Книга Мой папа - антибиотик онлайн - страница 3

Глава III
НЕ БОЛЬНО, НО ТЕРПЕТЬ НУЖНО

На двери класса Леха увидел табличку: «КАБИНЕТ ГЕОГРАФИИ». Нельзя сказать, чтобы за дверью стояла полная тишина, но и уж очень сильно там не шумели. Галдеж был каким-то умеренным.

— Хороший класс, — сказала мама. — Учительницы нет, а дети почти не шумят.

Лехе подумалось как раз наоборот: учительница есть, а дети всегда так шумят у нее на уроках.

— Алексей, приготовься, — сказала мама и покачала головой. — Жаль, звонок уже был… — Она осторожно приоткрыла дверь.

Леха глубоко вздохнул, чувствуя, как душа уходит в пятки… нет, куда-то еще дальше. Он изловчился и заглянул матери через плечо.

Он увидел что-то среднее между его и маминым вариантами: училка сидела за столом и что-то писала в классном журнале, а урок, по-видимому, еще не начинался.

Леха рассмотрел первые ряды парт.

Там, конечно, сидели девчонки.

Леха вытянул шею, стремясь заглянуть поглубже. Во вторых и третьих рядах он заметил несколько мальчишечьих физиономий — и с облегчением улыбнулся. Почему-то секундой раньше ему показалось, будто 8-й «Б» целиком состоит из девчонок.

Вот был бы ужас.

А что? Мама вполне могла устроить ему такой сюрприз — чтобы не рос разгильдяем, и вообще. У девчонок всегда в избытке водилась дисциплина, а Лехе ее, по словам родителей, хронически не хватало.

Мама снова потянула за дверную ручку, дверь предательски скрипнула. Девчонки на первых партах, как по команде, обернулись на звук — и Леха отскочил от двери, словно ошпаренный. Мать удивленно посмотрела на него — но в следующую минуту она уже улыбалась и делала знаки учительнице, чтобы та вышла.

— Здравствуйте, — сказала мама, когда училка появилась в коридоре.

— Здравствуйте. — Училка ответила неожиданно низким голосом и прикрыла за собой дверь. Шум стал глуше, словно на магнитофон положили подушку.

Возникла пауза — мама вспомнила, что держит в руках гвоздику, и смутилась, не зная, что с ней делать.

— Разрешите представиться, — растерянно пролепетала мама. — Корольков Алеша.

Училка удивленно вскинула выщипанные бровки:

— Что? Э-э-э… А вас как зовут? Что-то было в ней такое, из-за чего Леха вполне мог представить ее отдающей строевые команды.

— Анна Ивановна, — сказала мама. — Ой… Я к вам насчет сына. Помните? Он должен учиться в вашем классе.

Училка с пониманием кивнула, и тут Леха выступил на первый план.

— Это — вам! — сказал он, протягивая букет. И еще ему захотелось добавить что-то такое, житейское, чтобы разогнать неловкость, и он ляпнул: — Мы сработаемся!

— Алексей, как ты можешь! — не выдержала мама.

— Ничего, ничего, — пробасила училка и с интересом уставилась на нового ученика. — А ты, Корольков, почему это в первый день опаздываешь? Ну-ка, марш в класс!

Вот тебе и Маргарита Игоревна.

Как только она взяла цветы, у Королькова с души будто камень упал. Он почувствовал себя помолодевшим лет этак на пяток и даже захотел вместо класса отправиться в ближайшую песочницу.

Но нет, дудки! Перед Лехой уже была открыта дверь — кто-то скажет, гостеприимно, а по Лехиному мнению, словно акулья пасть, — и он, Корольков Алексей Ростиславович, должен был сейчас.

За шаг до порога Леха рассудил: быть представленным новому классу — это не больно, но минут пять придурком себя чувствовать придется. Это значит, стоять у доски с глупым видом и ждать, пока тебе не определят место на грядке, не воткнут туда и не забудут.

Что ж, ничего страшного, придется потерпеть.

И он появился на сцене. Под хихиканье девчонок на первых партах и взвешенное по-хмыкивание пацанов на последних.

Да уж. Кем-кем, а придурком он почувствовал себя сразу. И не простым. Леха оказался форменным придурком, потому что на нем, единственном из всего 8-го «Б», была школьная форма.

(«Ты должен выглядеть человеком! — твердила мама. Она привезла эту форму из какой-то командировки, то ли из Брянска, то ли из Смоленска. — Это тебе не просто так, это твоя рабочая одежда\»

Леха знал, что в школьном, пиджаке не один и не два кармана, а целых пять, а в штанах — еще три; всего — восемь, по всем этим карманам при желании можно много чего замечательно рассовать. Потому он и не особенно спорил насчет рабочей одежды.

