Книга Хроники Дерини онлайн - страница 4

Глава 4

Дункан был уверен, что имя, которым назвал его этот человек, было известно лишь им троим: ему самому, Алярику и королю Келсону. Этот человек не мог знать, что он, Дункан, наполовину Дерини, что его мать и мать Моргана были сестрами-близнецами, чистокровными Дерини! И это была тайна, которую Дункан ревностно хранил всю жизнь.

– Что ты имеешь в виду? – с трудом, дрожащим от волнения голосом проговорил Дункан. – Я Мак Лэйн, из Лордов Керней и Кассан.

– А еще ты Корвин по материнской линии, – мягко возразил монах. – Нет никакого позора в том, что ты наполовину Дерини, Дункан.

Дункан нервно облизал губы и постарался овладеть собой.

– Кто ты? – настороженно спросил он, а его рука все же выпустила рукоять меча, которую он судорожно сжимал до этого момента. – Что тебе надо?

Монах дружелюбно улыбнулся и покачал головой.

– А сам ты не понимаешь? – прошептал он как бы про себя, а затем спокойно заговорил: – Тебе не следует бояться меня. Твоя тайна останется тайной. Но сейчас подойди ко мне. Слезь с лошади и пройдемся немного. Я должен тебе кое-что сообщить.

Дункан недолго колебался: он повиновался и соскочил с коня. Человек одобрительно кивнул.

– То, что я скажу тебе, следует считать предупреждением, а не угрозой, Дункан. То, что я скажу, я скажу для твоей же пользы. В следующие недели твое могущество подвергнется суровым испытаниям. Все чаще и чаще тебе придется открыто использовать магию. И в конце концов настанет момент, когда тебе надо будет выбирать: или признавать свое происхождение Дерини и применить свою магию в борьбе, или же навсегда отречься от него и лишиться магических способностей. Тебе понятно?

– Нет, – прошептал Дункан, и его глаза сузились. – Начнем с того, что я священник и мне запрещено заниматься оккультными искусствами.

– Разве? – спокойно произнес монах.

– Конечно. Мне запрещено заниматься магией.

– Нет. Я имею в виду, разве ты священник?

Дункан почувствовал, что его щеки загорелись. Он опустил глаза.

– В соответствии с ритуалом, которым я был произведен в сан, я священник на всю жизнь, и…

Монах улыбнулся.

– Я знаю, о чем говорится в клятве. Но разве ты действительно священник? А что произошло два дня назад?

– Меня просто вызывают в суд. Я еще не лишен сана и не отлучен от церкви.

– И все же, ты сам сказал, что отлучение тебя совершенно не волнует, что чем больше ты используешь могущество Дерини, тем менее важными становятся клятвы и обеты.

Дункан ахнул, инстинктивно сделал шаг вперед. Лошадь в испуге дернула головой.

– Откуда тебе это известно?

Монах мягко улыбнулся и взялся за поводья лошади.

– Я много чего знаю.

– Мы были одни, – прошептал Дункан. – Вся моя жизнь зависит от этих слов. Кто же ты?

– В могуществе Дерини нет ничего злого, запретного, сын мой, – сказал монах. Он отпустил повод и медленно пошел по дороге. Дункан, ведя лошадь за собой, пошел за ним. – Но и доброго тоже. Добро или зло таится в душе того, кто использует это могущество. Только злой разум может применить его для того, чтобы творить зло. – Он повернулся и посмотрел на Дункана. Затем продолжал: – Я давно наблюдаю, как ты применяешь свое могущество, и знаю, что ты используешь его правильно. У тебя нет сомнений, что творить с его помощью – добро или зло. Но у тебя сомнения в том, вправе ли ты его вообще использовать.

– Но…

– Больше ни слова, – сказал монах, жестом приказывая Дункану молчать. – Теперь я должен покинуть тебя. Я только прошу, чтобы ты помнил, о чем я тебя предупредил, и, помня об этом, подумал об использовании своего могущества. Возможно, на тебя обрушится такое, о чем ты еще и не предполагаешь. Думай о моих словах, и свет истины озарит тебя.

Сказав это, монах исчез. Пораженный Дункан остановился.

Исчез!

Без следа!

