Книга Хроники Дерини онлайн - страница 2

Глава 2

– Еще оленины, сэр?

Слуга в красной ливрее стоял на коленях перед Келсоном, держа на весу тяжелое блюдо с дымящейся олениной. Келсон с улыбкой покачал головой и отодвинул серебряную тарелку в сторону. Ворот его малиновой туники был расстегнут, на голове не было короны. Он уже давно сбросил свои сапоги, предпочитая им удобные мягкие туфли. Он вздохнул и вытянул ноги к огню, а слуга, поднявшись с колен, начал убирать со стола.

Юный король сегодня обедал в своих покоях, деля трапезу с Дунканом и с принцем Нигелем, своим дядей. Дункан сделал глоток из серебряного кубка и аккуратно поставил его на стол. Огонь камина и свет факелов отражались от полированного металла посуды и создавали причудливую игру бликов на столе и на фиолетовой сутане Дункана. С выражением спокойного удовлетворения священник взглянул на своего короля и улыбнулся. Затем он повернулся к Нигелю, который боролся с бутылкой вина, пытаясь вытащить тугую пробку.

– Тебе помочь, Нигель?

– Только если ты сможешь расколдовать эту проклятую пробку, – хмыкнул Нигель.

– Конечно, – сказал Дункан и поднял руку.

Именно в этот момент пробка выскочила в сопровождении сильной струи красного вина. Нигель вовремя отскочил в сторону, Келсон тоже успел увернуться от струи, однако все усилия Нигеля спасти стол и ковер не увенчались успехом.

– О Святой Михаил! Ты действительно вмешался в это, Дункан!? – добродушно воскликнул принц Нигель, пока слуга вытирал пол, держа бутылку над столом. – Я же всегда говорил, что священникам доверять нельзя.

– То же самое я могу сказать про принцев, – заметил Дункан, подмигивая Келсону, который еле сдерживал улыбку.

Слуга вытер кресло Келсона и бутылку. Затем он выжал тряпку над огнем, и пламя в камине, выбрасывая зеленые языки испаряющегося вина, зашипело. Когда слуга закончил протирать стол, Нигель наполнил три кубка, поставил бутылку в ведерко и пододвинул его поближе к огню.

Принц Нигель был красив. В свои 34 года он был таким, каким обещал стать его царствующий племянник через 20 лет, с широкой улыбкой, серыми глазами Халданов, проницательным умом, который был как бы визитной карточкой этого рода. Как и его брат Брион, Нигель был Халдан до мозга костей. Его военным искусством и образованностью восхищались во всех одиннадцати королевствах. Когда он сел на место, его правая рука быстро пригладила иссиня-черные волосы. Дункан заметил этот жест и у него защемило сердце: всего месяц назад этот жест можно было увидеть у Бриона, которому Дункан в том или ином качестве служил двадцать пять лет, у Бриона, жертвы жестокой борьбы, которая теперь вновь угрожает разорить страну, ввергнуть королевство в страшную катастрофу. Теперь Бриона нет. И его четырнадцатилетний сын правит в королевстве с помощью могущества, унаследованного от своего великолепного отца. А напряжение в королевстве возрастает…

Мрачные мысли Дункана были прерваны скрипом открывающейся двери: на пороге появился юный паж в малиновой ливрее с серебряной вазой. Белоснежное полотенце висело у него на плече. Слабый запах лимона защекотал ноздри Дункана, когда мальчик встал на колени перед королем и протянул ему вазу.

Келсон кивком поблагодарил, погрузил пальцы в теплую ароматную воду и вытер руки. Мальчик поклонился и поднес вазу Нигелю. Однако он даже не повернул головы в сторону принца. Затем наступила очередь Дункана, и священник тоже не удостоился взгляда юного пажа короля.

Дункан с трудом сдержал улыбку, когда возвращал полотенце. Но лишь мальчик вышел из комнаты, Дункан с усмешкой посмотрел на Нигеля.

– Это один из твоих учеников, Нигель? – спросил он, зная, что так оно и есть: Нигель занимался обучением пажей для королевского двора.