Галдеж стих, и тридцать пар глаз оценивающе вонзились в новичка.

— Знакомьтесь, дети, — бархатным голосом объявила училка. — Корольков Алексей, будет заниматься с вами… С нами-..

— Моченый, — вдруг отчетливо донеслось с задней парты.

Моченый?

Леха вжал голову в плечи и остолбенел. Потом он признался себе, что страшно растерялся в эту минуту… Абориген! Неужто он? Откуда здесь взялся?

— Крендель! — рявкнула географичка командирским голосом. — Сегодня ты сам новичок, не забудь!

И если ее возглас напомнил громовой раскат, то вслед ему обрушился настоящий хохочущий ливень — впрочем, кратковременный, по воле той же Маргариты Игоревны.

«Крендель. Ну и фамилия… — думал Корольков. — И кликуху придумывать не надо».

Конечно, это был он, абориген в новой джинсовой куртке «Райфл-супер», четыре звездочки, это его башка торчала где-то там, на Камчатке! Ясно, они оказались в одном классе. Им теперь и к одной доске выходить, и одни контрольные решать, и… Короче, все прекрасно.

Правда, никто в классе не понял, почему это Крендель так странно обозвал новичка. «И на этом спасибо», — подумал Леха.

— Куда мне тебя посадить, Корольков? — протрубила Маргарита Игоревна. — А, понятно, есть тут одно теплое местечко… Трушкин!

Вскочил щуплый чернявый мальчишка с тонкой шеей. Он сидел один за партой.

— Трушкин, — ласково проворковала училка. — Принимай нового соседа…

— А он не… — волнуясь, начал Трушкин.

— Помолчи, — оборвала его училка и продолжила прежним ласковым тоном: — Видишь, и у тебя, Трушкин, сосед появился. А то все один да один… Корольков! Занимай место, что стоишь?

Лехина мама, Анна Ивановна, все еще не могла уйти на работу и наблюдала за происходящим через дверную щель. Ее глаза были круглы — но не от страха. «Эта Маргарита Игоревна умеет держать дисциплину, — восхищенно думала мама, — на нее можно положиться».

В каком-то кино Леха видел, как дебелая, свирепого вида училка ходит по рядам, помахивая длинной указкой, а на ее носу подрагивает пенсне. Училка ходит, ученички сидят, не шелохнутся, и она говорит: «Мол-чаль! Путешь имель твойка — путешь пови-сайт! Немношко пух-пух!» — ну и все такое, в этом роде. Кажется, не училка это была, а толстый фашист в галифе, который допрашивал героических подпольщиков или кого-то еще… Неважно. Главное, что училка в пенсне (или толстый фашист) как две капли воды походила на Маргариту Игоревну, классную руководительницу 8-го «Б».

Дисциплинка на ее уроках была что надо. У нее это называлось «держать класс», и она это умела как никто другой, так даже директор школы не умел. Во время прошлогодних проверок, например, ее класс, в те времена 7-й «Б», всегда ставился в пример. Поэтому сейчас к ней и попал Крендель. От него плакали другие учителя, но Маргарита Игоревна клятвенно заверила директора школы, что уж она плакать от Кренделя не станет.

Леха Корольков был не в курсе этих событий — он даже представить себе не мог, к какой грозной училке попал.

Первый урок оказался чем-то вроде классного часа, и Маргарита Игоревна негромко и усыпляюще рассказывала о требованиях к восьмиклассникам в новом учебном году. Посидев пять минут тихо, Леха обратился к соседу:

— Как звать?

Тот как-то съежился в ответ. «Вообще, он какой-то дефективный», — подумал Леха.

— Чего вылупился? — прошептал Корольков с улыбкой. — Как звать? Или ты немой?

Вместо ответа сосед полез в карман и вытащил оттуда очки в металлической оправе. Водрузив их на нос, пацан посмотрел на Ле-ху — но снова промолчал.

Корольков решил взять инициативу в свои руки.

— Я — Леха, — сказал он и протянул над партой руку, чтобы обменяться с Трушки-ным солидным мужским рукопожатием. Но тот вздрогнул так испуганно, словно Корольков хотел до него дотронуться оголенным проводом. Очки слетели с его носа, и пацан замахал руками, пытаясь их поймать.

Тут что-то изменилось. Ага, Леха понял: это замолк бас Маргариты Игоревны.

Сосед по парте облегченно вздохнул — ему удалось поймать очки на лету.

— Трушкин, — взволнованно протрубила учительница. — Слушай, Трушкин, я тебя не узнаю…

Чернявый пацан проворно сложил руки на парте, словно первоклашка.

