Книга Лучше не возвращаться онлайн - страница 2

ГЛАВА 2

Двумя сутками позже я сидел в самолете, следовавшем в Англию. Через проход доносилось мирное посапывание Викки и Грэга, закутанных одеялами до самых подбородков. Они спали, склонив головы друг к другу, словно невинные младенцы в колыбельке.

– Питер, тебе не очень сложно отложить свою поездку еще на денек? – спросил Фред. – Ведь тебя там не ждут какие-то срочные дела. А Грэг и Викки ужасно потрясены всем происшедшим, сам понимаешь.

Фред был искренен до самозабвения в своем порыве сделать доброе дело, а точнее, заставить меня сделать доброе дело. Вспомнив, что когда-то у меня была футболка с надписью: «Стресс – это когда твой кишечник говорит „нет“, а язык говорит: „да, с радостью“, – я улыбнулся. Фред спросил почему.

– Да так просто.

– Ну, подождешь денек?

– Ладно, договорились.

– Вот и здорово! Я был уверен, что ты согласишься. Я им сразу сказал.

Мы разговаривали у него в кабинете в консульстве на следующий день после нападения. Предыдущая ночь прошла спокойно. Грабители больше не появились. Но наутро несчастные супруги, одетые в халаты, шаркали по кухне, как дряхлые старички, пытаясь приготовить завтрак, который был так им необходим. У Викки болело ухо, у Грэга на лбу темнел огромный синяк, и оба выглядели подавленными и разбитыми.

– Все мои кредитные карточки… – уныло проговорил Грэг. – Нужно об этом позаботиться.

Он поднял телефонную трубку и принялся обзванивать все обслуживающие фирмы, сообщая им плохую новость.

Я вспомнил о своих вещах, которые оставались нетронутыми в моем номере, и позвонил в гостиницу. Нет проблем, я в любой момент могу забрать свой багаж, но все равно за предыдущую ночь придется заплатить. Вполне справедливо, согласился я.

Как только они оделись, я отвез Викки и Грэга к Фреду, а потом – в полицейский участок, как и было назначено. Нужно сказать, эта поездка окончательно подорвала и без того скудный запас жизненных сил Уэйфилдов. Единственным светлым моментом для Викки было возвращение ее серьги, хотя она понимала, что пройдет еще немало времени, прежде чем она снова сможет носить ее.

– Я хочу поскорее забыть о прошлой ночи, – вспылила она во время беседы в участке.

Но приветливый полицейский дружелюбно и настойчиво продолжал задавать ей свои вопросы. Наконец нас отпустили, и мы втроем – в «БМВ», а Фред – в своей машине поехали через весь город в его официальную резиденцию.

Как оказалось, консульство состояло из нескольких кабинетов, расположенных в высотном здании со стеклянными стенами. Туристы и многие британские фирмы долго требовали его открытия. Но финансирование консульства здесь, если верить местной сплетне, поведанной нам Фредом, предполагало его закрытие где-то в другом месте, где наплыв туристов спал. Поднявшись на двадцать первый этаж, мы протиснулись через узкую высокую дверь в небольшой холл, уже оккупированный исполненной негодования супружеской четой, которую ограбили в Дисней-парке, и человеком в инвалидной коляске, доставленным сюда полицией, потому что он позабыл, где остановился во Флориде, и ездил по улицам, то и дело повторяя свой британский адрес.

Две миловидные девушки за стеклянной перегородкой, тщетно пытавшиеся разобраться с поступившими жалобами, встретили Фреда вздохами облегчения.

– Бронированное стекло, – гордо пояснил нам Фред и знаками попросил девушек впустить нас через стеклянную дверь с электронным замком.

За этой дверью все пространство было разумно разделено на секции, повторяющие соответствующие отделы посольства в миниатюре: архив, шифровальная комната, конференц-зал, отдельные кабинеты, большая комната для деловых секретарей, кухня и более просторный кабинет с лучшим видом из окон для руководителя.

Сотрудниками этого разумно спланированного офиса были: сам Фред, два секретаря-референта и два вице-консула, один из которых занимался торговлей, а другой ведал такими деликатными вопросами, как нелегальная торговля наркотиками.

Фред провел Викки и Грэга в конференц-зал, достаточно просторный, чтобы в нем поместился круглый обеденный стол, окруженный стульями, а затем кивнул мне, приглашая в свои личные апартаменты, и, когда мы вошли, закрыл дверь.

– Они сегодня не смогут уехать, – сказал он. «Они» означало Грэг и Викки. – С билетами нет проблем, но необходим ее паспорт, и нужно сходить в больницу. Кроме того, она говорит, что еще не успела упаковать вещи.

– Не забудь поменять замки в доме, – добавил я.

– Так ты останешься еще на денек, чтобы помочь им, правда?

Я открыл было рот, чтобы возразить, но, подумав, снова закрыл его. И тут взгляд Фреда потеплел, он радовался, что ему удалось убедить меня.

Мы с Фредом относились к одному рангу в системе британской дипломатии. И консула, и первого секретаря можно было бы приравнять к званию полковника, если сравнивать с армией.

Как и в армии, следующий шаг являлся бы повышением. Первых секретарей и консулов было много, а вот советники, генеральные консулы и министры находились уже почти у самой вершины пирамиды. По всему миру можно было насчитать по меньшей мере шестьсот консулов и едва ли не больше первых секретарей, однако всего лишь около полутораста послов.

Фред посмотрел из окна на открывавшийся вид – пальмы, синее море с солнечными бликами на поверхности воды, небоскребы в деловом центре Майами – и сказал, что никогда не чувствовал себя более счастливым человеком.

