Книга За стеклом онлайн

Посвящается памяти матери и сестры

Автор выражает благодарность

Филиппе Прайд и семейству Ходдеров;

Дэвиду Годвину и всем сотрудникам «DGA»;

Нику Дьюрдену, Дэвиду Киркапу, Серине Мэкеси, Адриану Тейлору, а также фирмам

«G-Stone» – за настроение,

«Unreal» – за сюжет,

«G amp;B» – за то, что они вообще существуют.

Особая признательность – Эмме – за все, и не только.

Видеоиграм не нужны абсолютно реальные ситуации, ведь этого добра хватает нам и дома.

Стивен Поул. Палец на гашетке: жизнь по ту сторону интерфейса, 2000

Кажется, что вы досконально изучили друг друга, но совместная жизнь, однажды начавшись, распахнет перед вами целый новый мир, полный сюрпризов.

Колонка «Спросите у Патрика», журнал «Блесни умом!», 1998

1

Прищучить Картье – такой была наша задумка. Нажиться на нем – точно так же, как он наживался на нас самих. Как говорится, око за око, но только с учетом морального ущерба. Мы рассматривали свою месть как акт праведного возмездия, закономерную реакцию на все обиды и унижения, пережитые в его доме. Впервые настроившись на возмездие, я, может, и чувствовала себя персонажем библейской притчи, с той лишь поправкой, что единственным священным писанием в жизни вашей покорной слуги была чековая книжка.

Поначалу никто и не думал, что все закончится столь плачевно. Когда я впервые появилась в доме на Коламбия-роуд, он просто пленил меня – двухэтажное здание, из окон которого открывался прекрасный вид. К тому же с рассвета до заката наш дом был буквально залит солнцем. О чем еще могла мечтать выпускница колледжа, у которой вся жизнь была впереди? Ну, положим, в моем списке заветных желаний значилась также приличная работа, еще неплохо бы наконец подрасти (а то мне приходится целоваться, стоя на цыпочках), но нельзя же хотеть от жизни слишком многого. На первый взгляд, дом казался безопасным и теплым, так или иначе, он сулил крышу над головой, пока я не присмотрю себе что-нибудь получше. Нас подвели некоторые детали обстановки; да, именно они и убедили меня и остальных жильцов сполна возвратить плату за проживание.

Жизнь на Коламбия-роуд довела меня до эмоционального банкротства. Взгляните-ка на меня, и сами поймете: с этой девушкой что-то не в порядке. Ну, во-первых, одежда, что сейчас на мне, не слишком подходящая: рассвет застал меня на заднем дворе босиком, в нежно-розовой ночной рубашке и без всяких следов косметики на лице. Вообразите светловолосую красотку, которой давно пора посетить косметолога. Не сразу и разберешь: двадцать два ей или сорок, – по крайней мере, именно так я себя чувствую. На улице к тому же довольно прохладно. Рановато для задуманного барбекю, но огонь, во всяком случае, согреет меня, пока я буду приглядывать за жарким. Раскочегарить угли несложно, особенно если под рукой имеется все необходимое. Щелчок одноразовой зажигалки, струйка огнеопасного лака для волос и – бах! Язычки пламени стремительно охватывают уголь и начинают приплясывать вверх-вниз, словно недавно вылупившиеся птенцы, жаждущие первой трапезы. Ах, какое угощение припасла я для вас, малыши! Взгляните, что мамочка прижимает к груди? Вязанки купюр! Здоровенные такие пачки наличных! Угощение с шестью нолями, можно сказать. У нас, знаете ли, денег куры не клюют. Настоящее лакомство: плоды вчерашней вылазки во вражеский стан, которые сгорят сейчас синим пламенем, если только мне достанет мужества довести дело до конца.