Нигель гордо кивнул:

– Это Пэйн. Самый юный. Ему еще много надо учиться, но с новыми пажами всегда так. Сегодня у него первый официальный выход для обслуживания.

Келсон засмеялся и поднял кубок, вертя его за ножку между пальцами так, что грани кубка отбрасывали яркие зайчики на его тунику и стены комнаты, обитые гобеленами.

– Я помню, как был у тебя пажом, дядя. Совсем недавно, когда ты впервые разрешил мне обслужить отца, я испугался до смерти. – Он откинул голову на спинку кресла и продолжал сонным голосом: – Конечно, бояться было нечего. Он оставался моим отцом, а я его сыном. И то, что я надел ливрею, ничего, в сущности, не меняло. И все же я боялся, потому что в тот момент я был не сыном своего отца. Я был только паж, обслуживающий своего короля. А это большая разница. – Он взглянул на Нигеля. – Пэйн сегодня чувствует то же самое. Хотя я его знаю всю жизнь и частенько играл с ним, теперь я для него король, а не товарищ по играм. Интересно, все ли чувствуют то же самое?

Слуга Ричард, который расстилал королевское ложе в дальнем конце комнаты, подошел к Келсону и поклонился.

– Я вам еще нужен, сэр?

– Думаю, что нет. Дядя? Отец Дункан?

Они покачали головами, и Келсон кивнул.

– На сегодня ты свободен, Ричард. Проверь охрану, когда пойдешь к себе. И распорядись, чтобы на улице ждала карета, чтобы отвезти отца Дункана домой.

– Не стоит беспокоиться, – запротестовал священник. – Я великолепно доберусь пешком.

– И где-нибудь по дороге замерзнешь? Нет. Эта ночь не располагает к прогулкам. Ричард, карета должна ждать отца Дункана. Ясно?

– Да, Ваше Величество.

Нигель осушил кубок и показал на дверь, которая закрылась за Ричардом.

– Прекрасный юноша, – сказал он, придвигаясь к столу, чтобы дотянуться до бутылки и налить себе вина. – Он вскоре будет готов к посвящению в рыцари. Один из лучших, кого я когда-либо обучал. Морган вполне согласен со мной в этом. Кому-нибудь налить еще?

Он помахал бутылкой, но Келсон отрицательно покачал головой. Дункан заглянул в свой кубок, обнаружил, что он наполовину пуст, и подставил его под струю вина. Когда Нигель поставил бутылку на прежнее место, Дункан стал размышлять вслух:

– Ричард Фиц Вильям. Ему сейчас около семнадцати?

– Почти восемнадцать, – поправил Келсон. – Он единственный сын барона Фульфа Фиц Вильямса. Я предполагал посвятить его в рыцари и еще дюжину других перед началом военной кампании, которая начнется летом. Его отец будет очень рад.

Нигель кивнул, а затем спросил:

– А что слышно о Венсите из Торента? Или о Кардоссе?

– За последние три месяца ничего, – ответил Келсон, – в городе сильный гарнизон, как вам известно, и он отрезан снегопадом. Но как только дороги очистятся от снега, Венсит нападет на город. Мы не сможем послать войска на помощь до тех пор, пока не наступит настоящая весна. А тогда уже будет поздно.

– Так мы потеряем Кардоссу, – вздохнул Нигель, задумчиво глядя на свой кубок.

– И все договоры прекратят действие, и начнется война, – добавил Дункан.

Нигель пожал плечами и провел кончиком пальца по краю кубка.

– Разве это не было ясно с самого начала? Брион знал, где опасность, и послал Алярика в Кардоссу прошлым летом. Когда Брион умер, мы вызвали Алярика сюда, чтобы спасти тебя, Келсон. Я думаю, что это был хороший и выгодный обмен: город на короля. А, кроме того, мы пока не потеряли Кардоссу.

– Но потеряем, дядя, – пробормотал Келсон, опустив глаза и задумчиво рассматривая свою руку. – А сколько жизней мы потеряем при таком обмене… – Я иногда думаю, стою ли я тех жизней., действительно ли моя жизнь имеет такую ценность?