– Рад за тебя, Фред, – произнес я и был в ту минуту совершенно искренен.

Он обернулся, грустно улыбаясь: его тело было неуклюжим и приземистым, но ум – подвижным и гибким, как акробат.

– Мы оба знаем, – сказал он, – что в конце концов ты преуспеешь больше, чем я.

Я хотел было возразить, но Фред жестом остановил меня.

– Здесь, – продолжал он, – впервые за всю мою жизнь я почувствовал себя у штурвала. Это необыкновенное чувство. Захватывающее. Я просто хотел поделиться с тобой. Я не многим могу это сказать. Другие не поймут. Но ты-то понимаешь, правда?

Я медленно кивнул:

– Мне никогда по настоящему не приходилось руководить. Такое случалось лишь изредка, и то Первый секретарь, консул – чиновники 7-го ранга категории «А» министерства по делам Содружества и международных отношений Великобритании. Ненадолго. Всегда нужно было перед кем-то отчитываться.

– А это гораздо легче, – и Фред усмехнулся совсем по-ребячьи. – Вспоминай обо мне иногда, расхаживая по Уайтхоллу.

Я вспоминал о нем, сидя в авиалайнере, когда Викки и Грэг спали по ту сторону прохода. Пожалуй, за последние несколько дней я узнал его лучше, чем за все время в Токио, и, конечно, теперь я относился к нему по-другому. Он понял, что такое быть самому себе начальником, и это отточило его характер, помогло избавиться от взвинченности и манерности, и, может, однажды настанет день, когда его лоб останется сухим.

Не знаю, как ему это удалось, он уговорил меня не только лететь в Англию вместе с его попавшими в беду друзьями, но и благополучно доставить их к дочери в Глостершир. Я сознавал, что если бы они направлялись куда-нибудь в Нортумберленд, я бы иначе отреагировал. Но было так любопытно снова попасть в провинцию, где прошло мое детство. Оставалось еще две недели отпуска, а никаких определенных планов относительно того, как их провести, у меня не было, разве что нужно было подыскать жилье в Лондоне. Итак, в Глостершир – почему бы нет?

По прибытии в Хитроу я взял напрокат машину и повез бесконечно благодарных Уэйфилдов на запад в сторону Челтенхема, туда, где проходили скачки. Викки сказала, что ее дочь жила едва ли не у самой беговой дорожки.

Так как Викки раньше здесь не бывала, а я весьма смутно помнил эти места, пришлось пару раз остановиться, чтобы свериться с картой. Мы не заблудились и добрались в Челтенхем к полудню.

Заехав на станцию техобслуживания, разузнали, как ехать дальше.

– Ветлечебница? Повернете направо, проедете пожарную станцию…

Строения, возвышавшиеся по обе стороны шоссе, представляли собой удивительную смесь веков: старые и ветхие дома затеняли агрессивные фасады магазинов и пабы, выстроенные в современном стиле. Это больше напоминало не поселок, а пригород: сказывалось отсутствие единого стиля.

Ветлечебница представляла собой основательное кирпичное здание, выстроенное вдали от дороги. Рядом было достаточно места для парковки не только нескольких автомобилей, но и целого фургона для перевозки лошадей. Кстати, подобный большой фургон как раз и стоял около дома. Неужели ветеринары больше не принимают вызовов на дом?

Я остановил взятую напрокат машину в свободном углу асфальтированной площадки и помог Викки выйти из автомобиля. Она отсидела ногу, а темные круги вокруг глаз, мешки под глазами и усталый, измученный вид свидетельствовали о том, что ее разбудили в два часа ночи, пусть даже часы показывали семь утра по местному времени.

Ее зашитое ухо было аккуратно заклеено пластырем, а большую бесформенную повязку уже сняли. Тем не менее Викки выглядела усталой пожилой женщиной. И даже ее попытка слегка преобразиться с помощью губной помады не возымела никакого результата.

Да и погода была не на нашей стороне. Из субтропиков Флориды – в серый холодный февральский день Англии – такая смена климата кого угодно выбила бы из колеи, а для наших героев с их травмами была просто губительна.

На Викки был темно-зеленый брючный костюм и белая рубашка – наряд, не соответствующий представлению англичан о выходной одежде. Она даже не удосужилась оживить этот ансамбль бижутерией или золотой цепочкой. Ей казалось достаточным просто сесть в самолет.

Грэг изо всех сил старался быть для Викки опорой, но, несмотря на все его возражения, было ясно – недавние события и потеря сознания здорово подорвали его силы. Так что многочисленные сумки и чемоданы мне пришлось перетаскивать самому, хоть Грэг и успел раз шесть извиниться, жалуясь на слабость.

Я никоим образом не рассчитывал, что они оба, словно резиновые, сразу же вернутся в прежнее состояние. Бандиты оказались сильными и жестокими. Мне достался всего один удар, и то было впечатление, будто заехали огромной дубиной. К тому же в полиции нас здорово огорчили, высказав предположение, что грабителей вряд ли поймают. В животной злобности и жестокости, исходивших от них, по-видимому, не было ничего необычного. Викки, во всяком случае, посоветовали больше не носить серег с резьбой вместо обычного замочка.

– Чтобы им было легче меня ограбить? – спросила она с горьким сарказмом.

– Лучше носите подделку вместо настоящих камней.

Она покачала головой:

– Не так-то просто иметь настоящую вещь. Грэг вышел из машины последним. Втроем мы направились к кирпичному зданию, вошли внутрь через стеклянную дверь и оказались в просторном вестибюле. На полу – коричневое ковровое покрытие, из мебели – два стула и деревянная стойка, на которую можно облокотиться, пока разговариваешь с девушкой, сидящей по ту сторону в глубине зала.