Когда квартиру снимают несколько человек одновременно, накладки неизбежны: сырость в ванной, например, скандалы вокруг немытой посуды или дележ пространства в холодильнике. Лучше заранее свыкнуться, скажем, с провисшим матрасом, оставшимся от предыдущих жильцов, и стараться о них не думать, ворочаясь ночью в постели. Но даже все это вместе взятое не в силах довести человека до подобного отчаянного шага. Здесь, на Коламбия-роуд, все до единого благоухают розами, в буквальном смысле. Хотите взглянуть, как живется в лондонском Ист-Энде? Тогда загляните к нам. Только приходите в дневное время, когда работает наш цветочный рынок. До отказа набитый лучшим товаром, он постоянно переживает разгар поры цветения. Аромат флоры всех стран и народов наверняка ошеломит вас не меньше, чем натиск продавцов, соперничающих за привилегию обслужить клиента. Некоторые заходят сюда просто полюбоваться и послушать, другие же заглядывают по пути на свидание, свадьбу или поминки. Именно сюда приходят, когда слов уже недостаточно, когда подойдут лишь самые свежие, самые пышные букеты. К закату, по обыкновению, все прилавки испаряются. Если повезет, можно заметить веточку вереска, мечущуюся по мостовой на манер перекати-поля, но главное, что в эти минуты наступают тишина и покой. А это особенно важно для нас сейчас, поскольку накануне мы устроили самое настоящее восстание рабов.

Хотя жизнь по обеим сторонам улицы совершенно разная, сами дома на ней выглядят почти одинаковыми. Оказавшись здесь впервые, я решила, что жить мне предстоит в одном из лучших зданий. Однако так можно сказать обо всех домах на Коламбия-роуд, за исключением соседнего. Интересно, отыщется ли где-нибудь еще улочка с выстроившимися в ряд викторианскими домами, которую портил бы такой жуткий отщепенец, запущенный и жалкий образчик архитектуры ирландской глубинки? Соседний дом выглядит более дряхлым и обветшалым, чем все дома вокруг; вам наверняка знакомы подобные здания, с почерневшими кирпичами под лохмотьями отвалившейся облицовки. Отщепенец, в сумерках впитывающий большинство теней, но в нем непременно все ночи напролет не гаснет свет. Мы живем в доме номер 664, а прямо напротив находится 665-й, что делает нас «соседями Зверя», как выражаются некоторые. Нет, конечно, мы ни разу не видели, чтобы сам прародитель зла при рогах и копытах выходил бы из соседнего дома или входил бы в него. Однако кто бы там ни проживал, он наверняка видел нас насквозь. Все вокруг знали нас как облупленных, перипетии наших повседневных отношений ни для кого не были секретом, а в последнее время и нас самих не покидало ощущение, будто в наш дом вселился дьявол.

Что же могло довести меня до подобной крайности? Только представьте: мне ведь захотелось скормить пламени целое состояние!

Да мне просто-напросто известно, чем нас вынудили поступиться из-за этих денег, вот и все. Я знаю, во что обошлась сделка мне лично.

Речь идет о грубо попранных правах, причем не только о наших правах квартиросъемщиков. Здесь нарушены законы о трансляции, я уж молчу о несоблюдении основных прав личности. Благодаря режиссеру-постановщику по имени Фрэнк Картье, эти денежки покрыты в моих глазах толстым слоем грязи. Может, меня и можно считать исполнительницей одной из главных ролей в его пьесе, но я ведь, черт возьми, не его собственность! Я всего-навсего жила в его доме, вместе с двумя другими персонажами выдуманной им драмы. Мои сотоварищи, между прочим, и сейчас еще в эфире, их жизнь протекает хоть и за закрытыми дверьми, но под пристальным взором любопытствующей публики.

