Книга Морская Дама онлайн

Глава I
Пришествие Морской Дамы

I

Все прежние случаи появления на суше русалок, сведения о которых до нас дошли, отмечены печатью сомнительности. Даже весьма обстоятельный рассказ о той морской даме из Брюгге, что была столь искусна в вышивании, дает известные основания для скептицизма. Должен сознаться, еще год назад я ничему подобному не верил. Однако теперь, перед лицом неоспоримых фактов, касающихся хорошо известных мне людей, и благодаря тому, что мой троюродный брат Мелвил (по линии семейства Ситен-Кару) оказался главным очевидцем происшедшего, эти старинные легенды представляются мне в совершенно ином свете. Тем не менее весьма большое число людей приложило немалые усилия с целью замять эту историю, и, если бы не мои усердные расспросы, лет через сорок ей наверняка суждено было бы выглядеть такой же сомнительной, как и те давние легенды. Даже сейчас распространено мнение, будто… Впрочем, в попытках замолчать ее они, несомненно, столкнулись с исключительными трудностями, и то, что им столь многое удалось, показывает, какое большое значение придается в подобных случаях сохранению тайны.

Что касается местности, где разыгрались эти события, то здесь, по крайней мере, нет ничего загадочного или неясного. Они начались на пляже чуть восточнее Сандгейт-Касла, в сторону Фолкстона, а закончились менее чем в двух милях оттуда – на пляже у самого фолкстонского пирса. Начало им было положено в погожий, солнечный августовский день прямо под окнами полудюжины домов. На первый взгляд одного этого достаточно, чтобы всеобщее неведение о них представлялось почти невероятным. Однако в дальнейшем ваше мнение на этот счет, возможно, изменится.

В тот день две очаровательные дочери миссис Рандолф Бантинг отправились купаться в обществе гостившей у них мисс Мэйбл Глендауэр. Главным образом со слов этой последней, а также миссис Бантинг я смог по частям восстановить доподлинные обстоятельства появления Морской Дамы. От старшей мисс Глендауэр, сестры Мэйбл, хотя она и была главным действующим лицом почти всех последовавших событий, я не получил, да и не пытался получить вообще никаких сведений.

Здесь замешан вопрос о ее чувствах – а они в данном случае, как мне представляется, должны быть весьма непростыми. Что вполне естественно. Так или иначе, обычная бесцеремонность, свойственная литераторам, мне изменила, и затронуть их я не осмелился…

Вам следует знать, что виллы восточнее Сандгейт-Касла расположены особенно удачно: принадлежащие им сады спускаются к самому пляжу и не отделены от него ни эспланадой, ни дорогой или тропинкой, как у девяноста девяти из ста домов, выходящих на море. С площадки подъемника у западного края лежащих на возвышенности Лугов хорошо видно, как они теснятся внизу, у самого моря. А из-за того что в этой части побережья вдоль берегового обрыва устроено множество высоких защитных бун, пляж здесь практически отрезан ими, и доступа на него извне нет, разве что во время отлива, когда можно обойти буны со стороны моря. Вследствие этого в купальный сезон здешние дома пользуются огромным спросом, и многие владельцы обычно сдают их на лето состоятельным господам из хорошего общества.

В их число, бесспорно, входило и семейство Рандолфа Бантинга. Правда, оно не принадлежало к аристократии или хотя бы к тем, кого газеты могут, не получив за это дополнительного вознаграждения, назвать «людьми благородного происхождения». Никаких прав на родовой герб у них не было. Однако, как иногда замечала миссис Бантинг, они ни на что подобное и не претендовали, будучи (как и каждый в наше время) чужды снобизма. Они были всего лишь скромные Бантинги – что называется, «люди достойные», происходившие из многочисленного хэмгшшрского рода, излюбленным занятием которого было пивоварение, и независимо от того, смогли бы или нет газеты за соответствующую мзду доказать их «благородство», не может быть сомнении, что миссис Бантинг имела полное право называться «дамой», а мистер Бантинг и Фред изо всех сил старались держаться джентльменами, и все их поступки и помыслы отличались деликатностью и утонченностью.

