Книга Красная трава онлайн - страница 5

ГЛАВА VII

– Гм-м-м… прекрасный удар! – оценил сенатор.

Шар взлетел очень высоко, и в небе повис прочерченный им кильватерный след из рыжего дымка. Вольф опустил клюшку, и они отправились дальше.

– Да, – равнодушно сказал Вольф, – я прогрессирую. Если бы я тренировался регулярно…

– Никто вам в этом не мешает, – сказал сенатор Дюпон.

– Как ни верти, – ответил Вольф, – всегда найдется кто-нибудь, кто играет лучше тебя. И что тогда? Чего ради?

– Ну и что, – сказал сенатор. – Это же игра.

– Именно потому, – сказал Вольф, – что это игра, нужно быть первым. Иначе все это глупости и только. Да! К тому же вот уже пятнадцать лет, как я играю в пентюх… ты что, думаешь, это меня еще возбуждает…

Тележка разболтанно вихляла из стороны в сторону позади сенатора и при первой же возможности воспользовалась легкой покатостью, чтобы подкатиться и исподтишка стукнуть его под зад. Сенатор запричитал.

– О горе! – простонал он. – У меня до поры будет плешь на заду!..

– Не будь таким неженкой, – сказал Вольф.

– И это, – сказал сенатор, – в моем-то возрасте! Унизительно!

– Немного прогуляться тебе на пользу, – сказал Вольф, – уверяю тебя.

– Какую пользу может принести то, что досаждает? – спросил сенатор.

– Но досаждает все, – сказал Вольф, – и что-то все же делается…

– О! – сказал сенатор. – Под тем предлогом, что вас ничто не привлекает, вы считаете, что всем все опротивело.

– Ну хорошо, – сказал Вольф, – вот сию минуту чего ты хочешь?

– Ну а если бы этот же вопрос задали вам, – проворчал сенатор, – вам ведь было бы трудно на него ответить, не так ли?

Действительно, Вольф сразу не ответил. Он размахивал клюшкой и забавы ради обезглавливал стебли распердунчиков кривляющихся, росших там и сям на площадке для пентюха. Из каждого отрубленного стебля извергалась клейкая струя черного сока, которая надувалась в небольшой черный воздушный шарик, украшенный золотой монограммой.

– Трудно бы мне не было, – сказал Вольф. – Просто сообщил бы тебе, что ничто больше не вызывает во мне желания.

– Что-то новенькое, – захохотал сенатор, – ну а как же тогда машина?

– Это скорее от отчаяния, – в свою очередь усмехнулся Вольф.

– Возможно, – сказал сенатор, – но ведь вы же не все перепробовали.

– Верно, – сказал Вольф. – Еще не все. Но это дело наживное. Прежде всего, необходимо ясное понимание вещей. Ну да ладно, этак я не догадаюсь, чего же ты хочешь.

Сенатор посерьезнел.

– А вы не будете надо мной смеяться? – спросил он.

Уголки его пасти были влажны и подергивались.

– Отнюдь, – сказал Вольф. – Узнай я, что кто-то действительно чего-то хочет, у меня бы поднялось настроение.

– Мне только-только стукнуло три месяца, – сказал сенатор доверительным тоном, – а я уже хотел гав… гав… гав-виана.

– Гавиана, – рассеянно поправил Вольф.

И тут же спохватился:

– Гавиана!..

Сенатор вновь осмелел. Его голос окреп.

– По крайней мере, – объяснил он, – это четкое и точно сформулированное желание. Гавиан, он такой зелененький, у него такие остренькие кругляжки, а когда его бросаешь в воду, он хлюпает. В общем… для меня… гавиан таков.

– Так ты хочешь именно его?

– Да, – гордо сказал сенатор. – У меня в жизни есть цель, и поэтому я счастлив. Я хочу сказать, был бы счастлив без этой мерзкой тележки.

Вольф, принюхиваясь, сделал несколько шагов и перестал сшибать головки распердунчиков. Он остановился.

– Хорошо, – сказал он. – Я выпрягу тебя из тележки, и мы пойдем искать гавиана. Увидишь, меняется ли что-нибудь, когда имеешь то, что хочешь.

Сенатор остановился и оторопело заржал.

– Как? – сказал он. – Вы это сделаете?

– Я же сказал…

– Только без шуток, – у сенатора перехватило дыхание. – Не нужно подавать такую надежду старому, усталому псу…

– Тебе везет, ты чего-то хочешь, – сказал Вольф, – ну а я собираюсь тебе помочь, это так естественно…

– Блин! – сказал сенатор. – В богословии это называется забавной метафизикой.

