Книга Ловушка для простаков онлайн - страница 3

5

Освальд Мейер Шеффилд, психолог, был тощ, как жердь, и обладал столь же высоким ростом, а также могучим голосом, позволявшим ему с неожиданной виртуозностью исполнять оперные арии или же спокойно, но язвительно добивать противника в споре. Когда он входил в каюту капитана, на его лице не было заметно гнева, которого можно было бы ожидать, судя по рассказу Вернадского. Он даже улыбался.

Как только он вошел, капитан набросился на него:

– Слушайте, Шеффилд…

– Минутку, капитан Фолленби, – прервал его Шеффилд. – Как ты себя чувствуешь, Марк?

Марк опустил глаза и глухо ответил:

– Все в порядке, доктор Шеффилд.

– Я не знал, что ты уже встал с постели.

В его голосе не был слышен упрек, но Марк виновато ответил:

– Я почувствовал себя лучше, доктор Шеффилд, и мне не по себе без дела. Все время, что я на корабле, я ничего не делаю. Поэтому я позвонил капитану и попросил его показать мне судовой журнал, а он вызвал меня сюда.

– Ну, хорошо. Я думаю, он не будет возражать, если ты сейчас вернешься к себе.

– Ах, не буду?.. – начал капитан.

Шеффилд ласково поднял на него глаза.

– Я отвечаю за него, сэр.

И капитан почему-то не смог ничего возразить.

Марк послушно повернулся, чтобы идти. Шеффилд подождал, пока дверь за ним плотно закроется, и повернулся к капитану:

– Какого черта, капитан?

Капитан несколько раз угрожающе качнулся всем телом и с отчетливо слышным хлопком судорожно сцепил руки за спиной.

– Этот вопрос должен задать я. Я здесь капитан, Шеффилд.

– Я знаю.

– Знаете, что это значит, а? Пока этот корабль находится в космосе, он рассматривается как планета, и мне предоставлена на нем абсолютная власть. В космосе мое слово – закон. Даже Центральный Комитет Конфедерации не может его отменить. Я должен поддерживать дисциплину, и никакие шпионы…

– Ладно. А теперь, капитан, послушайте, что я вам скажу. Вас зафрахтовало Бюро по делам периферии, чтобы вы доставили правительственную экспедицию в систему Лагранжа, находились там столько, сколько понадобится для ее работы и сколько позволит безопасность экипажа и корабля, а потом доставили нас домой. Вы подписали договор и приняли на себя некоторые обязательства. Например, вы не должны трогать или портить наши приборы.

– Кто же их трогает? – возмутился капитан, Шеффилд спокойно ответил:

– Вы. Капитан, оставьте в покое Марка Аннунчио. Вы не должны его трогать, так же как вы не трогаете монохром Саймона и микрооптику Вайо. Ясно?

Облаченная в мундир грудь капитана поднялась.

– Я не желаю выслушивать приказания на борту своего собственного корабля. Ваши разговоры – нарушение дисциплины, мистер Шеффилд. Еще слово – и вы будете арестованы в своей каюте вместе с вашим Аннунчио. Не нравится – можете обращаться в Контрольное бюро, когда вернетесь. А до тех пор – помалкивайте!

– Постойте, капитан, дайте мне объяснить, Марк – из Мнемонической Службы…

– Ну конечно, он так и говорил. Номоническая служба, номоническая служба… По-моему, это просто тайная полиция. Так вот, на борту моего корабля этого не будет, а?

– Мне-мо-ни-чес-кая Служба, – терпеливо повторил Шеффилд. – Это от греческого слова «память».

Капитан прищурился.

– Он что, все запоминает?

– Именно, капитан. Понимаете, это отчасти я виноват. Я должен был поставить вас в известность об этом. Я так и сделал бы, если бы мальчик на заболел сразу после старта. Я больше ни о чем не мог думать. И потом мне не приходило в голову, что он может заинтересоваться самим кораблем. Хотя почему же нет? Его все должно интересовать.

– Все, а? – капитан взглянул на стенные часы. – Так поставьте меня в известность сейчас, а? Без долгих разговоров. И вообще поменьше разговоров. Время ограничено.

– Это недолго, уверяю вас. Вот, капитан, вы старый космический волк. Сколько обитаемых планет входит в Конфедерацию?

– Восемьдесят тысяч, – ответил капитан не задумываясь.

– Восемьдесят три тысячи двести, – поправил Шеффилд. – Кто, по-вашему, руководит такой огромной политической организацией?

Капитан снова без колебаний ответил:

– Вычислительные машины.

– Верно. Существует Земля, где половина населения обслуживает правительство и только и делает, что считает, а на всех других планетах есть вычислительные центры. И все равно многие сведения теряются. Каждая планета знает что-то такое, чего не знают другие. Даже почти каждый человек. Возьмите нашу маленькую группу. Вернадский не знает биологии, а я ничего не понимаю в химии. Ни один из нас, кроме Фоукса, не мог бы пилотировать самый простой патрульный космолет. Поэтому мы и работаем вместе: каждый приносит те познания, которых не хватает другим. Но тут есть одна зацепка. Ни один из нас не знает точно, что именно из того, что он знает, важно для других при данных обстоятельствах. Мы же не можем сидеть и рассказывать друг другу все, что знаем. Поэтому приходится гадать, и не всегда правильно. Например, есть два факта, А и Б, которые очень хорошо вяжутся друг с другом. И А, который знает факт А, говорит Б, который знает факт Б: «Почему же ты мне это не сказал десять лет назад?». А Б отвечает: «Я не знал, что это так важно», или «А я думал, об этом все знают».