А еще в то время у них гостили две мисс Глендауэр, которым миссис Бантинг с тех пор, как умерла миссис Глендауэр, отчасти заменяла мать. Обе мисс Глендауэр приходились друг другу сводными сестрами и были, бесспорно, благородного происхождения, принадлежи к сельскому дворянскому роду, который лишь в последнем поколении снизошел до торгового сословия и сразу же, подобно Антею, восстал с новыми силами и новым богатством. Наследницей этого богатства стала старшая сестра Эделин, в жилах которой и текла кровь коммерсантов. Она в самом деле была очень богата, а кроме того, у нее были темные волосы, серые глаза и очень серьезные взгляды на жизнь. Когда ее отец умер, что случилось незадолго до смерти ее мачехи, она уже приближалась к самому концу поздней молодости: скоро ей должно было исполниться двадцать семь. Раннюю свою молодость она посвятила отцу, отличавшемуся крайней раздражительностью, что напоминало ей о юных годах Элизабет Баррет Броунинг.(Броунинг Элизабет Баррет (1806–1861) – пользовавшаяся в свое время большой известностью английская поэтесса). Но когда он переселился в тот мир, где, несомненно, получил больший простор для выражения своего нрава, – ибо что есть наша здешняя жизнь, как не школа обуздания характера? – она наконец вырвалась на свободу. Стало очевидно, что она всегда отличалась самостоятельностью мнений, весьма определенных и неглупых, и накопила немалый запас энергии и честолюбия. Развернувшись и созрев, она превратилась в явную и критически настроенную сторонницу социализма, расцветала на политических собраниях и теперь была помолвлена с блестящей и многообещающей, но несколько экстравагантной и романтической персоной – Гарри Чаттерисом, племянником графа, героем светских сплетен и вполне вероятным кандидатом от либералов на выборах в коптском округе Хайд. Во всяком случае, об этом поговаривали, и он постоянно был на виду, а мисс Глендауэр нравилось чувствовать, что она помогает ему, тоже постоянно будучи на виду, – главным образом по этой причине Бантинги и сняли на лето дом в Сандгейте. Время от времени Чаттерис приезжал к ним и оставался на день-другой, а иногда уезжал по своим делам; он был известен как весьма разносторонний, блестящий молодой политик высшего разряда – считалось, что, если принять во внимание все обстоятельства, округ Хайд, пригласив его, сделал очень удачный ход. А Фред Бантинг был помолвлен с другой мисс Глендауэр, сводной сестрой Эделин – не столь выдающейся, далеко не столь богатой, семнадцатилетней и, возможно, вообще более заурядной Мэйбл Глендауэр, которая уже давно, еще учась вместе с Эделин в школе, поняла, что не стоит и пытаться умничать, когда та поблизости.

Бантинги никогда не купались «совместно», что в 1898 году все еще считалось на грани неприличия, однако мистер Рандолф Бантинг и его сын Фред, не таясь, пошли вместе со всеми на пляж вместо того, чтобы спрятаться подальше или отправиться на прогулку, как было принято в прежние времена. (И это несмотря на то, что в числе купальщиц была мисс Мэйбл Глендауэр, невеста Фреда). Маленькой процессией они прошествовали под вечнозелеными дубами сада, спустились по лестнице и вышли к морю.

Впереди шла миссис Бантинг, озираясь сквозь очки по сторонам с таким видом, словно высматривала любителей подглядывать. Эделин Глендауэр, которая никогда не купалась, так как считала, что при этом выглядит недостаточно достойно, шла с ней в простом, но дорогом «романтическом» утреннем платье, к каким питают особую склонность социалистки. Под защитой этого авангарда следовали одна за другой три девушки в очаровательных парижских купальных костюмах и шапочках – хотя последних было совсем не видно под огромными капюшонами махровых халатов – и, разумеется, в чулках и туфлях, потому что они купались в чулках и туфлях. Дальше шли горничная миссис Бантинг, вторая горничная и та горничная, которую привезли с собой обе мисс Глендауэр, с полотенцами, а на некотором расстоянии от них – мужчины с веревками и всем прочим. (Миссис Бантинг всегда обвязывала дочерей веревкой, прежде чем дать им хотя бы ступить ногой в воду, и не отпускала ее, пока те снова не оказывались в безопасности на берегу. Правда, Мэйбл Глендауэр обвязываться веревкой отказывалась.)

Там, где кончался сад и начинался пляж, мисс Глендауэр свернула в сторону, уселась на зеленой железной скамейке под вечнозеленым дубом и, открыв на нужной странице «Сэра Джорджа Тресседи» – книгу, которой она, как и следовало ожидать, в то время неумеренно восторгалась, – смотрела, как остальные направляются дальше. (Роман Хамфри Уорд (Мэри Огасты Арнодц, 1851–1920) – английской романистки, произведения которой отличались социально-дидактической направленностью). Яркой, оживленной, веселой, благополучной группой шли они по залитому солнцем пляжу, а за ними, все в зелено-фиолетовых разводах, мирное и спокойное, покрытое лишь изящной легкой рябью, лежало извечное гнездилище всевозможных сюрпризов – Море.

