Книга Сайонара, Гангстеры онлайн - страница 2

II
«Прекратите это сейчас же!»

1

Лишь раз в жизни я повстречался лицом к лицу с настоящими гангстерами.

Это случилось в банке.

Я сидел на диване, проглядывал газету и смотрел мыльную оперу, которая шла в это время по телевизору.

В сериале всегда есть парочка, которая влюбляется в самом начале и порывает друг с другом в конце, а какие-нибудь мужчина и женщина, между которыми в начале вообще ничего не было, или влюбляются, или проходят эту стадию и разрывают отношения в конце, а главный герой находит или теряет себя, сидит в своей комнате или в парке или же за столом пишет письмо, а беременная героиня в смятении, она рыдает, навеки погубленная мужчиной, либо, наоборот, сама навсегда губит мужчину, и, как только доходит до постельной сцены, камера наезжает крупным планом на штору или ручку двери, что в целом напоминает галлюцинации параноика.

В это время я как раз только что потерял работу и спутницу жизни. Газеты, которые я читал, и мыльные оперы, которые смотрел, сидя на диване в кондиционированной атмосфере банка, – это все, что у меня оставалось в жизни.

Пока я ходил в банк, половина героев мыльной оперы отправилась на тот свет, а другая либо трогалась умом, либо становилась пишущей братией, или же достигала кульминационной точки, когда уже ничто, кроме чулочков школьниц, не возбуждало. Сказав свое последнее «прощай» с той стороны экрана, все эти персонажи исчезали из моей жизни навсегда.

Закончились три больших войны, менее масштабные начинались, будто вываливались из кузова грузовика, следовала кульминация, являлись и уходили новые спонсоры, загадочная красотка, гипнотизирующая взглядом миллионы мужчин, уставившись на меня, шептала: «Если хочешь секса со мной, купи эти тени для век!», а следом прибывало новое войско телегероев.

2

Жил в банке на диване один старик. Его можно было назвать собственником этого дивана.

Старику был девяносто один год, и тридцать семь лет он ежедневно приходил в банк.

– Жизнь подобна сну, – говорил он, уставившись на телеэкран.

Старик смотрел телевизор совсем не так, как я.

Он смотрел в этот ящик так, будто в него вообще больше никто не смотрит.

Его стиль просмотра телепрограмм в корне отличался от способов, какими пользуются остальные.

Как только актеры начинали кричать и стягивать с себя штаны, и возлагать ответственность за войну на вымогателя-акционера, который вознамерился прибрать к рукам компанию, старик пускался в спор с экраном.

– Прекратите это сейчас же!

Продажный, вечно в стельку пьяный юрист, застреленный в старой мыльной опере восьмизарядным дальневосточным легковесом (тот был также бойфрендом и, как стало ясно из предыдущей серии, давно потерянным старшим братом невестки адвоката, которую тот обесчестил), вдруг, ни с того ни с сего, появляется в новой мыльной опере в роли молодого нейрохирурга, преследуемого кошмарами о гомосексуальном опыте, полученном в школьные предвоенные годы, и теперь готового раскроить череп каждому, кто попадет к нему на операционный стол.

– Прекратите это сейчас же!

3

– Руки вверх! – скомандовали гангстеры.

Их было четверо, одетых в узнаваемо бандитском стиле На них были черные шляпы, такие же черные костюмы-тройки и безукоризненно белые перчатки на руках, сжимавших одинаковые автоматы. Они стояли, полные мрачной решимости, точно воплощенные Аль Капоне, Джон Диллинджер и Клайд Бэрроу без своей подруги Бонни.

– Мы не хотим, чтобы кто-то пострадал! – предупредили гангстеры.

В полном замешательстве, выполнив команду «руки вверх!», мы смотрели на гангстеров, споро и безукоризненно вершивших свою работу.

Посетители и служащие банка, а также и я лично – все были крайне польщены иметь дело с прославленными гангстерами.

Мы еще подержали руки поднятыми некоторое время, после того как они ушли, радуясь последствиям нападения.

4

– Прекратите это сейчас же! – вопил старик.

Даже в тот момент, когда гангстеры грабили банк и нам каждую минуту грозила расправа и смерть, глаза старика оставались прикованными к голубому экрану.

В мыльной опере гангстеры купались в море крови.

С хладнокровным видом Элиот Несс, знаменитый непримиримый борец с бутлегерами, засадивший самого Аль Капоне в Алькатрас, где тот стал пожизненным инвалидом, сунул свой кольт «Детектив» тридцать восьмого калибра в кобуру.

– Сколько насилия, – пробормотал Элиот Несс.

– Прекратите это, прекратите сейчас же! – причитал старик.

5

Я преподавал поэзию в «Поэтической Школе».

Так странно слышать собственные слова: «Я преподавал поэзию в поэтической школе».

Чувствуешь себя как коридорный старинного отеля «Империал» в Токио, старающийся сохранять осанку, прямой, как стержень, с подносом холодного пива, бок о бок с актрисой Кэтрин Росс, которая старательно полощет свои прелести в переносном биде.