Дункан наклонился и успокаивающе похлопал Келсона по руке.

– Короли всегда думают об этом, Келсон. Как только настает день, когда ты перестаешь об этом думать, перестаешь оценивать свою жизнь, ты потеряешь право быть королем.

Юный король посмотрел на него с усмешкой.

– Ты всегда знаешь, что сказать, Дункан. Однако твои слова не спасают жизни людей или города от разорения. Они только убаюкивают совесть королей, которые должны решать, кому не жить. – Он снова опустил глаза. – Прости. Это прозвучало чересчур жестоко, не так ли?

Дункан не успел ничего сказать: раздался стук в дверь и на пороге появился Ричард. Его красивое лицо было напряжено, он явно нервничал, а глаза Ричарда, когда он поклонился королю, сверкнули.

– Прошу прощения, сэр, но прибыл священник, который настоятельно требует вашей аудиенции. Я ему сказал, что вы собираетесь спать и что ему лучше явиться завтра, но он утверждает, что должен немедленно поговорить с вами по очень важному делу.

Прежде чем Келсон ответил, из-за спины Ричарда вынырнул священник в темной сутане и бросился на колени перед Келсоном. В руке короля мгновенно появился стилет, Нигель привстал с кресла, держа наготове оружие, но колени священника еще не успели коснуться пола, а Ричард уже прыгнул ему на спину , одной рукой обхватил его горло удушающим приемом, а в другой держал кинжал у самой шеи священника.

Священник морщился от боли, но не вырывался, чтобы защитить себя или напасть на короля. Он закрыл глаза и раскинул в сторону руки, показывая, что у него нет оружия.

– Сэр, я не желаю причинить вам вреда, – прохрипел он, – я отец Хью де Берри, секретарь архиепископа Корригана.

– Хью! – воскликнул Дункан, с тревогой наклонившись вперед, и знаком приказал Ричарду священника отпустить. Какого дьявола? Почему ты здесь?

Услышав голос Дункана, Хью открыл глаза и умоляюще посмотрел на него: в его глазах смешивался страх и решимость. Ричард отпустил горло Хью и, подчиняясь жесту Дункана, шагнул назад, но кинжал оставался в его руке в полной готовности. Нигель медленно опустился в кресло, а Келсон все еще держал стилет в руке.

– Ты знаешь этого человека, отец Дункан? – спросил он.

– Он действительно тот, кем назвался, – осторожно ответил Дункан.

– Но я ничего не могу сказать относительно намерений, с которыми он явился сюда. Объясни, Хью.

Хью проглотил комок в горле, а затем посмотрел на Келсона и склонил голову.

– Я прошу прощения, сэр, но мне необходимо видеть вас. У меня есть сведения, которые я не могу доверить никому, и…

Он снова посмотрел на Келсона и начал вытаскивать сложенный лист пергамента из рукава мокрой сутаны. Его пальцы дрожали, когда он протянул пергамент Келсону: он опустил глаза и, чтобы скрыть дрожь, втянул руки в рукава.

Келсон нахмурился и вложил стилет в ножны. Нигель придвинул поближе свечу, а Дункан обошел стол, чтобы иметь возможность прочесть документ через плечо Келсона. Его лицо потемнело, когда он пробежал глазами первые строки. Подавив поднимающийся гнев, он выпрямился и посмотрел на Ричарда.

– Ричард, будь любезен, подожди в коридоре. Я послежу за этим человеком, – и он взглядом указал на склонившего голову Хью.

– Хорошо, сэр.

Когда дверь за Ричардом закрылась, Дункан вернулся в свое кресло, а затем посмотрел на Келсона, который уже закончил чтение и положил пергамент на стол.

– Благодарю тебя за ценные сведения, – сказал Келсон, приглашая Хью подняться. – И прошу простить за грубое обращение.

– Конечно, сэр, – пробормотал Хью. – Вы же не могли знать, кто я и зачем прибыл. Я благодарю бога, что Дункан здесь и спас меня от последствий моего вторжения.