Девушка сидела за столом и разговаривала по телефону.

Мы подождали.

Тем временем она сделала какие-то заметки, положила трубку, обратила в нашу сторону вопросительный взгляд и произнесла:

– Слушаю вас.

– Белинда Ларч… – начала было Викки.

– К сожалению, в данный момент отсутствует, – холодно ответила девушка. Ее нельзя было упрекнуть в невежливости, но готовности помочь в ее голосе тоже не ощущалось. Взглянув на Викки, можно было понять: еще немного, и она расплачется.

– Будьте добры, подскажите, как нам ее найти, – заговорил я. – Это ее мать, она только что приехала из Америки. Белинда ждет ее.

– Ах, да, – тем не менее девушка не проявила особого радушия. – Если не ошибаюсь, вы должны были приехать вчера?

– Я звонила, – оправдывалась Викки.

– Присядьте, – сказал я ей. – Вы с Грэгом останетесь. Здесь как раз есть два стула, а я поищу вашу дочь.

Они сели. Я так долго опекал их, что, если бы я приказал им лечь на пол, они бы так и сделали.

– Итак, – сказал я, обращаясь к девушке, – где мне найти Белинду?

Она начала было отвечать с тем же безразличием, но вдруг увидела в моем взгляде нечто, что заставило ее изменить отношение. «Очень благоразумно», – подумал я.

– Вообще-то она в больнице, помогает ветеринару. Вы не сможете туда пройти. Они оперируют лошадь. Мне очень жаль, но вам придется подождать.

– Вы можете позвонить ей?

Она собиралась сказать «нет», но взглянула сначала на Уэйфилдов, потом на меня и, недовольно вскинув брови, подняла трубку телефона.

Разговор был коротким, однако не безрезультатным. Девушка положила трубку и достала из выдвижного ящика стола связку ключей с номерком.

– Белинда говорит, что будет занята еще в течение часа. Вот ключи от коттеджа. Она сказала, чтобы вы ехали туда, а она приедет, как только освободится.

– А где находится этот коттедж?

– Там на номерке указан адрес, но я не знаю, где это.

«И на том спасибо», – подумал я. Затем препроводил Грэга и Викки обратно в машину и принялся расспрашивать прохожих, как нам проехать. К сожалению, все они знали не больше нашего. Наконец мне удалось получить более или менее надежные сведения у монтера с телефонной станции, сидевшего на телеграфном столбе. Из его объяснений следовало, что надо ехать в гору, а после спуска на первом перекрестке – налево.

– Это будет первый дом справа, – прокричал мне монтер. – Вы его не пропустите.

На самом деле я все-таки чуть не пропустил его, потому что у меня было несколько иное представление о коттеджах. Ни соломенной крыши, ни розовых кустов у крыльца. Ни маленьких решетчатых окошек, ни чисто выбеленных стен. Коттедж Тетфорд представлял собой самый настоящий особняк, и лет ему было не больше, чем Викки или Грэгу.

Я неуверенно притормозил машину, однако ошибки быть не могло: на квадратных каменных колоннах виднелась надпись «Коттедж Тетфорд» – по одному слову на каждой половине внушительных каменных ворот. Я остановился, вышел, открыл ворота, въехал во двор и снова затормозил на посыпанной гравием площадке.

Передо мной стояло блекло-серое трехэтажное здание из камня, добытого в каменоломнях Котсвольда, неподалеку отсюда. Серая шиферная крыша, оконные рамы выкрашены в коричневый цвет. Единственным неожиданным элементом строгого фасада был расположенный над парадным входом, окруженный каменной балюстрадой крытый балкон, в глубине которого виднелись высокие окна.

Викки неуверенно выбралась из машины, опираясь на мою руку, ее буквально сдувало ветром.

– Это и есть тот самый коттедж? – растерянно спросила она.

Викки окинула взглядом пустые цветочные клумбы, голые деревья, замызганную траву, и ее плечи опустились еще ниже.

– Да не может быть, чтобы это…

– Если ключ подойдет, то может, – сказал я, стараясь придать своему голосу веселость. Ключ между тем подошел и совершенно свободно повернулся в замочной скважине.

Внутри было очень холодно. Похоже, здесь давно не топили. Мы стояли посреди прихожей с паркетным полом и смотрели на ряд закрытых дверей и деревянную лестницу, ведущую к неизведанным радостям верхних этажей.

– Ну что ж, – сказал я, чувствуя, как меня самого пробирает дрожь, – посмотрим, что мы тут имеем.

Я решительно открыл одну из дверей, ожидая увидеть по меньшей мере длинный коридор, но обнаружил всего лишь туалет.

– Слава Богу, – со вздохом облегчения сказал Грэг, осматривая все удобства. – Простите, Питер, – он протиснулся мимо меня, вошел и закрыл за собой дверь.

– Ну вот, один из нас вполне удовлетворен, – сострил я, едва удержавшись от ехидного смешка. – Теперь давайте поищем, где здесь камин.

Одна из двустворчатых дверей вела в большую гостиную, другая – в столовую, а третья – в маленькую гостиную с креслами, телевизором и, благодарение небесам, камином с газовой горелкой, так что ни дрова, ни уголь нам не понадобились.

Когда мы его включили, по комнате быстро распространилось приятное тепло, а на стене заплясали огненные блики. Викки молча опустилась в кресло возле камина. Она съежилась, дрожала и выглядела совсем больной.

– Я сейчас, – сказал я и отправился на разведку вверх по лестнице, в надежде найти одеяла или что-нибудь подобное.

