Книга Всюду третий лишний онлайн - страница 2

Тема: привет от отца

Кому: Киту Ферли [email protected]

От: Джона Ферли

Дорогой Кит!

Надеюсь, взлет прошел благополучно. Подумать только, целый год мне не придется давать тебе деньги: даже и не представляю такого. Извини, что не пришел в аэропорт проводить тебя. Должен сказать, что все в семье считают, тебе не следовало уезжать, хотя ты и слышать не хочешь об этом, но бросить Люси после всего, что между вами было, просто верх безрассудства.

Отправиться в путешествие с парой, которая только что воссоединилась после разрыва и у которой, по твоим же словам, куча проблем, – разве это разумно? Но тут уж ничего не поделаешь, поэтому желаю тебе всего хорошего, и попытайся быть не таким легкомысленным.

Теперь о важном: как тебе известно, мы с Джейн в самом скором будущем определимся с днем нашей свадьбы, о чем я намеревался сообщить тебе и Тому в это воскресенье. Я надеюсь, что вы оба будете распорядителями во время свадебной церемонии; об этом по моей просьбе уже сообщили Тому, а теперь мне следует сообщить об этом также и тебе. Быть шафером я предложу Ронни, брату Джейн, чтобы не утруждать себя проблемой, кого выбрать из вас двоих. Надеюсь, ты меня поймешь. Уж мне-то хорошо известно, что вы из-за любого пустяка затеваете драку. Прошу тебя, постарайся где-нибудь снять мерку для костюма. Ты сможешь это сделать?

Теперь маленький совет: я знаю, то, что натворила Люси, кажется непростительным, однако, Кит, подобные дела всегда можно рассматривать и с другой стороны. Поразмышляй об этом хоть немного во время своего путешествия. Я всегда говорил, что она славная девчонка, хотя бы из-за ее сверхтерпения.

Всего хорошего.

Твой отец.

P. S. Я перевел 100 фунтов твоему оператору мобильной связи. Надеюсь, ты будешь хоть изредка звонить домой, только не трать все деньги на скитания по порносайтам.

Запись в дневнике № 1

Немного обо мне и моем семействе: мать с отцом поженились за два года до рождения моей сестры Софи, спустя четыре года родился Том, через шесть лет после него появился Дэнни, и, наконец, через тринадцать месяцев после него, а именно в июне 1974 года, замыкающим на свет появился я – на запчасти, как шутила родня.

Сначала мы жили в небольшом доме с террасой в Лестере. Я не могу припомнить названия улицы, помню лить красную входную дверь с кольцом, до которого я так никогда и не смог дотянуться, да гудевшую по ночам электроподстанцию, стоявшую сразу за садом. Прямо над нашим садом проходила еще и линия электропередачи, провода которой искрили, когда в них попадал теннисный мяч. Вот, пожалуй, и все, чем запомнился мне Лестер, но и тогда я уже понимал, что мы жили очень бедно, хотя бы потому, что у нас не было машины. Отец работал в «Ройял бенк оф Скотланд», почти в центре города, и добирался до работы на маленьком мопеде. Перед тем как сесть на мопед, папа натягивал на себя макинтош, который был настолько древним и изношенным, что его верхняя ткань больше напоминала рядно, чем плащовку, а сам он в этом одеянии выглядел точь-в-точь как нищий.

Мои воспоминания о детских годах не очень отчетливы, поскольку мы, уехав из Лестера, подолгу не задерживались на одном месте из-за отцовых перемещений по службе. Из Лестера мы переехали в Хестон в графстве Мидлсекс (1979–1983), затем в Бексюфильд в графстве Бакингемшир (1983–1984) и, наконец, на Бич-роуд в Астон-Клинтон также в графстве Бакингемшир, где отец живет и сейчас.

