Книга Жизнь пчел онлайн - страница 3

III

На следующее утро, в тот самый час, который был ему назначен, бригадир Гурель явился в отель Палас. Не останавливаясь, отказавшись от лифта, он поднялся по лестнице. На пятом этаже повернул направо, проследовал по коридору и позвонил в номер 415.

Оттуда – ни звука. Бригадир позвонил опять. После полдюжины безуспешных попыток он направился к комнате дежурного по этажу, где сидел как раз метрдотель.

– Мне нужен господин Кессельбах. Я звонил к нему раз десять.

– Господин Кессельбах не ночевал у себя. Мы не видели его с середины вчерашнего дня.

– А его секретарь? Слуга?

– Их мы тоже не видели.

– Значит, они тоже не ночевали в отеле?

– Несомненно.

– Несомненно! Откуда такая уверенность?

– Очень просто. Господин Кессельбах не проживает в нашем отеле как прочие постояльцы; он занимает личные апартаменты. Обслуживаем его не мы, а его собственный слуга, и нам не может быть ничего известно о том, что происходит у него.

– Действительно… Действительно…

Гурель выглядел немало озадаченным. Он пришел с определенными указаниями, с четким заданием, в пределах которого только и могла проявиться его сообразительность. За этими границами он не очень-то знал, как следует поступать.

– Если бы тут был шеф… – пробормотал он. – Если бы тут был шеф…

Он показал свою карточку с указанием места службы и должности. Затем задал наугад вопрос:

– Значит, вы не видели, чтобы они возвращались?

– Нет.

– Но заметили, как уходили?

– Тоже нет.

– В таком случае, откуда вам известно, что они уходили вообще?

– Нам об этом сказал господин, приходивший вчера в номер 415.

– Господин с черными усами?

– Да. Я повстречался с ним, когда он уходил, ровно в три часа. Он мне сказал: «Господа из номера 415 ушли. Господин Кессельбах сегодня проведет ночь в Версале, куда и следует отправить его почту».

– Но с кем был тот господин? В каком качестве он с вами разговаривал?

– Этого я не знаю.

Гурель забеспокоился. Все это казалось ему довольно странным.

– У вас есть ключ?

– Нет, господин Кессельбах заказал особые ключи.

– Пойдемте-ка туда, посмотрим.

Он стал яростно звонить в дверь. Ответом была тишина. Он собрался уже повернуть обратно, как вдруг склонился и торопливо прижался ухом к замочной скважине.

– Послушайте… Кажется… Ну да, слышно явственно… Кто-то стонет…

Он с силой ударил в дверь кулаком.

– Однако, мсье, вы не имеете права…

– Это я не имею права?!

Он заколотил в дверь изо всех сил, но все было напрасно.

– Слесаря! Побыстрее!

Гостиничный слуга кинулся исполнять приказ. Гурель расхаживал из стороны в сторону, шумя, но ни на что не решаясь. Слуги с разных этажей собирались кучками. К ним спешили служащие администрации, конторы.

– Разве нельзя, – воскликнул наконец Гурель, – войти туда через соседние помещения? Они ведь сообщаются с апартаментом?

– Да, но двери между ними всегда заперты на засовы, с обеих сторон.

– Тогда мне надо позвонить в Сюрте, – заявил бригадир, для которого, несомненно, не было иного спасения, кроме как в лице начальства.

– И в комиссариат полиции, – заметил кто-то.

– Можно и туда, – ответил он тоном человека, которого такая формальность мало занимала.

Когда Гурель вернулся, слесарь пробовал открыть дверь ключами из большой связки. Последний из них и привел в действие замок. Гурель торопливо вошел.

Он бросился туда, откуда доносились стоны, и наткнулся на секретаря Чемпэна и слугу Эдвардса. Один из них, Чемпэн, терпеливыми усилиями сумел ослабить узлы кляпа и издавал приглушенные крики. Другой, казалось, спал.

Их освободили. Гурель был в растерянности.

– А господин Кессельбах?

Он двинулся дальше. Господин Кессельбах сидел в кресле, привязанный к его спинке, уронив голову на грудь.

– Он, вероятно, в обмороке, – сказал Гурель, подойдя. – Попытки порвать узы лишили его последних сил.

Он быстро разрезал веревки, стягивавшие плечи. Торс сразу упал вперед. Гурель охватил его обеими руками, но тут же отпрянул с криком:

– Да он же мертв! Смотрите… Руки – как лед… И глаза…

Кто-то несмело предположил:

– Может быть, кровоизлияние… Лопнул сосуд…

– Правда, на нем нет раны. Естественная кончина.