Маргарита Игоревна с ее баритоном наверняка обладала даром внушения. Стоило ей произнести несколько слов в адрес Лехиного соседа, как тот впал в гипнотический транс.

— Вот так-то, Трушкин, — удовлетворенно улыбнулась Маргарита Игоревна. — Так-то лучше. И ты, Корольков… тоже.

Что — «тоже»? Леха не понял. А Трушкин несколько раз быстро кивнул, словно кот из мультика «Том и Джерри».

И вот тут Леха почувствовал, что класс держат железные лапы. А как же тот шум, который они слышали с мамой? Слуховой обман? Нет, тогда географичка лишь засучивала рукава на своих железных лапах.

Парты выстроились перед Маргаритой Игоревной в колонну по три, шестью шеренгами. Леха сидел за третьей партой, в ряду у стены, а голова Кренделя торчала над последней партой среднего ряда. Плохо, когда враг находится за твоей спиной… Леха чувствовал себя очень неуютно, но скоро успокоился. Провокаций со стороны Кренделя можно было не опасаться — по крайней мере, пока звучит генеральский голос Маргариты Игоревны.

Постепенно Корольков начал осматриваться. В 8-м «Б» учился обычный среднестатистический народ, состоящий из интересных личностей и не очень. Интересной личностью Леха признал, например, рыжую девчонку в ряду у окна, она Королькову напомнила — ну да, Аллу Пугачеву, только в молодости. Или Ирину Аллегрову — тоже в молодости. Волосы у этой девчонки были даже не рыжие, а скорее золотистые, глаза — пронзительно-голубые, платье — зеленое… Яркая особа, ничего не скажешь.

Из не очень интересных личностей первое место занял, конечно, Крендель. Второе, и последнее, место Леха отдал худому и вертлявому мальчишке в красно-черной турецкой рубашке, соседу Кренделя. Рожа этого вертлявого постоянно складывалась в какие-то зверские гримасы, как складывается гуттаперчевая игрушечная маска. Крендель что-то нашептывал соседу, тот корчил рожи…

Корольков вздрогнул — сосед Кренделя вдруг поймал его взгляд и презрительно сузил глаза. А ведь обитатели последней парты в среднем ряду вполне могли говорить и о нем, о Лехе, — что означали, в таком случае, эти кровожадные гримасы?

Леха отвернулся, решив оставить знакомство с классом на потом.

…Географичка в конце классного часа устроила перекличку — видно, для того, чтобы лишний раз заглянуть подопечным в глаза. Вызванные вскакивали со скоростью лезвия пружинного ножа. Корольков поднялся не столь стремительно, и Маргарита Игоревна в наказание несколько секунд разглядывала его — просто разглядывала, ничего более.

Из переклички Леха узнал, что аборигена зовут не просто Мишка Крендель, а его соседа Вадим Дроздовский, что рядом сидит не просто Трушкин, а Слава Трушкин. Узнал Леха и странное имя рыжеволосой девчонки — Анжела Жмойдяк.

Прозвенел звонок.

— Не бегать! — пригрозила Маргарита Игоревна и вышла из класса, напомнив еще, что они остаются здесь и что вторым уроком будет география.

У Лехи мелькнула мысль, что на перемене ему так или иначе бегать не придется. Ждут его, судя по всему, более крутые дела. Какие? Не иначе, очередная серия драки с Кренделем.

Он вздохнул и, не вставая, повернулся на девяносто градусов. По проходу медленно, какой-то загадочной походкой, двигался Крендель. Легок на помине! За ним шел Дроздовский.

Когда Крендель оказался рядом, Леха встал.

— Ну, так и будем резину тянуть? — спросил Корольков глухо. — А то давай…

— Не сейчас, — равнодушно ответил Крендель, — и не здесь. Жди, Моченый, успеешь…

У Лехи потемнело в глазах.

— Ты меня, — начал он, — ты…

В классе в одну секунду наступила томительная тишина. Леха уже был готов рвануться в бой — но прежде он хотел сообщить, что Крендель назвал его Моченым последний раз в жизни.

Тут вмешался Дроздовский.

— Отвали, — хрипло бросил он и толкнул Леху. Тому пришлось опуститься на сиденье. — Пошли, Мишка.

И они вышли из класса.

Тишина, сохранявшаяся несколько секунд, снова сменилась ровным гулом, нормальным для любого класса во время любой перемены. Леха огляделся — все делали вид, будто ничего не произошло, отворачивались.

А рыжая Анжела Жмойдяк — посмотрела внимательно.

Выпендривается.

Леха опустил голову. Радоваться было нечему.