Дункан кивнул. Его глаза налились кровью и потемнели. Было ясно, что он совсем не думал о Хью. Его руки судорожно стиснули серебряный кубок и пальцы побелели от напряжения. Келсон посмотрел на документ, лежавший перед ним.

– Полагаю, это письмо будет отправлено незамедлительно, – сказал он и получил утвердительный кивок Хью. – Отец Дункан, все это означает именно то, о чем я думал?

– Сатана бы их обоих забрал и вверг на веки вечные в геенну огненную! – пробормотал Дункан сквозь зубы, покачал головой и оставил кубок в покое: теперь кубок стал овальным.

– Простите меня, принц, – пробормотал он и, продолжая, тряхнул головой: – Кажется, что Лорис и Корриган наконец решили расправиться с Морганом. Я этого давно ждал, но никак не предполагал, что они наложат интердикт на весь народ Корвина за действия одного человека.

– И, тем не менее, они собираются это сделать. Мы можем остановить их? – спросил обеспокоенный Келсон.

Дункан глубоко вздохнул и постарался подавить вспыхнувший гнев.

– Мы должны помнить, что Лорис и Корриган видят в Алярике ключ ко всей проблеме Дерини. Он занимает самый высокий пост из всех известных в королевстве Дерини и никогда не скрывал своего происхождения. Однако никогда и не рекламировал своего могущества. Но когда умер Брион, обстоятельства сложились так, что ему пришлось могуществом воспользоваться, иначе бы ты погиб.

– А кроме того, для архиепископов магия – зло, – смешался Нигель.

– И не забывайте, как Алярик дурачил их во время коронации. Я думаю, что это один из основных мотивов их теперешнего нападения на Моргана.

Келсон повернулся в кресле и стал изучать кольцо с рубином на своем пальце.

– Значит, Дерини будет объявлена война? Отец Дункан, мы не можем разводить религиозные распри перед большой войной, которая угрожает нашему государству. Как нам остановить их?

Дункан покачал головой.

– Я не знаю. Я поговорю об этом с Аляриком. Хью, у тебя есть еще что-нибудь для нас? Кто повезет письмо? И каким путем?

– Монсеньор Горони из приближенных Лориса, – ответил Хью. – Он и вооруженный эскорт на судне доберутся до Свободного порта Конкарадико, а оттуда поплывут на каком-нибудь купеческом судне.

– Я знаю Горони, – кивнул Дункан. – К окончательному варианту письма ничего добавлено не было?

– Ничего, – ответил Хью. – Я сделал окончательную копию с этого письма, – он показал на стол, – и они при мне подписывали и запечатывали его. Конечно, я не знаю, что они сказали Горони, когда я ушел. Я понятия не имею, что они могли сказать ему раньше.

– Ясно, – Дункан кивнул. – Есть что-нибудь еще, что мы должны знать?

Хью опустил глаза и медленно, словно подбирая слова, начал:

– Да, у меня есть еще кое-что, что вы должны знать, отец Дункан, – он замолчал в нерешительности. – Я не думал, что увижу вас здесь, но под мое перо сегодня попал еще один документ. И он касается уже вас лично.

– Меня? – Дункан посмотрел на Келсона и Нигеля. – Продолжай, ты можешь говорить здесь свободно.

Хью с трудом проглотил комок в горле.

– Дункан, Корриган обвиняет вас. Он вызывает вас в церковный суд, возможно, завтра утром, чтобы отстранить вас от должности.

– Что?

Дункан встал, не в силах поверить этому. Его лицо стало мертвенно бледным.

– Мне очень жаль, Дункан, – прошептал Хью. – Вероятно, архиепископ думает, что вы ответственны за то, что произошло во время коронации. – Он посмотрел на Келсона. – Прошу прощения, сэр. Корриган дал мне этот черновик час тому назад и сказал, что письмо ему нужно как можно быстрее. Я отдал его одному из моих клерков, а сам пошел прямо сюда, намереваясь отыскать вас после того, как сообщу Его Величеству о первом письме.