Он посмотрел на дорожную пыль, в которой только что стоял человек, но в ней не осталось никаких следов. Даже в спустившейся темноте он мог видеть следы своих ног, которые тянулись по дороге, следы копыт лошади, но больше никаких следов не было. Может, ему это все почудилось?

Нет!

Все, что он только что пережил, было абсолютно реальным, таким впечатляющим, что не могло быть плодом его воображения. Теперь он понимал, что должен был чувствовать Алярик, когда ему являлись видения. Это было прикосновением кого-то или чего-то. Этот монах был так же реален, как то сияющее, поддерживающее корону Гвинеда существо, которое он и другие Дерини видели во время коронации Келсона. Теперь, когда он вспомнил о коронации, ему показалось, что это был тот же самый человек. А если так…

Дункан вздрогнул, плотнее натянул плащ, вскочил на коня и вонзил ему в бока шпоры: он не собирался искать ответы на свои вопросы здесь, на пустынной дороге. Его кузену являлись видения в тяжелые времена, во времена кризисных ситуаций. Дункан надеялся, что эта его встреча не предзнаменование трудных дней.

Оставалось три мили до замка Корот. Дункану они показались тридцатью.

В замке Корот празднества начались с заходом солнца. Как только на землю опустилась темнота, в холле начали собираться роскошно разодетые лорды в окружении свиты. Оживленный шум, блеск драгоценностей заполнили весь холл. Гости ждали появления своего герцога. Лорд Роберт, верный своему слову, преобразил угрюмый мрачный холл, сделав из него оазис света и тепла, который с успехом противостоял промозглой тьме ночи.

Старинные бронзовые люстры свисали с потолка, блистая светом сотен высоких свечей. Свет, отражаясь от граней прекрасных хрустальных и серебряных кубков, бросал зайчики на стены, стол, полированную серебряную посуду, роскошную одежду гостей. Десятки пажей и слуг скользили вдоль стола, расставляя подносы с хлебом и графины прекрасного вина из Фианы. Лорд Роберт, поджидая своего господина и недремлющим оком наблюдая за порядком, болтал с двумя прекрасными женщинами. Приглушенная музыка служила аккомпанементом монотонному шуму голосов.

Магистр Рандольф, хирург Моргана, поминутно здороваясь со знакомыми, прохаживался по холлу. Его сегодняшней задачей, как и обычно в подобных случаях, была разведка настроения некоторых гостей Моргана. Потом он должен будет доложить Моргану о своих наблюдениях.

– Я не дал бы и медной монеты за этих наемников из Бремагии, – говорил один лорд другому, провожая взглядом проходящего мимо статного брюнета. – Им нельзя верить.

– А как насчет женщин из Бремагии? – прошептал другой, толкая собеседника локтем и поднимая бровь. – Им можно доверять?

– А…

Говорившие обменялись понимающими взглядами, принялись рассматривать леди в роскошном декольтированном платье и оказались так увлечены, что не заметили Рандольфа, подошедшего к ним с легкой улыбкой.

– И этого наш король, кажется, не понимает, – сказал какой-то юный рыцарь. – А между тем все так просто. Келсон знает, что Венсит выступит, когда сойдет снег и дороги будут непроходимыми. Почему же он не…

– Действительно, почему? – подумал Рандольф, кривовато улыбаясь. Ведь все так просто. Да, этот молодой человек с легкостью решил бы любую задачу или проблему.

– И не только это, – говорила рыжеволосая леди своей подруге-блондинке, – говорят, что он пробыл здесь столько времени, чтобы только переодеться. А затем опять вскочил на лошадь и уехал бог знает куда. Я надеюсь, что к обеду-то он вернется. А ты его видела?

– Да, – вздохнула с сожалением блондинка. – Конечно, только жаль, что он священник.

Магистр Рандольф в замешательстве опустил глаза, когда проходил мимо них. За бедным отцом Дунканом придворные леди всегда охотились почти так же, как и за его кузеном-герцогом. Это было нехорошо. Другое дело, если бы священник поощрял их. Но он был равнодушен. Да, если добрый отец хочет покоя, то ему лучше бы задержаться, пока обед кончится.

Проходя в толпе, Рандольф заметил трех лордов, чьи поместья располагались на границе Корвина. Они были заняты тихой беседой. Он знал, что Моргану будет интересно, о чем они говорят. Однако подойти Рандольф не рискнул: эти люди знали, что он близок к герцогу, и несомненно, изменили бы тему разговора. Он сделал вид, что прислушивается к разговору двух старичков об охотничьих соколах и таким образом смог разобрать о чем говорят лорды.

