Книга Пропавшая онлайн - страница 4

4

Осенние листья кружатся по Рэндольф-авеню, собираясь у ступеней Долфин-мэншн. Здание выглядит все так же: белая резная арка над входом, бронзовые буквы на стекле над дверью.

Али нетерпеливо барабанит по рулю своими короткими ухоженными ноготками. Это место ее нервирует. Мы оба помним другое время года, суматоху, шум, мрачную жару, страх и горе. Джо ничего об этом не знает, но, должно быть, чувствует наше состояние. Шурша опавшими листьями, мы переходим дорогу и поднимаемся по ступенькам. Дверь открыта: домофон автоматически открывает ее каждый день с девяти до четырех часов. Стоя в фойе, я смотрю на центральную лестницу, словно прислушиваясь к отдаленному эху. Вверх и вниз по этим ступенькам может пройти все: письма, мебель, еда, новорожденные младенцы и пропавшие дети.

Я помню имена и лица всех жильцов. Я могу изобразить линиями на схеме их связи, контакты, карьеру, передвижения и алиби на время исчезновения Микки. Я помню это даже не так, как если бы это случилось вчера, – я помню это, как яичницу с тощим беконом, которую недавно так и не смог съесть.

Возьмите, например, Рэйчел Карлайл. В последний раз я видел ее на поминальной службе по Микки спустя несколько месяцев после суда. Я опоздал и сел сзади, чувствуя, что вмешиваюсь в чужую жизнь. Тихие, одурманенные всхлипывания Рэйчел наполняли часовню, она выглядела отчаявшейся и уставшей от жизни.

Там же присутствовали некоторые ее соседи по Долфин-мэншн, включая миссис Суинглер, любительницу кошек, чья прическа выглядела так, словно один из ее полосатых любимцев свернулся у нее на голове. Рука Кирстен Фицрой лежала на плече Рэйчел. Рядом с Кирстен сидел С. К. Дрэйвид, учитель игры на фортепьяно. На скамейке позади расположились Рэй Мерфи, комендант, и его жена. Между ними ерзал и бормотал их сын Стиви. Синдром Туретта делал его движения молниеносно быстрыми^[20].

Я не остался до конца службы. Я выскользнул на улицу и остановился, только чтобы посмотреть на мемориальную табличку, ждавшую благословения:

Микаэла Луиза Карлайл

1995–2002

Мы не успели попрощаться, ангел мой, но до тебя – всего лишь мысль

Ни морали, ни логики, ни душевного успокоения. По словам судьи, ее смерть была бессмысленной, жестокой и случайной.

Потом я еще много раз допрашивал Говарда Уэйвелла, надеясь, что он расскажет о месте погребения Микки, но он ничего не сказал. Время от времени мы обнаруживали новые зацепки, перекапывали парк в Пимлико^[21], осушали пруд в Рэйвенскорт-парке^[22].

С тех пор я не говорил с Рэйчел, но иногда, втайне от всех, оказывался возле Долфин-мэншн, выглядывал из окна машины и все думал, как же может ребенок пропасть в пятиэтажном доме из одиннадцати квартир.

Старомодный железный лифт грохочет и дребезжит между этажами, поднимаясь на самый верх. Я стучу в дверь квартиры номер 11, но мне не отвечают.

Али всматривается в прозрачные вставки на двери, потом опускается на колени и заглядывает в щель для почты.

– Ее давно не было дома. На полу скопилось много писем.

– Что ты еще видишь?

– Дверь в спальню открыта. На крючке висит халат.

– Голубой?

– Да.

Я помню, как Рэйчел сидела в этом халате на диване, обнимая телефон.

Ее лоб был липким от пота, глаза затуманились. Прежде я уже видел подобное. Ей надо было выпить, ей необходимо было выпить чего-нибудь покрепче, чтобы пережить это.

– Семь лет. Прекрасный возраст.

Она не ответила.

– Вы с Микки хорошо ладили?

Она озадаченно посмотрела на меня.

– Я хочу сказать, вы никогда не ссорились?

– Иногда. Не больше, чем все обычные семьи.

– А как часто, по-вашему, ссорятся обычные семьи?

– Не знаю, инспектор. Я вижу нормальные семьи только в телесериалах.

Она смотрела на меня без вызова, но с твердой уверенностью, что я избрал неверный путь расследования.

– Микки общается с кем-нибудь в доме особенно тесно?

– Она всех знает. Мистера Уэйвелла снизу, Кирстен через площадку, миссис Суинглер, мистера Мерфи, Дрэйвида с первого этажа. Он дает уроки фортепьяно…

– Мог быть у Микки повод уйти из дома?

– Нет.

