Книга Могильщик кукол онлайн - страница 5

17 августа 1995 года

В четверг Якоб, как обычно, вышел из дома в семь Утра. Вывел из сарая машину и первую часть пути проехал по дороге, узкой настолько, что здесь с трудом могли разъехаться два автомобиля. Приблизительно через шестьсот метров был первый перекресток, после которого узкая дорога еще двести метров тянулась между садами и полями, прежде чем встретиться с Бахштрассе.

Якоб свернул налево, на параллельную Бахштрассе дорогу, ведущую к Лобергу. Два километра до следующего перекрестка, с прилегающим к нему бунгало Люкки, Якоб проехал с тяжелым сердцем. Прежде именно здесь располагалась его усадьба, и каждый раз Якоб невольно погружался в воспоминания.

Любому человеку непросто расстаться с местом, где он родился, провел детство и юность, прожил много лет, в течение которых мечтал, любил, надеялся, работал в поте лица и страдал. Теперь бывший земельный участок Якоба лежал за неприступной двухметровой колючей проволокой. И лишь оставив его позади и достигнув бунгало Хайнца Люкки, Якоб почувствовал, что у него стало легче на душе.

В это утро неподалеку от бунгало он увидел своего друга Пауля Лесслера и остановился, чтобы поздороваться и перекинуться парой слов. Пауль – брат Марии и дядя Марлены Йенсен – был крайне обеспокоен исчезновением племянницы и страшно злился на своего зятя.

– Не понимаю, о чем только этот Эрих думает, – ругался Пауль. – На его месте я пустил бы в ход все средства, а он сдерживает полицию. Боится скандала. А единственный настоящий скандал – это его методы воспитания. Он вступил не в ту партию, о демократии вообще не имеет никакого представления. Мария от горя выплакала себе все глаза.

– Могу себе представить, – заметил Якоб.

Пауль, продолжая ругаться, теперь перешел на племянницу:

– Вот глупая девчонка! Почему она не подождала Альберта? Парень специально вернулся, чтобы ее забрать.

– Труда мне уже рассказывала, – сказал Якоб. – Только почему Альберт сразу не взял ее?

Пауль опустил глаза и пожал плечами:

– Марлена сказала, что для нее еще слишком рано возвращаться. А ехать с Дитером… Ну, ты сам понимаешь.

– Не понимаю, почему Бруно разрешает мальчишке повсюду разъезжать на машине, – согласился Якоб. – Осталась-то всего пара месяцев до октября, когда Дитеру исполнится восемнадцать. Тогда у родителей не будет каждый раз болеть голова, что ребенок попался.

– До сих пор не попался, – ответил Пауль. – Ездит он аккуратно. – Затем снова стал горячиться. – Однако постоянно распускает руки. Вот почему Марлена, наверное, и решила, что безопаснее ехать с этими двумя парнями. И ошиблась. Могу поспорить на что угодно, Якоб, легко отделаться от тех типов ей не удалось. А она не такая девушка, чтобы сдаться. Боюсь, с ней что-то случилось.

Когда в тот четверг Якоб вечером вернулся с работы, сына не было дома. Труда, протирая тряпкой окно в комнате Бена, высматривала его. Ужинать они сели вдвоем. Якоб рассказал о беседе с Паулем, закончив:

– Пауль считает, что с дочерью Эриха что-то случилось.

Труда убрала грязную посуду со стола, переложила остатки ужина в кастрюлю и поставила ее в холодильник.

– Будем надеяться, – мрачно добавил Якоб, – что Пауль ошибается.

Труда резко к нему повернулась:

– А при чем тут мы? Я, конечно, надеюсь на благополучный исход дела для девушки, для Марии и Эриха. Но нам не о чем волноваться. Мы никак не связаны с этим делом!

Якоб поднял руку, пытаясь ее успокоить:

– Ничего подобного я и не имел в виду. – Помедлив несколько секунд, он продолжил: – Я только подумал, что несколько ночей Бену лучше побыть дома.

– Зачем? – сердито спросила Труда. – Запирать его только из-за того, что какая-то дурочка не нашла дороги домой? Она исчезла не здесь, а в Лоберге. В жизни Бена и так нет ничего, кроме простора полей и открытого неба. Лиши его свободы, и что у него останется?

Истории из прошлого

В марте 1979 года у Труды не случайно проснулась материнская любовь. С самого начала это чувство было скорее стыдом и инстинктом. Тем самым инстинктом, побуждавшим любое животное защищать свое потомство. Может, все дело было в том, что предложение посетить профессора исходило именно от Теи Крессманн. А если так, тогда многое становится понятным.