Тело положили на диван, одежду на нем расстегнули. И на белой сорочке стали видны красные пятна. Когда ткань раздвинули, все заметили на уровне сердца крохотную ранку, из которой еще текла кровь. К рубахе булавкой была приколота визитная карточка, тоже в крови.

Гурель наклонился над нею. Это была визитная карточка Арсена Люпэна.

Полицейский выпрямился с решительным, властным видом.

– Убийство!.. Арсен Люпэн!.. Всем выйти из помещения! Никому не оставаться в салоне или в комнате! Этих господ – отнести и оказать им помощь в другом месте. Выйти всем и не прикасаться ни к чему. Сейчас явится шеф!

IV

Арсен Люпэн!

Гурель повторял эти два роковых слова в полном оцепенении. Они звучали в его душе, как погребальный звон. Арсен Люпэн! Король бандитов! Верховный авторитет среди авантюристов! Можно ли было такое себе представить!

– Ну, нет, не может быть, – прошептал он. – Потому что этот человек мертв!

Только вот… Действительно ли он мертв?

Арсен Люпэн!

Стоя возле трупа, Гурель был ошеломлен, сбит с толку. Он вертел в руках визитную карточку с таким страхом, будто получил вызов от призрака. Арсен Люпэн! Что теперь делать? Действовать? Начинать борьбу собственными средствами? Нет, нет… Лучше подождать… При столкновении с таким противником ошибки неизбежны… И затем, разве сейчас не должен прибыть шеф?

Прибудет шеф! Вся психология Гуреля сводилась к этой короткой фразе. Умелый и предусмотрительный, наделенный мужеством, опытом и геркулесовой силой, он был из тех, кто устремляется вперед лишь тогда, когда им показывают направление, и хорошо делают только то, что им велят. И недостаток собственной инициативы у Гуреля безмерно возрос с тех пор, как господин Ленорман занял место господина Дюдуа во главе Сюрте. Господин Ленорман – вот это был шеф! С ним можно было быть всегда уверенным, что ты – на верном пути. До того уверенным, что Гурель неизменно надолго застревал на месте, не получив от шефа должного толчка.

Но шеф вот-вот должен был явиться! Глядя на часы, Гурель высчитывал время этого прибытия. Лишь бы раньше не появился полицейский комиссар, которого уже, конечно, предупредили; либо следователь прокуратуры и судебно-медицинский эксперт не принялись некстати возиться здесь до того, как сам шеф сможет составить себе представление об основных обстоятельствах дела.

– Ну что, Гурель, о чем замечтался?

– Шеф!

Господин Ленорман был человеком еще молодым, если судить по выражению его лица, по глазам, живо сверкавшим из-за стекол очков. Но это был почти старец, если принять во внимание сгорбленную спину, иссохшую желто-восковую кожу, седеющие бороду и волосы и весь его вид – болезненный, надломленный, неуверенный. Он прожил трудную жизнь в колониальных владениях Франции в качестве правительственного комиссара, на самых опасных постах. Приобрел там лихорадку, неукротимую энергию, столь противоречащую его физическому состоянию, привычку жить в одиночестве, говорить мало и действовать в тишине, плюс – некоторую нелюдимость. И к пятидесяти пяти годам – вследствие нашумевшего дела пяти испанцев из Бискры – заслуженную, широкую известность. Справедливость восторжествовала, и его назначили вначале на важную должность в Бордо, потом заместителем шефа в Париже и наконец, после кончины господина Дюдуа, шефом Сюрте. И на каждом из этих постов он проявил редкую изобретательность в работе, большие способности, оригинальные и невиданные дотоле качества; в частности, он добился таких ярких и недвусмысленных успехов в разрешении четырех или пяти последних скандальных историй, взволновавших общество, что его сравнивали с целым рядом наиболее прославленных блюстителей закона прошлого. Что касается Гуреля, у того сомнений не было. Любимец шефа, высоко ценившего его за чистоту души и исполнительность, он ставил господина Ленормана превыше всего на свете. Шеф был для него самим богом, идолом, который не ошибается никогда.

В тот день господин Ленорман выглядел особенно утомленным. Он устало опустился на стул, распахнул полы своего редингота – старомодного сюртука, получившего широкую известность благодаря несовременному покрою и оливковому цвету, развязал коричневый, не менее знаменитый шарф и тихо вымолвил: «Рассказывай».

Гурель поведал обо всем, что видел и что ему удалось узнать, построив свое донесение в краткой форме, к которой приучил его шеф. Но, когда он показал карточку Люпэна, господин Ленорман вздрогнул.

– Люпэн! – воскликнул он.