Наверху все двери тоже были закрыты. Первая, которую я открыл, вела в ванную. Я напомнил себе прорицателя, предсказывающего местонахождение воды. В следующей комнате стояли рядом две кровати, застеленные чистым бельем.

Здесь я обнаружил нечто получше одеял: пледы королевского синего цвета, усеянные белыми маргаритками. Я сгреб их в охапку и очень аккуратно стал спускаться вниз по голым полированным ступенькам. Малейшая неосторожность – и можно грохнуться, как на катке.

Викки так и сидела у камина. Грэг с несчастным видом стоял около нее.

– Так, – сказал я, вручая им пледы, – укутайтесь хорошенько, а я посмотрю, что там есть на кухне в плане спиртного.

– Может быть, «Джонни Уокер»? – высказал пожелание Грэг.

– Поищу.

Теперь все двери были открыты, кроме двух, еще не исследованных. Как выяснилось, одна из них вела в кладовку, где хранились половые щетки, садовые принадлежности и цветочные горшки, а другая – в холодную, чистую кухню с белой пластиковой мебелью и полом, выложенным белым и черным кафелем. На стоящем посередине столе я обнаружил первые признаки недавнего присутствия человека: неначатую коробочку чая, какой-то заменитель сахара и раскрашенный в шотландскую клетку пакет с песочным печеньем. Холодильник был пуст, если не считать молока в картонной упаковке. Как выяснилось при более тщательном изучении содержимого буфета, кроме обычной кухонной утвари, там было много домашнего джема, всевозможных концентрированных супов и разных рыбных консервов, в основном тунца.

Я вернулся к Викки и Грэгу, которые теперь угрюмо сидели, закутавшись в синие, усеянные белыми маргаритками, пледы.

– Одноразовый чай или растворимый кофе? – предложил я.

– Чай, – отвечала Викки.

– А «Джонни Уокер»? – с надеждой поинтересовался Грэг.

Я улыбнулся, умиляясь его простодушию, и продолжил поиски. Но ни в столовой, ни в кухне, ни в гостиной ничего спиртного обнаружить не удалось. Я приготовил обоим чай и вместе с песочным печеньем и плохими новостями отнес его в маленькую гостиную.

– Вы имеете в виду, вообще ничего? – разочарованно воскликнул Грэг. – Даже пива?

– Я не нашел.

– Они его спрятали, – неожиданно вставила Викки. – Наверняка у них есть.

Может, они, то есть владельцы, кем бы они ни были, так и сделали, но, с другой стороны, набитые продуктами буфеты стояли незапертыми, и в доме не осталось ничего, что я не смог бы открыть.

Викки пила чай, держа чашку обеими руками, так, чтобы согреть их. В гостиной к тому времени стало ощутимо теплее, чем в других комнатах, и я начал подумывать о том, чтобы обойти весь дом и зажечь или включить все камины или обогревательные приборы, какие только удастся обнаружить.

Но осуществлению моих благородных намерений помешал шум подъехавшей машины. Хлопнула дверца, и послышались быстрые шаги молодой женщины, которая, похоже, очень спешила. Надо полагать, это была Белинда.

Мы услышали, как она позвала:

– Мать!

А вслед за этим на пороге появилась и она сама. Худенькая молодая женщина, одетая в потертые джинсы и выцветшую куртку оливкового цвета. Довольно миловидная, невысокого роста, но хорошо сложена. «Лет тридцать», – подумал я. Ее светло-русые волосы были стянуты в «конский хвост» – больше для удобства, нежели для красоты. Она казалась взволнованной, но, как вскоре выяснилось, не из-за приезда Викки.

– Мать! Слава Богу, вы нашли коттедж.

– Да, дорогая, – устало ответила Викки.

– Здравствуй, Грэг, – коротко бросила Белинда, мимоходом чмокнув его ради приличия. «Мать» в свою очередь получила причитающуюся ей долю радушия: поцелуй в щеку, однако никаких теплых объятий любящей дочери.

– Ладно, мама, прости, я не могу сейчас остаться, – сказала она. – У меня вчера был свободный день, я специально отложила все дела, но ты приехала только сегодня… – Она пожала плечами. – Мне нужно возвращаться. Погибла лошадь. Надо сделать заключение о смерти. – Она вдруг пристально посмотрела на мать: – Что у тебя с ухом?

– Я рассказывала по телефону…

– Ах да, помню. Я так волнуюсь из-за лошадей… И как ухо – заживает? Кстати, мы будем венчаться в церкви, а не расписываться в бюро регистрации. Гостей мы приглашаем сюда, в этот дом. Позднее поговорим об этом. А сейчас мне нужно обратно в больницу. Чувствуйте себя как дома. Можете съездить за продуктами, смотрите сами. Я там вчера принесла молока и кое-какой мелочи.

Тут наконец ее взгляд упал на меня.

– Простите, не расслышала, как вас зовут?

– Питер Дарвин, – представился я.

– Питер нам так помог, не знаю, что бы мы без него делали – устало проговорила Викки.

– Вот как? Что ж, очень мило с вашей стороны.

Ее взгляд скользнул дальше. Она не смотрела ни на кого конкретно, а как бы старалась охватить взглядом всю комнату.

– Сандерсоны, хозяева, уехали в Австралию на пару месяцев. Они сдают дом очень дешево, мама.

И я договорилась насчет продуктов… Ты всегда говорила, что хочешь, чтобы у меня была настоящая свадьба. Вот я и решила, что, в самом деле, было бы неплохо устроить все, как полагается.

– Да, дорогая, – отвечала Викки, вяло улыбаясь.

