Книга Могильщик кукол онлайн - страница 9

Алтея Белаши

В августе 80-го года, за пятнадцать лет до исчезновения Марлены Йенсен, в деревне остановился бродячий цирк. Артисты раскинули палатку на ярмарочной площади, где в мае и сентябре к ярмарке и празднику стрелков появлялись владельцы киосков и устроители выставки. На всех фонарных столбах, щитках и стенах некоторых домов циркачи расклеили нарисованные от руки плакаты, рекламирующие зрелище небывалых аттракционов.

Обычно подобное проходило только в Лоберге. Но в этом году в городе не нашлось места для артистов, с трудом прокармливающих своих животных зимой и выпрашивающих у местного населения пожертвований на корм. Жалкое зрелище: круглая палатка с бросающимися в глаза заплатами, несколько старых машин с деревянными кузовами для людей, животных и реквизита, натянутые между фургонами бельевые веревки.

Жители близлежащих домов были недовольны. Эрих Йенсен утверждал, что из-за мух и проникающего в квартиру смрада ни днем ни ночью не может открыть окна спальни и детской комнаты. Досадное неудобство в летнюю жару. Хайнцу Люкке, тогда еще снимавшему квартиру рядом с аптекой, больше всего надоедал шум.

При всем том ночью никакого шума не было, да и с запахами все обстояло не так ужасно. Ночью и в первой половине дня животные паслись на общинном лугу рядом с проселочной дорогой, ведущей в Лоберг. Да их всего-то и было, что несколько пони, зебра и верблюд. На площади, привязанный к колышку на ночь, оставался только старый слон. Он стоял рядом с одной из машин до тех пор, пока циркачи не приводили его на представление во второй половине дня.

Но вначале пони, зебра и верблюд прошли по деревне. Сопровождаемые двумя артистами, мужчиной и очень красивой девушкой с длинными белокурыми волосами, животные двигались по Бахштрассе. С украшенными великолепной вышивкой, но пыльными покрывалами, плюмажами, разукрашенными уздечками и с прикрепленными раскрашенными объявлениями из картона, на которых еще раз объявлялось время начала представлений, циркачи прошагали к рыночной площади, преследуемые целой толпой детворы, счастливой неожиданному развлечению в последние дни каникул.

Бэрбель также дважды пробежала со всеми, а затем с горящими от восторга глазами рассказала дома о плакатах и попросила денег на билет. Аните было уже семнадцать, и она была слишком гордой, чтобы снисходить до подобного ребячества. Но Бен каждый раз, когда мимо проходил маленький караван, расплющивал нос о стекло окна в гостиной. Неоднократно в первой половине дня он убегал к общинному лугу и с удивлением рассматривал животных. Когда Труда тащила его обратно домой, он чуть не сворачивал себе шею, стараясь напоследок еще хоть чуть-чуть наглядеться.

Цирк давал три представления в день, и артисты прилагали максимум стараний. Бэрбель уже успела побывать на субботнем представлении и была полностью очарована изящной светловолосой девушкой с необычным именем. Алтея Белаши выступала в качестве наездницы на пони и гимнастки на трапеции, кроме того, она заставляла зебру решать арифметические задачи. Об умеющих считать лошадях Бэрбель уже слышала, но зебра… Это была настоящая сенсация.

Естественно, зебре предлагалось решить простые задания: два минус один, четыре минус три… Но Труда, отправившись с Беном на второе представление в воскресенье во второй половине дня, глядя на номер с зеброй, пожелала, чтобы в свои почти восемь лет сын научился считать, как цирковая зебра, или, по крайней мере, ответил на один вопрос: «Почему ты зарезал кошку Хильды Петцхольд?»

Рассчитывать на ответ не приходилось. В иные дни Труда даже не вспоминала кровавые потроха на кухонном столе. Ни один свидетель случившегося так и не объявился. Трепка, заданная матерью, кажется, послужила Бену уроком. Если он убегал от нее, что, к сожалению, происходило довольно часто, то лишь на общинный луг, и там вел себя спокойно.

Однажды он вернулся с букетом цветов чертополоха – для нее. Накануне он увидел, как Якоб подарил ей цветы на день рождения. Цветы чертополоха! Как Труда могла подумать, что он жестокий? В своем расстроенном сознании он мог найти тысячу самых убедительных причин, чтобы свернуть кошке шею. А она сама показала ему, как это делается.

За ним нужен глаз да глаз, и, если он поблизости, необходимо следить за каждым собственным жестом. Тея Крессманн считала, что Труде нужно с настойчивостью писать заявления о приеме сына в специальную школу. Тогда она по крайней мере в первой половине дня будет иметь несколько спокойных минут и, возможно, выкроит время на парикмахера. А Бена там обучили бы чему-нибудь: плести корзинки или клеить конверты. Или довели бы до воспаления легких! Труда не могла справиться со своими страхами, а Якоб был не в силах снять с нее хотя бы долю ответственности. У него и так ни на что не хватало времени.

