Книга Борис Ельцин: от рассвета до заката. Послесловие онлайн - страница 6

ПОЛЕТ ВО СНЕ И НАЯВУ

Ельцин смирился с опалой, я – с увольнением из органов. Жизнь, как ни странно, продолжалась и даже стала намного интереснее прежней. Все ждали: изберут бунтаря в депутаты или все-таки удастся помешать выборам?

…Прошло недели две после первой поездки Бориса Николаевича в Америку. К тому времени я работал в кооперативе «Пластик-Центр».

Около полуночи у меня в квартире зазвонил телефон. Трубку взяла жена, я принимал душ. Ирина боялась ночных звонков и всегда сердилась, если кто-то так поздно беспокоил, – дети спали. У нас вдобавок был телефонный аппарат с пронзительным звонком. Мне его подарили коллеги на день рождения – правительственный телефон с гербом на диске, надежный, но без регулировки звукового сигнала.

Жена прибежала в ванну:

– Таня звонит, говорит, что Борис Николаевич пропал. Уехал после встречи с общественностью в Раменках, и нет его нигде до сих пор. Должен был появиться на даче в Успенском, но не появился. Они туда уже много раз звонили…

Из ванны советую жене:

– Пусть Татьяна позвонит на милицейский пост около дачных ворот в Успенском и спросит, проезжал ли отец через пост.

Если бы Ельцин проехал мимо милиционеров, они бы наверняка запомнили. Но в душе я на это не рассчитывал. Недоброе предчувствие, когда я из душа услышал поздний звонок, теперь сменилось нешуточным беспокойством. Из ванной комнаты я вышел с твердой решимостью срочно куда-то ехать искать Ельцина. Но куда?

Таня тем временем переговорила с милицейским постом и опять позвонила, сообщив убитым голосом:

– Папу сбросили с моста… У Николиной горы, прямо в реку. Он сейчас на этом посту лежит в ужасном состоянии. Надо что-то делать, а у нас ничего нет. Сейчас Леша поедет в гараж за машиной.

Леша – это Татьянин муж. Мы же с Ириной от рассказа про мост и Бориса Николаевича, пребывающего ночью в милицейской будке, в ужасном состоянии, на мгновение оцепенели. Смотрели друг на друга и думали: наконец-то Горбачев решил окончательно покончить с опасным конкурентом. А может, заодно и с нами. Стало жутко. Я сказал:

– Ириша, быстро собирай теплые вещи, положи в сумку мои носки и свитер афганский.

Был конец сентября. В старой литровой бутылке из-под вермута я хранил самогон. Когда Лигачев боролся против пьянства, Ирина научилась гнать самогон отменного качества. Я тоже принимал участие в запрещенном процессе – – собирал зверобой в лесу, выращивал тархун на даче, а потом мы настаивали самодельное спиртное на этих целебных травах.

Вместо закуски я бросил несколько яблок в сумку и сломя голову побежал к машине. Гнал на своей «Ниве» за 120 километров в час. Прежде и не подозревал, что моя машина способна развивать такую приличную скорость. Мотор, как потом выяснилось, я почти загнал. Но я бы пожертвовал сотней моторов, лишь бы спасти шефа.

Машин на шоссе ночью почти не было, но в одном месте меня остановил инспектор ГАИ. Я ему представился и говорю:

– Ельцина в реку бросили.

Он козырнул и с неподдельным сочувствием в голосе ответил:

– Давай, гони!

К Борису Николаевичу тогда относились с любовью и надеждой. Он был символом настоящей «перестройки», а не болтовни, затеянной Горбачевым.

Примчался я к посту в Успенском и увидел жалкую картину. Борис Николаевич лежал на лавке в милицейской будке неподвижно, в одних мокрых белых трусах. Растерянные милиционеры накрыли его бушлатом, а рядом с лавкой поставили обогреватель. Но тело Ельцина было непривычно синим, будто его специально чернилами облили. Заметив меня, Борис Николаевич заплакал:

– Саша, посмотрите, что со мной сделали…

Я ему тут же налил стакан самогона. Приподнял голову и фактически влил содержимое в рот. Борис Николаевич так сильно замерз, что не почувствовал крепости напитка. Закусил яблоком и опять неподвижно застыл на лавке. Я сбросил бушлат, снял мокрые трусы и начал растирать тело шефа самогоном. Натер ноги и натянул толстые, из овечьей шерсти, носки. Затем энергично, до красноты растер грудь, спину и надел свитер.