– Завтра – три недели, как мы помолвлены, – сообщила Белинда. – А теперь, мать, мне правда пора.

Я вдруг вспомнил, как когда-то давно, в Мадриде, отец сказал мне:

«Ребенок, который называет свою маму „мать“, хочет главенствовать над ней. Никогда не называй так свою маму».

«Не буду».

«Ты можешь называть ее мамой, мамочкой, душечкой, мамулей или даже глупой старой коровой, как однажды на прошлой неделе ты буркнул себе под нос, но никогда матерью. Понял?»

«Да».

«А кстати, почему ты назвал ее глупой старой коровой?»

Солгать ему было просто невозможно: он все видел по глазам. С трудом сглотнув слюну, я сказал правду:

«Она не отпустила меня в Памплону, поучаствовать в корриде, потому что мне только пятнадцать лет».

«Ну и правильно. Твоя мама, как всегда, права. Она сделала из тебя человека, и когда-нибудь ты поблагодаришь ее за это. И никогда не называй ее матерью».

«Не буду».

– Мать, – сказала Белинда, – Кен предлагает вместе поужинать. Он хотел, чтобы мы сегодня выбрались, но со всем этим переполохом… Я позвоню вам позже.

Она махнула рукой, развернулась и умчалась так же стремительно, как и появилась.

На мгновение в комнате воцарилась тишина. Потом Викки, как бы оправдываясь, проговорила:

– Она была таким чудесным ребенком, такой нежной и ласковой. Но что поделаешь, девочки вырастают и становятся самостоятельными… – Она помолчала и вздохнула. – У нас с ней замечательные отношения. Просто мы очень мало видимся.

Грэг тайком многозначительно посмотрел на меня, но от комментариев воздержался. Было ясно, что он примерно того же мнения об этой «радушной» встрече. «Белинда, – подумал я, – ужасная эгоистка».

– Ну что ж, – я заговорил, стараясь приободрить их, – мы можем пока внести в дом чемоданы, а потом, если хотите, я схожу за продуктами.

Мы принялись устраиваться на новом месте, и суета помогла хотя бы отчасти заполнить образовавшийся эмоциональный вакуум. Через некоторое время Викки пришла в себя настолько, что изъявила желание осмотреть верхние этажи дома. Просторная кровать, на которой, похоже, почивали сами Сандерсоны, была застелена чистым бельем, и можно было хоть сейчас лечь спать. В шкафах по-прежнему находилась одежда старых хозяев. Викки не проявила интереса к принесенным мной наверх чемоданам, сказав, что распакует их позже. Она решила лечь спать прямо вот так, в одежде, поверх покрывала.

Предоставив Грэгу позаботиться о ней, я спустился вниз. Но вскоре Грэг появился, взволнованный и расстроенный.

– Белинда просто дрянь, – сказал он. – Викки плачет. Она не хочет оставаться в чужом доме. Я не знаю, как ее успокоить.

– Посидите у камина, а я позабочусь о еде.

Тут я подумал, что в Англии мне не довелось часто ходить по магазинам за продуктами, по крайней мере с тех пор, как я учился в Оксфорде. Я больше привык есть то, что дают, ведь жить в основном приходилось в гостиницах или общежитиях.

Я отправился обратно в поселок с разношерстной архитектурой и купил все необходимое, о чем только смог вспомнить. Надо же, у себя на родине я чувствовал себя иностранцем. Внутреннее устройство магазинчиков несколько изменилось с тех пор, как я бывал в них много лет назад. Продукты были иначе упакованы, иначе раскрашены, даже разменные монеты изменили форму.

Я обнаружил, что совершенно потерял представление, если только имел его раньше, о ценах в английских магазинах. Все казалось ужасно дорогим, даже если сравнивать со стандартами Токио. Моя неосведомленность озадачила продавцов, так как я выглядел англичанином. Никогда раньше я не попадал в подобную ситуацию. «Можно только догадываться, – подумал я, – как бы чувствовал себя человек, вернувшись на полвека назад, в то время, когда мои родители были детьми, время, которое миллионы людей еще очень хорошо помнят».

Мама рассказывала, что тогда зимой все дети отмораживали себе носы и щеки. Но я не мог себе представить, как это – ходить с отмороженным кончиком носа.

Я купил виски для Грэга, газеты, кое-какие предметы домашнего обихода и поспешил вернуться в коттедж Тетфорд, где все оставалось без изменений.

Грэг дремал, но, когда я приехал, проснулся и вышел в холл, дрожа от холода. При виде виски он заметно оживился, прошел за мной в кухню и наблюдал, как я раскладываю продукты.

– Ну вот, теперь у вас все есть, – сказал я, закрывая холодильник.

Он вдруг встревожился:

– Но вы ведь останетесь?

– Видите ли… Нет.

– Но… – в его голосе слышалось неподдельное огорчение. – Я понимаю, вы и так много для нас сделали, но прошу вас… Еще на одну ночь.

– Грэг…

– Прошу вас. Ради Викки. Пожалуйста. Было ясно, что и ради него тоже. Я мысленно вздохнул. Я успел к ним привязаться и подумал, что могу остаться на одну ночь здесь, а уж с утра начну мое новое знакомство с Глостерширом. Итак, в очередной раз, вопреки мнению моего кишечника, я сказал «да».

Викки проснулась в полседьмого вечера, и мы услышали, как она спускается вниз, осторожно переступая со ступеньки на ступеньку и жалуясь, что они такие скользкие.

Виски к тому времени в бутылке поубавилось, мы с Грэгом успели прочесть все газеты и разобраться, как работает телевизор. Мы сидели и слушали новости, которые были сплошь и рядом о смерти. Подумать только, сколько существует разных способов умереть!