Давайте начнем со Слим-Джима. Это у нас герой-любовник. Им интересуюсь не только я, но и множество наших зрителей. Я знаю, что говорю: по утрам, когда Слим выпрыгивает из душа, счетчик кликов начинает крутиться как бешеный. Похоже, что большинство просто видит его насквозь, прямо через майку с жирной надписью «ЖЕРЕБЕЦ». Как мне кажется, репутацию Слиму создал его халат, подростковая синтетическая тряпка с истершимся комиксом на спине. Халат настолько сел за десяток лет вращения в стиральной машине, что теперь едва прикрывает парню бедра. Как говорится, весьма пикантная деталь. Между нами говоря, Слиму придется как следует потрудиться, прежде чем я соглашусь признать, что под этим неприглядным антуражем скрывается милейшей души парень. В конце концов, именно мне приходится жить в реальной жизни. Все прочие могут выйти из Сети, когда им заблагорассудится, сделать перерывчик, заняться собственной жизнью. И только я способна дать Слиму хорошего пинка, чтобы тот занялся наконец своей. Мой обожаемый лодырь с торчащими во все стороны руками и ногами, с остатками прически а-ля хиппи и с римским профилем. Император безделья, который с радостью проденет кольцо себе в бровь, но вздрагивает при мысли о том, чтобы надеть его мне на палец. Не то чтобы мне так уж этого хотелось. Во всяком случае, едва вернув украденную свободу, я пока не намерена заключать какие-то новые контракты.

Кроме того, Слим без пяти минут женат на своей игровой консоли с выходом в Сеть. Весь мир тому свидетель, но Слима это не пугает, он настоящий энтузиаст. Вот и сейчас, как мне кажется, всякий, кто наблюдает за нашей гостиной, должен увидеть лениво вплывающего в комнату Слима; вот он сгибается, чтобы подобрать джойпад, и усаживается на диване прямо перед монитором. Эта его консоль обеспечивает выход в Интернет, но клавиатура, которая к ней прилагалась, не дождется от Слима и взгляда. Я точно знаю, что он распрекрасно мог бы играть и с ее помощью, но кнопки, очевидно, по его мнению, «просто не созданы для рукоприкладства».

Подозреваю, что все это издержки имиджа. Быть может, называйся клавиатура чем-нибудь вроде «доски удовольствий», Слим хватался бы за нее гораздо чаще. В любом случае, именно с джойпадом в руках он выходит сейчас на игровую арену. Эта зона расположена где-то в киберпространстве, и там мой друг встречается лоб в лоб с другими такими же «слимами» со всех концов света. Игровая тактика моего бойфренда состоит по большей части в перехвате инициативы, что полностью противоречит его собственной жизненной философии. Не жди, пока тебе нанесут поражение. Всех оппонентов надобно стукнуть, да покрепче, всем, что только попадет под руку. Иными словами: убивай все, что движется! Даже если речь идет о партии в виртуальный гольф. Уж таков он есть, милый мой Слим. За тем исключением, конечно, когда настанет пора свернуть косячок или кто-то из незримых наблюдателей огорошит вдруг его известием, что его член высунулся из-под халата. Чаще всего оба этих довода сразу и убеждают Слима надавить кнопку «паузы» и побрести обратно в спальню, чтобы набросить на себя что-нибудь. По пути он сделает лишь одну остановку, чтобы предложить наполовину выкуренный косяк третьему постояльцу нашего дома, открытого нараспашку. «Доставка в номер», – взывает он под дверью и потуже затягивает пояс на чреслах, прежде чем войти.

Если вам, как и многим другим, уже доводилось заглядывать к нам, тогда вы прекрасно знакомы с Павловым. Это мой старший братец, разбавляющий напряженность драмы комический персонаж. Человек, навеки застрявший в своей настолько аккуратно прибранной комнате, что даже Слим чисто автоматически подставляет под свою самокрутку сложенную ковшиком ладонь: не дай бог, на пол упадет щепотка пепла. Павлов всего-то полчаса как на ногах, но его футон уже свернут, а кровать снова превращена в софу. Даже постельное белье сложено в стопочку до вечера, а на смену простыням явились подушки, настолько пухлые, что усесться на них не позволит совесть. Павлов работает на дому – под тем предлогом, что для наведения порядка в хаосе собственных мыслей ему необходим абсолютный покой. Этому правилу подчинен и компьютер у него на столе. Там наш «хранитель экрана» конструирует абстрактные математические узоры, весьма достоверно изображающие поведение волн вдоль берегов Тихого океана во время приливов или что-нибудь в этом духе. С виду мой братец кажется удивительно собранным человеком: короткая стрижка, гладко выбритый подбородок, отутюженная рубашка, всегда чистые брюки и свежие носки. Можете быть спокойны, когда Павлов закончит гладить, на брюках появятся безупречно прямые стрелочки. Всякому, кто наблюдает, как мой брат с неподражаемой легкостью и уверенностью утюжит стрелки на брюках, можно простить заблуждение, будто Павлов во всех отношениях аккуратист. Лишь перед теми, кто решит сузить обзор, приблизив его лицо, Павлов предстанет таким, какой он есть: дерганым и вечно чем-то озабоченным. При увеличении станут видны разбегающиеся от уголков глаз и поленницей сложенные на бровях морщинки, а если в этот миг Павлов еще и оторвется от трудов праведных, его озабоченность сделается очевидной.

