Книга Последний присяжный онлайн - страница 3

ГЛАВА 3
ГОРОД НА КРАЮ МИРА

I

Некоторое время назад (здесь, в безвременье, нельзя измерить, долго ли, коротко ли) облаченный в блестящую серебряную кольчугу молодой человек, чьи глаза сияли, стоял с копьем в руке на темных гигантских камнях стены между миром яви и миром сна. Запрокинув голову так, что шарфы на шлеме заструились вокруг его плеч и шеи, он сильным чистым голосом посылал свою песнь к звездам:

Дочь Эвриномы, что парит В краях летучих снов, Титан мне клялся на крови, И я бросаю зов.

Как некогда он звал в беде, Так я теперь зову Те крылья, что святых высот Превыше вознесут.

Закон богов он преступил, И ты теперь мой конь. Во мне по-прежнему горит Тот яростный огонь!

Пускай навек заключена Во прах душа моя – Чиста божественно она, Бессмертна, как твоя.

Она сквозь времени поток, Сквозь сон о вечности-весне, Не уставая, помнит, что Зовет тебя сейчас ко мне.

Пока он пел, в глубине бескрайнего небесного сумрака родилось движение, словно падучая звезда, словно растущий на глазах яркий метеор алмазного света. Юноша увидел, что из света вырвалось вперед летучее создание, изящное и быстрое, как антилопа, гордое, как испытанный в сражениях боевой конь в расцвете сил, и при этом более утонченное, чем фавн. Его окружало сияние. Оно неслось к зовущему по гребням волн из океана тьмы, попирая пенные шапки, танцуя на волнах над кругом света, и там, где свет касался воды, чернота волн на мгновение становилась изумрудной, глубокой и прозрачной.

Одно удивительное мгновение сон-лошадка мчалась вместе с неистовым прибоем, чтобы разбиться о железную стену, но в последний миг легко прыгнула и остановилась перед смеющимся юношей, окруженная сияющими брызгами. В развевающейся гриве еще путалась звездная пыль.

– Я позабыл, кто я такой, – сказал юноша, которого ослепила всемогущая красота появления сон-лошадки.

– Это одна из опасностей сновидения, от которых я поклялась оберегать тебя, любимый, – откликнулась она и напомнила юноше его имя. Она назвала его младшим из тех, кто верен свету. Голос ее был певучим, как ликование струн эоловой арфы. – Помни также, сын народа, происходящего от Адама и Титании, что я обязана отнести тебя, куда захочешь – к отдаленной звезде, или в миры, давно затерянные в краю бесконечной ночи, или через заводи времени к незапамятным эпохам, или дальше, в никем еще не виданные страны и сны. Садись и скажи мне, куда ты поедешь. Только за грань неподвижных звезд я не могу отнести тебя – запрещает непреложный закон.

II

Гален Уэйлок осторожно положил руку ей на гриву, и мягкость длинной шерсти звездного цвета пронзила его пальцы восторгом.

– Зачем я позвал тебя, я тоже забыл… Но я помню, что мной двигала гордость и необходимость сделать нечто, достойное мужчины.

Тут он услышал низкий удар колокола далеко за пустынными волнами и все вспомнил.

– Я должен найти дорогу в Тирион, где отбывает наказание основатель нашего ордена.

– Мы зовем его Азраилом. Он находится за краем мира, за пределами безопасности, здравого рассудка и звездного света. Я не смею отнести тебя туда.

Но Гален не выказывал ни нетерпения, ни отчаяния. Он стоял в тихой задумчивости. Ибо он был сведущ в мудрости сновидений, а в припоминании забытых вещей заключались смысл и тайна его искусства.

Он произнес по памяти:

– Четыре крепости хранят миров покойный сон, Четвероликою луной там правит Оберон. На вечный круг в земле людей поставлен Эвернесс, Высокий дом под куполом изменчивых небес.

– На полнолунье светел, чист, встает Келебрадон, До дня суда его сыны вкушают сладкий сон; Как полумесяц, Виндьямар без пристани плывет, Свободный, крепко он хранит покой соленых вод. На новолунье на краю был создан Тирион. Кто не раскаялся, предав, – его там слышен стон.