Уже во время поездки к врачу Труда почувствовала внутри какое-то легкое жжение. В вагоне было тихо, попутчиков мало. Бен сидел у окна, крайне напуганный скоростью поезда и множеством новых впечатлений, с удивлением рассматривал быстро меняющийся ландшафт. Деревни, время от времени вокзал какого-нибудь городка, просторные поля, луга, пашни, пасущиеся коровы, огороженный выгон для лошадей и пасущиеся у железнодорожной насыпи овцы.

«Овечка по левую руку – радость тебе улыбнется, – часто говорила мать Труды. – Овечка по правую руку – радость спиной повернется».

На обратном пути овцы будут пастись на правой стороне.

Труда не могла думать, ощущая свое тело зажатым в тиски. Жжение внутри, глухое биение сердца, охвативший ее страх. Овцы у железнодорожной насыпи были дурной приметой.

Для Кристы, маленькой сестры Тони фон Бурга, овцы в 1943 году оказались роковым предзнаменованием. Криста фон Бург и Тея Крессманн. Два имени и длинная цепочка связей.

До замужества Тея Крессманн носила фамилию Альсен. А отец Теи Вильгельм всегда был патриотом. Он многим пожертвовал и немало сделал во имя отечества. В Первую мировую войну прямо со школьной скамьи он угодил на Западный фронт, где потерял половину левой ноги и левую руку целиком, за что получил Железный крест и крохотную пожизненную пенсию. И ни разу в его жизни еще не было женщины.

Герта Франкен – соседка Труды и Якоба, которая была старше XX века, – с живостью вспоминала обо всех событиях того времени и вскрывала подоплеку запутанных отношений между жителями деревни. Однажды после обеда в первую неделю марта 79-го года Герта Франкен не пожалела времени и через садовую изгородь посвятила соседку в историю деревни, поскольку Труда родилась и выросла в Лоберге, а потому не имела никакого представления о различных дружеских и враждебных отношениях односельчан и их хитросплетении.

Почему, например, Тони и Илла фон Бург с давних пор всегда весьма отстраненно держались с Рихардом и Теей Крессманн – еще до того, как возникли подозрения, что именно Рихард Крессманн был тем злосчастным водителем, который сбил на дороге в школу их младшую дочь и потом скрылся с места преступления. Почему Тони и Илла даже в случае крайней необходимости ехали с рецептом в Лоберг, вместо того чтобы купить лекарство у Эриха Йенсена, хотя Эрих когда-то всего два или три раза ходил на свидания с еще не замужней Теей и был вроде бы ни при чем. Но раны, передающиеся по наследству, из поколения в поколение, оказываются весьма глубоки.

В двадцатые годы и в начале тридцатых Вильгельм Альсен был гол как сокол. И вынужденно оставался холостым. И не только из-за отсутствия руки и половины ноги, чему сам он не предавал большого значения. Просто ему ничего другого не оставалось с той жалкой пенсией, на которую мог выжить впроголодь лишь один человек.

Но с 1933 года дела Вильгельма Альсена быстро пошли в гору. Патриоты и герои войны вновь стали востребованы, поскольку чаще всего были чистой арийской крови. Вильгельм Альсен мог документально доказать это. И он сделал карьеру. Староста деревни! Ковылять от дома к дому, провозглашать лозунги о величии рейха и следить за людьми, – о, на это он вполне годился!

Герта Франкен рассказала, как однажды Вильгельм Альсен уселся у нее на кухне и стал со всей серьезностью предостерегать ее, чтобы она была осторожна и не болтала ничего наподобие того, что почему же никто не сделал доброе дело и не пристрелил во время Первой мировой ефрейтора Адольфа. Иначе с ней в конце концов может случиться то же, что со Штернами и Гольдхаймами.

Тогда за ними Вильгельм Альсен пришел с двумя штурмовиками. Никто о них больше никогда ничего не слышал. Однако прошел слух, что Эдит, дочь Штерна, спаслась. Но о дальнейшей судьбе девушки ничего не было известно.

Затем Вильгельм Альсен переехал в дом Штернов. Местному старосте требовалась надлежащая резиденция, к тому же его жалкая ежемесячная пенсия возросла за счет казны: награда за поимку! Люди сгинули, от них не осталось и следа. В то время все же нашлась одна глупая гусыня, которая, хотя жениху было уже за сорок, последовала за ним в магистрат. Но это было уже в конце войны. А через четыре года родилась Тея. Теперь то, что касается фон Бургов… Герта Франкен начала с того, насколько красивыми были все три ребенка в семье. Тони до сих пор мужчина хоть куда, просто герой, сошедший со страниц детских книг. Его старшую сестру Хайдемари тоже нельзя было назвать уродиной. Герта Франкен находила ужасным позором, что Хайдемари ушла в монастырь, после того как Пауль Лесслер дал ей отставку из-за этой взбалмошной итальянки.