Как и подобает мальчишкам, мы с Дэнни, когда жили в Лестере и Хестоне, постоянно дрались друг с другом. Мы дрались из-за игрушек – его бесило, что в моем наборе «Лего» было больше деталей, чем в его, а меня – что у него был новенький велосипед, да еще с багажником над задним колесом. Он откусил головы моим пластмассовым солдатикам (1/32 натуральной величины) в форме 8-й британской армии, сражавшейся под командованием генерала Монтгомери с немцами в Северной Африке во время Второй мировой войны, а я отплатил ему тем, что растоптал всех игроков его настольного футбола. Мы дрались из-за того, какую телепрограмму смотреть: «Земное ускорение» или «Грандж Хилл»;^[3] из-за того, какой пудинг выбрать к чаю: «Мятную усладу ангелов» или «Неаполитанское мороженое». На кулаках мы выясняли, кто из футболистов «Лидс Юнайтед» (за эту команду болел отец) лучше: Дэнни полагал лучшим более техничного Поула Медели, а я Питера Лоримера, обладателя самого мощного удара, благодаря которому он забивал одиннадцатиметровых больше, чем любой из игроков лиги. Нам ничего не стоило разодраться даже из-за такого пустяка, как кому первому сунуть лопатку в только что открытую банку мармита. Мама всегда покупала огромные семейные банки, до дна которых можно было добраться только через несколько месяцев, поэтому в нашем доме почиталось за великую честь первым нарушить гладкую черную поверхность.

С самого моего появления на свет Дэнни испытывал ко мне жгучее чувство ревности, которое, как я думаю, и явилось причиной нашего постоянного и не прекращающегося соперничества. В течение долгого времени он относился ко мне, как явный и законченный шизофреник. Почти до шестилетнего возраста у него было как бы два лица – одно настоящее, другое – предъявляемое всем остальным. В присутствии мамы, папы. Тома или Софи Дэнни буквально излучал великодушие и благородство; безо всякого видимого повода он давал мне чуть ли не все свои игрушки. Он укачивал меня в кроватке; а чтобы показать всем, насколько нежно и сильно он любит меня, Дэнни налеплял мне на лоб переводные картинки из своей любимой «Книги джунглей». Но стоило нам остаться одним, как он отбирал свои игрушки, прихватывая при этом и мои, да еще к тому же щипался. Как это принято в румынской секретной полиции, Дэнни наносил мне такие телесные повреждения, в которых обвинить его было невозможно: следы его зубов на моих коленках и локтях всегда можно было выдать за ссадины, подученные при падении на бетонные плиты заднего двора; он выкручивал мои руки и ноги на манер того, как умельцы закручивают воздушные шарики-колбаски, создавая комичные подобия разных животных; он отрабатывал на мне придуманные им приемы боевых искусств, орудуя при этом подбородком, как резиновой дубинкой. Притиснув меня к полу в гостиной, он изо всей силы упирался им в мягкие и чувствительные части моего тела. «Ma, я не знаю, почему он плачет, может, он требует рожок».

Затем, когда мы немного подросли, он стал издеваться надо мной более изощренно. Дурачил меня, предлагая заведомо жульнические обмены игрушками; так однажды я согласился отдать ему весь набор фигурок утки Джемаймы с потомством за рулон туалетной бумаги, который он раскрасил золотой краской и поклялся, что это ключ, открывающий дверь в королевство лакричного шербета, которая находится в шкафу под лестницей. На поверку обещанное королевство оказалось тесным, темным, душным отделением шкафа, где мне было страшно и где он продержал меня взаперти почти час. «Ma, я понятия не имею, где он – может, спрятался где-нибудь, чтобы пошутить над нами».

Он заставлял меня лизать его подмышки, обещая за это 10 пенсов, и, конечно же, я не получал ни пенса. Он провоцировал меня на такие выходки, на которые сам никогда бы не осмелился.

– Ставлю мою пожарную машину из набора «Лего», что ты побоишься подойти к папе и сказать ему, что он чурбан.

– А я ставлю три мои куклы-неваляшки, что не побоюсь.