Наконец он рискнул поднять глаза на Дункана и тихо произнес:

– Дункан, неужели ты замешан в магии?

Дункан как в трансе пошел к камину. Глаза его расширились.

– Обвиняюсь, – прошептал он, не обращая внимания на вопрос Хью. – Я вызываюсь на суд.

Он посмотрел на Келсона.

– Мой принц, завтра меня здесь быть не должно. Это не потому, что я испугался, ты же знаешь. Но если Корриган возьмет меня под арест…

Келсон кивнул.

– Я понимаю. Что от меня нужно?

Дункан подумал немного, посмотрел на Нигеля, а затем снова на Келсона.

– Пошлите меня к Алярику, сэр. Его все равно нужно предупредить об угрозе интердикта, а я буду в безопасности при его дворе. И может быть мне удастся склонить епископа Толливера задержать введение интердикта.

– Я дам вам дюжину моих лучших людей, – согласился Келсон. – Еще что-нибудь?

Дункан покачал головой, пытаясь сформулировать свой план действий.

– Хью, ты сказал, что Горони поедет по морю. Это путешествие займет три дня, а может меньше, если ветер будет сильным, и они пойдут на всех парусах. Нигель, какая дорога в это время года между Ремутом и столицей Корвина?

– Ужасная. Но ты можешь опередить Горони, если будешь чаще менять лошадей в пути. К тому же, ты едешь на юг, так что погода будет лучше.

Дункан пригладил свои короткие коричневые волосы и кивнул.

– Хорошо. Я попытаюсь. Но по крайней мере я буду за пределами достижимости Корригана, как только пересеку границу Корвина. Епископ Толливер когда-то был со мной в дружеских отношениях. Я сомневаюсь, что он арестует меня по одному слову Горони. А кроме того, Горони может и не знать об обвинениях против меня, даже если и прибудет туда раньше.

– Ну, хорошо, пусть так и будет, – сказал Келсон, вставая. Затем он обратился к Хью: – Отец, я благодарен тебе за преданность и не останусь в долгу. Но может тебе небезопасно возвращаться во дворец архиепископа после того, как ты раскрыл нам их карты? Я могу предложить тебе свою защиту. Или, если хочешь, поезжай с отцом Дунканом.

Хью засмеялся:

– Благодарю за заботу, сэр, но я уверен, что смогу служить вам лучше, если вернусь к своим обязанностям. Меня еще не уличили в предательстве и, может быть, я буду еще в чем-то полезен.

– Отлично, – Келсон кивнул. – Удачи тебе, отец.

– Благодарю, сэр. – Хью поклонился. – А вы, Дункан, – он пожал Дункану руку и постарался заглянуть тому в глаза, – будьте осторожны, мой друг. Я не знаю, в чем вы провинились, да и не хочу знать, но буду молиться за вас.

Дункан похлопал его по плечу, кивнул, и затем Хью покинул покои короля. Как только за ним закрылась дверь, Дункан взял со стола пергамент и стал его складывать. Шелест пергамента был единственным звуком в комнате. Теперь, когда у Дункана созрел план, он уже мог управлять своими чувствами, он снова стал спокойным и невозмутимым. Дункан, пряча письмо в карман своей сутаны, взглянул на Келсона: мальчик стоял у кресла, глядя невидящими глазами на дверь.

– Я хочу взять это письмо с собой, если у тебя нет возражений, мой принц, – ведя пальцем по погнутому краю кубка, сказал Дункан. – Алярик наверняка захочет взглянуть на него.

– Да, конечно, – придя в себя, ответил Келсон. – Дядя, ты позаботишься об эскорте. И скажи Ричарду, что он тоже поедет. Отцу Дункану может понадобиться надежный человек.

– Хорошо, Келсон.

Кошачьим движением Нигель поднялся из-за стола и направился к дверям, мимоходом похлопав Дункана по плечу, а Келсон подошел к камину и пристально посмотрел в огонь.

Дункан, заложив руки за спину, рассматривал пол перед собой. Были некоторые вещи, которые они могли обсуждать столько втроем: он, Алярик и Келсон. И Дункан почувствовал, что мальчик встревожен.