Но Хайдемари не шла ни в какое сравнение со своей младшей сестрой. Все женщины на улице оборачивались вслед маленькой Кристе. Девочка – прямо ангелочек, шла за руку с матерью, прыгала и ликовала, радуясь жизни, когда ее брали в деревню.

Тогда фон Бурги еще держали овец. А у Кристы, прелестного существа, белокурой, послушной и крепкой, уже не маленькой девочки, с головой было не все в порядке. Не так плохо, как у Бена, отнюдь нет. Просто Криста, когда на нее никто не смотрел, подбирала на дворе овечий навоз и засовывала себе в рот.

Вильгельм Альсен это увидел. В то время он был везде и нигде, и всегда там, где его меньше всего рассчитывали увидеть. Он умудрялся видеть сквозь стены, в его распоряжении были глаза честного гитлерюгенда, его уши были в каждой кухне, в каждой спальне.

Фон Бургов обязали отправить маленькую Кристу в специальный санаторий. Распоряжение сверху, лично переданное Вильгельмом Альсеном – как все плохие сообщения тогда. В санатории о Кристе должен был позаботиться один профессор.

Фон Бурги, которых нельзя было отнести к беднякам, отвезли в санаторий свою малышку, прихватив заодно пару окороков, дюжину отбивных из баранины, двух кур, яйца, масло и прочее, с надеждой получить некоторые преимущества перед другими. Наверное, они рассчитывали, что оставят окорока у профессора, а Кристу сразу заберут домой. Но в то время все было не так просто. Им сказали, что необходимо несколько дней для основательного обследования. И через несколько дней Криста умерла от воспаления легких. Девочка уже была в земле, когда их уведомили о ее смерти. Так быстро в то время все происходило.

А как-то Вильгельм Альсен вместе со старым Люккой, тоже адвокатом, как и его сын, Хайнц, коричневым с головы до пят, обсуждали в трактире Рупольда дело искоренения врагов народа и радикального уничтожения малоценных членов общества. В то время, как молодой Вернер Рупольд, с белым как мел лицом, до блеска натирал стойку.

Вернер Рупольд был тяжело ранен в начале 43-го года. Герта Франкен хорошо помнила то время. Из-за ранения Вернер потерял много крови и по прошествии времени, проведенного в госпитале, медленно поправлялся дома. Но его бледность во время спора между Вильгельмом Альсеном и старым Люккой имела совершенно другие причины. Некоторые в деревне – Герта Франкен тоже к ним относилась – прекрасно помнили, что перед войной Вернер Рупольд обручился с молодой еврейкой Эдит Штерн. Подробнее о расторжении помолвки Герта Франкен не стала распространяться. Лишь покосившись взглядом на Бена, сидевшего во время беседы на корточках в садовой грязи рядом с Трудой, перечислила аргументы, которые Вильгельм Альсен выдвинул в трактире Рупольда: «Нация, в жесткой борьбе добивающаяся мирового господства, не может обременять себя таким балластом, как враги народа, идиоты и инвалиды».

Самого себя Вильгельм Альсен не относил даже к инвалидам, он был герой войны и даже с одной рукой и половиной ноги мог внести достойный вклад в дело рейха и послужить во славу своего фюрера.

Снова направив взгляд на Бена, Герта Франкен заметила: «При Альсене до такого возраста твой сын не дожил бы. И ты уже давно забыла бы, что когда-то неудачно упала. Тогда ты могла бы еще раз попытаться, и кто знает, возможно, и вышло бы что-то толковое. Скажи честно, ты никогда так не думала?»

Труда не могла однозначно ответить на вопрос. До разговора с Гертой она знать не знала, какую роль в деревне играл отец Теи Крессманн. Стоя у инкубатора, Труда время от времени думала, что, может быть, для Бена было бы и лучше не выхаживать его с помощью всех этих современных средств. Но когда после обследования профессор предложил приют, перед Трудой мысленно возник Вильгельм Альсен.

Четыре года соратники Вильгельма Альсена вершили в деревне правосудие. Подлые четыре года для Штернов, Гольдхаймов, маленькой Кристы фон Бург и еще нескольких, от которых не осталось и следа.

«Все будет хорошо, – ответила Труда профессору и умудрилась выдержать его взгляд. – До сих пор все было хорошо. Он несколько диковат, но ни одной человеческой душе не сделает плохого».

А раздавленные цыплята никого не касались.

На обратном пути для них нашлось место у окна, но купе было забито. Труда, чтобы освободить место для попутчика, была вынуждена взять сына на колени. Она не отрываясь высматривала за окном овец. Овечки по правую руку…

Однако стадо перешло на другую сторону железнодорожной насыпи. Овечки были опять по левую руку… Труда прижала к себе Бена и сказала: «Вдвоем мы все преодолеем. Ты не виноват, что таким родился».