На этом месте Гален прервался и, сурово взглянув на сон-лошадку, сказал:

– Моя память создана вечной. Я припоминаю, что Азраила де Грэя держат именно в Тирионе. А поскольку серебряные башни Тириона вздымаются под луной, значит, на самом деле они находятся не за краем мира, но под звездными небесами. И смертным не заказано посещать сей город во сне. Почему ты скрываешь это от меня? Почему утверждаешь, что Азраил в другом месте?

– Он не в Тирионе, но за его пределами – в месте, которое называется Кровавый Плач. Мне не позволено относить тебя в безымянные места. Если ты отправишься в Кровавый Плач, мне придется отстать.

– Он за краем мира? Далеко ли?

– Далеко, ибо велико расстояние между добродетелью и преступлением! Я не могу отнести тебя в такую даль.

– Тогда доставь меня в Тирион. Я взываю к твоей древней клятве. А запредельное место, называемое Кровавым Плачем, я разыщу сам.

– Там опасно, – предупредила, испуганно отпрянув, сон-лошадка. – Тот, кто залетает слишком высоко или слишком низко, может заблудиться в сновидении и забыть, как вернуться в дневной мир.

– Я готов рискнуть.

Она печально опустила изящную голову.

– Тогда ты обречен. Ты собственными устами произнес это. Я могу отнести тебя в Тирион, но дальше я идти не должна.

III

Он забрался ей на спину, и со скоростью падающей звезды они ринулись вниз с великой стены. Свет окутал его, пока они поднимались в лиловый сумрак. Сквозь прорехи в посеребренных луной облаках он видел море снов внизу, высокие волны, увенчанные пеной, пробегающие по лику глубин. Лунный свет плясал на них, словно холодное пламя, искры и отблески света мерцали по гребням волн.

Он произнес слово силы, и луна зашла за облако. Когда она показалась снова, это была новая луна – без света.

Во тьме океан казался еще бездонней под осязаемой мглой облаков внизу. Юноша двигался сквозь распахнутую ночь.

Один раз на них налетел шторм – он успокоил его именем одного из князей бури, верного Эвернессу. В другой раз за ними погнались крылатые кошмары – он использовал оберегающую руну, и его серебряный скакун оставил кошмары позади. Потом бесплотный призрак пересек ветер по звездному лучу, чтобы потревожить их, его длинные паучьи конечности мерцали, словно дым, глаза светились. Но Гален сотворил знак Воора, и тварь дрогнула, убралась в другие сферы и края сновидений.

Они прибыли туда, где из моря вздымался в заоблачную высь горный хребет. Всадник различал приглушенный огромным расстоянием рокот грома и странную музыку водопадов на краю мира.

На вершинах гор были высечены мрачные и задумчивые узкоглазые лица. На всем протяжении горной цепи от края до края высились над облаками эти громадные темные лики. Звездный свет, тени, расстояние и туманы скрывали их черты от Галена. Он различал только блеск прищуренных огромных, словно озера, глаз, контуры угловатых скул, уши с длинными мочками, нахмуренные лбы. Одно или два лица увенчивали многобашенные короны. А может, это были крепости, то ли покинутые многие столетия назад, то ли занятые молчаливыми армиями какого-то народа, которому не требовалось ни света, ни огня.

Сон-лошадка не согласилась бы лететь за эти горы – она сказала, что на них лежит печать Оберона.

Она невесомо опустилась на лесную дорогу под сенью двух вершин. Здесь проход в форме седла сначала поднимался, а затем уходил вниз в обжитые земли на той стороне. По бокам тихонько шелестели на ночном ветру сосны, там и тут между ними виднелись обелиски и менгиры выше самих деревьев. Гален не мог припомнить, кто воздвиг эти молчаливые памятники и зачем, хотя его грызло неприятное ощущение, что когда-то он это знал.

Он пешком подошел к проходу. Единственным источником света было копье в его руке. Глубокие тени следовали за ним между скал.

На вершине перевала между двумя высокими горами Гален остановился и глянул вниз. При свете звезд он очень смутно разглядел – или подумал, что разглядел, – широкую долину, изрезанную девятью реками. Окруженный стеной, на мостах и причалах вокруг рек раскинулся город стройных башен. На башнях пылали сигнальные огни, однако цвет их был странен, словно горело не земное дерево.

