Книга Линия Жизни онлайн - страница 4

4

Ровно в 12.55 Уолтон навел порядок у себя на столе, поднялся и во второй раз за этот день покинул свой кабинет. И хотя некоторые опасения за свою судьбу так и не оставили его, особого страха он уже не испытывал, ибо под бурлящими на поверхности тревогами и сомнениями покоилась незыблемая уверенность в том, что в конечном счете Фиц-Моэм не оставит его в беде.

И еще он понял: не стоит так сильно бояться Фреда. Рядовому медику не подступиться к особе директора, ставшей уже почти священной. При нормальном развитии событий, если бы Фред попытался обратиться к Фиц-Моэму, то был бы тотчас же отослан нижними эшелонами администрации к Рою.

Нет, не было непосредственной, сиюминутной угрозы благополучию Роя, вытекающей из осведомленности Фреда о деяниях старшего брата. Существовала, скорее, потенциальная опасность, значит, еще есть время отвести ее, если удастся поладить на определенных условиях с коварным братцем. Почти успокоившись, Уолтон покинул свой кабинет, беспечно-размашистой походкой пересек наполненную обычным рабочим шумом приемную и четким, пружинистым шагом вышел в коридор.

Вот здесь-то и подкараулил его Фред.

На нем был белый медицинский халат, весь в желтых и красный пятнах – результат небрежного обращения с химреактивами и коагулянтами. Он стоял в откровенно праздной позе, прислонясь плечом к выпуклой стене коридора и засунув руки глубоко в карманы; широкое, несколько грубоватое лицо выражало скуку. Всем своим видом Фред старался показать нарочитую небрежность по отношению к старшему брату.

– Привет, Рой. Подумать только, как высоко ты забрался!

– Откуда тебе стало известно, что я именно здесь буду проходить?

– Позвонил к тебе в приемную. Мне сказали, что ты направился к лифтам. С чего это ты такой сегодня раздражительный, братец? Выдалось нелегкое утро?

– Бывало и потяжелее, – ответил Уолтон.

Теперь он весь напрягся, подобрался. Уверенным жестом нажал кнопку вызова лифта.

– И куда путь держишь? – поинтересовался Фред.

– Это тайна. Хотя, впрочем, если тебе так уж интересно: на очередную говорильню на высшем уровне у старика Фица.

Фред прищурился:

– Где присутствуют только самые высокопоставленные шишки вроде, например, тебя? А переброситься парой-другой слов с простым смертным у тебя найдется минутка?

– Фред, не нарывайся на совершенно ненужные тебе неприятности. Ты ведь знаешь…

– Могу себе это позволить. У меня еще есть несколько минут обеденного перерыва. Я хочу внести полную ясность в наши с тобой отношения. В коридоре установлены камеры для скрытого наблюдения?

Уолтон задумался. Насколько ему известно, камеры здесь не предусмотрены, и вряд ли кто-нибудь знал об этом больше, чем он. Тем не менее Фиц-Моэм мог установить несколько таких камер или хотя бы микрофонов для тайного подслушивания, не сообщив об этом даже своим ближайшим помощникам.

– Я не уверен в том, что их здесь нет, – признался Рой. – А в чем дело?

Фред вынул из кармана блокнот в твердой обложке и на одной из страничек начал что-то писать. И одновременно с этим он говорил:

– Что ж, рискну. Все равно рано или поздно мне пришлось бы открыться тебе. Так вот, мой коллега по лаборатории, ссылаясь на слова одного лаборанта, сказал, что будто и ты, и Фиц-Моэм являетесь тайными гершелитами. – Лоб Фреда избороздился морщинами, настолько трудно было говорить об одном и параллельно писать совершенно о другом. – Естественно, я пока не буду называть этих людей, но хочу, чтобы ты знал: я сейчас усиленно навожу справки, что за человек Фиц-Моэм, откуда он, каково его прошлое. Вполне может оказаться, что он просто-напросто трепло.

– Именно поэтому ты так опасаешься аппаратуры для скрытого наблюдения или подслушивания? – спросил Уолтон.

– Совершенно верно. Пока я предпочитаю провести собственное неофициальное расследование. – Фред перестал писать, вырвал страничку из блокнота и протянул ее брату.