– Ты выбрал не самое подходящее время, – сообщает он Слиму, сопровождая приближение косяка отрицательным мотанием головы. – Это не вписывается в мой режим дня.

– Вот что: перестань говорить всякие ужасы и расслабься хоть немного. Давай же, Пав. Если кто-то и в состоянии курить и гладить одновременно, так это ты.

Окруженный шипением пара, Павлов приостанавливается, чтобы глянуть на подношение.

– Спасибо за комплимент, но, боюсь, мне придется попросить тебя уйти.

– Первая затяжка за день, – напоминает Слим, – всегда самая лучшая.

Мой брат обхватывает ладонью затылок, словно прикидывая, не попросить ли помощи у зрительного зала.

– Скажи наркотикам «Да!», Павлов!

– В том, чтобы уметь правильно гладить, нет ничего постыдного.

– Слушай, тебе охота курнуть или нет?

– К несчастью, у меня нет подружки, к которой я могу обратиться за помощью всякий раз, когда мне потребуется выглаженная рубашка.

– Верно, – соглашается Слим. – Но в таком случае, к кому ты обращаешься всякий раз, когда тебе захочется травки?

Нервный тик пробегает по лицу Павлова, он уже готов сдаться. Взгляд на часы. Время определяется с точностью до наносекунды, как обычно.

– Так и быть, ладно. Только по-быстрому.

Мой брат делает мощную, быструю затяжку, моментально уподобляясь астматику с ингалятором.

– А что у тебя сегодня? – интересуется Слим. – Что-нибудь важное?

Мой брат утвердительно кивает и, не выдыхая дым, пищит, что этот день, вероятно, станет решающим для его карьеры.

Слим отступает на шаг.

– Тогда я не стал бы так налегать на курево. Красный сканк, все-таки.

– Мерзавец! – кашляет Павлов, теряясь в дыму. – Я думал, это обычное дерьмо.

Слим оборачивается к гладильной доске.

– По-моему, в таковое сейчас превратятся твои брюки.

– Черт! – Павлов хватает утюг и со страдальческим видом осматривает оставшийся от него отпечаток.

– Осторожно, – предупреждает Слим и указывает на тлеющий окурок между пальцами Павлова. – А то еще уронишь уголек. Так и дыру прожечь недолго.

Еще миг, и Слим потребует косячок обратно, чтобы продолжить свой утренний обход. Если, конечно, он вообще предлагал моему братцу пыхнуть. Увы, весь диалог звучал в моем воображении. Без доступа к компьютеру о происходящем в доме я могу только догадываться, но общий расклад вы уже уяснили. Речь идет о двух парнях с диаметрально противоположными характерами: один рожден для яркого горенья, другой все еще ждет свою искру.

В отличие от Слима, Павлов притягивает к себе ничуть не меньше мужских взглядов, чем женских. Этот показатель убедительно свидетельствует в пользу привлекательности моего брата для обоих полов, хотя сам он не поблагодарил бы меня за такой вывод. «Я не голубо-ой!», – вечно протестует он, явно напуганный собственной сексапильностью. Нет, он вовсе не гей, и подобные намеки неизменно приводят моего братца в ярость. Как и давняя кличка, ставшая теперь второй натурой. Павлов – это фамилия ученого, обнаружившего, что собак можно натренировать пускать слюну по звяканью колокольчика. Вот только у моего братца непроизвольную реакцию вызывает не колокольный звон, а зов матушки-природы.