Дункан кашлянул и увидел, что плечи Келсона вздрогнули.

– Келсон, – сказал он, – мне пора.

– Я знаю.

– Ты не хочешь передать что-нибудь Моргану… какое-нибудь послание?

– Нет. – Голос мальчика был напряженным, звенящим. – Только скажи ему… скажи ему…

Он повернул к Дункану бледное лицо. Дункан в тревоге подошел к Келсону, обнял за плечи, повернул к себе, взглянул в его расширившиеся испуганные глаза. Мальчик стоял весь сжавшийся, напряженный, пальцы были стиснуты в кулаки, но не от негодования и ярости – от страха. Серые глаза Келсона, наполненные непрошенными слезами, не были глазами отважного юного короля, в смертельной схватке, чтобы сохранить свой трон, победившего и уничтожившего зло. Это были глаза ребенка, которого судьба слишком рано заставила повзрослеть и жить в этом суровом и безжалостном мире. Дункан посмотрел на мальчика с состраданием: несмотря на то, что Келсон был король – он все еще четырнадцатилетний мальчик.

– Келсон?

– Пожалуйста, будь осторожен, отец, – дрожащим голосом прошептал Келсон.

Дункан притянул мальчика к себе, прижал к груди, почувствовал, как все тело Келсона содрогается и понял, что юный король отдался очищающему и успокаивающему действию слез. Дункан погладил Келсона по голове, ощутил, что его рыдания стали тише. Священник еще крепче прижал к себе мальчика и произнес мягким голосом:

– Давай поговорим, Келсон. Происходящее не так ужасно, если внимательно рассмотреть все обстоятельства.

– Да, – всхлипнул Келсон, пряча лицо на груди Дункана.

– Давай предположим, что случится самое худшее, – сказал Дункан.

– Х-хорошо.

– Ну, отлично, тогда говори, о чем ты думаешь?

Келсон немного отстранился от Дункана, посмотрел на него сверху вниз, затем вытер глаза, повернулся к камину.

– Что… – пробормотал он дрожащим голосом. – Что случится, если тебя и Алярика арестуют, отец?

– Хм, это зависит от того, кто и когда, – уклончиво

ответил Дункан.

– Предположим, Лорис.

– Сначала я предстану перед духовным судом, – после недолгого молчания сказал Дункан. – Если они могут что-то доказать, то они лишат меня сана, а может даже и отлучат от церкви.

– А если обнаружат, что ты наполовину Дерини, они убьют тебя?

Дункан задумчиво поднял брови.

Даже трудно предположить, что произойдет, если они раскроют мою тайну, – сказал он. – Поэтому я бы лучше согласился на отлучение, чем на это. Вот первая причина, почему я не хочу, чтобы меня арестовали. Это будет ужасно.

Келсон улыбнулся сквозь слезы.

– Ужасно… Да, я согласен. А ты можешь убить их, если это произойдет?

– Скорее всего, нет, – ответил Дункан. – И это вторая причина, почему я не хочу попасть к ним в руки.

– А Алярик?

– Алярик? – Дункан пожал плечами. – Трудно сказать, Келсон. КАжется, Лорис просто хочет, чтобы Морган ему подчинялся. Если Морган отречется от своего могущества и даст клятву не пользоваться никогда им, Лорис отменит интердикт.

– Алярик так не поступит, – горячо воскликнул Келсон.

– О, я в этом уверен, – согласился Дункан. – Тогда интердикт обрушится на Корвин, и мы будем втянуты как в политические, так и религиозные столкновения.

Келсон удивленно посмотрел на него.

– Почему политические? Что случится?

– Так как Алярик – это основная причина интердикта, все люди Корвина откажутся идти на летнюю кампанию под его знаменем, таким образом, ты лишишься пятой части своей армии. Алярик будет отлучен, так же как и я. Ну, а дальнейшее ты можешь представить и сам.

– Я? Как?