Уолтон быстро пробежал ее глазами. Буквы получились неровные, корявые: требовалось проявить недюжинное мастерство, чтобы, поддерживая непринужденный разговор, затерянный для скрытой аппаратуры, суметь кратко и недвусмысленно изложить в письменной форме то, что на самом деле нужно было сказать. А в записке говорилось вот что:

«Мне известно все о ребенке Приора. Я пока буду держать язык за зубами, так что можешь не беспокоиться. Только на вздумай сделать какую-нибудь глупость: я спрятал полный отчет о том, что произошло, в таком месте, где тебе его никогда не найти».

Уолтон скомкал листок и сунул в карман.

– Спасибо за информацию, Фред, – сказал он. – Я это возьму себе на заметку.

– О'кей, братец.

Прибыла кабина лифта. Уолтон прошел внутрь кабины и нажал кнопку с цифрой «29».

За то мгновение, за которое лифт перенес его лишь на этаж вверх, он успел подумать:

«Фред, значит, решил выжидать… Он будет хранить крамольную информацию при себе как занесенный над моей головой топор… чтобы опустить его, когда из этого можно будет извлечь максимальную выгоду».

Однако в любом случае братский разговор давал определенную передышку. Независимо от того, какими уликами располагает Фред, у Уолтона все еще оставалась возможность уничтожить содержимое соответствующей части памяти компьютера и максимально затруднить доступ к ней.

Дверь кабины открылась. Взгляду предстал длинный светящийся перечень различного рода служб, разместившихся на двадцать девятом этаже, и только в самом низу списка значилось: «Д.Ф.Фиц-Моэм. Директор».

Кабинету Фиц-Моэма предшествовал целый лабиринт небольших клетушек, в которых расположились многочисленные функционеры ВЫНАСа. Уолтон как-то попытался хотя бы поверхностно ознакомиться с организационной структурой ВЫНАСа, однако так и не выяснил ничего определенного. Идея создания такого рода учреждения зародилась в голове Фиц-Моэма добрых полстолетия назад, и все те долгие годы терпеливого ожидания, когда будет принят закон об открытии Бюро, старик любовно кроил и перекраивал организационную структуру своего детища.

В этой структуре, безусловно, было и множество недочетов, но в целом замысел Фиц-Моэма оказался вполне выполнимым – настолько выполнимым, что ВЫНАС начал функционировать сразу же после одобрения в ООН законопроекта об его организации. Многочисленные отделы, множество различных внутриведомственных органов, бюджет для которых разработан до мельчайших деталей (начиная от совершенно ничтожных расходов на канцелярские принадлежности для каждого из подразделений и кончая невообразимо огромными суммами, выделяемыми для осуществления таких грандиозных проектов, как преобразование природных условий целых планет Солнечной системы, чтобы сделать их пригодными для колонизации землянами), настолько переплелись между собой, настолько сложными оказались их связи и взаимодействие, что во всей структуре в целом разбирался только один директор.

Уолтон глянул на часы: он опаздывал уже на три минуты. Причиной этой задержки был непредусмотренный разговор с братом. Однако и Ладвиг из ООН не слыл особо пунктуальным человеком, поэтому весьма возможно, что он еще не прибыл.

Услышав шаги в приемной директора, секретарша, охранявшая вход в святая святых ВЫНАСа, отреагировала мгновенно:

– У директора крайне важное совещание, сэр. – Только после этих слов она подняла взгляд на Роя. – О, простите, мистер Уолтон. Проходите, проходите. Мистер Фиц-Моэм ждет вас.

– Мистер Ладвиг уже здесь?

– Да, сэр. Он прибыл примерно десять минут назад.

«Странно», – отметил про себя Уолтон. Насколько он знал, Ладвиг был не тем человеком, который приходит на деловые свидания раньше времени. Еще в годы, предшествовавшие принятию решения об организации Бюро, Уолтону и Фиц-Моэму очень часто приходилось с ним встречаться для согласования самых различных вопросов, и ни разу Ладвиг не появлялся вовремя.