Бретелька бюстгальтера соскользнула с плеча Рэйчел, и она поправила ее. Та снова соскользнула.

– Может, кто-нибудь хотел забрать ее?

Она покачала головой.

– А ее отец?

– Нет.

– Вы в разводе?

– Уже три года.

– Он видится с Микки?

Она сжала в руке шарик из мокрых бумажных салфеток и снова покачала головой.

Я положил открытый блокнот на колени.

– Мне нужно его имя.

Она не ответила.

Я ждал, когда тишина смутит ее, но, казалось, Рэйчел абсолютно равнодушна ко всему вокруг. У нее не было нервных привычек вроде приглаживания волос или покусывания губ. Она выглядела полностью отрешенной.

– Он никогда не причинил бы ей вреда, – внезапно сказала она. – И он не так глуп, чтобы забирать ее.

Моя ручка зависла над блокнотом.

– Алексей Кузнец, – спокойно произнесла она. Сначала я подумал, что она шутит, и чуть не засмеялся.

Алексей Кузнец… Это было имя, от которого перехватывало дыхание и становилось холодно внутри, имя, которое произносили в тихих уголках, скрестив пальцы и постучав по дереву.

– И когда вы в последний раз видели бывшего мужа?

– В день нашего развода.

– А почему вы так уверены, что не он забрал Микки?

Она и бровью не повела.

– Мой муж пользуется репутацией человека жестокого и опасного, инспектор, но не глупого. Он никогда пальцем не тронул бы ни Микки, ни меня. Он знает, что я могу его уничтожить.

– И как именно вы можете это сделать?

Ей не нужно было отвечать. Я видел в ее немигающих глазах свое отражение. Она была убеждена в своей правоте. У нее не было и тени сомнения на этот счет.

– Вы должны знать кое-что еще, – сказала она. – У Микки бывают приступы паники. Она не может выходить на улицу одна. Психолог говорит, что это агорафобия.

– Но она ведь только…

– Ребенок? Да. Люди не знают, что такое случается. Раньше даже от одной мысли о том, чтобы пойти в школу, ей становилось плохо. Боль в груди, сердцебиение, тошнота, астма… Обычно мне приходилось доводить ее прямо до класса и потом забирать оттуда же.

Она была вынуждена призвать на помощь всю свою волю, чтобы не заплакать. Слезы и женщины – в этом я не специалист. Некоторые мужчины могут просто обнять женщину и принять на себя часть ее боли, но я не из их числа. Увы.

Рэйчел, казалось, была слишком потрясена, чтобы владеть собой, но она не собиралась расклеиваться у меня на глазах. Она хотела показать мне, что умеет быть сильной. Но я и так знал это. Женщина, которая ушла от Алексея Кузнеца, несомненно, обладала незаурядной храбростью.

– Вы что-то вспомнили? – спрашивает Джо, приблизившись ко мне.

– Нет. Просто задумался.

Али перегибается через перила.

– Может, кто-нибудь из соседей знает, где Рэйчел. Как насчет той, у которой кошки?

– Миссис Суинглер.

За время, прошедшее с момента трагедии, многие соседи съехали. Семья Мерфи теперь управляет пабом в Эшере^[23], Кирстен Фицрой, лучшая подруга Рэйчел, перебралась в Ноттинг-хилл^[24]. Наверное, трагедия заполняет дом, словно запах, от которого нельзя избавиться.

Спустившись на лифте на второй этаж, я стучусь в дверь миссис Суинглер. Опершись на костыли, прислушиваюсь, как она идет по прихожей. Длинные нитки бусин, вплетенные в ее волосы, тихо постукивают при ходьбе. Дверь со скрипом открывается.

– Здравствуйте, миссис Суинглер, вы меня помните?

Она свирепо смотрит на меня. Она думает, что я местный санитарный инспектор, пришедший, чтобы забрать ее кошек.

– Я приходил сюда несколько лет назад, когда пропала Микки Карлайл. Я ищу Рэйчел Карлайл. Вы ее видели?

Из комнаты доносится отвратительный запах, отчасти кошачий, отчасти человечий. Хозяйка обретает голос:

– Нет.

– А когда вы видели ее в последний раз?

Она пожимает плечами:

– Несколько недель назад. Наверное, она уехала в отпуск.

– Это она вам сказала?

– Нет.

– А вы замечали ее машину у дома?

– А какая у нее машина?

Я задумываюсь. Не знаю почему, но я помню.

– «Рено эстейт».

Миссис Суинглер качает головой, отчего бусины снова стучат.

В прихожей у нее за спиной громоздятся коробки и ящики. Я замечаю легкое движение, шевеление, как будто меня окружают мятущиеся тени. Кошки. Повсюду. Вылезают из коробок и ящиков, из-под кровати и со шкафа. Темные фигуры текут по полу, собираются вокруг хозяйки, трутся о ее бледные ноги, покусывают за лодыжки.