Белинда так и не позвонила.

Тем не менее в семь часов подъехала машина, и вошла доченька собственной персоной. Как и в прошлый раз, она была преисполнена не столько любви и нежности, сколько желания покомандовать. Теперь, правда, она притащила с собой своего нареченного.

– Мать, ты виделась с Кеном два или три года назад, помнишь?

– Да, дорогая, – деликатно ответила Викки, хотя накануне сказала мне, что совершенно его не помнит. Она подставила щеку для поцелуя и после едва заметной паузы все-таки его получила.

– А это Грэг, – продолжала Белинда. – Получается, что он мой отчим, – она издала короткий смешок. – Так странно иметь отчима после всех этих лет.

– Очень приятно, – вежливо сказал Кен, – Рад с вами познакомиться, сэр.

Грэг одарил его своей американской улыбкой и объяснил, как приятно, что его привело в Англию такое счастливое событие.

В тот момент Кен едва ли походил на счастливого жениха. Каждый его жест выдавал волнение – не обычное нервное напряжение, которое может испытывать человек при встрече с родителями своей будущей жены, а целый букет страхов и опасений, слишком сильных, чтобы их можно было скрыть.

Угадывалось что-то норвежское в форме его головы, в бледно-голубых глазах и белокурых волосах, уже довольно редких. А вообще он был высоким, стройным, жилистым, как бегун на длинные дистанции, лет сорока, и, на мой взгляд, внешность его полностью соответствовала– его профессии.

– Простите, не запомнила, как вас зовут, – обратилась ко мне Белинда. Было ясно, что она совершенно не расстроена этим обстоятельством.

– Питер Дарвин.

– Ах да, – она кивнула Кену, – мамин помощник.

– Очень приятно, – он небрежно пожал мою руку, – Кен Макклюэр.

Имя казалось таким знакомым.

– Кении?

– Нет, Кен. Кении – мой отец.

– Ага.

Никто не заметил, но цепочка воспоминаний на мгновение забросила меня куда-то в область подсознания. Кении Макклюэр. Я слышал что-то о Кении Макклюэре. Но что? Какое-то далекое воспоминание…

Он покончил с собой.

Внезапно я вспомнил ощущение любопытства, которое испытывал в далеком детстве, когда впервые узнал, что люди, оказывается, могут себя убивать. Мне было интересно, как они это делают и что при этом чувствуют.

Кении Макклюэр работал ветеринаром на Челтенхемском ипподроме. Я помнил, что несколько раз объезжал с ним беговую дорожку в его «Ленд-ровере», но сейчас никак не мог представить, как он выглядел.

Кен по случаю встречи попытался приодеться: натянул костюм, рубашку и галстук, но вот с туфлями дал маху, один был черный, а другой – коричневый. Белинда пришла в синем шерстяном платье до середины икр и все в том же жакете бледно-оливкового цвета. И так как она сама попыталась принарядиться, то критично отнеслась к Викки, которая этого не сделала.

– Мама, ты выглядишь, как будто спала в этой одежде.

– Да, дорогая, это действительно так.

Белинда повела ее наверх, чтобы переодеть во что-нибудь не такое мятое, а Грэг тем временем предложил Кену немного выпить.

Кен с сожалением посмотрел на бутылку.

– Пожалуй, не стоит, – сказал он. – Я за рулем, так что…

Короткая пауза. На мгновение между ними образовался вакуум. Они смотрели друг на друга, не зная, как продолжить разговор.

– Белинда рассказала нам, – нашелся наконец Грэг, – что сегодня у вас случилось несчастье с лошадью.

– Она погибла. – Кен наглухо, чугунной крышкой, закрыл котел с бурлящими в нем треволнениями сегодняшнего дня, но напряжение все же просочилось в его речевом стаккато. – Я не смог спасти ее.

– Мне очень жаль, правда.

Кен кивнул. Его бледно-голубой взгляд обратился на меня.

– Я немного не в себе сегодня. Забыл, как вас зовут.

– Питер Дарвин.

– Ах да. Родственник Чарлза? —Нет.

Он изучающе смотрел на меня.

– Вас, наверное, и раньше спрашивали об этом?

– Пару раз.

Его интерес ко мне иссяк, однако мне подумалось, что при других обстоятельствах мы бы с ним нашли больше точек соприкосновения, чем он с Грэгом. Но Кен тем не менее старался:

– Белинда говорила, что вас ограбили, сэр, вас и… э-э… маму.

При воспоминании о недавних событиях Грэг переменился в лице и предоставил Кену краткий отчет о случившемся. Тот в ответ изобразил негодование и посочувствовал:

– Как вам не повезло!

Он говорил с глостерширским акцентом, не сильным, но заметным. Если попробовать, я бы тоже мог легко вспомнить это наречие, хотя давно сменил его на итонский английский, переняв его у отчима. Он сразу сказал, что у меня есть способности к языкам, и заставил меня выучить французский, испанский и русский, еще когда я был подростком. «Это самый подходящий возраст для изучения языков, – говорил он. – Я пошлю тебя в английскую школу поучиться два последних года, чтобы ты мог поступить в университет, но, чтобы стать настоящим полиглотом, языки нужно учить там, где они считаются родными».

Один за другим я всосал в себя французский – в Каире, русский – в Москве, испанский – в Мадриде. Отчим упустил из виду японский, но это скорее промах министерства иностранных дел, которое не направило его в соответствующую страну.

Наконец появились Викки и Белинда. На этот раз Викки была в красном. Мы решили отправиться куда-нибудь разлечься.