– .. и эти Карина прискакали прямо на мой двор и сказали: «Неужели тебе придется платить налоги его милости?» Я им ответил, что кому же приятно платить свои денежки, но ведь они нужны для армии и правительства!

Другой фыркнул:

– Хурд де Блэйк рассказывал мне, что Барин приказал ему платить контрибуцию, но он послал его к дьяволу!

Третий покачал головой и почесал бороду.

– И все же, у этого Барина есть основания. Наш лорд наполовину Дерини и не скрывает этого. Можно предположить, что он хочет присоединиться к Венситу, когда начнется война, и восстановить царствование Дерини в Одиннадцати Королевствах. Я не хочу, чтобы мои поместья были сожжены с помощью проклятой магии Дерини, если я не признаю их еретические воззрения.

– Но ты же знаешь, что наш Дюк не сделает этого, – возразил первый лорд.

Рандольф кивнул про себя и двинулся дальше, с удовлетворением отметив в уме, что с этой стороны непосредственной угрозы нет. Лорды только болтают о том, о чем сегодня болтают все. Конечно, народ желает знать, каковы планы герцога сейчас, когда вот-вот начнется война и он соберет под свое знамя весь цвет Корвина.

Однако постоянные упоминания о Барине и его банде были тревожными. За прошлый месяц Рандольф услышал о предводителе повстанцев гораздо больше, чем думал услышать. И очевидно, что проблема становилась все серьезнее и серьезнее. Земли Хурда де Блэйка, например, находятся за тридцать миль от границы. Рандольф еще не слышал, чтобы Барин проникал так глубоко: проблема перестала быть только пограничной. Морган должен знать об этом.

Рандольф бросил взгляд через зал, туда, где из-за штор обычно появлялся Морган. Шторы легонько колебались: это был знак, что Дюк вот-вот выйдет. Рандольф кивнул и начал пробираться по направлению к шторам.

Морган отпустил бархатные шторы и чуть-чуть отступил. Он был доволен, что Рандольф заметил знак и уже находится на пути к нему. Сзади него опять о чем-то спорили трубадур Гвидон и лорд Гамильтон. Они говорили тихо, но выражения их лиц были свирепыми. Морган огляделся.

– Ты наступил мне на ногу, – яростно шептал маленький трубадур, указывая на свои элегантные начищенные до блеска туфли, на боку одной из которых виднелся пыльный след туфли Гамильтона. Он был одет в фиолетовые и розовые цвета, так что пыль на туфле совершенно искажала всю тщательно продуманную игру цветов его костюма. Лютня Гвидона висела через плечо на золотом шнуре, на густых черных волосах эффектно сидела белая шляпа с кокардой, но на злом лице сверкали гневом глаза.

– Прощу прощения, – прошептал Гамильтон и, наклонившись, стал вытирать след своей туфли.

– Не прикасайся ко мне! – вскричал Гвидон, отскакивая назад с явным отвращением. – Ты тупой осел, ты сделаешь только хуже.

Он сам наклонился, чтобы стереть пыль, но длинные рукава его махнули по пыльному полу так, что тоже стали грязными. Гамильтон злорадно улыбнулся, но заметив, что за ним наблюдает Морган, сделал виноватый вид.

– Прощу прощения, милорд, – пробормотал он. – Я не хотел этого.

Прежде чем Морган смог ответить, тонкие занавеси колыхнулись и в маленьком алькове появился Рандольф.

– Ничего интересного, милорд, – сказал он. – Много разговоров об этом типе Барине, но нет ничего такого, что не могло бы подождать до утра.

– Отлично, – кивнул Морган, – Гвидон, если ты и Гамильтон сможете остановиться, то мы сейчас выходим.

– Милорд, – сказал Гвидон, показывая на себя, – это же не я затеял эту ссору. Эта дуб…

– Ваша милость, неужели из-за этого… – начал Гамильтон.

– Ну, хватит, оба! Я больше не хочу ничего слышать.

Лорд Гамильтон вышел в зал и попросил внимания. Шум в холле утих. Разнеслись три медленных гулких удара длинного церемониального жезла, и раздался голос Гамильтона:

– Его милость лорд Алярик Энтони Морган, Дон Корвина, господин Корота, лорд-генерал Королевских армий, Чемпион короля!

