Страницы← предыдущаяследующая →
Бреясь, я следил за ее отражением в уголке зеркала. Сквозь распахнутую дверь ванной я видел, как она сидит на кровати. Длинные, каштановые, с медным отливом волосы волнами падали на изящные белые плечи. Она прекрасно сохранилась, с гордостью подумал я. Глядя на нее, невозможно было поверить, что через три недели мы будем отмечать двадцатилетнюю годовщину нашей свадьбы.
Двадцать лет. Двое детей – девятнадцатилетний сын и шестнадцатилетняя дочь. А она по-прежнему выглядит как девочка. Стройная, узкокостная, она носила сейчас одежду того же двенадцатого размера, что и в год свадьбы. Ее серые глаза остались такими же живыми, а губы – нежными, пухлыми, свежими даже без помады. Рот Мардж свидетельствовал о доброте и цельности ее характера; подбородок был округлым, чуть широковатым, он говорил о прямоте, честности его обладательницы.
Я увидел, как она встала с кровати и надела платье.
Ее девичья фигура почти не изменилась, она до сих пор волновала меня. Отражение Мардж исчезло из зеркала.
Я сосредоточился на бритье. Провел пальцами по щеке.
Плохо. Вечно так. Я всегда дважды проходил по одному месту, прежде чем оно становилось безукоризненно гладким. Я, взяв помазок, начал повторно намыливать щеку. Внезапно заметил, что мурлычу себе под нос.
Я удивленно уставился на собственное отражение. Я редко напеваю во время бритья, потому что не люблю эту процедуру. Я бы предпочел отпустить густую черную бороду.
Мардж всегда смеялась, когда я жаловался по поводу бритья.
– Почему ты не наймешься копать канавы? – спрашивала она. – Своим сложением ты больше походишь на землекопа.
И лицом тоже. Я твердо знал, что по внешнему облику человека нельзя делать заключения о характере его работы. Моя крупная, грубоватая физиономия относится к числу тех, что обычно ассоциируются с физическим трудом под открытым небом. Но я не помнил, когда, в последний раз работал на воздухе. Меня невозможно заставить что-либо сделать в саду.
Я продолжал бриться, напевая себе под нос. Я был счастлив – к чему отрицать это? Удивительно то, что я пребывал в этом замечательном состоянии после двадцати лет семейной жизни.
Освежив лицо туалетной водой, я сполоснул бритву и причесался. Еще одно очко в мою пользу. Я сохранил неплохие волосы, хотя за последние пять лет у меня появились седые пряди.
Когда я вернулся в спальню, она уже была пуста, но на кровати лежали свежая сорочка, носки, белье, костюм и галстук. Я улыбнулся. Мардж следила за моим гардеробом. Я предпочитал рискованные сочетания, но она утверждала, что они не годятся для человека моей профессии. Я должен иметь солидный вид.
Так было не всегда. Только последние восемь-девять лет. Когда-то я мог носить лошадиную попону и плевал на всех. Но теперь я – уже не рядовой пресс-агент. Став консультантом по связям с общественностью, я получал в год тридцать тысяч вместо трех и занимал кабинет в одном из небоскребов Мэдисон-авеню, а не сидел за письменным столом в клетушке размером с телефонную будку.
И все же, одевшись и посмотрев на себя в зеркало, я не мог не признать, что Мардж была права. Постаревший мальчишка имел респектабельный вид. Одежда преображала меня. Смягчала резкость моих черт и придавала облику основательность.
Когда я собрался завтракать, Мардж уже сидела за столом и читала письмо. Я подошел к ней и поцеловал в щеку.
– Доброе утро, милая, – сказал я.
– Доброе утро, Бред, – отозвалась она, не отрывая взгляда от листка бумаги.
Я посмотрел на него через плечо. Узнал знакомый почерк.
– Бред? – спросил я, имея в виду Бреда Ровена-младшего. Он учился на первом курсе колледжа и отсутствовал уже достаточно долго для того, чтобы писать лишь раз в неделю, а не каждый день, как сначала.
Она кивнула.
Я обошел вокруг стола и сел на свое привычное место.
– Что он пишет? – я поднял бокал с апельсиновым соком.
Она посмотрела на меня своими серыми глазами.
– Он сдал экзамены со средним баллом восемьдесят.
Проблемы у него были лишь с математикой.
Я улыбнулся.