– Все очень просто. Так как я и Алярик будем преданы анафеме, то мы будем, словно прокаженные. Любой, кто осмелится с нами общаться, тоже подвергнется наказанию. Так что перед тобой будет альтернатива. Или ты подчинишься диктату архиепископа и отречешься от меня и Алярика, потеряв лучшего генерала перед самой войной, или же ты пошлешь к дьяволу архиепископов и примешь Алярика – тогда весь Гвинед подвергнется интердикту.

– Они не посмеют.

– О, они посмеют. Пока сан короля тебя защищает, Келсон, но боюсь, этому может прийти конец. Твоя мать предвидела это.

Келсон опустил голову, вспоминая случившееся неделю назад – как его мать, может, случайно – описала все, что теперь происходило…

– Но я не понимаю, почему ты хочешь уехать так далеко? – спросил Келсон. – Почему Святой Киль? Ты же знаешь – от него всего несколько часов езды до Истмарта, а там через несколько месяцев начнется война.

Дженана спокойно продолжала собираться, передавая платья из гардероба девушке-служанке, которая складывала их в обитый кожей дорожный сундук. Она была в трауре по мужу, так как прошло всего четыре месяца со дня смерти Бриона: голова непокрыта, каштановые волосы красно-золотым каскадом струились по спине, схваченные у шеи одной единственной золотой булавкой. Она повернулась к Келсону, а Нигель предостерегающе нахмурился у нее за спиной.

– Почему Святой Киль? – переспросила она. – Потому что я жила там несколько месяцев много лет назад, еще до твоего рождения. Мне нужно уехать, если я хочу еще жить.

– Есть же тысячи более безопасных мест, если уж ты решила уехать,

– сказал Нигель, нервно комкая края голубого плаща. – У нас много других забот, кроме беспокойства о том, что на монастырь могут напасть разбойники и похитить тебя – если не хуже.

Дженана нахмурилась и покачала головой.

– Дорогой Нигель, брат, как ты не можешь понять? Мне нужно уехать. Если я останусь и буду знать, что Келсон в любой момент может прибегнуть к своему могуществу, я буду вынуждена использовать свое, чтобы его остановить. Я разумом понимаю, что если я хочу, чтобы он жил, мешать ему нельзя. Но сердце, душа, все говорит мне: я не должна позволять ему пользоваться его могуществом ни при каких обстоятельствах. Это могущество – святотатство, страшный грех. – Она повернулась к Келсону. – Если я останусь, Келсон, я буду вынуждена уничтожить тебя.

– Неужели ты сможешь сделать это, мать? – прошептал Келсон. – Неужели ты, Дерини, несмотря на то, что отреклась от своих предков, неужели ты сможешь уничтожить своего сына только за то, что он будет вынужден использовать свое могущество, которое ты сама дала ему?

Дженана вздрогнула, как будто ее ударили. Она отвернулась, тяжело оперлась о стул, наклонила голову, как бы сдерживая дрожь.

– Келсон, – сказала она слабым, почти детским голосом, – неужели ты не видишь, может, я и Дерини, но я не чувствую себя Дерини. Я – человек. Всю жизнь меня мучили, учили, что Дерини – это грех, это зло.

– Она повернулась к Келсону. Глаза ее расширились, в них был страх. – А если те люди, которых я люблю – Дерини, используют могущество Дерини, запрещенное святой церковью, я этого не смогу пережить, это разрывает меня на части. Я с ужасом жду того, что опять начнутся гонения на Дерини, как было двести лет назад. Я не перенесу этого, если окажусь в самом центре событий.

– Ты уже в самом центре, – сказал Нигель, – хочешь ты этого или нет. И если случится то, чего ты боишься, то ты все равно не сможешь оказаться в стороне.

– Я знаю, – прошептала она.

– Тогда почему же Святой Киль? – сердито продолжал Нигель. – Это ведь владения архиепископа Лориса. Или ты думаешь, что он поможет тебе разрешить твой душевный разлад? Ведь этот Лорис – самый яростный гонитель Дерини на севере. Он скоро начнет действовать, Дженана. Он не может забыть о том, что произошло на коронации. А когда он начнет свой крестовый поход против Дерини, я сомневаюсь, что даже положение Келсона сможет защитить тебя.