– Да, Люпэн, вот он опять всплыл, эта скотина.

– Тем лучше, тем лучше, – сказал господин Ленорман после недолгого раздумья.

– Конечно, тем оно лучше, – повторил Гурель, любивший сопровождать комментариями редкие слова начальника, в упрек которому ставил только чрезмерную немногословность, – тем лучше, так как вы наконец померяетесь силами с противником, достойным вас… И Люпэн поймет, кто может с ним совладать… Люпэн будет уничтожен… Люпэн…

– Ищи! – приказал господин Ленорман, обрывая затянувшуюся речь.

Звучало это, как приказание охотника, отданное собаке. И действительно, как лучший охотничий пес, умело обшаривающий кусты, живой и умный, Гурель занялся поиском на глазах своего начальника. Кончиком трости господин Ленорман указывал то на одно, то на другое кресло, на угол комнаты, точно так же, как хозяин показывает четвероногому другу заросли, купы деревьев, пучки трав.

– Ничего нет, – сказал бригадир.

– Это для тебя, – проворчал господин Ленорман.

– То есть я хотел сказать… Для вас всегда найдется много вещей, которые дают показания, словно это люди, как настоящие свидетели. Пока ясно одно: перед нами – убийство, без всякого сомнения попадающее в послужной список Арсена Люпэна.

– Первое за все время, – заметил Ленорман.

– Действительно, первое… Но оно было неизбежно. Нельзя вести такую жизнь без того, чтобы однажды, под давлением обстоятельств, не впасть в этот величайший грех. Господин Кессельбах, наверно, защищался…

– Нет, ибо был связан.

– Правда, – в некоторой растерянности признал Гурель, – это и представляется здесь странным… Зачем убивать противника, который выведен из борьбы?.. Черт возьми, если бы я взял его за воротник вчера, когда мы оказались лицом к лицу, на пороге вестибюля!..

Господин Ленорман тем временем вышел на балкон. Затем проследовал в комнату господина Кессельбаха, ту, что справа. Проверил запоры дверей и окон.

– Окна в этих двух комнатах, когда я в них заходил, были заперты, – сказал Гурель.

– Заперты или прикрыты?

– Никто к ним не прикасался, шеф. А они, правда, заперты.

Послышавшиеся голоса заставили их возвратиться в гостиную. Там они застали судебно-медицинского эксперта, осматривавшего труп, и господина Формери, следователя.

– Арсен Люпэн! – воскликнул при их появлении Формери. – Я просто счастлив, что благоприятная случайность позволит мне заняться наконец этим бандитом! Скоро он убедится, какая у меня закваска!.. К тому же, на этот раз перед нами – убийца… Ну что ж, сразимся, мэтр Люпэн!

Господин Формери все еще не мог забыть странного приключения с диадемой княгини Ламбаль и того, с каким блеском обвел его вокруг пальца Люпэн несколько лет тому назад. В криминальных анналах Парижа слава этой истории не потускнела до сих пор. Воспоминания о ней вызывали еще смех, и господин Формери в глубине души сохранил жгучую досаду и жажду взять блистательный реванш.

– Убийство налицо, – заявил он убежденно, – мотивы же мы раскроем легко. Все идет как надо. Мсье Ленорман, честь имею вас приветствовать… Я просто в восторге…

Формери вовсе не был в восторге. Присутствие Ленормана, напротив, мало радовало его, начальник Сюрте не очень-то скрывал презрение, которое тот у него вызывал. Тем не менее следователь выпрямился и торжественно осведомился:

– Итак, доктор, вы полагаете, что смерть наступила примерно двенадцать часов тому назад, может быть – больше?.. То же самое представляется и мне… Мы полностью друг с другом согласны… А орудие преступления?

– Нож с очень тонким лезвием, господин следователь, – отозвался врач. – Смотрите, лезвие вытерли от крови платком самого убитого.

– Действительно… Действительно… Следы видны весьма отчетливо… А теперь послушаем, что скажут секретарь и слуга господина Кессельбаха. Их допрос, не сомневаюсь, прольет на дело некоторый свет.

Чемпэн, которого перенесли в его комнату слева от гостиной, как и Эдвардса, пришел уже в себя от испытанного. Он подробно изложил вчерашнее происшествие, беспокойство господина Кессельбаха, объявленный заранее визит человека, назвавшегося Полковником, рассказал наконец о нападении, которому они подверглись.

– Ага, ага! – воскликнул господин Формери, – значит, был сообщник! И вы слышали его имя… Вы говорите – Марко… Это очень важно. Когда в наших руках окажется сообщник, поиск быстро продвинется вперед…

– Да, но его нет у нас в руках, – заметил господин Ленорман.