Как только они достигли верхней границы прилива, где уже не считалось неприличным быть одетым всего лишь в купальный костюм, каждая из трех девушек вручила свой халат состоявшей при них прислуге, и все они, некоторое время со смехом порезвившись на берегу, пока миссис Бантинг внимательно смотрела, нет ли поблизости медуз, бросились в море. Однако спустя минуту-две Бетти, старшая мисс Бантинг, перестала плескаться и, остановившись, стала вглядываться в даль. Тут и все остальные стали вглядываться в даль – и увидели там, ярдах в тридцати, голову Морской Дамы, плывшей к берегу.

Все, естественно, подумали, что это, вероятно, обитательница какого-нибудь из соседних домов. Они были несколько удивлены, что не заметили, как она входила в воду, но помимо этого не увидели в ее появлении решительно ничего странного. Как обычно в подобных случаях, они украдкой принялись внимательно ее разглядывать. Видно было, что плывет она очень красиво, что у нее прекрасное лицо и необыкновенно прекрасные руки; однако ее дивных золотистых волос они видеть не могли, потому что их скрывала модная купальная шапочка фригийского покроя, подобранная – как она впоследствии призналась моему троюродному брату – несколько ночей назад на пляже в Нормандии. Не видели они и ее очаровательных плеч, скрытых под красным купальным костюмом.

Они уже начали чувствовать, что их любопытные взгляды вот-вот выйдут за пределы приличия, и Мэйбл, сделав вид, что снова плещется в воде, сказала Бетти: «На ней красный купальный костюм; хотела бы я посмотреть…» – как произошло нечто ужасное. Плывущая дама как-то странно зашлепала по воде, подняла руки над головой и – исчезла из вида!

Это была как раз такая ситуация, когда все на мгновение в ужасе застывают на месте, один из тех случаев, о которых каждый читал и которые пытался себе вообразить, но которые мало кто видел своими глазами.

Некоторое время все оставались неподвижными. Прошла одна, две, три секунды, потом в воздухе на мгновение мелькнула обнаженная рука и тут же снова исчезла.

Мэйбл говорит, что совершенно оцепенела от ужаса и так ничего и не смогла предпринять. А обе мисс Бантинг, немного придя в себя, закричали: «О, она тонет!» – и поспешили к берегу, в чем им помогала миссис Бантинг, которая, нимало не растерявшись, начала изо всех сил тянуть за веревки, а потом повернулась к морю спиной и продолжала тянуть, хотя девушки уже давно были во многих ярдах от воды и повалились на землю у подножья берегового обрыва. Мисс Глендауэр увидела, что происходит нечто странное, спустилась по ступенькам, держа в одной руке «Сэра Джорджа Тресседи», а другой заслоняя глаза от солнца, и вскричала громко и решительно: «Ее нужно спасать!» Горничные, разумеется, в это время вопили от ужаса, как им и подобает, но оба мужчины, по-видимому, сразу принялись действовать, проявив большое присутствие духа. «Фред, соседскую лестницу!» – крикнул мистер Рандолф Бантинг, потому что у их соседа вместо удобных каменных ступенек на море выходила высокая стена с длинной деревянной приставной лестницей, и мистер Бантинг не раз замечал, что, если с кем-нибудь что-нибудь случится, она придется очень кстати. Видимо, не прошло и нескольких мгновений, как оба, скинув пиджаки, жилеты, воротнички, галстуки и туфли, уже тащили соседскую лестницу в воду.

– Где она, пап? – спросил Фред.

– Вон там! – ответил мистер Бантинг, и в подтверждение его слов в воздухе снова мелькнула рука и еще «что-то темное» – в свете всех последующих событий я склонен предположить, что это был ее хвост, случайно показавшийся на поверхности.

Оба джентльмена не слишком хорошо плавают – больше того, насколько я мог выяснить, мистер Бантинг в тот момент от волнения вообще почти забыл, как это делается, – однако они мужественно шагали в воде, держа лестницу с обеих сторон и выставив ее вперед, и добрались до глубокого места, не посрамив британской нации и белой расы.