– Вам меня не переубедить, – упрямо сказала Дженана. – Я поеду к сестрам в Святой Киль, я буду там молиться, чтобы меня наставили на истинный путь. Так будет, Нигель. И пока я не уехала, я не смогу никому приносить пользу.

– Ты мне нужна, мать, – сказал спокойно Келсон, глядя на нее нежным взглядом серых глаз. – Оставайся, пожалуйста.

– Я не могу, – подавляя рыдания прошептала Дженана.

– А если… если я прикажу как король, – звенящим голосом спросил Келсон. – Ты – останешься?

Дженана застыла на мгновение, глаза подернулись дымкой боли, а затем она отвернулась.

– Не спрашивай меня об этом, Келсон, – прошептала она. – Пожалуйста, не спрашивай и не заставляй отвечать.

Келсон попытался двинуться к ней, намереваясь все-таки уговорить, но Нигель приложил палец к губам, призывая к молчанию, и покачал головой. Пригласив Келсона следовать за собой, он пошел к двери. Они вышли медленными тяжелыми шагами, а приглушенные рыдания Дженаны еще долго звучали в ушах Келсона.

Келсон продолжал внимательно смотреть на огонь в камине.

– Значит, ты считаешь, что архиепископ нападет на меня?

– Может, попозже. Пока что они решили закрыть глаза на то, что ты тоже Дерини. Но если ты пренебрежешь интердиктом, они вспомнят об этом.

– Я могу уничтожить их! – прошептал Келсон. Его глаза сузились, кулаки сжались: он вспомнил о своем могуществе.

– Но ты этого не сделаешь, – сказал Дункан. – Потому что если ты используешь свое могущество против архиепископов, независимо от того, правы они или нет, то это будет последним доказательством того, что Дерини действительно хотят уничтожить церковь и установить новую диктатуру. Тебе любыми путями следует избегать прямой конфронтации.

– Значит, церковь загнала меня в тупик?

– Не церковь, мой принц.

– Пусть так. Люди, которые ей управляют. Разве это не одно и то же?

– Не совсем. – Дункан покачал головой. – Мы не с церковью боремся, хотя с первого взгляда может показаться, что именно с ней. Мы боремся с идеологией, основным постулатом которой является то, что то, что необычно – то грешно. Поэтому люди, родившиеся с экстраординарными талантами и могуществом, грешны от рождения, независимо от того, для каких целей они пользуются своей силой.

Мы боремся с идиотской точкой зрения, что человек ответственен за случайность своего рождения. И все это потому, что какие-то люди совершили ошибку более трехсот лет назад, назвав целую расу людей другим именем. И эта раса с тех пор проклята и страдает от несправедливости, одно поколение за другим.

Вот с чем мы боремся, Келсон. Корриган, Лорис, даже Венсит из Торента – все они просто пешки в большой игре, целью которой является доказать, что человек ценен тем, что с помощью своих способностей делает в жизни – добро или зло, независимо от того, кто он. Разве это имеет значение?

Келсон улыбнулся и опустил глаза.

– Ты говоришь совсем как Алярик. Или отец. Он часто говорил со мной так.

– Он бы гордился тобой, Келсон. Он был бы счастлив, если бы видел, каким ты стал. Если бы я имел сына… – Он посмотрел на Келсона, и их взгляды встретились. Затем Дункан ласково потрепал мальчика по плечу и подошел к столу.

– Мне пора, мой принц. Алярик и я постараемся держать тебя в курсе всех наших успехов и неудач. А ты во всем доверься Нигелю. Советуйся с ним. И не запугивай архиепископов, пока я и Алярик готовим почву.

– Не беспокойся, отец, – засмеялся Келсон. – Я не буду спешить. Я больше не боюсь.

– Да, постарайся удерживать свой темперамент Халданов, – увещевающе произнес Дункан. – Через неделю увидимся в Кулди, храни тебя Господь.

– И тебя тоже, отец, – прошептал Келсон, когда священник исчез за дверью.