– Посмотрим… Каждому овощу – свой сезон… И тогда, господин Чемпэн, этот Марко ушел сразу же после звонка господина Гуреля?

– Да, мы услышали, как он ушел.

– А после его ухода вы ничего не слышали?

– Да… Время от времени, но очень смутно… Дверь была закрыта…

– И что это было?

– Голоса… Эта личность…

– Называйте его по имени Арсен Люпэн.

– Арсен Люпэн, по-видимому, куда-то звонил.

– Прекрасно. Мы допросим служащую отеля, обеспечивающую телефонную связь с городом. Позднее вы услышали, как он, в свою очередь, ушел?

– Он убедился, что мы по-прежнему крепко связаны, и четверть часа спустя ушел, захлопнув за собой входную дверь.

– Да, тотчас после того, как совершил свое злодеяние. Отлично, отлично… Все складывается в единую цепь. А после?

– После этого мы уже ничего больше не слышали… Настала ночь, усталость навела на меня дремоту… То же самое было с Эдвардсом… И только сегодня утром…

– Да, я уже знаю… Ну что ж, дело движется неплохо. Все складывается в цепь…

И, отмечая этапы расследования таким тоном, словно каждый был важной победой над неизвестным преступником, он задумчиво перечислил:

– Сообщник… Телефон… Время преступления… Услышанные звуки… Хорошо… Очень хорошо… Остается установить мотивы преступления. В сущности, поскольку речь идет о Люпэне, мотивы тоже ясны. Господин Ленорман, не заметили ли вы следов взлома?

– Ни единого.

– Следовательно, похищено что-то, находившееся при жертве. Бумажник его нашли?

– Я оставил его в кармане жилета, – сказал Гурель.

Они перешли в гостиную, где господин Формери убедился, что в бумажнике были только визитные карточки и документы, удостоверяющие личность.

– Очень странно. Господин Чемпэн, не могли бы вы сказать, имел ли вчера при себе господин Кессельбах какую-либо сумму денег?

– Да. Накануне, то есть позавчера, в понедельник, мы побывали в Лионском кредитном банке, где господин Кессельбах арендовал сейф…

– Сейф в Лионском кредитном банке? Хорошо… Надо поискать и в этом направлении.

– И, уходя, господин Кессельбах открыл на себя счет, сняв с него пять тысяч франков кредитными билетами.

– Отлично. Теперь все ясно.

Чемпэн, однако, продолжал:

– Есть еще одно обстоятельство, господин следователь. Господин Кессельбах, в течение нескольких дней пребывавший в большой тревоге, – я говорил вам о ее причине, о проекте, которому он придавал исключительное значение, – господин Кессельбах особенно заботился о сохранности двух предметов; во-первых – шкатулки из черного дерева, которую он для верности положил в банковский сейф, а затем – небольшого конверта из черной кожи, в котором держал некоторые бумаги.

– И этот конверт?

– Перед приходом Люпэна он в моем присутствии положил его в эту дорожную сумку.

Господин Формери взял сумку; конверта в ней не оказалось. Он потер руки.

– Итак, все складывается в цепь… Нам известен виновник, условия и мотив преступления; дело не будет сложным. Мы с вами во всем согласны, не так ли, мсье Ленорман?

– Ни в чем.

Несколько минут в гостиной царило полное недоумение. Комиссар полиции прибыл, и за его спиной, несмотря на полицейских, охранявших дверь, толпа журналистов и гостиничного персонала ворвалась в вестибюль и не желала его покидать. Как ни была известна резкость шефа Сюрте, его суровость, порой доходившая до грубости, что послужило поводом для нескольких головомоек в высоких инстанциях, – неожиданный ответ Ленормана сбил всех с толку. Господин Формери выглядел особенно озадаченным.

– Однако, – сказал он, – мне кажется, все очень просто: Люпэн ограбил Кессельбаха…

– Но зачем он его убил? – вставил господин Ленорман.

– Чтобы ограбить.

– Извините, показания свидетелей говорят о том, что ограбление состоялось еще до убийства. Вначале господина Кессельбаха связали, лишили возможности позвать на помощь, а затем уж обчистили. Почему же Люпэн, до сих пор не совершивший ни одного убийства, лишил жизни человека, не способного сопротивляться и уже ограбленного?

Следователь погладил свои длинные светлые бакенбарды жестом, обычным для него в тех случаях, когда перед ним вставал трудноразрешимый вопрос. И задумчиво возразил:

– Здесь может быть несколько ответов…

– Каких же?