За башнями простиралось небо, ибо на краю долины мир кончался.

– Ветер! Я заклинаю тебя твоими тайными именами – Борей, Эол, Зефир, Нот, – заклинаю четырьмя ветрами, принеси мне четыре вести с этих земель!

Ибо Гален припомнил, что порой спящим открываются странные знания и тайны.

Тихий голос у него над головой произнес:

– Я слышу вопли пытаемых, их стоны, всхлипы и сдавленные рыдания. Я слышу смех и веселье праведных, и по их приветствиям и речам я знаю, что этот народ живет безбедно и добродетельно. Я слышу шепот вод, пробегающих сквозь широкие сети, и догадываюсь о причине их благоденствия. Рыбаки закидывают огромные сети из человеческих волос в устья великих водопадов, срывающихся с края мира, и течение приносит в сети все потерянные сокровища из всех кораблекрушений в мировых океанах, о которых уже не помнит ни одна земная власть. Причина добродетели здешних жителей, как я слышал, в том, что один из властителей Моммура, града Бесконечного, назначил их тюремщиками обреченных и проклятых по законам безвременья. Постоянное и публичное напоминание о сверхъестественной справедливости подвигает народ к честности и открытости.

– Расскажи мне об этих проклятых, дух, – повелел Гален.

– Метод, применяемый тирионитами для исполнения своего долга, одновременно прост и жесток. Проклятые помещены в клетки, которые слишком малы для того, чтоб заключенный мог стоять или сидеть. Клетки целиком сделаны из утыканных шипами прутьев и на длинных цепях спущены со скал за край мира. В определенное время, в зависимости от периода обращения этих маятников, клетки пролетают на пути падающей воды, низвергающейся с края девятью водопадами. Она и питает, и мучает узников, ибо, пока они пребывают в полузатопленном состоянии, некоторых рыб, невесомо падающих в потоке, привлекает кровь на шипах клетки. Рыбы подплывают, чтобы испить крови из ран и ссадин, и сами накалываются на шипы. Пленник, если ему хватает ловкости рук, может поесть рыбы. По утрам вода превращается в обжигающий пар, а по вечерам в лед.

– Как называется это место?

– Я слышал, оно называется Кровавый Плач. Гален кивнул: так он и предполагал. Сон-лошадка говорила загадками, хотя и не лгала напрямую. Кровавый Плач находился за краем мира, это правда – но на расстоянии всего лишь длины цепи.

– Заключен ли там Азраил Эвернесский?

– Что до этого, юный маг, я не могу сказать, поскольку никогда не слышал от него ни крика, ни вздоха. Может, его там нет. А может, он просто не кричит от боли. Я ответил на четыре вопроса и сказал все. Но ты не спросил, да я и не ответил бы, какую опасность представляет край мира и что может спасти тебя, если свалишься за него.

И ветер стих.

Гален топнул ногой по камням.

– Земля! Говори! Из твоего лона вышел Адам, вышел Ясень, вышли Алалкомен и Мешия. Поведай мне теперь, что мне нужно знать об этой стране на твоем краю.

И голос, похожий на землетрясение, зашевелил почву под ногами, и путник услышал слова, отозвавшиеся дрожью в костях:

– Юный глупец, я чувствую стук копыт на моей широкой спине. Это едет рыцарь, чтоб убить тебя. Берегись! Он настигает!

При этих словах призывный перезвон тысяч сладкогласных колоколов вознесся мощной волной от города в долине, и по небу разлились красные сумерки. Внезапно небосвод за восточными башнями заполнило огромное золотое новорожденное солнце.

Громадный шар проплыл в нескольких сотнях футов над самыми высокими шпилями, и юноша видел, как их камни добела обожгло при прохождении этой гигантской сферы, а золотые лучи словно омыли утренние улицы потоками чистейшего огня.

В слепящем свете утра он увидел, что лес вокруг него состоял вовсе не из сосен. По обе стороны раскинулось кладбище колонн, тонких обелисков и стоячих камней, и лишь немногие из них оставались голыми. Большинство были оплетены и покрыты множеством благовонных нитей и палочек, которые Гален впотьмах по ошибке принял за сосновые иглы. Огненные лучи солнца прокатывались по горной стране и поджигали ритуальные благовония, так что огромный шар вставал посреди лесного пожара священных курений. Юноша вспомнил, что это солнечные обелиски, которые притягивают мощь светила.