Однажды в июле Якоб взял сына утром с собой на работу, так как Труде безотлагательно требовалось поехать на прием к терапевту в Лоберг, и из-за продолжительности обследования она не могла взять с собой Бена. Оставлять его на Хильду Петцхольд она также не хотела, из страха, что сын вздумает продемонстрировать Хильде, что случилось с ее серой в полоску беременной кошкой.

«Попробуем», – сказал Якоб и позаботился о том, чтобы при распределении работ получить зерноуборочный комбайн на дневное время.

Ему пришлось привязать Бена ремнем к месту рядом с водителем. Только мальчик не смог долго просидеть на одном месте. Не прошло и четверти часа, как он начал жалобно стонать. У Якоба от его стонов сердце просто на части разрывалось, так же как и у Пауля Лесслера, старого Клоя и Бруно, которые все как один потребовали: «Да отвяжи ты его и дай побегать. Здесь он в любом случае ничего не сможет натворить».

Бена отвязали, он некоторое время поиграл на опушке и исчез в зарослях в тот момент, когда все думали, что мальчик никуда не тронется с места. Мужчинам пришлось его разыскивать несколько часов. А когда они наконец его нашли, карманы брюк у Бена были забиты раздавленными жуками, руки и рот полны дикой земляники, на которой, возможно, лисицы оставили яйца глистов.

Вечером Якоб сказал Труде: «Позже, вероятно, можно будет брать его с собой, но пока он слишком неразумен».

Неразумным – вот каким он был. Однако с ним выпадали также и приятные, спокойные часы. Когда он с куклой сидел на полу в кухне. Или по одному брикету таскал Труде уголь из подвала. Или во время представления в цирке.

Бен сидел почти неподвижно на неудобной деревянной скамье рядом с нею в первом ряду, рассматривая происходящее на манеже, закинув голову, стараясь получше рассмотреть мастерство Алтеи Белаши на трапеции. Рот открыт от удивления. Труда дважды быстро, украдкой вытерла ему слюну с подбородка, положила руку на широкие плечи и улыбнулась, заглянув ему в глаза. Бен улыбнулся в ответ и сдержанно прошептал: «Прекрасно делает».

Для Труды час, проведенный в цирке, был исполнен умиротворения. По окончании представления Бен до изнеможения хлопал в ладоши, шумел и кричал «прекрасно делает» молодой артистке до тех пор, пока та не подошла к нему. Сначала девушка, улыбнувшись, только погладила по волосам благодарного зрителя и поблагодарила за громовые аплодисменты, которыми он ее одарил. Затем, поколебавшись, взяла Бена за руку и повела на манеж, туда, где пони в последний раз собирались пройти по кругу.

Гимнастка помогла Бену сесть в седло, сама вскочила позади него на круп животного и проделала еще несколько гимнастических упражнений. И Бен проехал верхом, обеими руками вцепившись в гриву животного, гордый, словно король. Труда видела, что молодая артистка непрерывно что-то ему говорила, как он усердно кивал в ответ и, казалось, был на седьмом небе от счастья. Лицо его сияло. Затем Алтея Белаши отвела его обратно на скамью. И тут – кроме Труды, Антонии Лесслер и Сибиллы Фассбендер, никто так не делал, и уж определенно ни одна красивая молодая девушка, – она взяла Бена за руки и поцеловала в обе щеки.

Бен погрузился в благоговейное молчание и крайне неохотно покинул палатку. На обратном пути добиться спокойствия от него Труде удалось только с помощью ванильного мороженого, купленного в маленьком киоске рядом с аптекой.

Придя домой, он забился с куклой в угол, взял ее за ноги, заставил кувыркаться вперед головой и спиной, раскачивал и выворачивал ей руки и ноги, стараясь повторить трюки, проделанные молодой артисткой на спине пони. Вечером Бен дал Якобу импровизированное представление – подбрасывал куклу в воздух и пытался поймать ее за руки, как гимнаст на трапеции ловил Алтею Белаши.

В девять часов Труда уложила его спать, села с Якобом в гостиной и принялась обсуждать, не сходить ли им еще раз в цирк на следующий день.

«С бельем я разберусь во вторник, – сказала Труда. – Бену так понравилось в цирке. Может быть, девушка снова покатает его верхом на пони. Согласись, что у мальчика совсем мало радости в жизни».

В десять они легли спать. Через полчаса домой вернулась Анита, закрыла ворота во дворе, но забыла как следует запереть кухонную дверь. И в два часа ночи Бен внезапно возник рядом с кроватью Труды, стал трясти ее за плечо и шептать:

– Руки прочь.

