Книга Дэвид Старр, Космический рейнджер онлайн - страница 2

Глава вторая
Небесные закрома

Главный Научный Советник Гектор Конвей глядел в окно своего кабинета, расположенного на самом верху Башни Науки – высоченного здания, которое доминировало над северной частью Интернейшенел-Сити. В сгущающихся сумерках разгорались огни. Скоро город расчертят полосы белого света вдоль пешеходных улиц, а здания заблистают как бриллианты. Прямо перед ним высилось здание Конгресс-холла и почти на одной линии с ним Дворец Правительства.

Он был в кабинете один, автоматический замок настроен только на отпечатки пальцев доктора Генри. Конвей улыбался. Дэвид Старр нашел себя, вырос быстро, почти чудесным образом и готов уже получить свое первое назначение как полноправный член Совета. Конвею казалось, будто он ждет собственного сына. Впрочем, так оно и было. Он заменил Дэвиду отца – он и Аугустус Генри.

Вначале их было трое: он, Гэс Генри и Лоуренс Старр. Лоуренс!.. Они закончили одну школу, одновременно стали членами Совета, сообща провели первое расследование, после которого Лоуренс Старр сразу пошел вверх. Никого это не удивило Лоуренс был самым способным из них.

Он получил под свое начало станцию на Венере, и друзьям впервые пришлось расстаться. Лоуренс отправился в полет с женой и сыном. Жену звали Барбара. Прекрасная Барбара Старр! Ни Конвей, ни Гэс так и не женились, да и не смогли бы назвать женщины, сравнимой с ней. Когда родился Дэвид, Конвей и Генри стали дядюшкой Гэсом и дядюшкой Гектором, причем дело доходило до того, что и собственного отца маленький Дэвид иной раз называл «дядюшка Лоуренс».

Около Венеры на корабль напали пираты. Началась резня. Пленных пираты не брали, так что не прошло и двух часов, как погибли все пассажиры. И среди них – Барбара и Лоуренс.

Конвей помнил день и минуту, когда весть об этом достигла Башни Науки. Патрульные корабли бросились вслед пиратам и атаковали их убежища на астероидах с нечеловеческой яростью. Неизвестно, добрались ли они до тех, кто напал на корабль Старра, но с тех пор пираты присмирели надолго.

А патрульные обнаружили маленькую спасательную шлюпку, дрейфовавшую по странной траектории к Земле и посылавшую сигналы тревоги. В шлюпке оказался ребенок. Четырехлетний мальчик испуганно молчал и только через несколько часов сказал, что «мама просила, чтобы я не плакал».

Это и был Дэвид Старр. Он потом рассказал о том, что увидел – по-детски, но Конвей прекрасно понял, что происходило в захваченном корабле: Лоуренс Старр умирает в рубке, а Барбара с бластером в руке спешит поместить Дэвида в шлюпку, торопливо программирует ее маршрут и отправляет в космос. А что потом?

Оружие у нее в руке. Пока возможно – стрелять во врага, а после – в себя.

Конвей мучился, думая об этом. Мучился и пытался добиться, чтобы ему позволили сесть за штурвал патрульного корабля и превратить пояс астероидов в океан атомного пламени. А ему отвечали, что члены Совета Науки слишком ценны, чтобы рисковать собой в полицейских операциях, и он оставался дома и узнавал о событиях по телетайпу.

Он и Аугустус Генри усыновили Дэвида и постарались стереть остатки ужасных впечатлений из его памяти. Они следили за его обучением, тренировали и учили Дэвида, желая одного – сделать из него человека, каким был Лоуренс Старр.

Дэвид превзошел их ожидания. Ростом он был с Лоуренса, около шести футов, стройный и крепкий, с железными нервами, сильными мышцами спортсмена и ясным умом первоклассного ученого. А слегка вьющимися каштановыми волосами, широко поставленными глазами и ямочкой на подбородке, которая исчезала, когда он улыбался, – напоминал Барбару.

Он пронесся сквозь годы обучения в Академии, словно комета, обращая в прах все рекорды как на спортивных площадках, так и в аудиториях.

– Это невозможно, – говорил Конвей с наигранным смятением. – Гэс, он превзойдет своего отца.

А Генри, который не любил лишних разговоров, знай себе потягивал трубку и гордо улыбался.