Уолтон недоуменно пожал плечами. Однако если Ладвиг сумел столь радикально изменить свои взгляды и переметнуться из стана решительных противников ВЫНАСа в ряды самых ревностных его сторонников, то, возможно, столь же радикально он мог изменить и свои привычки.

Уолтон вошел в зону, охваченную объективами сканирующей телекамеры, передающей изображение в кабинет Фиц-Моэма, чтобы тот мог оценить своего посетителя, прежде чем решить, принимать его или не принимать. Директор очень осторожно вступал в личные контакты с людьми.

Прошло пять секунд – максимальное время, необходимое директору для принятия решения о посетителе. Однако никаких указаний из кабинета не последовало, и Уолтон благоразумно кашлянул пару раз.

Опять никакого ответа. Уолтон вернулся к столу секретарши, которая в ту минуту что-то диктовала в микрофон диктопринтера. Он подождал, когда она закончит предложение, затем тихонько прикоснулся к ее руке.

– Слушаю, мистер Уолтон?

– Похоже, вышла из строя телекамера перед входом в кабинет шефа. Вызовите, пожалуйста, мистера Фиц-Моэма по интеркому и доложите о том, что я прибыл.

– Хорошо, сэр.

Проворные пальцы секретарши мгновенно нашли нужную кнопку, однако перед тем как доложить о прибытии Уолтона, она замешкалась, затем в недоумении подняла на Роя глаза:

– Директор не отвечает на мой вызов, мистер Уолтон. Он, должно быть, очень занят.

– Но ведь шеф просто обязан ответить. Нажмите кнопку вызова еще раз.

– Простите, сэр, но…

– Вызовите его еще раз!

Секретарша весьма неохотно опять нажала кнопку вызова интеркома, но и на этот раз ответа не последовало. Фиц-Моэм пользовался таким переговорным устройством, которое включает микрофон секретаря только в том случае, если последует сигнал разрешения изнутри кабинета. Уолтон же не запрещал девушкам нарушать его покой и перевел микрофоны в режим постоянного включения, тем самым не обременив себя необходимостью всякий раз отвечать на сигнал вызова из приемной.

– Ответа как не было, так и нет, сэр.

Уолтоном все больше овладевало беспокойство.

– Ладно, черт с ним, с интеркомом. Войдите в кабинет и скажите шефу, что я уже давно здесь околачиваюсь. Мое присутствие на этом совещании крайне необходимо.

– Сэр, мистер Фиц-Моэм запретил кому бы то ни было заходить к нему в кабинет без предварительного согласования по интеркому, – запротестовала девушка.

Уолтон почувствовал, как его щеки стали пунцовыми.

– Я беру всю ответственность на себя.

– Мне очень жаль, сэр, но…

– Ладно. Отойдите в сторону от этой дурацкой машинки и позвольте мне самому связаться с шефом. Если ему вздумается сделать вам нагоняй, скажите, что я угрожал вам пистолетом.

Девушка в ужасе отпрянула от стола, и он быстро подобрался к аппаратуре. Затем сделал вызов. Ответного сигнала не последовало. Тогда Уолтон сказал так, на всякий случай:

– Мистер Фиц-Моэм, это Рой. Я сейчас у вас в приемной. Разрешите пройти к вам? Или вы решительно возражаете?

Тишина. Он задумчиво поглядел на интерком, занимавший почти полстола:

– Тогда я войду к вам без разрешения.

Дверь в кабинет шефа была, по всей вероятности, из бериллиевого сплава, хотя снаружи ее покрывал пластик, имитирующий дерево; толщина двери была не меньше двух-трех дюймов, – Фиц-Моэм сделал все, чтобы максимально обезопасить себя.

Перед самой дверью Уолтон на мгновение задумался. Вновь попав в поле зрения телекамер, он произнес:

– Мистер Фиц-Моэм? Вы меня слышите? – Никто не ответил, и он продолжил: – Это Уолтон. Я у входа, с бластером… Если вы сейчас не отзоветесь, я взломаю дверь вашего кабинета.