– Вот для этого и нужны вычислительные машины, – сказал капитан.

– Но их возможности ограниченны, капитан, – возразил Шеффилд. – Им нужно задавать вопросы; больше того, вопросы должны быть только такие, чтобы их можно было выразить ограниченным набором символов. А кроме того, машины все понимают буквально. Они отвечают на вопрос, который вы задаете, а не на тот, что вы при этом имеете в виду. Бывает, никому не приходит в голову задать нужный вопрос или ввести в машину нужные символы, а в таких случаях по своей инициативе она информацию не выдает. Нам, всему человечеству нужна не механическая вычислительная машина, а машина, наделенная воображением. Вот одна такая машина, капитан, – Шеффилд постучал себя пальцем по виску. – У каждого такая есть, капитан.

– Может быть, – проворчал капитан, – только я уж лучше предпочту обычную, а? Ту, что с кнопками.

– Вы уверены? Ведь у машин не бывает неожиданных догадок. А у вас бывают.

– А это относится к делу? – капитан снова взглянул на часы.

– Где-то в глубине человеческого мозга хранятся все сведения, которые ему попадаются. Сознательно он помнит очень немногое, но все они там есть, и по ассоциации могут вспомниться любые из них, а человек даже не будет знать, откуда что взялось. Это и называется догадкой, или интуицией. У некоторых людей это получается лучше, чем у других. А некоторых можно этому научить. Кое-кто почти достигает совершенства, как Марк Аннунчио и еще сотня ему подобных. Я надеюсь, что когда-нибудь их будет миллиард, и тогда Мнемоническая Служба в самом деле заработает.

– Всю свою жизнь, – продолжал Шеффилд, – эти люди ничего не делают только читают, смотрят и слушают. И учатся делать это все лучше, эффективнее. Неважно, какие сведения они запоминают. Эти сведения могут на первый взгляд не иметь ни смысла, ни значения. Пусть кому-нибудь из мнемонистов вздумается целую неделю изучать результаты соревнований по космическому поло в секторе Канопуса за последние сто лет. Любые сведения могут когда-нибудь пригодиться. Это основная аксиома. А время от времени кто-нибудь из мнемонистов делает такие сопоставления, какие не могла бы сделать ни одна машина. Потому что ни одна машина не может располагать этими совершенно не связанными между собой сведениями, а если она их и имеет, то ни один нормальный человек никогда не задаст ей нужного вопроса. Одна хорошая корреляция, предложенная Мнемонической Службой, может окупить все затраты на нее за десять лет, а то и больше.

Капитан забеспокоился и поднял свою широкую руку:

– Погодите. Аннунчио сказал, что в земных регистрах нет корабля под названием «Трижды Г». Значит, он знает наизусть все названия, какие только есть в регистрах?

– Вероятно. Наверное, он прочитал Регистр торговых судов. В этом случае он знает все названия, тоннаж, годы постройки, порты приписка, численность экипажа и все остальное, что есть в Регистре.

– И еще он считал звезды.

– А почему бы и нет? Это тоже информация.

– Будь я проклят!

– Не исключено, капитан. Но я хочу сказать, что люди, подобные Марку, не такие, как все. Он получил необычное, ненормальное воспитание, у него выработалось необычное, ненормальное восприятие жизни. С тех пор, как в пятилетнем возрасте он поступил в Мнемоническую Службу, он впервые покинул ее территорию. Он легко возбудим, и ему можно нанести непоправимый вред. Это не должно произойти, и мне поручено следить, чтобы этого не случилось. Он – мой прибор; он ценнее, чем любой прибор на этом корабле. Таких, как он, на весь Млечный Путь всего сотня.

Лицо капитана Фолленби ясно выражало уязвленное чувство собственного достоинства.

– Ну, ладно. Значит, журнал. Строго конфиденциально, а?

– Строго. Он рассказывает все только мне, а я никому не рассказываю, если только не сделано ценное сопоставление.

Судя по виду капитана, это не совсем соответствовало тому, что он понимал под словами «строго конфиденциально», но он сказал:

– И никаких разговоров с экипажем.

После многозначительной паузы он добавил:

– Вы знаете, что я имею в виду.

Шеффилд шагнул к двери.

– Марк в курсе дела. Поверьте, экипаж от него ничего не узнает.

Когда он уже выходил, капитан окликнул его:

– Шеффилд!

– Да?

– А что такое «нонкомпос»?

Шеффилд подавил улыбку.

– Он вас так назвал?

– Что это такое, я спрашиваю!

– Просто сокращение слов «нон компос ментис». Все мнемонисты называют так всех, кто не принадлежит к Мнемонической Службе. Это относится и к вам. И ко мне. По-латыни это значит «не в своем уме». И знаете, капитан, по-моему, они правы.

Он быстро вышел.