– Не хочу об этом говорить, – продолжал Конвей, – ты станешь смеяться, но есть здесь что-то ненормальное. Ты помнишь: ребенок провел двое суток в тоненькой скорлупке наедине с собой и солнечной радиацией. Он находился на расстоянии лишь семи миллионов миль от Солнца в момент максимальной активности.

– Ты хочешь сказать, – заметил Генри, – что Дэвид должен был просто сгореть?

– Не знаю, – покачал головой Конвей. – Эффект воздействия радиации на живую ткань, на разумную жизнь совершенно не ясен.

– Понятное дело, – хмыкнул Генри, – тут особенно не поэкспериментируешь.

Дэвид окончил колледж с высшей оценкой. В качестве дипломной работы представил оригинальный труд по биохимии. Стал самым молодым членом Совета Науки.

У Конвея тоже вроде все было в порядке. Четыре года назад его избрали Главным Советником, а эту честь заслуживают всей жизнью. Впрочем, самого Конвея не оставляло убеждение, что будь жив Лоуренс Старр, результаты выборов могли оказаться иными.

С Дэвидом он виделся уже только от случая к случаю, потому что жизнь Главного Советника целиком отдана проблемам Вселенной, Галактики. Даже на выпускных экзаменах он видел Дэвида только издали, да и разговаривал с ним со времени вступления в должность раза четыре, не больше.

И сейчас сердце его учащенно забилось, когда послышался звук открываемой двери. Он обернулся и быстро шагнул навстречу вошедшим.

– Старина Гэс, – сказал он, пожимая руки, – Дэвид, привет!

Было уже за полночь, когда они смогли, наконец, оторваться от воспоминаний и заняться судьбами Галактики. Первым опомнился Дэвид.

– Сегодня я впервые увидел смерть от отравления, – сказал он. – Моих знаний хватило на то, чтобы предотвратить панику. Теперь я хочу узнать то, что поможет мне прекратить всю эту историю.

– Столько никто не знает, – покачал головой Конвей. – Что, Гэс, опять марсианская еда?

– Да. На этот раз – сливы.

– Надеюсь, – осторожно осведомился Дэвид, – вы позволите мне узнать то, что мне положено знать?

– Все на редкость просто, – вздохнул Конвей. – Кошмарно просто. За последние четыре месяца около двухсот человек умерли сразу после того, как съели какой-нибудь марсианский продукт. Никаких следов известных ядов, никаких привычных симптомов. Моментальный и полный паралич диафрагмы и мышц грудной клетки. В результате – остановка дыхания и смерть в течение пяти минут.

– Но, похоже, дело не только в этом, – продолжал Конвей. – Несколько раз умирающих пытались реанимировать, подключали даже искусственные легкие. Никакого толку, они все равно умирали за пару минут. То же касается сердца. Вскрытие показывает полное разрушение нервной системы, которое происходит неправдоподобно быстро.

– А как насчет пищи, которую они ели? – спросил Дэвид.

– Тупик, – поморщился Конвей. – У них остается время, чтобы доесть все. Другие порции той же еды, с кухни, совершенно безвредны. Мы давали ее животным и даже добровольцам. Чисто. А анализы содержимого желудков дают ненадежные результаты.

– Почему же тогда вообще идет речь об отравлениях?

– Совпадение постоянно: марсианский продукт и смерть. Исключений нет. Какая уж тут случайность.

– И, конечно, – рассудил Дэвид, – это не заразно.

– Благодарение небесам, нет. Но и так дело дрянь. Пока, с помощью Планетарной полиции, мы еще могли скрывать факты. Две сотни летальных исходов за четыре месяца еще туда-сюда, если учесть общее население Земли. Но кто поручится, что процент не станет расти? А как только земляне поймут, что марсианская еда может оказаться последней в их жизни, то последствия… Даже если мы объясним, что умирает всего пятьдесят человек в месяц из пяти миллиардов землян, что с того? Каждый прикинет на себя, какая ему радость оказаться в этой стомиллионной доли процента?

– Да, – хмыкнул Дэвид. – И настанет конец поставкам. Полный крах Марсианских Продовольственных Синдикатов.

– Конечно, – Конвей пожал плечами, будто отметая проблемы Марсианских Синдикатов как совершенно несущественные. – А что тебе еще понятно?

– Похоже, что сельское хозяйство Земли не в состоянии прокормить пять миллиардов человек.