Молчание. Что само по себе было уже чем-то из ряда вон выходящим. А может быть, это ловушка, устроенная Фиц-Моэмом? Что ж, скоро все выяснится. Уолтон установил апертурную щель бластера таким образом, чтобы выпущенная энергия расходилась широким веером, а ее интенсивность с расстоянием быстро убывала, и нажал на курок. Ровный беззвучный поток тепловой энергии хлынул на дверь в кабинет директора.

В приемной собралась целая толпа любопытных, правда, она старалась держаться подальше от Уолтона, который продолжал стрелять, не снижая интенсивности излучения тепловой энергии.

Вот под воздействием высокой температуры расплавилась имитировавшая дерево пластмасса и струями потекла на пол. Показавшийся под пластмассой броневой бериллиевый лист накалился докрасна.

Вот уже виден и механизм замка. Уолтон направил огненный поток именно на это место – не прошло и нескольких секунд, как дверь заскрипела и затрещала.

Уолтон выключил бластер, сунул его в карман и с силой ударил в дверь ногой. Она тотчас же распахнулась.

Взгляд его мгновенно запечатлел забрызганную кровью, поникшую седую голову… Вдруг кто-то нанес ему сильнейший удар, пришедшийся почти точно в солнечное сплетение.

Это был мужчина примерно такого же роста, что и Уолтон, в костюме из синей ткани с вплетенными в нее блестящими золотистыми нитями. Как ни странно, но сознание Уолтона зафиксировало подобные мелочи с поразительной четкостью. Лицо мужчины было искажено страхом и злобой, однако Уолтон сразу же узнал его. Румяные щеки, широкий нос и густые брови могли принадлежать только Ладвигу, представителю США в ООН, человеку, только что убившему директора Фиц-Моэма.

Убийца яростно молотил кулаками по телу Уолтона, пытаясь оттолкнуть его от разрушенной тепловым лучом двери: для безумца это был единственный путь к спасению. Получив первый мощный удар в живот, Уолтон охнул и отлетел назад, ловя воздух широко раскрытым ртом, однако ему все же удалось ухватиться за пиджак убийцы и, напрягшись всем телом, подтащить Ладвига к себе. Яростная схватка началась так неожиданно, что Уолтон даже не успел уразуметь, как же могло произойти убийство.

Уолтоном владела только одна мысль: не дать Ладвигу уйти от расплаты.

Его кулак угодил в раскрытый рот убийцы. Тотчас же всю руку пронзила острая боль, вызванная ударом незащищенных костяшек пальцев о зубы. Ладвиг начал грузно оседать на пол. Рой понял, что, стоя в дверях, он не только помешал убийце пробиться к выходу из кабинета, но сделал еще практически невозможной какую-либо помощь снаружи, из приемной.

В приступе слепой ярости Уолтон обрушил кулак на затылок Ладвига, затем развернул его и нанес не менее сильный удар кулаком в живот. Однако Ладвигу все-таки удалось вырваться, он оттолкнул Уолтона и кинулся к директорскому столу.

Уолтон бросился за ним… и почти сразу остановился, увидев, что убийца на мгновение вдруг замер, потом задрожал всем телом и рухнул на пол. Тело его в совершенно нелепой распласталось позе на пушистом светло-коричневом ковре, покрывавшем пол кабинета, потом еще раз содрогнулось и замерло окончательно.

Уолтон стоял не двигаясь, тяжело дыша широко раскрытым ртом. Одежда на нем была порвана, все стало липким от пота и крови, непривычное к подобным нагрузкам сердце колотилось в груди в бешеном ритме.

Ладвиг убил директора, а теперь и сам Ладвиг мертв, – мысли едва шевелились в казавшейся набитой свинцом голове.

Уолтон прислонился к дверному косяку. Он с трудом различил чьи-то человеческие фигуры, проходившие мимо него, заходившие в кабинет, осматривавшие тела Фиц-Моэма и его убийцы.

– Вам нужна помощь? – услышал он уверенный знакомый голос.

– Да не очень. Нужно только отдышаться, – признался Уолтон.

– Выпейте воды.

Уолтон, поблагодарив, принял из рук говорившего с ним мужчины стакан, залпом осушил его, затем поднял глаза на собеседника:

– Ладвиг! Как это, черт побери!..

– Двойник, – пояснил делегат ООН. – Подойдите вот сюда и сравните.