В 1979 году, когда мне было пять, а Дэнни шесть лет, мы переехали в район Крофт в Хестоне. В Крофте, который практически сливался с Лестером, мы поселились в тупике примерно в двух милях от дороги М4. Фасад нашего дома, имевшего общую стену с соседним, украшали большие мансардные окна с двойным остеклением, защищавшим наши уши от шума самолетов, идущих на посадку в Хитроу; в саду было осиное гнездо, пластиковый манеж да подвешенная к дереву резиновая шина, на которой мы раскачивались, как обезьяны, однако все наше внимание и любопытство было приковано к огромной таинственной кирпичной стене, перегораживающей дорогу и образующей тупик.

Все, что окружало нас в Крофте, было типично провинциальным, все, кроме этой самой стены. С восьми часов по утрам дорогу заполняли спешащие на работу мужчины, поголовно одетые в одинаковые костюмы. Другие мужчины сидели за баранками «фордов-гранада», кативших с черепашьей скоростью по лужам, в которых отражались дома и деревья, стоявшие по сторонам дороги. А потом на их пути оказывалась эта самая стена. Как мне тогда представлялось, высотой она была не менее десяти, а то и двенадцати футов, но в действительности, наверное, она была вдвое ниже. Острые куски стекла, посаженные на цемент, виднелись наверху. Нам было строго-настрого запрещено кататься около стены на велосипедах, не говоря уже о том, чтобы влезать на нее, однако мы постоянно думали о том, как бы нам это сделать, потому что звуки, доносившиеся из-за стены, напрочь лишали нас покоя.

По большей части мои воспоминания, связанные с Крофтом, расплывчаты и неотчетливы. Гулять мы выходили в ярко-желтых комбинезонах, купленных в Лидсе; мы учились ездить на двухколесных велосипедах без поддерживающих роликов; мы начали ходить в школу, а когда возвращались после занятий домой, мама встречала нас у калитки с морковкой, хотя мы с превеликим удовольствие предпочли бы морковке «сладкую парочку». Я помню, как жестоко покусали меня осы за то, что я воткнул черенок садовых граблей в их гнездо; помню также, как я проследил за превращением гусеницы, которую посадил в банку, в белую бабочку-капустницу, а Дэнни, чтобы перещеголять меня, вырастил из головастика лягушку.

Но самое яркое воспоминание связано с тем, как мы с Дэнни впервые заглянули за стену. Это произошло за несколько месяцев до того, как мы уехали из этого дома и переехали в Беконсфилд, но даже и сейчас могу с уверенностью сказать, что никогда мне не довелось испытать ничего более ужасного и волнующего. Мы сложили груду из мешков с мусором, которые еще не успели вывезти, вскарабкались на нее и увидели нечто совершенно необычное, похожее на то, что показывают в фильмах о Джеймсе Бонде. Оказалось, что за стеной, которая доставляла нам столько волнений, находилась военная база – солдаты, джипы, люди в камуфляже, выкрикивающие команды и проползающие под маскировочной сеткой. Примерно с неделю мы затаив дыхание наблюдали за солдатами, а потом случилось что-то ужасное. Дэнни подсадил меня, и я, как всегда, стал влезать на стену. Уцепившись руками за верхний край, я начал подтягиваться, но как только моя голова поднялась над стеной, увидел прямо перед собой шеренгу солдат, стоящих не далее чем в ста ярдах от стены с поднятыми наизготовку винтовками. Я, конечно же, и понятия не имел о том, что это были занятия по строевой подготовке 192-го Хестонского учебного полка, как не имел понятия о том, что такое строевая подготовка или что такое учебный полк. Я насмерть перепугался. Мой мозг, мозг восьмилетнего мальчишки, пронзила мысль, что это немцы, – они и были вылитые немцы – поджидающие нас. Ведь меня предупреждали о том, что нельзя заглядывать за стену, а я все-таки нарушил запрет, и сейчас меня застрелят, как в кинофильмах расстреливали бойцов французского Сопротивления. И тут, как только голова Дэнни появилась из-за стены рядом с моей, они открыли огонь. Дэнни увидел ту же самую картину и начал, вцепившись в край стены, устраиваться поудобнее, а я кубарем скатился на землю и, пока они перезаряжали винтовки, с плачем бросился домой. Не сказав никому о том, что произошло, я спрятался под кровать, ожидая, когда приклад винтовки обергруппенфюрера начнет колотить в нашу дверь.