Впрочем, в общем и целом я склонен считать исключительной удачей то, что им не пришлось спасать действительно тонущего человека. К тому времени, как я принялся за свои расспросы, какие бы то ни было споры и взаимные обиды, которые, возможно, имели место между ними, уже улеглись, и мне удалось выяснить, что в то время, как Фред Бантинг изо всех сил плыл, цепляясь сбоку за лестницу и тем самым заставляя ее медленно вращаться вокруг оси, мистер Бантинг уже проглотил ощутимое количество морской воды и без особой пользы, но с большой энергией дрыгал ногами, то и дело попадая Фреду в грудь. Согласно его собственным объяснениям, он делал это для того, «чтобы ноги, понимаете, опустились вниз. Это лестница, понимаете, виновата – они все время всплывали вверх».

И тут совершенно неожиданно рядом с ними появилась Морская Дама Одной очаровательной рукой она поддержала мистера Бантинга за талию, а другой ухватилась за лестницу. Она ничуть не выглядела бледной, перепуганной или задыхающейся – так говорил мне Фред, когда я подверг его допросу с пристрастием, хотя в тот момент он находился в слишком возбужденном состоянии, чтобы замечать такие подробности. Больше того, она, улыбаясь, спокойно и непринужденно заговорила с ними.

– Это судорога, – сказала она. – У меня судорога.

Оба мужчины убеждены, что именно таковы были ее слова.

Мистер Бантинг только собрался посоветовать ей держаться покрепче, и тогда все будет в порядке, как небольшая волна захлестнула ему рот, он захлебнулся и отчаянно закашлялся.

– Мы вас вытащим, – так или примерно так сказал Фред, и они продолжали качаться на волнах, держась за лестницу, под жалостные звуки, издаваемые мистером Бантингом.

Похоже, они находились в таком положении довольно долгое время. Фред говорит, что Морская Дама казалась спокойной, но немного озадаченной и как будто измеряла взглядом расстояние до берега.

– Вы действительно хотите меня спасти? – спросила она его.

Но он как раз пытался сообразить, что им следует предпринять, пока отец не утонул совсем, и ответил:

– А мы уже вас спасаем.

– Вы доставите меня на берег? Видя, что она нимало не взволнована, он решил разъяснить ей свой план действий.

– Никак не поймаю… конец лестницы… буду грести ногами… до мелкого места каких-нибудь несколько ярдов… если бы мы только смогли…

– Минутку… сейчас отдышусь… воды наглотался… – с трудом выговорил мистер Бантинг и снова зашелся в кашле.

В этот момент Фред решил, что произошло чудо. Он почувствовал, как вода забурлила, словно от пароходного винта, и едва успел вовремя вцепиться в Морскую Даму и лестницу – ему показалось, что еще немного, и его непременно унесет далеко в Ла-Манш. Его отец с выражением крайнего изумления на лице вдруг исчез из вида, но тут же снова появился – во всяком случае, всплыли его спина и ноги – рядом с ним, держась за лестницу не на жизнь, а на смерть. И тут оказалось, что они находятся на дюжину ярдов ближе к берегу, чем прежде, глубина здесь не больше пяти футов, и Фред достал ногами дно.

Как только Фред ощутил под ногами землю, удивление и растерянность немедленно сменились у него приливом героизма. Он протолкнул лестницу с Морской Дамой вперед, потом отпустил лестницу и, бросив своего родителя, еще не пришедшего в себя, крепко обхватил Даму и вынес ее из воды. «Спасена!» – вскричали молодые дамы; «Спасена!» – вопили горничные; «Ура, спасена!» – эхом отозвалось вдали. Все кричали «Спасена!», за исключением миссис Бантинг, которой, как она утверждает, показалось, что у мистера Бантинга случился сердечный приступ, и самого мистера Бантинга, который, видимо, решил, что все законы природы, по воле Провидения позволяющие нам держаться на поверхности воды, внезапно утратили силу и что в таком случае лучше всего как можно сильнее брыкаться и барахтаться до самого последнего мгновения. Однако секунд через десять его голова вновь оказалась над водой, а ноги уперлись в дно, и он, оглашая воздух разнообразными звуками, похожими то на сопение кита или моржа, то на конское ржание, то на вопли разъяренного кота, то на визг пилы, принялся протирать глаза, после чего миссис Бантинг, хотя время от времени и считала себя обязанной оборачиваться и укоризненным тоном произносить «Рэ-эндолф!», смогла все свое внимание уделить прелестной ноше, льнувшей к ее сыну.