Ладвиг подвел его к лежавшему на ковре псевдо-Ладвигу. Сходство было прямо-таки невообразимым. Несколько сотрудников Бюро перевернули труп с одного бока на другой, однако челюсти мертвеца не разжимались, а лицо так и осталось застывшей в предсмертной агонии маской.

– Парень принял яд, – сообщил Ладвиг. – Думаю, он и не надеялся выбраться отсюда живым. Но задуманное осуществил полностью. Боже, как жаль, что хотя бы раз за всю свою жизнь я не пришел вовремя!

Уолтон, все еще не приходя в себя от неожиданного потрясения, перевел взгляд с мертвого Ладвига, лежавшего на полу, на живого, стоявшего прямо перед ним. Кое-как до него стало доходить, что произошло сейчас. Убийца, удивительно похожий на Ладвига, прибыл в Бюро ровно в час и был допущен в кабинет директора. Убив старика, он так и остался в кабинете, то ли надеясь покинуть его чуть позже, то ли просто дожидаясь, когда подействует принятый яд.

– Раньше или позже, но это обязательно должно было случиться, – грустно заметил Ладвиг. – Охота на сенатора ведется уже много лет. А теперь, когда прошел законопроект о создании Бюро…

Уолтон непроизвольно глянул на письменный стол директора: он был, как всегда, в полном порядке и сверкал глянцем полировки, словно тщательно протертое зеркало. Директор Фиц-Моэм покоился в своем кресле, всем туловищем навалясь на стол и раскинув по блестящей поверхности стола руки с полусогнутыми пальцами. Внушительная копна седых волос была насквозь пропитана кровью. Он скончался от сильнейшего удара, размозжившего ему череп, – трудно придумать более простой и более жестокий способ убить человека.

Только теперь наконец вырвались наружу эмоции. Уолтону хотелось ломать мебель, рвать на себе одежду, навзрыд плакать – лишь бы каким угодно образом дать себе разрядку. Но вокруг было слишком много посторонних. Кабинет, в который в течение шести недель могли попасть только самые посвященные, вдруг, как по мановению волшебной палочки, заполнился весьма разношерстным людом: функционерами ВЫНАСа, канцелярскими работниками, полицейскими, возможно, даже телерепортерами.

Ум Уолтона прояснился, и он наконец вспомнил, какой пост занимает в иерархии Бюро.

– Вон все отсюда! Немедленно вон! Все, все! – громко закричал Уолтон. Затем, увидев в толпе лицо Селлорса, шефа службы безопасности Главного здания Бюро, добавил более спокойно: – За исключением вас, Селлорс. Вы можете остаться.

И снова, точно по взмаху волшебной палочки, толпа мгновенно испарилась. В кабинете осталось только пятеро: Селлорс, Ладвиг, Уолтон и два трупа.

– Вы имеете какие-либо предположения, кто может за этим стоять, мистер Уолтон? – спросил Ладвиг.

– Не знаю, – устало ответил Уолтон. – Есть тысячи желающих расправиться с директором. Возможно, он стал жертвой заговора гершелитов. Необходимо произвести тщательное расследование.

– Отойдите, пожалуйста, чуть в сторону, сэр, – вежливо попросил Селлорс. – Мне нужно сделать фотоснимки.

Уолтон и Ладвиг отошли к одной из стен кабинета, чтобы не мешать Селлорсу. «Когда-нибудь это все равно случилось бы, подумал Уолтон. – Фиц-Моэм всегда был живым символом ВЫНАСа».

Затем Уолтон подошел к исковерканной двери, отметив про себя, что нужно распорядиться немедленно заменить ее. И это решение придало всему ходу его мыслей новое направление, но, прежде чем они полностью сформировались в его в сознании, Ладвиг сформулировал их вслух:

– Произошла, безусловно, ужасная трагедия. Но есть одно обстоятельство, которое ее может несколько смягчить. Я не сомневаюсь, что преемник Фиц-Моэма окажется вполне достойным своего предшественника, и уверен, мистер Уолтон, что вы с не меньшим успехом продолжите то великое дело, за торжество которого Фиц-Моэм отдал свою жизнь.