Со струящимися по пепельно-бледным щекам слезами, ослепленный, без плана и цели заковылял он, кашляя, вниз по дороге. Со всех сторон в дыму клубилось ревущее пламя.

Впереди на дороге среди огня внезапно возник закованный в латы рыцарь на чалом скакуне. Обжигающие блики слепящего света зари вспыхивали на его броне. Он исходил дымом и паром, и от него шел ужасный жар, будто от печи. Когда он выхватил меч, тот вспыхнул огнем. Воин был одет в красное, узоры из меди и красного золота бежали по сияющей стали его кирасы, а на рубиновом шишаке шлема развевался гордый кроваво-алый плюмаж. Лицо он скрывал, и под этим шлемом мог оказаться кто угодно. На пылающем щите рдело изображение жаворонка.

Прибывший прогремел:

– Стой! Я воин зари. Это место – запретное как для смертных, всю жизнь не ведающих о кипящей вокруг войне, так и для слуг тьмы. Все, кто похоронен здесь, пытались пройти мимо меня.

И он повел мечом налево и направо. Насколько хватало глаз, могильные камни и памятники украшала надпись: «Убит на заре».

– Мы служим одному делу! – выкрикнул Гален. – Ибо я подданный Келебрадона, цитадели Света, и провел всю жизнь у нее на службе.

– Подданный? Подданные повинуются. Ступай назад. Ты не пройдешь.

– Мой мир в опасности, и только Азраил знает причину этого. Я приказываю тебе отойти и пропустить меня!

– Знаешь ли ты какое-нибудь имя или слова, чтобы приказывать мне? Если не знаешь, ты не властен пройти мимо меня, какие бы причины ни выдумал. Уходи, или я ударю тебя!

Дедушка наверняка знал нужные слова, но Галена им еще не обучили. Он был один.

– Ха! Ударишь меня? Меня?! Я один из стражей Эвернесса! Я владею силами, о каких ты и не догадываешься, малый дух! Я побеждал и худшие сны, чем ты!

Гален почувствовал, как от гнева и гордости покраснело лицо, а конечности задрожали от прилива энергии.

Без дальнейших препирательств красный рыцарь вонзил шпоры в бока своего чалого и, вращая дымящийся меч большими кругами над головой, устремился на дерзкого, словно намеревался затоптать его.

Но Гален наставил копье на противника и выкрикнул:

– Именем, данным Адамом прародителю вашей расы, – Уинрохим, Рохир, Эквус, Гиппос! Повелеваю, замри!

И конь остановился, споткнувшись, словно налетел на невидимую стену. Красный рыцарь был выброшен из седла головой вперед и рухнул кучей, но поднялся на одно колено, вскинув красный меч.

– Подлость! Какая низость! – воскликнул рыцарь. – Ты станешь сражаться копьем со мной, у которого нет равного оружия, а только меч в руке? Пощади меня лишь настолько, чтобы я мог подняться на ноги!

– Где были эти рыцарственные разговоры, когда ты собирался топтать меня конем?! – крикнул Гален. И провел длинный выпад копьем, одной рукой направляя удар, а другой усиливая его мощь, как учили.

Красный рыцарь, вставая на ноги, отбил первый и второй натиск своим дымящимся клинком, но он не мог перейти в контратаку, так как длина копья делала противника недосягаемым.

Воин зари широкими шагами двинулся вперед, коротко и часто взмахивая мечом, а Гален стремительно колол копьем. Искры от меча падали на щепки и осколки, стесанные клинком с древка копья, но пламя еще не возгорелось. Юноша был вынужден отступать все дальше, чтобы сохранять преимущество дистанции, но отступать бесконечно он не мог, ибо за спиной по-прежнему дымились кладбищенские камни.

Гален бил вправо, и красный рыцарь парировал мечом; бил влево, и рыцарский щит отбивал удары.

В ярости и нетерпении юный маг воззвал:

– Экскалибур! Галатин! Бальмунг! Нотханг! Я призываю проклятие четырех королей мечей на противостоящий мне клинок!

