Книга Галаор онлайн - страница 3

Журчанье ручейка

Таксидермия производилась в восьмиугольном зале дворца, в котором стены были увешаны небесно-голубыми коврами и стоял массивный стол красного дерева. Валет Мечей проявила себя искуснейшим мастером. Она сновала туда-сюда, кричала, требовала, давала указания и распоряжения…

В восьмиугольный зал по ее приказу доставили несчетное количество иголок всех видов, крепкие цветные нитки, плошки, реторты, множество разных эссенций и большой котел. Засучив рукава до локтей, напевая старинные колыбельные, трудилась старая волшебница.

И вот засушена принцесса – спит, и сон ее глубок и темен. А старушка обращается к печально склонившим головы королю, королеве, архиепископу и некоторым знатным особам:

– Завершив работу хирурга и искуснейшего портного, еще раз напоминаю вам, что Брунильда, хотя и кажется всего лишь чучелом, на самом деле жива. Она спит, и если какой-нибудь мужчина не старше тридцати и не моложе пятнадцати лет воспылает к ней искренней и чистой любовью, Брунильда вернется к жизни и будет такой, какой должна была бы стать в пятнадцать лет – прекрасной и нежной, как спелое яблоко. А если ничья любовь не пронзит ее, как пронзали ее мои иглы, то быть ей и дальше тем, чем она является сейчас – шедевром таксидермического искусства.

Благодарная королева целовала волшебнице руки. Валет Мечей сухо простилась и умчалась, обернувшись утренним ветерком. Тот же ветерок унес и удрученных юных фей – волшебница обратила их в легкие и послушные игральные карты.

– Помните, детки, – донеслось прощальное предупреждение, – что я могу пребывать в любое время в любом месте, не замеченная вами, – и смех, мелодичный, как журчание ручейка, стих вдали.

Спящая принцесса

Дон Грумедан и донья Дариолета, правители Страны Зайцев, повелели незамедлительно возвести пьедестал для Брунильды, спящей принцессы. Скромный монумент был изготовлен из желтого алебастра с красными прожилками, бегущими по нему, как языки пламени. Установили пьедестал с Брунильдой в главной зале дворца, чтобы всякий мог взглянуть на принцессу, чтобы как можно скорее произошло желанное превращение. Старая фея засушила принцессу таким образом, что она выглядела совсем как живая: казалось, она говорила или пела и вдруг на миг замерла.

Донья Дариолета и ее муж то и дело возвращались к разговору о дочери и ее судьбе.

– Кто любви дожидается, тот дни в печали проводит, – говорила донья Дариолета. – Сердце полнится нежностью, но судьба, которая должна привести к тебе любимого или любимую, нерасторопна и капризна. Нужно ждать, и девушки целуют собственное отражение в зеркале, и юноша ходит грустный и потерянный. Как знать, возможно именно сегодня родился где-нибудь тот, кто вернет моей Брунильде движение и дыхание. Вот только путь к счастью будет тяжек, как жизнь бездомной собаки.

И муж ее отвечал ей так:

– Помните, госпожа моя, о том, что Брунильда наша не такая, как другие девушки. Поймите, что вы смотрите на нее глазами матери, заботливыми и большими, как у коровы. Что это в ваших глазах она совершенство. Ваша любовь и нежность делают ее прекрасной и желанной. Помолимся же, чтобы Бог ниспослал нам еще одного ребенка – пусть станет он нашим наследником и правит после нас королевством.

Но другого ребенка ниспослано им не было.

Влюбленные

Принцы, короли, герцоги, бароны и рыцари из всех королевств спешили в Страну Зайцев взглянуть на засушенную принцессу. Одних привлекали несметные богатства королевства, другие верили, что смогут полюбить принцессу и тем разрушить чары, третьи были уже влюблены в пятнадцатилетнюю Брунильду, свежую и нежную, как спелое яблоко. Но шли годы, а никто из них так и не добился успеха. Появился, правда, один, который превзошел всех остальных. Ассизом звался тот упрямец, и был он молод, строен и красив. Он смотрел на Брунильду и жаждал ощутить если не любовь, то хотя бы ее подобие – жалость. Ассиз проводил возле засушенной принцессы день и ночь, он стал просто одержимым. Однажды он взял принцессу на руки и начал ласкать ее огромную голову, ее растрепанные и жесткие, как шерсть дикого кабана, волосы. Он прикасался кончиками пальцев к бледным и сухим, как воск, щекам, к атлетической шее. Безутешно, отчаянно рыдал Ассиз, обнимая Брунильду. Тоска подорвала его силы. Как подкошенный, рухнул он у подножия пьедестала, глядя в никуда широко раскрытыми, ничего не выражающими безумными глазами, и умер. Брунильда не шелохнулась. По-прежнему казалось, что она поет, но ее засушенный живот ни на йоту не приподнялся и не опустился, как бывает при дыхании, которому подчинено все живое.