В том, что Бен разбудил Труду ночью, не было ничего необычного. Иногда мальчик просыпался и приходил к матери, иной раз дважды за ночь. Его словам Труда тоже не придала особого значения. Предположив, что сыну приснился плохой сон, она, стараясь не разбудить Якоба, встала в темноте и хотела отвести Бена обратно в его комнату.

Но, включив свет в прихожей, она испугалась. Ночная пижама Бена была сплошь покрыта пятнами грязи и травы.

– Ты выходил сегодня ночью из дома? – спросила она.

– Руки прочь, – ответил Бен.

– Да, – сказала Труда, – руки прочь. Тебе нельзя убегать, когда темнеет. Как ты вообще вышел?

Распахнутая кухонная дверь стала ответом на вопрос. После того как Труда заперла ее, переодела сына в чистое, заставила его сходить в туалет и уложила снова в кровать, она объявила:

– Если ты будешь хорошо себя вести и останешься в постели, то завтра, когда будет светло, ты еще раз сможешь увидеть животных и девушку.

Он хорошо себя вел, ночью больше не покидал свою комнату, утром, немного пританцовывая, поскакал у сарая, непрерывно размахивая руками, как будто приглашая кого-то на бокс, все время бормотал себе под нос «прекрасно делает» и «руки прочь». К полудню без обычного дрыганья ногами на стуле он умудрился практически без помощи Труды опустошить свою тарелку. Затем остался с ней на кухне.

В половине третьего Труда надела на него чистые брюки и рубашку, взяла за руку. По дороге к рыночной площади она рассказала Бену, что ему предстоит увидеть, желая освежить его воспоминания и, вероятно, в некоторой степени вызвать чувство предвкушения радости. Однако представление было отменено.

Уже приближаясь к площади, Труда обратила внимание на необычное волнение в собравшейся толпе. Вместо пони у палатки стояла патрульная машина. Люди разделились на несколько небольших групп, оживленно обсуждавших что-то и с любопытством смотревших на один из автоприцепов, где директор цирка в чем-то страстно убеждал двух полицейских.

В одной из групп стояли со своими детьми Тея Крессманн и Рената Клой. Когда Труда и Бен приблизились к ним, Альберт продемонстрировал им дырку у себя во рту на месте выпавшего зуба. Рената одной рукой покачивала коляску с младшим сыном, Хайко, другой – железной хваткой держала старшего сына за запястье. Дитер, пытаясь освободиться от рук матери, грубо выдергивал свою руку. Он непременно хотел к цирковому шатру и, когда на него перестали обращать внимание, ударил ухмыляющегося Альберта по ноге. Альберт сразу же начал реветь. Дитер получил пощечину, начал неистовствовать и ударил ногой по коляске. Маленький Хайко в коляске тоже заревел от страха, и Рената теперь не знала, что ей делать и кого успокаивать в первую очередь. Другим тоже пришлось нелегко.

Когда Рената с багровым от стыда лицом спешно распрощалась с собеседницами и ретировалась, Тея рассказала, что ночью у циркачей сбежала наездница. Далее Тея сообщила, что случайно услышала, как директор цирка объяснял ситуацию полицейским, не соглашаясь с ними. Он уверял, что о побеге не могло быть и речи, потому что его дочь весьма ответственный человек. Поздно вечером девушка хотела только глазком взглянуть на одного пони, оставленного на общинном лугу, так как после последнего представления животное стало хромать. И если человек задумал сбежать, добавил директор, то наверняка прихватил бы с собой чемодан.

Ренаты Клой уже не было видно, но Тея все еще продолжала смотреть в том направлении, в котором та скрылась.

– Кое-кого действительно нужно пожалеть, – сказала Тея. – Представь себе, Бруно только в три часа ночи пришел домой, как она мне только что рассказала. Вчера вечером Мария Йенсен видела его здесь, на площади. Мария говорила, что он беседовал с девушкой из цирка. Рената никак не заслужила подобного отношения со стороны мужа.

Тея огорченно покачала головой и добавила, что Хайнц Люкка, выгуливавший свою овчарку в полодиннадцатого вечера, видел машину недалеко от общинного луга. Была ли это машина Бруно, Хайнц Люкка затруднялся ответить. Автомобиль марки «мерседес», но в деревне их было несколько, он и сам ездил на такой. В темноте Люкка не смог разглядеть номерных знаков. Когда Хайнц Люкка с собакой приблизился, водитель нажал на газ, но фары так и не включил.

– Как ты считаешь, – спросила Тея, – должна я рассказать полиции о том, что видели Мария и Хайнц? Я думаю, полицейским нужно все рассказать.

– Почему ты не предоставишь это сделать Хайнцу и Марии? – спросила Труда. – Сама-то ты ничего не видела.