Меч красного рыцаря с громоподобным треском разлетелся вдребезги прямо у него в перчатке. Пока обломки сыпались с разбитой рукояти, Гален пробил защиту рыцаря справа и поразил его в горло.

Воротник рыцарских лат лопнул, сияющий наконечник Галенова копья пронзил кольчужный капюшон. У воина хлынула горлом кровь, и он рухнул ничком.

– Трусливый и подлый удар, недостойный рыцаря! Знай же, что я – сын стража Тириона. Мой род восходит к Юдхиштхире, справедливейшему из людей, сыну космического закона. Я призываю этот закон исполнить мое предсмертное проклятие, которое не коснулось бы тебя, поведи ты себя благородно: ты поплатишься жизнью еще до заката этого дня!

Но голос исходил не из тела красного рыцаря, неподвижно распростертого лицом вниз в расползающейся луже крови, но из точки в воздухе над ним.

Гален стоял над трупом, промокая лицо ламбрекеном.

– Я не убоюсь твоего проклятия, призрак, ибо мне ведомо искусство изгнания теней…

Но голос его прозвучал менее уверенно, чем ему бы хотелось.

Он выполнил ритуалы упокоения призрака: вылил вино, положил в рот трупу нужную травку, монеты на глаза и завалил тело большими камнями, дабы ограничить его передвижения. На кладбище хватало камней, разбитых крестов, фрагментов чаш и прочего, подходящего для этой цели.

Уже прошла половина утра, и Гален различал вдалеке облаченных в тончайший шелк жителей Тириона, высыпавших на улицы в широкополых шляпах, с зонтами от солнца в руках.

К полудню солнце съежилось, уйдя далеко на запад, и теперь плыло маленьким мутным пятнышком среди нагромождения облаков. Гален проехал через внешние пригороды и добрался до городских ворот.

Горожане в это прохладное время облачились в длинные плащи, а женщины, направляющиеся к фонтанам с высокими кувшинами на головах, прятали ноги под длинными струящимися многоцветными юбками.

Одна дама вежливо предложила Галену напиться из ее кувшина. Он так и сделал, потом намочил шарф и протер латы от дыма и копоти. Негромко рассмеявшись, женщина посоветовала ему не попадаться под Руку силам рассвета.

Ее слова показались Галену зловещими.

– А как насчет заката?

Она снова улыбнулась и покачала головой.

– Ни один житель Тириона никогда не видел сумерек, ибо вечер здесь переходит в ночь совершенно неуловимо. Перед тобой Полуденные врата с оком столь же ярким, что и око дня. Сможешь ли ты пройти через них живым, еще предстоит узнать. Но заката ты не увидишь!

И она указала на ворота неподалеку, которые Гален хмуро оглядел. Стража отсутствовала, но и арка и столбы дышали магией.

Гален обернулся, чтобы задать женщине очередной вопрос, но та исчезла, словно сон.

Левая колонна у ворот была белая, правая – черная, а на замковом камне арки начертан ведический глаз. Остальные камни отображали пять символов пятерых панданов. Гален попытался пройти сквозь ворота, но обнаружил, что не может этого сделать, ибо враждебная воля, излучаемая ведическим глазом, не пускала его.

Младший Уэйлок не был новичком в искусстве сновидения. Он повернулся и проделал обратно весь путь до того места, где лежал труп красного рыцаря. На раскопки ушел час. При приближении убийцы из ран на трупе хлынула свежая кровь. С некоторым трудом юноша снял с мертвеца красный плащ, снова провел все церемонии и совершил захоронение в точности как утром.

Затем юноша скинул собственный плащ (глубокого серебристо-серого оттенка, с меховым воротником) и скатал его. Он взял красный плащ и завернулся в него, скрыв лицо под капюшоном. Пятна крови не бросались в глаза среди алых, красных и красновато-коричневых переливов ткани.

Он проделал все мили обратно. На сей раз ворота удалось миновать без труда.

Гален шагал среди высоких зданий, музеев, залов и соборов внутренних кварталов Тириона. Уже близился вечер, и клонящееся к западу солнце казалось мутной точкой, чуть более яркой звездой среди множества других, уже начавших появляться на обретающей глубину темной синеве небосвода. Падал снег, и по мере приближения вечера складывалось впечатление, что дел у жителей Тириона совсем немного.