Через полчаса, когда я, успокоившись и обретя способность соображать, снова пошел туда, чтобы узнать, все ли в порядке, Дэнни был еще на стене.

– Они стреляют холостыми, – презрительно глядя на меня, сообщил он.

– Я знаю, – ответил я и стал сбивчиво лепетать что-то о детской передаче «Шарлтон и вилиес», ради которой я и побежал домой.

Переехав Беконсфилд, мы поселились в недавно построенном доме на Стейшн-роуд, но прожили в нем не более года. О тамошней жизни моя память также не сохранила практически ничего, за исключение того, что нашего кота Бутса задавила машина, когда он в погоне за своим братом Веллингтоном перебегал улицу; Дэнни целую неделю после этого плакал навзрыд, поскольку почему-то считал, что Бутс был его котом, хотя принадлежал он нам обоим.

В жизни нашей семьи было три события, когда все собирались вместе: воскресные обеды, летние поездки к бабушке и Рождественские праздники. Во время воскресных обедов, по мере того как мы становились старше, каждый стремился превзойти другого в остроумии, а посему шутки и розыгрыши сыпались как из рога изобилия. Во время рождественских праздников все старались перещеголять друг друга в проявлении щедрости и заботы по отношению к ближнему. Ко времени нашего переезда в Беконсфилд Том и Софи перестали проводить летние каникулы в семейном кругу. Бабушка наша жила в Корнуолле, и наше с Дэнни соперничество начиналось буквально с того мгновения, как мы усаживались в машину; мы считали опоры, на которых были установлены вывески пабов, расположенных по обе стороны дороги, а выигрывал тот, с чьей стороны их было больше. Когда мы останавливались на косе в Ньюки, отец изо всей силы подбрасывал мяч в воздух, а мы старались поймать его и при этом не угодить в лужу и не споткнуться о камень. Мы заходили в ньюкский игорный клуб, чтобы сразиться в теннис, снукер, а также в настольные игры для всей семьи: «Монополию», ма-чжонг, «Всезнайку» или карты. В эти игры мы тоже никогда не играли ради забавы и развлечения – они были как бы сопутствующим элементом процесса – целью игры было выиграть, а успех победителя измерялся тем, насколько счастливым чувствовал он себя, насмехаясь над проигравшим.

– Ну что, Кит, ты, как всегда, продулся. Здорово я всучил тебе пиковую даму, а мой сногсшибательный вист? Я поймал на четыре мяча больше, чем ты; по вывескам пабов я тоже выиграл; нашел морскую звезду на косе и обыграл тебя в теннис. А что ты? Подумаешь, твой камень проскакал дальше моего по воде и сделал больше блинчиков. Ах да, еще водоросли, – собирать водоросли может каждый дурак. Нет, па, согласись, для него сегодня не самый радостный день?

Сам по себе, я не чувствую ни тщеславия, ни желания быть первым. Скорее во мне теплится стремление проявить себя с худшей стороны, которое обостряется, когда я оказываюсь среди тщеславных людей. Мне хочется победить лишь для того, чтобы стать на пути тех, кто действительно одержим стремлением одержать победу, а Дэнни постоянно подстегивал меня к этому, хотя у него самого была совершенно иная мотивация. Он жаждал вознаграждения. Начиная примерно с семилетнего возраста, Дэнни не нужно было указывать, как и что делать: единственное, что было необходимо, так это дать ему инициативу и обещать награду. Еще в Лестере он научился завязывать шнурки на ботинках, потому что папа обещал купить ему педальную машину. Он впервые проплыл от начала до конца дорожку в бассейне спортивного центра Людвига Гутмана в Стоке, потому что папа обещал ему за это радиоуправляемый луноход. И так всегда: я стараюсь не отстать от Дэнни, а Дэнни всегда стремится к награде. Но понял я это совсем недавно.