С годами постаревшие король с королевой утратили и веру, и надежду. Но Брунильда не была забыта: слава ее разнеслась по свету, ей начали поклоняться, и потянулись паломники из всех краев, чтобы взглянуть на чудо, которое стали называть «спящая святая, высушенная и улыбающаяся».

Рыцари

В тот год, как и во все предыдущие, на карнавальные праздники в Страну Зайцев съехалось множество рыцарей. Боль с годами притупилась, и король с королевой, хотя и грустно, но все же улыбались, глядя на традиционное шествие забавных картонных гигантов, около ног которых вертелось и путалось множество плясунов.

Городу до деревни никогда дела не было. Вот и сейчас: в столице бурлил карнавал, всюду пьянствовали и объедались, всюду царило веселье, слышались песни и раздавался девичий смех, а поля Страны Зайцев в это время вытаптывались и уничтожались жестоким, беспощадным, ненасытным гигантским кабаном, явившимся с Аутомедонта.

Аутомедонт – речушка, вытекавшая из горы Диорас – нагромождения холодных скал в поросшей непроходимыми лесами северной части Страны Зайцев. И вот на берегах этой-то речушки появился, бог весть откуда, гигантский кабан, который то и дело совершал набеги на соседние области, где пожирал и скот, и пастухов вместе с их посохами, вытаптывал посевы и сносил с лица земли целые селения.

Охота на кабана была приурочена к карнавалу. Лучшие из лучших съехались со всех концов страны, чтобы победить чудовище и тем снискать себе славу. Первыми прибыли все тридцать семь сыновей правителя Страны Тучных Полей короля Кальканта, племянника дона Грумедана. За ними явился дон Фамонгомадан, негр, которого никто никогда не видел улыбающимся и о котором ходили слухи, что он умеет колдовать. Потом приехали дон Педро де Альварадо, благородный испанец, карлик, знаменитый своей силой, ловкостью и отвагой; дон Карлос, Французский пес; донья Аталона из Германии, отчаянная воительница лет пятидесяти, высокая и крепкая, как кедр, и дон Гонсало из Португалии, на штандарте которого изображалась смоква на красном поле. И дон Хиль Осторожный. И дон Галаор, принц Гаулы, совсем юный, в новехоньких доспехах и с новехоньким оружием. И дон Оливерос из Италии, ветеран сотни битв. И дон Поло, молчун с прекрасными манерами, которому не было равных в стрельбе из лука. И огромный дон Брудонт, добродушный и наивный. И любопытный до всего необычного и непонятного дон Неморосо Сумасшедший, сопровождаемый своей свитой из уродов и доктором Гримальди, специалистом по перемещениям небесных светил.

Множество смельчаков и множество штандартов внимали призыву дона Грумедана Доброго сразиться с лютым зверем.

Накануне битвы устроил король для храбрецов пир.

Лилось рекой вино и не смолкали песни. Доблестные рыцари умели показать себя не только на поле битвы, но и за праздничным столом. Вместе с бойцами ели, пили и пели милые и скромные девицы. Один лишь Неморосо Сумасшедший попросил для себя отдельный зал и ужинал там в окружении всюду следовавших за ним странных и уродливых существ – необыкновенно худых и необыкновенно толстых, карликов и гигантов, двухголовых и четырехруких.

А в главном пиршественном зале дон Грумедан обратился к пирующим с такой речью:

– Красное вино – бычья кровь – вызрело в подвалах для мужественных и смелых, песни веселят сердца, на столе дымится нежное горячее мясо, для самых пылких приглашены, чтобы услаждать их беседой, прелестные девушки. Вам предлагаю лучшее, что есть в моем доме, чтобы чувствовали вы себя счастливыми и в бою, и в мирные часы. Благодарим вас за готовность, с какой откликнулись вы на наш призыв. Уверены, что чудовище, заслышавшее смех и радостные крики отважных охотников, уже забилось в ужасе в самый темный уголок своего логова!

Вслед за королевской четой зал покинул Фамонгомадан, который за все это время ни с кем не перекинулся ни словом, а только молча ел и пил. Он ушел один, как и всегда, окинув всех презрительным взглядом. Гигант Брудонт пил прямо из кувшина, болтал без умолку и добродушно хохотал. Чтобы позабавить собравшихся, он одной рукой поднял стол, на котором восседали несколько весело визжавших дам. Дон Карлос играл на лютне и что-то страстно пел смуглой даме, не сводившей с него глаз. Дон Педро де Альварадо бил в барабан и лихо отплясывал. Донья Аталона, обгладывая зажатую в руке баранью ногу, рассказывала Гонсало из Португалии о былых битвах и в самых захватывающих местах повествования размахивала бараньей ногой, как тяжелым молотом. Дон Галаор беседовал с девушкой и любовался ее золотыми волосами, которые волной падали на точеные плечи и рассыпались по кружеву платья мелкими завитками. Дон Галаор был уже почти влюблен в ее серые глазки и белые ручки. Тридцать семь сыновей Кальканта шумно пили, громко пели и громогласно хохотали. Дон Хиль Осторожный чинно беседовал о любви с пухленькой хохотушкой. Веселье бурлило до глубокой ночи.