Гален видел мальчишек в меховых шапках, собиравшихся покататься на коньках по замерзшим общественным фонтанам, молодежь постарше, едущую в золоченых каретах и санях на бал или какое-то торжество, что угадывалось по свету свечей в огромных окнах. Все мужчины облачились в длинные черные тяжелые плащи и высокие шляпы, женщины кутались в меха, прятали нежные ручки в муфты, а их смеющиеся лица, румяные от холода и веселья, скрывались под тенью глубоких меховых капюшонов. Прекрасные лица казались юноше легкими тенями, он улавливал лишь намек на улыбку или блеск ярких веселых глаз, выхваченные светом разноцветных фонарей в руках факельщиков, сопровождавших дам на свидания.

Чем дальше он шел, тем больше свечей появлялось в бесчисленных дымчатых окнах тесно стоящих зданий. Но постепенно он забрел в район, где дома были особенно высокие и очень темные, музеи пустовали, а храмы стояли запертые и покинутые.

Чем больше сгущались сумерки, тем холоднее становилось. Гален избавился от красного плаща на ступенях пустующего храма и надел свой теплый серебристо-серый плащ.

Величественные улицы, по которым он шел, производили мрачное впечатление. Огромные изваяния стояли на пустых площадях или маячили на высоких пьедесталах в покинутых дворах. Их грозные лица походили на высеченные в скалах по ту сторону гор: глаза узкие, скулы высокие, странные длинные мочки ушей. Попадалось все больше фигур в боевых позах, с мечом и щитом, или вскинувших руку, и все они смотрели туда же, куда и направлявшийся к краю мира Гален.

Он миновал вереницу исполненных мрачной решимости статуй, венчавших ряд колонн в конце проспекта. Налево и направо, слабо различимые в свете звезд, вставали высокие черные каменные фигуры со вскинутыми руками и оружием. Все они смотрели наружу, во мрак.

Гален прошел несколько футов по темному мосту между двумя колоннами и тут сообразил, что это не мост, а причал, выдающийся в пустоту и обрывающийся без намека на бортик или перила.

Он сделал еще шаг вперед.

В сердце Галена вполз ужас, и юноша замер. Он осторожно посмотрел налево и направо, ища источник страха. Затем обернулся.

Позади него среди статуй обозначилась неподвижная тень в плаще с капюшоном. Капюшон смотрел на Галена. Юный маг медленно поднял сияющее звездным светом копье.

Фигура по-прежнему не двигалась. Гален осторожно приближался, шаг за шагом. Свет от наконечника копья упал на ткань плаща, в который завернулось существо.

Это был тот самый заляпанный кровью плащ, который он снял с трупа красного рыцаря.

И вот из-под капюшона раздался негромкий голос. Гален не смог определить, принадлежал он мужчине или женщине.

– Я вижу все в мире суда так же, как ты видишь все в мире сновидений, и ты не можешь скрыть от меня свои преступления, как я не могу скрыть от тебя свои сны.

– Кто ты? – спросил Гален. Голос ответил:

– Мой народ назначен следить за тем, чтоб никто не проник в мир с коварных берегов Настроила, так же как Эвернесс поставлен, чтобы не пропустить вторжение из кошмарного Ахерона. Однако наша раса была здесь до того, как возник город Тирион, ибо это место создано для содержания одного-единственного предателя, проклятого самим Обероном. Всех последующих заключенных отдавали нам только потому, что тюрьма уже существовала. Первый узник тоже из дома Эвернесса. Тоже предатель.

– Я не предатель, – сказал Гален.

– Будь моя воля, эти каменные статуи ожили бы и разорвали тебя на части. Однако я не стану препятствовать тебе. Ты идешь навстречу судьбе гораздо худшей, чем любая, на какую способно обречь тебя мое правосудие. Иди! Все, что ты сделал, вернется к тебе, и в охраняемое тобой место вторгнется некто в твоем плаще, как ты, надев плащ моего сына, вошел ко мне.

Пустой плащ опал на землю. Может, под ним никогда никого и не было.

– Погоди! – крикнул Гален. – Страж Тириона, послушай меня! Я сражался только потому, что на меня напали! Я пришел сюда только потому, что меня призвали! Я верен делу Света!