– В том-то и дело! Мы не можем обойтись без поставок из колоний. Через шесть недель Земля начнет голодать. Как только люди станут избегать марсианской пищи, голода не избежать, и я не знаю, сколько у нас времени в запасе. Каждая новая смерть приближает кризис. А вдруг именно этот случай попадет на телеэкраны? Вдруг завтра правда просочится в газеты? А тут, ко всему вдобавок, еще и теория Гэса.

Доктор Генри сидел, откинувшись на спинку кресла и меланхолично набивал трубку.

– Мне кажется, – приступил он неторопливо, – что эта эпидемия возникла не сама собой. Какая странная география смертей: сегодня – в Бенгалии, назавтра – в Нью-Йорке, потом – на Занзибаре. Кто-то это направляет.

– Я говорил, что… – начал Конвей.

– Если некая группа людей захочет взять под свой контроль Землю, – продолжал, словно не расслышав, Генри, – то им надо найти наше самое слабое место. А что это? Обеспечение продовольствием, вот что. Из обитаемых планет Земля наиболее населена, что не удивительно, она, как-никак, дом человечества. Что делает ее наиболее уязвимой? То, что мы не можем прокормить себя самостоятельно. Наши закрома, образно выражаясь, на небесах: на Марсе, на Ганимеде, на Европе. Если импорт пресекается пиратскими акциями или – как в данном случае – более изощренными методами, то мы можем оказаться беспомощными. Такие дела.

– Но… – удивился Дэвид. – Если бы все обстояло именно так, то эта группа должна заявить о себе, предъявить какой-нибудь ультиматум, что ли?

– Да, это разумно, но они, похоже, выжидают, пока дело не наберет обороты. Кроме того, они могут действовать заодно с фермерами Марса. У колонистов свои взгляды и довольно странные. Землю они недолюбливают, а если еще обнаружат, что их благополучию что-то угрожает, то запросто могут договориться с преступниками. Может быть, – проговорил с усилием Генри, – они сами… Нет, не хочу гадать попусту.

– Теперь так, – заявил Дэвид. – Чем, по-вашему, должен заняться я?

– Я расскажу, – кивнул Конвей. – Дэвид, мы направляем тебя в Центральную Лунную лабораторию. Ты войдешь в состав научной бригады, которая занимается именно этим. Сейчас они получают образцы каждой партии провианта, идущего с Марса, пытаясь обнаружить отраву. Часть продуктов скармливается крысам, другая – в случае фатального исхода – будет исследована всеми возможными способами.

– Да. Но я слышал от дядюшки Гэса, что у вас есть команда и на Марсе?

– Хм, завидная осведомленность. Тем не менее ты сможешь вылететь на Луну завтра вечером?

– Конечно. Но тогда я должен пойти и заняться сборами.

– Разумеется.

– Могу я лететь на своем корабле?

– Да.

Оставшись наедине, двое ученых еще долго глядели на феерические огни города, прежде чем Конвей прервал молчание.

– Как он похож на Лоуренса, – сказал Главный Советник. – Но еще слишком молод. Это опасное дело.

– Ты действительно думаешь, что все сработает? – осведомился Генри.

– А то? – расхохотался Конвей. – Ты слышал его вопрос насчет Марса? Да на Луну он и не собирается, можешь мне поверить. И отлично, это лучшее прикрытие. В официальном сообщении будет сказано, что он отбыл на Луну; человек из Центральной Лунной лаборатории подтвердит его прибытие. Зато когда Дэвид окажется на Марсе, никто не заподозрит в нем члена Совета Науки, тем более, что он сам будет изо всех сил стараться это скрыть, чтобы – по его мнению – нас одурачить.

– Он очень хорош, – добавил Конвей. – Может быть, он в состоянии сделать такое, на что не способен никто из нас. К счастью, он еще молод и его можно незаметно направлять. Через несколько лет это станет невозможным. Он будет видеть нас насквозь.

На столе Конвея нежно промурлыкал коммуникатор.

– В чем дело? – спросил Конвей.

– Личное сообщение для вас, сэр.

– Для меня? Перешлите, – хозяин кабинета с недоумением взглянул на Генри. – Не от твоих ли это конспираторов-убийц?

Из щелки устройства выскользнул конверт, Конвей вскрыл его. Мгновение он стоял оторопев, потом расхохотался, передал письмо Генри и рухнул в кресло.

Генри прочел: «Все идет по плану. Лечу на Марс» И подпись – «Дэвид».

– Ты прекрасно им манипулируешь, старина – фыркнул Генри.

Конвею оставалось только присоединиться к покатывающемуся со смеху Гэсу.