель, выпучив глаза.

Вокруг них уже собралась толпа досужих зевак. И Дристан никак не хотел выглядеть в глазах сельчан полным мудаком и пустомелей.

– А ну, пошли сей же час к кирпичному дому! – вытаращив глаза, предложил он народу. – И ежели сам Вован к нам выйдет, то тащите меня в дурдом! И тащить не надо, сам пойду.

Председатель пожал плечами и повел за собой народ к новому кирпичному дом, благо было совсем недалеко. Постучал в калитку. За ней раздался хриплый лай кавказской овчарки.

Тихо отворилась дверь. Но на пороге стоял не Вован, а какой-то совсем незнакомый человек. Высокий, кудрявый, молодой, лет двадцати семи. Вопросительно глядел на незваных гостей. – Здравствуйте, – сказал председатель. – А вы кто будете? – Я буду владелец этого дома Рыльцев Филипп Игнатович. А что такое случилось?

Председателю лицо Рыльцева показалось очень знакомым, где-то он определенно его видел. – Ничего вроде бы не случилось. – пожал плечами он. – А то пройдите в дом, познакомимся, поговорим, – предложил Рыльцев.

Председатель перешагнул порог и вошел на участок. Тут же на него рванула с цепи огромная кавказская овчарка, брызжа слюной и сверкая желтыми глазами. И хоть она была привязана так, чтобы никак не достать вошедшего, однако, было изрядно неприятно, уж больно погано и грозно было животное…

Михалыч в сопровождении хозяина вошел в дом, огляделся. Чисто, аккуратно, прибрано. Стены вагонкой отделаны, деревом пахнет… Мебель не дорогая, но новая, добротная… – А что же вы так редко у себя бываете? – спросил председатель. – Недосуг все. Дел очень много. Я по коммерческой части, торгую… Сами понимаете… Впрочем, я был, раза три был…, – словно оправдывался перед председателем хозяин дома. – А где же гражданин Сапрыкин? – задал напрямик вопрос председатель. – Вовка-то? А уехал он, – спокойно ответил Рыльцев. – Он давно собирался уехать. А я его просил, чтобы меня дождался… Вот сегодня рано утром он и уехал. Я вечером приехал, а он рано утром уехал. Надоело ему здесь без дела сидеть… Он сам-то нездешний, из Вологды он родом… После армии помог мне дом построить, пожил здесь у вас на природе с годик… Контузия у него была в армии, отдохнуть ему надо было. А природа в ваших краях ох, хороша… А теперь пора и за дело… Жить-то на что-то надо… Я ему немного приплачивал, а теперь разорился, нечем…, – улыбнулся, разводя руками, Рыльцев. И снова его лицо показалось жутко знакомым председателю. – Понятно, – тупо глядя на Рыльцева, произнес Михалыч. – А почему вас беспокоит его личность? Случилось что-то?

Председатель замялся, но Рыльцев сам вывел разговор на нужную тему.

– Понимаете, выпили мы вчера в честь моего приезда, перебрали… И он пошел с утра где-то достать самогону, у нас все кончилось… И упал лицом вниз… Приходит в седьмом часу утра, голова вся в крови… Но самогон все же принес, – рассмеялся Рыльцев. – Выпили мы с ним немного, и он уехал, машина за ним пришла, он заранее договорился. До Ярославля доедет, а там на поезд, и в родную Вологду…

– Ах вот оно что! – с облегчением вздохнул председатель. – Теперь-то все понятно… – Чайку, может быть? – предложил Рыльцев.

– Нет, нет, спасибо, мне пора, – отказался Михалыч. – Работа…

– Ну, как знаете…

… Когда захлопнулась калитка, Михалыч окинул Дристана уничтожающим взглядом и молча зашагал прочь. – Домой его проводите! – крикнул он, повернувшись на ходу двум здоровенным парнягам, возвышавшимся сзади огурцеобразной головы Дристана.

Парняг уговаривать не пришлось, они крепко схватили незадачливого Дристана под руки и препроводили его к толстухе жене. Та влепила супругу смачную оплеушину и приняла его в свои теплые объятия.

Но если бы председатель мог видеть в этот момент владельца кирпичного дома Филиппа Рыльцева, он бы, возможно и засомневался, насколько нелепы были сведения пьянчуги Дристана. Только Рыльцев проводил незваных гостей восвояси, он зашел в дом, сел за стол и так крепко сжал свою кудрявую голову руками, что она чуть не треснула. Лицо же его исказилось гримасой нечеловеческого страдания, и он глухо застонал…

Сова же и вовсе не ходила с визитом к новому обитателю поселка. Когда досужая публика гуртом повалила вслед за председателем и Дристаном, она подобрала полы своей ярко-желтой шубейки и засеменила в свою хибару. Вошла, заперла изнутри дверь на ключ, прошла в другую, совсем крохотную темную комнатушку и полезла в подвал…