Для мужчины это странно, но поведением Павлова управляют не член, не голова и даже не сердце. Его босс – мочевой пузырь. Честно говоря, охоту пописать у Павлова может вызвать легчайший стимул, и мы со Слимом используем эту его особенность к собственной выгоде, уж не говоря о тех виртуальных посетителях, что выискивают любую возможность увидеть, как тот стремглав бежит в уборную по любому поводу, будь то капель из неплотно закрытого крана, щелчок ушка пивной банки или писк воздушного шарика. Стоит упереть в Павлова вопросительный взгляд, и он немедленно попросится в туалет. Бедолага все сваливает на психологический груз своей профессии, но, вы уж мне поверьте, семена пали в почву давно. В детстве мы оба держали хомячков. Мой пал геройской смертью в когтях у кошки в ту ночь, когда я забыла запереть клетку. Хомяк Павлова подхватил воспаление легких, перед этим совершенно облысев от чрезмерного тисканья. Погиб из-за преступной халатности, скажем так. Жалкая участь, которая, как мне представляется, грозит теперь самому Павлову, прожегшему свои счастливые брючки.

– Я с удовольствием одолжу тебе свой костюм, – радушно говорит Слим, но ему предстоит тут же сникнуть под испепеляющим взглядом Павлова.

С точки зрения моего братца, этот человек, у которого одно плечо слегка выше другого, застыв перед ровными книжными полками, нарушает безупречность царящей в его комнате симметрии. А такое он пережить не способен.

– Ты подразумеваешь под костюмом меховую куртку и спортивные штаны с отвисшим задом? Уволь.

– У меня где-то есть брюки от костюма, – замечает Слим.

– Прошлым летом ты обрезал их по колено.

– Так надень носки подлиннее…

– Хватит! – не выдерживает Павлов. – Если бы у тебя и были приличные брюки, я не коснулся бы их даже в резиновых перчатках.

– Это еще почему?

– Ты же надеваешь их на голое тело!

– Отказ от нижнего белья есть акт освобождения. Мужской эквивалент костра из лифчиков.

– Слим, я могу уподобить это только псу, разгуливающему без ошейника.

Мой бойфренд расценивает метафору как похвалу.

– Ты прав. В этом и впрямь есть нечто бунтарское и необузданное.

– Вовсе нет, скорее – отпугивающее. При виде собаки без ошейника большинство прохожих переходит на противоположную сторону улицы. Невозможно представить, где побывал этот пес и на что он способен.

Слим пожимает плечами. Бормочет что-то насчет того, что зато стирки меньше. Но Павлов не особенно слушает. Он благодарен другу за великодушие, но брюки для него – дело принципа.

– Попробовал бы сам так одеться хоть разок, – чешет в паху Слим. – Может, перестанешь нервничать.

– Оставь меня в покое, – бросает мой брат и возвращается к осмотру гардероба, развешенного четко по цветам спектра. – Придется заново продумать весь костюм.

– Ну и ладно, – отступается Слим. – Только не ссы.

При звуках этого слова Павлов столбенеет. Взорам тех, кто наблюдает сейчас за сменой выражений на его лице, предстают трепещущие ноздри и сузившаяся полоска рта. Те же, кто следит за Слимом, видят, как тот пытается скрыть озорную ухмылку. Мой брат исчезает из кадра, и если вы хотите догнать его, то придется переключиться на камеру, установленную в туалете. Последовав за моим бойфрендом, который снова засунул в рот жалкий остаток косячка, вы снова окажетесь в нашей спальне, хотя лично я рекомендую подождать на лестнице. Все равно Слим через секунду выскочит.

Потому что не найдет там меня.