Кен ехал впереди и показывал дорогу к маленькой провинциальной гостинице, при которой был кабачок. Белинда сидела с ним рядом, а я во взятой напрокат машине снова вез Викки и Грэга, которые устроились вместе на заднем сиденье, из-за чего Белинда сделала вывод, что «помощник» значит «шофер». Когда, придя в бар, я поддержал предложение Кена выпить перед обедом, она наградила меня неприязненным взглядом.

Мы разместились за небольшим круглым столиком в углу зала, плотно заставленного тяжелой дубовой мебелью. На стенах висели бра с красными абажурами. Их света едва хватало, чтобы прочесть меню. Общая атмосфера производила впечатление такого тепла и уюта, которые можно встретить только в британском пабе.

Белинда уставилась на меня поверх своего стакана:

– Мать говорит, что вы ее секретарь, но я не могу понять, зачем она наняла вас.

– Нет, дорогая, – начала было Викки, однако Белинда жестом заставила ее замолчать.

– Секретарь, водитель, помощник вообще, какая разница? – сказала она. – Теперь, пока ты здесь, я могла бы прекрасно заботиться о тебе сама. Простите за откровенность, но я не могу понять, как ты оправдываешь эти дополнительные расходы?

У Грэга и Викки отвисли челюсти. Они совершенно растерялись, и было ясно, что им ужасно неловко.

– Питер… – Викки не знала, что ответить.

– Все в порядке, – успокоил я ее, а Белинде сказал миролюбиво: – Я государственный служащий, первый секретарь в министерстве иностранных дел, ваша мать не платит мне. Я здесь только для того, чтобы поддержать ее и Грэга в течение нескольких дней, пока они не придут в себя после нападения. Мне все равно нужно было ехать в Англию, и мы решили путешествовать вместе. Мне, наверное, следовало сразу все объяснить. Прошу прощения.

Я понял, что, если просишь прощения там, где не виноват, это непременно приводит в замешательство твоего оппонента. Японцы всегда так делают. Белинда пожала плечами и жеманно скривила губки.

– Если так, простите, – сказала она, глядя в мою сторону, но не на меня конкретно, а выдерживая лишь общее направление. – Но откуда мне было знать?

– Я же тебе говорила… – начала было Викки.

– Ничего страшного, – сказал я. – Что тут у нас интересного в меню?

Белинда была хорошо осведомлена в этом плане и принялась инструктировать мать и Грэга. Мысли Кена витали неизвестно где, но он изо всех сил старался на сегодняшний вечер отогнать мрачное настроение, и в некоторой степени ему это удалось.

– Какое вино вы предпочитаете за обедом… э-э-э… мама? – спросил Кен.

– Не называйте меня мамой, зовите просто Викки.

Он назвал ее Викки легко, безо всякого «э-э-э». Она сказала, что предпочитает красное вино. Любое. Он может выбрать сам. «Викки и Кен найдут общий язык», – подумал я, любуясь ею. За обедом Белинца немного смягчилась, и это придало особый шарм ее утонченной красоте, которая каким-то образом привлекла Кена. Грэг предложил тост за их бракосочетание.

– Вы женаты? – спросил его Кен, чокаясь с Викки.

– Пока нет.

– Подумываете об этом?

– Постольку – поскольку…

Он понимающе кивнул, а я вспомнил о молодой англичанке, с которой распрощался в Японии и которая переключила свое внимание на более крупную рыбину в дипломатическом пруду. Английские девушки – сотрудницы посольств – в основном представляли собой высококачественную продукцию престижных институтов, они были умны и, как правило, привлекательны. Союзы между ними и неженатыми дипломатами для обеих сторон делали жизнь интереснее и обычно распадались достойно, без слез. У меня были трогательные расставания в трех разных странах, и я нисколько не жалел об этом.

К тому времени, как подали кофе, отношения между Грэгом, Викки, Белиндой и Кеном приобрели те очертания, которые они и должны были сохранять в дальнейшем. Викки, как роза, которую поставили в свежую воду, ожила настолько, что ненавязчиво флиртовала с Кеном. Грэг и Кен внешне казались радушными, но не сумели избавиться от внутреннего напряжения. Белинда подавляла мать, была сдержанна с Грэгом и принимала Кена как само собой разумеющееся. В целом вполне приличный коллектив родственников.

Кен по-прежнему через каждые пять минут на мгновение предавался своим мрачным мыслям, но и не думал делиться ими. Вместо этого он рассказал о лошади, которую два года назад купил по дешевке, чтобы спасти ее от усыпления.

– Хорошая лошадка, – говорил он. – Она сломала берцовую кость, и владелец решил ее усыпить. Я сказал ему, что мог бы спасти лошадь, если бы он заплатил за операцию, но он пожалел денег. К тому же лошадь не смогла бы принимать участие в гонках еще в течение года. Владелец пришел к выводу, что нет смысла лечить животное, а выгоднее просто усыпить. Я предложил ему немного больше денег, чем он заработал бы, продав мясо на корм для собак, и он согласился. Я сделал операцию, выходил лошадь, отдал ее тренеру, а на днях она выиграла скачки. Теперь Ронни Апджон, это бывший хозяин, заговаривает со мной только для того, чтобы сказать, что пришьет мне дело.

– Вот свинья, – возмущенно вставила Викки. Ронни Апджон. Я пытался вспомнить.

Это имя было мне знакомо. Никаких четких ассоциаций не возникало, кроме того, что в моей памяти оно было связано с другим: Трэверс.

Апджон и Трэверс.

Кто или что были эти Апджон и Трэверс?