Прозвучали фанфары, и Морган вышел из-за занавесей и встал в дверном проеме. По толпе гостей пробежал шепот, и все с почтение поклонились. Затем, когда музыканты возобновили свою игру, Морган медленно двинулся к своему месту за столом, и вся свита немедленно потянулась за ним.

Сегодня Морган был во всем черном. Неприятные вести, которые привез Дункан, привели его в такое состояние духа, что он не мог подчиниться диктату своего церемонийместера, выбиравшего одежду, и надел черное: пусть что хотят, то и думают!

Черная шелковая туника, облегающая тело, узкие рукава, простой черный бархатный камзол с высоким воротом и широкими до локтя рукавами, из-под которых виднелись рукава туники, шелковые черные брюки скрывались в голенищах коротких черных сапог из тонкой кожи.

И ко всему этому несколько драгоценностей, которые Морган позволил себе сегодня надеть: кольцо на правой руке – изумрудный грифон на черной ониксовой пластинке, на левой руке – кольцо Чемпиона короля – золотой лев Гвинеда на черном поле. На голове Моргана красовалась золотая герцогская корона, золотая корона на золотовласой голове лорда Дерини Корвина.

Он казался безоружным, когда шел на свое место во главе стола. Таков был этикет: правителю Корвина не было нужды опасаться своих приглашенных на обед гостей. Но под туникой Моргана имелась тончайшая кольчуга, в потайных ножнах скрывался узкий стилет. А покрывало его могущества Дерини служило невидимой надежной защитой везде, где бы он ни был.

Теперь ему придется играть роль радушного хозяина, погрузиться в скуку официального обеда, в то время как он сгорал от нетерпения, поджидая Дункана.

Было уже совсем темно, когда Дункан вернулся в Корот. Его лошадь захромала, не доехав двух миль, и ему пришлось идти пешком. Дункан, несмотря на все свое нетерпение, старался вести ее осторожно, так как те полчаса, которые бы он выгадал, если бы торопился, могли погубить хорошую верховую лошадь Алярика. Да и не в правилах Дункана было мучить живые существа.

И когда он и усталая лошадь наконец вошли во двор, двор был почти пуст. Охранники у ворот пропустили его без слов, так как были предупреждены о его возвращении, но принять лошадь во дворе было некому: по пригашению Моргана все слуги и пажи, в том числе и конюхи, сейчас были у дверей в холл и слушали пение Гвидона. Наконец Дункан нашел кому отдать повод и пошел через двор ко входу в главный холл.

Как он понял, проталкиваясь через толпы слуг, обед уже кончился, а представление в самом разгаре. Гвидон сидел на возвышении в дальнем конце холла, лютня легко лежала у него в руках. Когда он запел, Дункан остановился: трубадур действительно оправдывал свою репутацию, которую приобрел во всех Одиннадцати Королевствах.

Он пел медленную размеренную песню, рожденную в горах Картнура, страны его детства. Мелодия была ритмична, полна печальными модуляциями, характерными для мелодий горных народов.

Чистый тенор Гвидона звенел в затихшем холле. Лилась печальная песня – история двух легендарных любовников, Матурина и Девергиль, которые погибли во времена царствования Дерини он рук жестокого лорда Герента. Не было ни одного человека в холле, кого бы не тронула эта грустная история.

Когда Дункан осмотрелся, он увидел Моргана, сидевшего на своем месте слева от возвышения для трубадура. Слева от Моргана находился лорд Роберт с двумя дамами, вожделенно смотревшими на слушавшего балладу Моргана. Место справа от Моргана было свободно, и Дункан решил, что он сможет пробраться туда, никого не беспокоя.

Однако прежде чем он успел двинуться, Морган заметил его и, покачав головой, встал сам.

– Что случилось? – прошептал он, толкнув Дункана за колонну и оглядываясь, не подслушивают ли их.

– Что касается епископа Толливера, то все более или менее хорошо,

– ответил Дункан, – он, конечно, был не в восторге, но согласился задержать ответ Лорису и Корригану, пока сам во всем не разберется. Он даст нам знать, когда примет решение.