– Беспокоиться тут не о чем. Я бы испытывал те же трудности, доведись мне учиться в колледже.
Когда я допил апельсиновый сок, Салли, наша служанка, подала бекон и яйца.
Обожаю две вещи. Яйца на завтрак и утренний душ.
В детстве и то и другое было для меня недоступной роскошью. Мы жили в Нью-Йорке. Отец водил такси. Он и сейчас крутит баранку, несмотря на свои шестьдесят четыре года. Мы не имели лишних денег. Единственное, что он позволил мне сделать для него, – это купить собственное такси. В чем-то он был странным стариком. После смерти мамы отказался перебраться к нам. «Мое место – на Третьей авеню», – сказал он.
Но дело было не только в этом. Он не хотел уезжать далеко от мамы. Какая-то частица ее существа оставалась в нашей квартире на Третьей авеню. Я уважал его чувства и не настаивал.
– Что еще пишет малыш? – спросил я. Почему-то я считал, что студенты колледжа обязательно должны в письмах домой просить денег. Тут Бред не оправдывал моих представлений.
Мардж посмотрела на меня с тревогой. Щелкнула пальцем по письму и заговорила:
– Он простудился во время экзаменов и до сих пор не может избавиться от кашля.
В ее голосе звучало беспокойство.
Я улыбнулся.
– Он поправится, – заверил ее я. – Напиши ему, пусть обязательно сходит к врачу.
– Он этого не сделает, Бред, – заявила она. – Ты его знаешь.
– Конечно, – отозвался я. – Все дети такие. Но простуда – это ерунда. Он выздоровеет. Бред – крепкий парень.
К столу подошла Джини. Она, как всегда, торопилась.
– Ты уже закончил, папа? – спросила она.
Я улыбнулся ей. Джини – моя девочка. Младшая.
Она напоминала мне Мардж, только была избалованной.
– Что за спешка? Я еще не пил кофе.
– Но, папа, тогда я опоздаю в школу! – запротестовала она.
Я посмотрел с любовью на дочь. Я сам ее испортил.
– Автобусы ходят все утро, – заметил я. – Тебе не обязательно ждать меня.
Она положила мне руку на плечо и чмокнула в щеку.
Замечательная это вещь – поцелуй шестнадцатилетней дочери. Не сравнимая ни с чем на свете.
– Но, папа, – произнесла Джини, – ты же знаешь, как я люблю ездить в школу с тобой.
Я усмехнулся, догадываясь, что она немного обманывает меня. Тут уж ничего не поделаешь. Мне это нравилось.
– Ты ждешь меня лишь потому, что я разрешаю тебе вести машину, – поддразнил я Джини.
– Не забывай, папа, что я без ума от твоего автомобиля с откидным верхом, – парировала она; ее карие глаза смеялись.
Я взглянул на Мардж. Она смотрела на нас с еле заметной улыбкой на губах. Она знала, чем все закончится.
– Что мне делать с этой девчонкой? – сказал я с наигранным отчаянием.
Продолжая улыбаться, Мардж ответила:
– Теперь уже поздно что-либо исправлять. Придется тебе ехать с ней.
Я залпом выпил кофе и встал.
– О'кей, – сказал я.
Джини посмотрела на меня с улыбкой.
– Я принесу твои пальто и шляпу, папа.
Она побежала в прихожую.
– Вернешься рано, Бред?
Я посмотрел на Мардж.
– Не знаю. Может, задержусь, чтобы обсудить с Крисом заказ сталелитейщиков. Постараюсь освободиться поскорей.
Она поднялась и, обойдя стол, подошла ко мне. Наклонившись, я поцеловал ее в гладкую нежную щеку.
Она подставила губы. Я поцеловал их.
– Не переутомляйся, мистер.
Она улыбнулась.
– Обещаю, мэм.
Со двора донесся гудок автомобиля. Джини уже выкатила машину из гаража. Я направился к двери. У порога обернулся и посмотрел на жену.
Она провожала меня улыбкой.
Я улыбнулся в ответ.
– Знаете, мэм, будь я на двадцать лет моложе, я бы, наверно, сделал вам предложение.
Страницы← предыдущаяследующая →
Расскажите нам о найденной ошибке, и мы сможем сделать наш сервис еще лучше.
Спасибо, что помогаете нам стать лучше! Ваше сообщение будет рассмотрено нашими специалистами в самое ближайшее время.