Десятью минутами ранее мы со Слимом лежали рядом, выгнувшись ложечками, и я поражалась, как это моему бойфренду всегда удается засыпать без малейших проблем. Когда Слим закрывает глаза, мир вокруг перестает существовать, для меня же он просачивается внутрь. Десять минут тому назад мои руки покоились на ребрах Слима, а пальцы ног едва касались его лодыжек. Каждый день я при помощи щекотки сдвигаю его на край кровати, пока он не оказывается на полу, оставляя постель в полном моем распоряжении. Один из тех ритуалов, что привязывает друг к другу все семейные пары на свете. Миг единения, возвещающий начало нового дня. Вот только, вернувшись в спальню сегодняшним утром, Слим обнаружит произошедшие в программе изменения. По не зависящим от него причинам он сегодня не сможет предложить мне утреннюю затяжку, а я не стану с негодованием отталкивать косяк. В спальне меня нет.

Слышен шум спускаемой воды. На верхней площадке Павлов выходит из туалета на манер хирурга, с обеими руками на отлете, чтобы не дай бог не коснуться чего-нибудь, прежде чем ему удается попасть в ванную и отскоблить ладони под раковиной. Довольно странно, согласна, но при совместном проживании двух мужчин отношение к естественным отправлениям организма неизбежно складывается самое трепетное, что меня вполне устраивает.

– Пропусти меня, пожалуйста! – Мой брат кивает на дверь ванной.

– Не могу, – говорит Слим. – Там твоя сестра.

Выражение лица Павлова угасает на ватт. «Как, уже? – думает он. – В такую рань?»

Слим барабанит пальцами по двери и приникает к ней ухом, чтобы лучше расслышать ответ.

– Милая, тебя дожидается именная сигаретка.

Решится ли Слим назвать меня «милой», вопрос спорный. О происходящем в доме в тот момент, когда парни обнаруживают мое исчезновение, я могу только догадываться. Их худшие опасения подтверждаются, когда Слиму становится ясно: дверь в ванную не заперта.

– Она никуда не собиралась?

Павлов качает головой, бочком проникает в ванную, поворачивает кран с горячей водой и тут же разворачивается на пятках с испуганным выражением на лице, точной копией гримасы Слима.

– Деньги!

Я ничуть не преувеличиваю, сообщая о чистейшем ужасе, прозвучавшем в голосах обоих. Продавцы с цветочного рынка охотно подтвердят, что от нашего дома катится волна паники. Панель шкафчика под ванной отлетает в сторону. Хриплый вопль вырывается из двух глоток: трофей исчез. Здесь, в палисаднике, я слышу этот вой, хлопок двери и быстро приближающейся топот, так что времени выполнить задуманное (в их же интересах) у меня, похоже, остается не много. Позвольте поэтому дополнить картину, рассказав немного о себе, любимой.

Меня зовут Циско. Нет, вы не ослышались. Это прозвище придумал отец, и оно пристало ко мне крепче настоящего имени. Это вам не банальная Кэти или там Клер, так что, поверьте, если бы нас познакомили на вечеринке, то сразу же нашлась бы тема для разговора. В любом случае: я уверена, вы видели мое изображение в Сети. Уменьшенная до размеров компьютерного монитора, я могу сойти за худосочную школьницу, но в реальной жизни я немного покрупнее, что с готовностью подтвердят мои наиболее верные приверженцы. Не то чтобы я по своей натуре была жадной до чужого внимания, просто так получилось. Слим с Павловым не меньше моего страдали от постоянного интереса посторонних. Мы перестали быть личностями и превратились в предметы чужого вожделения и даже насмешек. И поэтому решили действовать. Мы восстали против человека, задумавшего все это. Против нашего домовладельца и антрепренера, импресарио и генератора идей, против нашего Свенгали ^[1] и шоумена, против жулика, против мистера Фрэнка Картье. И все же, хотя нам и удалось достичь удовлетворившего обе стороны соглашения, я пришла к выводу, что потерь уже не возместить. Украденного не вернешь. Это я поняла, проснувшись нынешним утром, и выбралась в палисадник, чтобы развести костер. Если мы собираемся жить дальше, мосты следует сжечь. Бумажные мосты, зажатые в моих руках.

– Циско! Не делай этого! Стой!

Я оборачиваюсь и вижу, как Слим вываливается во двор. Павлов несется за ним по пятам. На братце нет брюк, как я и воображала, но он тоже жаждет лишить трапезы язычки голодного пламени.

– Не-е-ет…