Он взывал к пустоте. Он посмотрел налево и направо, но ничего не увидел. Ткнул плащ концом копья, но ничего не произошло, голос не зазвучал.

Юноша произнес заклинание, которым его научили смягчать проклятия. Слова слетели с его губ глухо и медленно, и он не знал, подействовали ли они. Следует ли продолжать путь? Причины для задержки вроде бы отсутствовали. Он неуверенно пошел обратно по каменному мосту.

Там, где край моста обрывался в пустоту, три с лишним дюжины колец, каждое по двенадцать футов в диаметре, удерживали огромные звенья. Галену не доводилось видеть такого ни во сне, ни наяву – во тьму дугой уходили гигантские цепи, блестящие в звездном свете. Из центрального кольца ныряла вниз дальше всех остальных самая толстая и прямая цепь.

Сам того не заметив, Гален миновал береговые скалы и оказался за краем мира: полумост нависал над бездной. Под ногами был только воздух.

Недобрый знак. Когда он вышел за край мира – когда страж Тириона проклял его? Или раньше? Дурное место. Вещи здесь, в нескольких футах за границей мира, не связаны мирскими законами. Престолы и власти, к которым он обращался, теперь слишком далеко, чтобы услышать его, а простые предметы могут не откликнуться на свои истинные имена. Его молитва, призванная отклонить проклятия, рискует оказаться бессмысленной.

И все же нет причин ждать.

Он опустился на колени на краю причала, затем поставил ноги на громадные звенья длинной центральной цепи и перекинул тело через кромку мира.

V

Крутой спуск не отпечатался в памяти. В следующий момент Гален обнаружил, что стоит, балансируя, словно канатоходец, на звеньях гигантской цепи, ведущей к утопленному в нагромождении ледяных сталактитов замерзшего водопада кольцу. С этого кольца, оплетенная сосульками и наполовину погруженная в толстый лед, свисала жуткая клетка – сплошь из лезвий и шипов.

С обеих сторон и высоко над ней неподвижно и безмолвно висели в пустоте или застыли и вмерзли в лед железные клетки других не прощенных. Девять широких ледяных дорог сбегали с титанических скал, где оказался Гален. Место напоминало обнимающий бездну залив, ибо слева и справа юноша различал громадные, больше гор, утесы и вздымающиеся в пустоту скалистые пики, которые были испещрены мелкими уступами и расселинами. На них из занесенных ветром семян проросла жесткая трава и одинокие деревца.

Под ногами плыли несколько одиноких облаков, мерцала россыпь звезд, а дальше внизу простиралась бесконечная темнота.

Однако ближе находились окровавленные клетки, и стоял он на самой длинной цепи самой нижней из всех. Вечерние морозы застигли ее в высшей точке амплитуды и погрузили в стену водопада.

Вода еще сочилась со льдин, капая на скорчившуюся внутри клетки черную фигуру. Одна капля громко шлепнулась на склоненную голову, узник зашевелился и поднял голову. Он перегнулся пополам в клетке, которая не позволяла ему выпрямиться.

Сквозь спутанные пряди волос смотрели темные и властные глаза, запавшие от долгих страданий. Ястребиный нос, жестокий и твердый рот – горькое, суровое и безжалостное лицо. Тело узника прикрывали жалкие отрепья некогда парадного одеяния, словно его арестовали посреди праздника и не позволили переодеться. Кожа, иссеченная множеством шрамов и колотых ран, почернела от обморожений и уродливых ожогов.

– Я Азраил де Грэй Уэйлок, – произнес человек мрачно и негромко. И, протянув руку сквозь прутья, наложил ладонь на цепь. – Ты, посмевший прервать мои размышления, знай: стоит мне пожелать, и движение моей ладони опрокинет тебя в бездонный мрак за пределами сновидений. И твое тело никогда не проснется. А теперь говори и убеди меня удержать мою руку в неподвижности.

По его кисти и предплечью текла кровь: он ободрал плоть о крючья и железные когти своей тюрьмы.

Гален округлившимися глазами смотрел, как капли крови улетают вниз, прочь из глаз в бескрайнюю тьму под ногами, где, возможно, превращаются в лед, а может быть, падают вечно.

Юношу заполнил холодный ужас. Он понимал: того, что он сейчас сделает, уже не исправить.