Мокрый костюм Ельцина висел на гвозде. Я заметил на одежде следы крови и остатки речной травы. Его пребывание в воде сомнений не вызывало. Борис Николаевич изложил свою версию происшествия.

Он шел на дачу пешком от перекрестка, где его высадила служебная машина, мирно, в хорошем настроении – хотел зайти в гости к приятелям Башиловым. Вдруг рядом резко затормозили «Жигули» красного цвета. Из машины выскочили четверо здоровяков. Они набросили мешок на голову Борису Николаевичу и, словно овцу, запихнули его в салон. Он приготовился к жестокой расправе – думал, что сейчас завезут в лес и убьют. Но похитители поступили проще – сбросили человека с моста в речку и уехали.

Мне в этом рассказе почти все показалось странным. Если бы Ельцина действительно хотели убить, то для надежности мероприятия перед броском обязательно стукнули бы по голове. И откуда люди из машины знали, что Борис Николаевич пойдет на дачу пешком? Его ведь всегда подвозили на машине до места.

Тогда я спросил:

– Мешок завязали?

– Да.

Оказывается, уже в воде Борис Николаевич попытался развязать мешок, когда почувствовал, что тонет.

Эта информация озадачила меня еще больше – странные здоровяки попались, мешка на голове завязать не могут.

Я спросил у сотрудников милиции:

– Вы видели хоть одну машину здесь?

– Очень давно проехала одна машина, но светлая. Мы точно запомнили.

Минут через пять после первого стакана я влил в шефа второй, а потом и третий. Щеки у Бориса Николаевича раскраснелись, он повеселел. Сидит в носках, жует яблоки и шутит.

Проверил я документы – они намокли, но оказались на месте

– лежали в нагрудном кармане. Милиционеры выглядели тоже странно – они все время молчали и разглядывали нас с каким-то затравленным удивлением. Словно Ельцин не с моста упал, а с луны свалился.

Позднее подъехали Наина Иосифовна, Татьяна с Лешей на «Волге». Выходят из машины и уже заранее рыдают. Вслед за ними прибыла еще одна машина – милицейская: в компетентные органы поступила информация, что пьяный Ельцин заблудился в лесу.

Наина Иосифовна бросилась к мужу:

– Боря, Боря, что с тобой?

У Бори слезы выступили, но он уже согрелся, пришел в чувство. Полупьяного, слегка шатающегося мы довели его до машины.

На следующие утро ближайшие соратники и единомышленники собрались у Бориса Николаевича дома, на Тверской. Ельцин лежал в кровати, вокруг него суетились врачи. Они опасались воспаления легких, но все обошлось обычной простудой.

Вдруг один из друзей, Владимир Анатольевич Михайлов, произнес:

– Теперь Борису Николаевичу необходима охрана.

Возникла долгая пауза, и все многозначительно посмотрели на меня.

Я отреагировал:

– Ребята, все прекрасно понимаю, но вы меня тоже поймите. Жена не работает. Две дочки. Я готов, конечно, все бросить и идти его охранять, но мне нужно на что-то жить. Найдите мне зарплату хотя бы рублей 300, плюс 232 рубля у меня пенсия. Проживу.

Потом я много раз читал в газетах, в чужих мемуарах будто работал у Ельцина в тот период бесплатно. На самом деле через знакомых отыскали три кооператива, в которых я числился формально, но зарплату получал – по сто рублей в каждом. В одном кооперативе меня оформили инженером по безопасности, в другом – прорабом, в третьем – даже не помню кем.

Ежемесячно, как заправский рэкетир, я объезжал эти фирмы, оставляя хозяевам на память свой автограф в ведомости.

До полета Ельцина с моста я, работая в кооперативе, возглавлял одну из охранных структур и получал около трех тысяч рублей в месяц. В десять раз больше! Причем фирма оплачивала сервисное обслуживание моей «Нивы». Но мне, честно говоря, работа в кооперативе давно обрыдла. Даже стыдно вспоминать, как я инструктировал своих подчиненных.

– Мужики, – обращался к ним. – Мы все работаем здесь без юридической базы, мы бесправны. Как мы можем защитить хозяина? С правовой точки зрения – – только грудью. Стрельба, дубинки или кулаки чреваты последствиями. Поэтому я вас прошу: если кто-то где-то на нашего буржуя нападет или вдруг начнется выяснение отношений со стрельбой, немедленно ложитесь на землю, на дно машины. Жизнь каждого из вас мне дороже…

***