– Через пару недель мы собираемся выставить свою лошадь здесь, в Челтенхеме, – похвалился Кен. – Я запишу ее на имя Белинды, и, если она выиграет, это будет хорошим свадебным подарком нам обоим.

– А что это за скачки? – спросил я, чтобы поддержать разговор.

– Бег с препятствиями на двухмильную дистанцию. Вы бываете на ипподроме?

– Хожу иногда, – ответил я. – Правда, я уже много лет не был в Челтенхеме.

– Родители Питера познакомились на бегах в Челтенхеме, – пояснила Викки, и после должных возгласов удивления со стороны Белинды и Кена, я предложил их вниманию полную версию цепочки событий, в которой не все было правдой, но которая была вполне приемлема для дружеской беседы за ужином со случайными знакомыми.

– Мама работала секретаршей, – сказал я, – а отец влетел к ней в офис с каким-то вопросом, и хлоп – любовь с первого взгляда.

– Ну, у нас все получилось далеко не с первого взгляда, – сказала Белинда, – а, наверное, с пятнадцатого или шестнадцатого.

Кен кивнул.

– Я ходил мимо нее несколько месяцев, а разглядел лишь недавно.

– Ты тогда волочился за этой отвратительной девчонкой – Иглвуд, – поддразнила его Белинда.

– Иззи Иглвуд далеко не отвратительна, – запротестовал Кен.

– Ой, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, – парировала его невеста, и, похоже, так оно и было на самом деле.

Я задумался. Иззи Иглвуд – опять знакомое имя, но что-то было не так. Оно звучит немного иначе. Иглвуд, да. Но не Иззи. Почему не Иззи? А как?

Рассет!

Я чуть не рассмеялся вслух, но благодаря длительной практике мне удалось сохранить невозмутимый вид. Имя Рассет Иглвуд было предметом насмешек в самых пошлых юношеских шутках. Какого цвета у Рассет Иглвуд трусики? Никакого, она их не носит. Рассет Иглвуд не нужен матрас. Она сама им является. Что Рассет Иглвуд делает по воскресеньям? То же, что и в остальные дни, только дважды. Мы, конечно, оставались в неведении относительно того, что же все-таки она делала. Мы называли это «ЭТО», и «ЭТО» проходило в любом контексте. Они «ЭТИМ» занимаются? Хи-хи-хи. Настанет день – этот невообразимый день – и мы на собственном опыте узнаем, что «ЭТО» такое. А тем временем об «ЭТОМ» говорили все в мире скачек, да и, как мы понимали, везде где бы то ни было.

Отец Рассет Иглвуд был одним из ведущих тренеров стипль-чеза. Этот факт и делал похабные истории еще более смешными.

Я продолжал вспоминать. На окраине поселка, в полумиле от нашего маленького дома, стояли конюшни Иглвудов. Каждое утро на рассвете мы слышали топот копыт их лошадей, которых выгоняли пастись. Во дворе конюшен я часто играл с Джимми Иглвудом, до тех пор пока его не сбил грузовик и он не умер после трех недель пребывания в коме. Я хорошо помнил это событие, но напрочь забыл лицо Джимми. Я вообще плохо запоминал лица, в памяти оставались лишь смутные черты.

– Твоя Иззи Иглвуд убежала с гитаристом, – брезгливо вставила Белинда.

– А что ты имеешь против гитаристов? – сказала Викки. – Твой отец был музыкантом.

– Вот именно. Это тоже не в их пользу.

Викки выглядела так, будто ее склонность защищать своего бывшего мужа, с которым она давным-давно развелась, от нападок Белинды была плохой привычкой.

Я обратился к Кену:

– Вы слышали, как поют Викки и Грэг? У них замечательные голоса.

– Нет, не слышал, – сказал он и при этом выглядел чрезвычайно удивленным.

– Мать, я бы хотела, чтобы ты этого не делала, – заявила Белинда властным тоном.

– Не делала чего? Не пела? – спросила Викки. – Но ты же знаешь, что мы любим петь.

– Вы уже не в том возрасте, – это был скорее не упрек, а мольба.

Викки внимательно смотрела на дочь, а потом, словно начиная понимать что-то, спросила:

– Ты стыдишься этого? Тебе не нравится, что твоя мать вырастила тебя, зарабатывая на жизнь пением в ночных клубах?

– Мама! – Белинда с ужасом посмотрела на Кена. Однако тот вовсе не был шокирован, а, напротив, проявил дружеский интерес:

– Неужели правда?

– Да, пока время не положило этому конец.

– Мне бы очень хотелось вас послушать, – сказал Кен.

Викки улыбнулась ему.

– Мать, пожалуйста, – взмолилась Белинда, – не нужно рассказывать этого всем подряд.

– Не буду, дорогая, раз тебе не нравится. Мне же хотелось крикнуть во всеуслышание:

«Белинда должна гордиться тобой! Прекрати потакать ее эгоистичной гордыне!» Хотя, учитывая то, как сильно Викки любила свою дочь, ее можно было понять.

Кен попросил счет и заплатил кредитными карточками. Но, прежде чем мы успели подняться, чтобы уйти, откуда-то из складок его одежды донесся настойчивый звонок.

– Черт, – выругался он, нащупывая под пиджаком и отстегивая от пояса маленький портативный телефон. – Мне звонят. Прошу прощения.

Он разложил трубку, ответил, назвав свое имя, и некоторое время слушал. Похоже, это был не обычный вызов к больному животному, потому что кровь внезапно отхлынула от лица Кена, он неловко вскочил и еле удержался на ногах, такой высокий и нескладный.

Окинув всех нас, сидящих за столом, безумным невидящим взглядом, он произнес:

– Клиника горит!