– Когда вы видели меня в последний раз?

В ее глазах я читаю удивление.

– В прошлом месяце. Вы то приходили, то уходили.

– Со мной был кто-нибудь?

Она с подозрением косится на профессора.

– Ваш друг пытается шутить?

– Нет. Он просто кое-что забыл.

– Думаю, вы встречались у нее наверху.

– Вы знаете зачем?

Ее смех пронзителен, как скрипка.

– Я что, похожа на вашего бесплатного секретаря?

Она уже собирается захлопнуть дверь, как вдруг что-то припоминает.

– Теперь я вас вспомнила. Вы все искали эту девчушку, которую убили. Это все она виновата, помяните мое слово.

– Кто виноват?

– Таким людям, как она, нечего заводить детей, если они не могут с ними управиться. Я не против, когда мои налоги идут на больных ребятишек в больницах и на починку дорог, но почему я должна платить матерям-одиночкам, которые живут на пособие и тратят денежки на сигареты и выпивку?

– Ей не нужно было пособие.

Миссис Суинглер одергивает халат.

– Горбатого могила исправит.

Я делаю шаг ей навстречу.

– Вы так думаете?

Внезапно она пугается и словно выпадает из реальности:

– Я все маме скажу. Хорошенького понемножку, ладно?

Профессор закрывает дверь лифта, тот дергается и начинает спускаться. Когда мы оказываемся в фойе, я снова поворачиваюсь к лестнице. Десятки раз я обыскивал этот дом – в реальности и во сне, – но все равно хочу еще раз прочесать его насквозь, разобрать по кирпичику.

Рэйчел исчезла. Как и люди, чья кровь осталась на лодке. Я не знаю, что все это значит, но какая-то мыслишка, какая-то нервная клеточка, какой-то инстинкт подсказывают мне, что это дело требует моего вмешательства.

Постепенно темнеет. Начинают мигать фонари, включаются фары. Мы движемся по переулку и доезжаем до садика на заднем дворе – узкого прямоугольника травы, окруженного кирпичными стенами. В тени лежит перевернутый надувной детский бассейн, садовая мебель свалена у сарая.

За забором вдалеке находится Паддингтонская площадка для отдыха, где дорожки тут и там покрывают грязные лужи. Налево тянется линия гаражей, а направо, отделенный полудюжиной стен, находится Макмиллан-эстейт, скучное послевоенное муниципальное строение. В нем девяносто шесть квартир, на балконах сушится белье, к стенам прикреплены тарелки спутникового телевидения.

Мы на том месте, где когда-то загорали Сара и Микки. Сверху окно, из которого за ними наблюдал Говард. В тот день, когда Микки пропала, я пошел в этот сад в поисках тени и покоя. Я знал, что девочка ушла не по своей воле. Ребенок не пропадает просто так в пятиэтажном доме. Это похоже на похищение или на кое-что еще похуже.

Видите ли, пропавшие подростки – о них никогда не жди хороших новостей. Каждый день они пропадают десятками, большинство сбегают, некоторых просто выставляют из дома. Но семилетняя девочка – это совсем другое дело. За этим может стоять только нечто, граничащее с кошмаром.

Я наклоняюсь и смотрю в пруд, где лениво кружат рыбы. Никогда не понимал, зачем люди заводят рыбок. Они равнодушные, дорогие, покрыты чешуей и очень хрупки. Моя вторая жена Джесси была такой же. Мы были женаты шесть месяцев, но я вышел из моды быстрее, чем мужские стринги.

Ребенком я разводил лягушек. Я собирал икру на пруду нашей фермы и держал ее в сорокачетырехгалонной бочке, разрезанной пополам. Головастики очень милые, но попробуйте поместить сотню таких в ведро – и получите скользкую снующую массу. В конце концов они заполонили весь дом. Отчим сказал тогда, что я большой мастер по части головастиков. Полагаю, он употребил слово «мастер» отнюдь не в положительном смысле.

Али стоит рядом со мной, заправляя волосы за уши.

– Я предполагала, что она погибла в самый первый день.

– Знаю.

– Мы тогда не успели осмотреть дом, и даже эксперт еще не приехал. Не было ни крови, ни подозреваемых, но у вас все равно были дурные предчувствия.

– Да.

– И с самого начала вы заметили Говарда. Что в нем такого было?

– Он фотографировал. Все в доме искали Микки, а он пошел и взял фотоаппарат. Сказал, что хочет запечатлеть.

– Запечатлеть?

– Всю эту суматоху.

– Зачем?

– Чтобы не забыть.