Во второй раз Вольф наклонился и высвободил сенатора из постромок. Оставив себе одну из пентюклюшек, он сложил остальные на тележку. Никто ее не тронет, ибо моральный кодекс пентюха особо строг.

– В дорогу, – сказал он. – За гавианом нужно идти на восток и пригнувшись.

– Даже пригнувшись, – сказал Дюпон, – вы все равно выше меня. Так что я останусь как есть.

И они отправились, тщательно обнюхивая почву. Ветерок колыхал небо, посеребренное и подвижное брюшко которого опускалось иногда приласкать огромные голубые зонтики майских кардамошек, они все еще были в цветах, и их перечный запах подрагивал в теплом воздухе.

ГЛАВА VIII

Расставшись с Вольфом, Лиль заспешила. Перед ней запрыгал голубенький лягушонок. Квакушка без комплементарного пигмента. Она прыгала в сторону дома и обставила Лиль на два прыжка. Квакушка вознамерилась было увеличить отрыв, но Лиль быстро поднялась наверх, чтобы подкраситься у себя перед трельяжем. Кисточкой сикось, щеточкой накось, жидкость на лобную кость, взлохматить ради хохмы лохмы, состроить миникуры ноготкам – и все готово. Часок – не больше. Пробегая мимо, она попрощалась с горничной и была такова. Пересекла Квадрат и через маленькую дверцу выбралась на улицу.

Улица подыхала со скуки и, пытаясь развлечься, лопалась от тоски длинными причудливыми расщелинами.

В оживленной зыби теней сверкали яркоцветные каменья, неясные отраженья, пятна света, гасшие вслед за случайными неровностями почвы. Опальный отблеск, чуть дальше – кто-то из семейства горных, возможно хрусталь, из тех, что на манер каракатиц пускают золотую пыль в глаза желающим их схватить; трескучая молния дикого изумруда и вдруг – нежные колонии малолетних бериллов. Семеня мимо, Лиль обдумывала, какие вопросы стоит задать. А платье, ни на шаг не отставая, льстиво ластилось к ее ногам.

Пробивавшиеся из-под земли дома росли с каждым шагом, теперь это была уже самая настоящая улица с жилыми домами и уличным движением. Пройти три перекрестка, на четвертом повернуть направо; пронюхивательница (а в просторечии – нюхалка) жила в высокой хибаре, водруженной на долговязые ноги из мозолистого дерева, вокруг которых перекручивалась лестница с развешанными на перилах отвратительными лохмотьями, призванными, насколько это было возможно, придавать месту особый колорит. Ароматы карри, чеснока и пумперникеля беспорядочно блуждали в воздухе, оттененные, начиная с пятого лестничного пролета, кислой капустой и рыбой не первой молодости и свежести. В конце лестницы, на самой верхотуре, ворон с выбеленной не по годам наисвирепейшей перекисью водорода головой встречал гостей, протягивая им дохлую крысу, которую он аккуратно держал за хвост. Крыса служила долго, ибо посвященные приношение отклоняли, а кроме них сюда никто и не заглядывал.

Лиль вежливо улыбнулась ворону и трижды постучала в дверь подвешенной на шнурке колотушкой – для того чтобы вас принять, будьте так любезны.

– Войдите! – сказала нюхалка, которая поднималась по лестнице за ней по пятам.

Лиль и вошла, специалистка за нею. В лачуге было на метр воды, и передвигаться, чтобы не попортить мастику пола, приходилось на плавучих матрасах; Лиль осторожно взяла курс на обитое потертым репсом кресло, предназначенное для посетителей, в то время как нюхалка лихорадочно вычерпывала воду и выливала ее из окна проржавевшей насквозь кастрюлей. Когда вода спала, она, в свою очередь, уселась за нюхательный столик, на котором покоился ингалятор из синтетического хрусталя. А под ним, пригвожденная к блеклому сукну его весом, лежала без памяти большая бежевая бабочка.

Нюхалка приподняла инструмент и, брезгливо поджав губы, подула на бабочку. Затем, отставив свой аппарат налево, вытащила из-за корсажа обливающуюся дымящимся потом колоду карт.

– Вам как, на полную катушку? – спросила она.

– У меня мало времени, – сказала Лиль.

– Тогда на полкатушки с остатком? – предложила нюхалка.