Любопытно, что Морская Дама уже по меньшей мере минуту находилась вне водной стихии, но никто еще не заметил, что она чем-то отличается от… от других дам. Я полагаю, что все толпились слишком близко к ней и любовались ее прекрасным лицом, а может быть, им казалось, что на ней какой-то смелый новомодный костюм для верховой езды темного цвета или что-нибудь в этом роде, – во всяком случае, никто ничего не заметил, хотя все было у них перед глазами и ясно как день. Вероятнее всего, это приняли за костюм. И все стояли вокруг, полагая, что Фред спас очаровательную и, бесспорно, светскую даму, которая отправилась купаться из какого-нибудь близлежащего дома, и ломали голову над тем, почему до сих пор никто на пляже не предъявляет на нее свои права. А она льнула к Фреду, и Фред, как впоследствии заметила в разговоре с ним мисс Мэйбл Глендауэр, тоже льнул к ней.

– У меня была судорога, – сказала Морская Дама, прижимаясь щекой к щеке Фреда и косясь на миссис Бантинг. – Я убеждена, что это была судорога. Она еще не прошла.

– Я не вижу никого, кто бы… – начала миссис Бантинг.

– Прошу вас, отнесите меня в дом, – сказала Морская Дама, прикрыв глаза, как будто ей стало дурно, хотя щека ее оставалась по-прежнему румяной и теплой. – Отнесите меня в дом.

– Куда? – спросил запыхавшийся Фред.

– В дом, – прошептала она.

– В какой дом?

Миссис Бантинг придвинулась поближе.

– В ваш дом. – Морская Дама окончательно закрыла глаза и больше ни в какие разговоры не вступала.

– Она… Но я не понимаю… – произнесла миссис Бантинг, обращаясь ко всем присутствующим.

И тут они увидели Его. Первой увидела его Нетти, младшая мисс Бантинг. По ее словам, она показала на него пальцем прежде, чем обрела дар речи. И тогда его увидели все! Последней его увидела, насколько я понимаю, мисс Глендауэр. Во всяком случае, это было бы вполне в ее духе.

– Мама! – сказала Нетти, выразив всеобщий ужас. – Мама, у нее хвост!

Все трое горничных и Мэйбл Глендауэр одна за другой вскричали:

– Смотрите! Хвост!

– Ну, знаете ли… – произнесла миссис Бантинг, после чего язык отказался ей служить.

– О! – произнесла мисс Глендауэр, схватившись за сердце.

И тут одна из горничных нашла нужное слово.

– Это русалка! – взвизгнула она, и все в один голос воскликнули:

– Это русалка!

Все, кроме самой русалки, которая в притворном обмороке недвижно покоилась отчасти на плече Фреда и целиком в его объятьях.

II

Так выглядела эта немая сцена, насколько мне удалось восстановить ее из разрозненных обрывков. Попробуйте представить себе маленькую кучку людей на пляже и немного в стороне – мистера Бантинга, который выходит из воды, очень мокрый, не веря своим глазам и чувствуя себя наполовину утопленником. И соседскую лестницу, которая тихо уплывает в открытое море. Это, безусловно, была одна из тех ситуаций, что не могут остаться незамеченными.

И она действительно не осталась незамеченной. Дело происходило чуть ниже границы высокой воды, ярдах в тридцати от дома. Как говорила моему троюродному брату Мелвилу миссис Бантинг, решительно никто не знал, что делать, а ведь все они в избытке отличались нашим национальным свойством – боязнью быть застигнутым в замешательстве. Только русалку, видимо, вполне устраивала роль прелестной загадки – она по-прежнему прижималась к Фреду, словно создана была лишь для того, чтобы мужчины носили ее на руках.

Кажется, именно в этот момент на сцену в полном составе высыпало весьма многочисленное семейство, снимавшее один из домов, – они смотрели во все глаза и оживленно жестикулировали. Это были люди как раз того сорта, с каким Бантинги не желали иметь дела, – может быть, даже из торгового сословия. Вскоре один из мужчин – особенно вульгарный тип, излюбленным занятием которого была стрельба по чайкам, – начал спускать на пляж лестницу, словно собирался вмешаться со своими непрошеными советами. Кроме того, миссис Бантинг заметила черные зрачки бинокля в руках еще более ужасного типа из дома, стоявшего дальше к западу.