– Ну что же, это лучше, чем ничего. А какова его общая реакция? Как ты думаешь, он на нашей стороне?

Дункан пожал плечами.

– Ты же знаешь Толливера. Он плохо относится к Дерини в целом, но это общее настроение. Но пока, кажется, он с нами. Однако это еще на все.

– Ну?

– Я думаю, что об этом лучше говорить не здесь, – сказал Дункан, многозначительно оглядываясь. – У меня по дороге назад была одна встреча…

– Встреча? – глаза Моргана расширились от удивления. – Ты имеешь в виду, как и у меня раньше?

Дункан кивнул.

– Мы встретимся с тобой в башне.

– Да, как только я смогу сбежать, – согласился Морган.

Дункан скрылся за дверью, а Морган глубоко вздохнул, чтобы скрыть следы волнения, и спокойно направился на место.

В башне Дункан ходил взад и вперед перед камином, сжимая и разжимая руки и пытаясь успокоить расходившиеся нервы.

Он оказался потрясенным встречей гораздо сильнее, чем предполагал. Как только он вошел в комнату и вспомнил о ней, его словно ударил порыв ледяного ветра.

Затем это ощущение прошло, он, скинув с себя мокрый дорожный плащ, встал на колени перед алтарем, чтобы произнести молитву. Но молитва не помогла: он не мог заставить себя сосредоточиться на словах, которые он произносил, и ему ничего не оставалось делать, как встать на ноги.

Ходьба взад-вперед тоже не помогла собраться с мыслями. Тогда он встал перед камином и протянул руки к огню: он понимал, что бивший его озноб был запоздалой реакцией на странную встречу.

Почему?

Дункан подошел к письменному столу Моргана и открыл хрустальный графин с крепким вином. Наполнив стакан, он выпил его залпом, а затем наполнил снова и поставил рядом с покрытым мехом диваном. Расстегнув сутану и ослабив ворот, он улегся на диван со стаканом в руке. Лежа, прихлебывая вино, он обдумывал все, что с ним случилось. Понемногу он расслабился. К тому времени, как открылась дверь и вошел Морган, Дункан чувствовал себя уже много лучше. Ему даже не хотелось подниматься и рассказывать.

– Тебе нехорошо? – спросил Морган, подходя к дивану и садясь.

– Да нет, теперь, полагаю, я буду жить, – сонным голосом ответил Дункан. – Совсем недавно я не был в этом уверен. Все, что случилось, слишком взволновало меня.

Морган кивнул.

– Мне это знакомо. Ты не хочешь рассказывать?

Дункан тяжело вздохнул:

– Он был там. Я ехал по дороге, завернул за поворот, примерно три или четыре мили отсюда, и увидел его. Он был одет в серую монашескую сутану, с посохом в руках, – он был абсолютной копией того, кого мы видели в старых исторических книгах.

– Он говорил с тобой?

– О да! – с чувством произнес Дункан. – Так же, как мы сейчас говорим с тобой. И не только это – он знал, кто я такой. Он назвал меня именем матери – Дункан из Корвина. Когда я возразил и сказал, что я – Мак Лэйн, он сказал, что я еще и Корвин по моей матери.

– Дальше, – сказал Морган, встав, чтобы налить себе вина.

– А… затем он сказал, что приближается время тяжелых испытаний, и мне придется или признать свое могущество и начать открыто использовать его, или навсегда забыть о нем. Когда я возразил ему, что я священник и мне запрещено использовать могущество Дерини, он спросил, действительно ли я священник. Он знал все об отлучении и он знал весь наш разговор сегодня утром. Ты вспомни, я сказал, что отлучение на меня мало подействует, что чем больше я пользуюсь могуществом Дерини, тем меньшее значение для меня имеет мой сан. Алярик, я никогда никому этого не говорил и я уверен, что и ты тоже. Как он мог узнать об этом?

– Он знал, о чем мы говорили утром? – изумленно спросил Морган, садясь на диван снова.

– Почти дословно. И он не зондировал мой мозг, Алярик. Что мне делать?

– Я не знаю, – медленно ответил Морган. – Я не знаю, что и думать. Со мной он никогда не был таким разговорчивым. – Он потер глаза и подумал несколько мгновений. – А скажи, как ты думаешь, он был человеком? Я имею в виду, он реально был с тобой, это не игра воображения или зрительная галлюцинация?