– Зависит… Зависит от множества фактов, пока еще не известных… Сомнения, впрочем, могут оставаться только по поводу мотивов. По всему остальному мы согласны.

– Нет.

На сей раз ответ снова прозвучал еще более резко, отчетливо, почти невежливо, так что следователь, совершенно растерянный, не посмел даже протестовать и застыл в недоумении перед своим странным коллегой. Наконец, он произнес:

– У каждого – своя система. Хотелось бы познакомиться с вашей.

– У меня ее нет.

Шеф Сюрте поднялся и сделал несколько шагов вдоль гостиной, опираясь на трость. Вокруг все молчали и странно было видеть, как этот исхудалый, надломленный человек подавлял остальных силой властного нрава, которой уже подчинялись, хотя еще не смирились с нею до конца.

После долгого молчания он наконец произнес.

– Я хотел бы осмотреть помещения, примыкающие к этой квартире.

Директор показал ему план отеля. У комнаты справа, в которой жил сам господин Кессельбах, был единственный выход – через прихожую. Но комната секретаря, которая находилась слева, сообщалась с другим помещением.

– Пройдем туда тоже, – предложил шеф Сюрте.

Господин Формери, не сдержавшись, пожал плечами и пробурчал:

– Но ведь дверь между ними заперта, и окна – тоже.

– Пройдем туда все-таки, – повторил господин Ленорман.

Его провели в первую из пяти комнат, оставленных для госпожи Кессельбах. Потом, по его просьбе, показали ему следующие четыре. Все двери между апартаментами были с обеих сторон заперты на засовы.

Он спросил:

– Ни одна из этих комнат не занята?

– Нет.

– А ключи?

– Они постоянно находятся в конторе.

– Значит, никто не мог сюда пробраться?

– Никто, за исключением дежурного по этажу, обязанного проветривать их и вытирать пыль.

– Позовите его.

Слуга, некий Гюстав Бедо, сообщил, что накануне, согласно полученному им указанию, он запер окна во всех пяти комнатах.

– В котором часу?

– В шесть вечера.

– И вы ничего не заметили?

– Нет, ничего.

– А сегодня утром?

– Сегодня я открыл окна ровно в восемь часов.

– И ничего при этом не нашли?

– Нет… Ничего… Впрочем…

Он явно колебался. Засыпанный вопросами слуга наконец признал:

– Так вот, в комнате номер 420, возле камина, я нашел изящный футляр для сигарет… который собирался сегодня же вечером отнести в контору.

– Этот футляр при вас?

– Нет, он в моей комнате. Это сигаретница из вороненной стали. С одной стороны в нее кладут табак и папиросную бумагу, с другой – спички. На ней инициалы золотом: буквы «Л» и «М».

– Что вы говорите?

Это сказал Чемпэн, выступивший вперед и казавшийся крайне удивленным.

– Вы сказали – футляр из вороненной стали?

– Да.

– С тремя отделениями – для табака, бумаги и спичек… И в нем – русский табак, светлый и тонкий, не так ли? Принесите-ка его… Мне надо на него взглянуть… Хочу убедиться сам…

По знаку начальника Сюрте Гюстав Бедо удалился. Господин Ленорман сел и острым взором стал рассматривать ковры, мебель, занавески. Наконец спросил:

– Мы действительно в номере 420?

– Да.

Следователь усмехнулся:

– Хотелось бы узнать, какая связь видится вам между этим случаем и драмой. Пять запертых дверей отделяют нас от комнаты, где Рудольф Кессельбах был убит.

Господин Ленорман не снизошел до ответа.

Время шло. Гюстав не возвращался.

– Где этот служащий ночует, господин директор? – спросил шеф Сюрте.

– На шестом этаже, над улицей Иудеи, то есть как раз над нами. Странно, что его еще нет.

– Не будете ли вы добры послать кого-нибудь за ним?

Директор отправился сам, сопровождаемый Чемпэном. Несколько минут спустя он вернулся, на сей раз – один. Вернулся бегом, с перекошенным лицом.

– Ну что там?

– Он мертв…

– Убит?

– Да!

– Гром и молния! – воскликнул господин Ленорман. – Этих мерзавцев голыми руками не возьмешь! Вперед, Гурель, галопом: пусть перекроют все выходы из гостиницы… И хорошо охраняют… А вы, господин директор, ведите нас в комнату Гюстава Бедо.

Директор вышел. Но перед тем, как последовать за ним, господин Ленорман нагнулся и поднял крохотный бумажный кружок, к которому был давно прикован его взор.

Это была этикетка с синей каймой. На ней стояла цифра – 813. На всякий случай он положил ее в свой бумажник и догнал остальных.