А ко всему прочему, вдруг появился некий известный писатель, занимавший соседний дом – раздражительный брюнет с круглой головой и в очках, – и принялся с высоты неприступной стены кричать какие-то глупости про свою лестницу. Заниматься его дурацкой лестницей никто, естественно, и не собирался, что вызвало у него совершенно непонятное недовольство. Судя по тону и жестам, он выкрикивал всякие грубые слова и, казалось, намеревался вот-вот спрыгнуть на пляж и подойти.

И тут, в довершение всего, из-за западной буны показались Презренные Туристы!

Сначала над букой появились их головы, потом стали слышны голоса. А потом они принялись с радостными криками карабкаться на буку.

– Бесподобно! Бесподобно! – перекликались, взбираясь наверх, Презренные Туристы (в тот год «бесподобно» было самым модным словечком). – И еще:

– Ого-го, держитесь! – И потом, уже ближе к делу:

– Эй, что там такое стряслось?

– Бесподобно! Бесподобно! – неслись снизу голоса еще невидимых Презренных Туристов: группа, очевидно, была многочисленная.

– Что-нибудь неладно? – крикнул наугад один из Презренных Туристов.

– Боже мой! – сказала миссис Бантинг, обращаясь к Мэйбл. – Что нам делать?

И когда она излагала события моему троюродному брату Мелвилу, это неизменно звучало как подлинный гвоздь всего рассказа: «Боже МОЙ! Что нам ДЕЛАТЬ?»

Я думаю, что в отчаянии она даже взглянула в сторону моря. Но разумеется, если теперь бросить русалку обратно в воду, потом придется – о ужас! – как-то все объяснять…

Очевидно, оставалось только одно. Миссис Бантинг так и сказала:

– Остается только одно – внести ее в дом.

И ее внесли в дом!..

Не так уж трудно вообразить себе эту маленькую процессию. Впереди – Фред, мокрый и ошеломленный, но все еще крепко прижимающий к себе русалку, чувствующий, что она тоже прижимается к нему, и притом слишком запыхавшийся, чтобы вымолвить хоть слово. На руках у него – Морская Дама. Насколько я понимаю, у нее была прелестная фигура – до самого того места, где начинался этот ужасный хвост (с плавником на конце, который, как доверительным шепотом сообщила миссис Бантинг моему троюродному брату, был повернут вертикально и имел заостренные концы, точь-в-точь как у макрели). Наверное, хвост болтался внизу, и с него на дорожку капала вода. Одета была русалка в очень изящное и очень длинное платье из какой-то красной ткани, отделанное белым кружевом, и еще, как сказала мне Мэйбл, на ней было болеро, хотя его вряд ли можно было видеть, когда они шли через сад. А ее пышные золотистые волосы скрывала фригийская шапочка, оставляя на виду лишь белый, гладкий низкий лоб над глазами цвета морской волны. Судя по тому, что последовало в дальнейшем, я полагаю, что в тот момент русалка с большим интересом и вниманием разглядывала веранду и окна дома.

За этой неуверенно шагающей парой, видимо, шла миссис Бантинг. За ней – мистер Бантинг. К тому времени он, вероятно, был еще весьма мокр и пал духом – исходя из кое-каких моих последующих наблюдений, могу себе представить, как он торопливо следовал за супругой, повторяя: «Ну конечно же, дорогая моя, откуда я мог знать?»

Дальше – встревоженная, но обуреваемая любопытством кучка девушек, закутанных в махровые халаты, и горничные, которые несли веревки и все прочее, а заодно, словно не замечая этого, как им и подобало, – большую часть одежды мистера Бантинга и Фреда.

Еще дальше – мисс Глендауэр, на сей раз, в виде исключения, ничего из себя не изображающая, с «Сэром Джорджем Тресседи» в руках, до крайности озадаченная и обеспокоенная.

А вдогонку за ними неслось: «Бесподобно! Бесподобно!» – ив самом конце сада виднелись шляпа и изумленно поднятые брови одного из Презренных Туристов, который все еще желал знать: «Что там такое стряслось?»

Так или, во всяком случае, примерно так, под аккомпанемент нелепых криков о какой-то лестнице, весьма отчетливо доносившихся из-за стены соседнего сада («Снобы расфуфыренные, забрали мою такую-сякую лестницу!..»), внесли они в дом Морскую Даму (которая безмятежно покоилась на руках у Фреда, по-видимому не отдавая себе никакого отчета в происходящем) и уложили ее на кушетку в комнате миссис Бантинг.

И как раз в тот момент, когда мисс Глендауэр высказала мнение, что самое лучшее – послать за доктором, Морская Дама с очаровательной непосредственностью издала глубокий вздох и пришла в себя.