6

Думаю, и услышать такое: «Я преподавал поэзию в поэтической школе» не менее странно, чем произнести.

– Неужели? – стонали мне в ответ или говорили что-нибудь вроде: – Ничего себе! – и затем просто замирали, осклабясь, лихорадочно соображая, словно пытаясь разрешить невиданную головоломку.

Запутавшись в размышлениях, они начинали падать духом и чахнуть.

И тогда я высылал им спасательную шлюпку.

– Слушайте, это же просто работа.

У меня не было выбора, видите ли, просто мне нужна была какая-то работа.

Изучение поэзии ничем не отличается от печатания шестидесяти слов в минуту или введения сотни вольт электрического тока в свиную голову, чтобы отправить скотину на небеса, и поэтому мне нечего было стыдиться, занимаясь подобным делом, одним из многих дел, которыми занимается человечество.

– Конечно же нет! Это действительно замечательная работа, преподавание всего этого… поэтического! Я имею в виду, вы говорите о настоящей поэзии, не так ли? О, это просто невероятно!

Они исступленно цеплялись за борта спасательной шлюпки, которую я им высылал: молотили ногами по воде и хватались так беззастенчиво, что можно было подумать, будто это надувной пластиковый круг, который они таскают за собой на пляж.

– Так вы и романы, может быть, изучали?

Я не изучал романов.

Я преподавал поэзию в «Поэтической Школе».

7

Долгое время я придерживался мнения, что поэзия должна околдовывать.

Великая поэзия всегда воздействует чарами.

Книга Экклезиаста пленяет. «Илиада» и «Озарения» Артюра Рембо, «Вой» и «Уроки кока-колы», а также «Клуб Одиноких Сердец сержанта Пеппера» – все вместе и каждое произведение по отдельности представляют собой чарующие поэмы.

«Pisan Cantos» Эзры Паунд – единственное исключение. Нет, Пизанский цикл cantos, может быть, великолепен, но, на мой взгляд, в cantos, нет ничего, даже близкого к очарованию, так что я решил пойти на один из возникающих раз в два месяца блошиных рынков и тайком сбросить эти cantos поверх кучи прочих вещей.

8

– «Из простых сказаний и действий самые слабые – эпизодические. Эпизодическим сказанием я называю такое, в котором эпизоды следуют друг за другом без вероятия и без необходимости. Такие сказания складываются у дурных поэтов по собственной их вине, а у хороших – ради актеров: давая им случай к соревнованию и растягивая сказание сверх его возможностей, они часто бывают вынуждены искажать последовательность событий».

– М-я-я-о-о-о-у-у-у!

Книга Песен сидела в кресле-качалке в развевающемся белом платье из тонкой материи, а «Генрих IV» нежился у нее на коленях. Она читала ему из Аристотеля.

Голос у Книги Песен был необычным: он напоминал старинную монозапись, сделанную накануне эры стерео, – Пабло Касальс, играющий на виолончели.

– Дайте миру шанс! – сказал Пабло Касальс.

Затем он сыграл «Кол Нидреи» Бруха на еврейскую тему для виолончели с оркестром.

Весь зал Королевской оперы «Ковент-Гарден» обливался слезами. Дирижер из EMI, просмотревший запись выступления, плакал вместе со звукооператором, продюсером, постановщиком и координатором программы; Отто Клемперер, сидевший в ложе со своей супругой, был мокрым от слез, так же как и охрана и крышка унитаза.

Я никак не мог взять в толк, отчего все они плачут.

Почему чарующие звуки вызывают у людей такую грусть?

– «Так как поэт есть подражатель, подобно живописцу или иному делателю изображений, то он всегда неизбежно должен подражать одному из трех: или тому, как говорится и кажется; или тому, как должно быть». Мон шер, не мог бы ты подогреть «Генриху IV» молока?

– Ма-уи! – с готовностью откликнулся я.

– «Генрих IV» горячий поклонник Аристотеля. А еще он обожает Канта.

Когда же Книга Песен куда-нибудь отлучалась и кот оставался без чтеца, я читал ему Канта, те места, где немецкий философ сначала блестяще доказывает существование Бога, а затем столь же четко опровергает его. «Генрих IV» слушал, и уши его трепетали от восторга.

9

«Генрих IV» спит в своей корзинке, поставленной в углу спальни.

Когда мы встретились с Книгой Песен, корзинка с «Генрихом IV» была ее единственным имуществом.

– Знаешь, а ведь «Генрих IV» родился в этой корзине. Всего было шесть котят, но выжил один Генрих. И мать его тоже умерла, – рассказывала Книга Песен. – Поэтому «Генрих IV» считает, что это он виноват в их смерти.

В тот самый раз, когда Книга Песен впервые поцеловала меня, «Генрих IV» выглядывал из своей корзинки, испуганно моргая.

«Генрих IV» – громадный черный котище – пьет коктейль «милк энд водка» и засыпает у наших ног.