– Да, и остатки, – сказала Лиль в надежде, что они будут сладки.

Бабочка начала слегка подрагивать. И издала легкий вздох. Колода таро расточала запах зверинца. Нюхалка быстро выложила на стол шесть первых попавшихся карт и свирепо в них внюхалась.

– Черт возьми, черт возьми, – сказала она. – Я не учуиваю в вашем раскладе ничего особенного. Плюньте-ка на землю, надо посмотреть, и наступите ногой.

Лиль подчинилась.

– Теперь уберите ногу.

Лиль убрала ногу, а нюхалка зажгла маленькую бенгальскую свечку. Комната наполнилась светящимся дымом и ароматом зеленого пороха.

– Так-так, ну вот, – сказала нюхалка. – Теперь вынюхивается куда яснее. Чую для вас новости о ком-то, к кому вы расположены. И еще деньги. Незначительная сумма. Но как-никак деньги. Ничего, очевидно, сногсшибательного. Называя вещи своими именами, можно, пожалуй, даже сказать, что ваше финансовое положение не изменится. Подождите.

Она выложила поверх первых шесть новых карт.

– Ага! – сказала она. – В точности то, что я и говорила. Вам придется слегка поистратиться. Но зато письмо, оно затронет вас очень близко. Быть может, ваш муж. А это означает, что он с вами поговорит, ведь было бы, право, довольно странно, если бы ваш муж написал вам письмо. Теперь дальше. Выберите карту.

Лиль взяла первую попавшуюся, на сей раз пятую.

– Смотрите-ка! – сказала нюхалка. – Не это ли точное подтверждение всего того, что я вам предсказала! Большое счастье для кого-то из вашего дома. Он найдет то, что ищет уже очень давно, после болезни.

Лиль подумала, что Вольф не зря построил машину и что наконец-то его усилия будут вознаграждены, но – побереги печенку!

– Это правда? – спросила она.

– Самая что ни на есть достоверная и официальная, – сказала нюхалка, – запахи никогда не лгут.

– Да-да, я знаю, – сказала Лиль.

В этот миг обесцвеченный ворон постучал клювом в дверь, варварски имитируя прощание славянки.

– Мне надо пошевеливаться, – сказала нюхалка. – Вы и в самом деле настаиваете на остатках?

– Нет-нет, – сказала Лиль. – Мне достаточно знать, что мой муж получит наконец то, что ищет. Сколько я вам должна, мадам?

– Дюжину плюх, – сказала нюхалка.

Матерая бежевая бабочка на глазах оживала. Вдруг она поднялась в воздух. Летела она тяжело, неуверенно, как самая немощная летучая мышь. Лиль отшатнулась. Ей стало страшно.

– Чепуха, – сказала нюхалка.

Она выдвинула ящик и вынула револьвер. Не вставая, прицелилась в бархатистую тварь и выстрелила. Раздался мерзкий хруст. Бабочка, пораженная прямо в голову, сложила крылья на груди и безучастно спикировала вниз. С мягким стуком она шмякнулась на пол, поднялась пыль шелковистых чешуек. Лиль толкнула дверь и вышла. Ворон вежливо с ней попрощался. Следующая посетительница ждала своей очереди. Маленькая худая девчушка с беспокойными черными глазами, сжимавшая в чумазой руке монетку. Лиль начала спускаться по лестнице. Чуть поколебавшись, девчушка двинулась за ней следом.

– Простите, мадам, – сказала она. – Она говорит правду?

– Да нет же, – сказала Лиль, – она говорит о будущем. Это, знаете ли, совсем не одно и то же.

– Это заслуживает доверия? – спросила девчушка.

– Это иногда заслуживает доверия, – сказала Лиль.

– Меня пугает ворон, – сказала девчушка. – А дохлая крыса противно воняет. Терпеть не моту крыс.

– Я тоже, – сказала Лиль. – Но на этой нюхалке не разоришься… Ей не по средствам дохлые ящерицы, как у разнюхивательниц высокого полета.

– Тогда я возвращаюсь, мадам, – сказала девчушка. – Спасибо, мадам.

– До свидания, – сказала Лиль.

Девчушка быстро взобралась обратно по искореженным ступенькам. Лиль торопилась поскорее вернуться домой, и на всем пути скорченные горбункулы бросали сверкающие блики на ее красивые ноги, в то время как день начинал наполняться просыпанными дорожками янтаря и пронзительным сумеречным стрекотанием.